Песни фей

ПЕСНИ ФЕЙ

1

Тоска летней ночи бессонной,

всегда суетливая мысль

играется с тьмой заоконной,

близка, приближается высь.

По звездам гуляющий ветер

сдувает пылинки, и в них –

то образ таинственно светел,

то призрак раздумий моих.

      ***

Какие-то летние силы –

зеленое их естество –

берут мою душу, унылы

сны беглые дня моего.

      2

Ночь начиналась –

и шелестом легким, как щебетом птичьим,

сад оглашался, и в звуках какое-то слышалось слово.

Нет,

быть такого не может,

чтоб в этом текучем, дрожащем

гомоне, шуме был смысл,

языка хоть какого глаголы.

Что же, я ночь напролет

запишу чего,

вздрогну,

расслышу

имя свое…

Кто зовет меня?

Я отзываюсь.

      3

Здравствуй, друг горемычный, сделай милость,

на крыльцо выйди, дай хоть мы посмотрим,

кто такой заявился в наши дебри

не тревожить – унять свои тревоги.

Нам пугаться друг друга – нет, не стоит.

      4

Терн растет в моем саду,

разрастается, забор

подпирает – ягод жду,

не пускаю под топор.

Поросль юная берёт

всю вкруг землю, зеленит

воздух, по ветру метет,

листьями день-ночь шумит.

Вяжут ягоды хоть плюнь,

сколько видел, сколько ждал,

май прошел, мелькнул июнь,

за июлем щедрый встал

урожай – не обобрать.

Непривычные к трудам

руки медлят ношу брать,

скользить, лазать по ветвям.

      ***

Три корзины под столом.

Исподнизу сок. Летят

осы, крыльями с трудом

слипшимися шевелят.

      ***

Достается сахар, труд

начинается благой –

гнать из этих синих груд

огнь-напиток голубой.

      5

Каплю надо нам выпить – и благое

опьянение сердце умиляет,

и не так уж мы злы, мудры, несносны.

Только пенье назойливее станет,

только ты, с кем веселие все наше,

с каждой каплей нас лучше понимаешь.

6

Что-то мало пьется мне,

хилая рука дрожит,

рюмкой плещет – дух в огне

жидком мне не ворожит.

Тяжелеет голова,

глупые ночь снятся сны,

память никнет, чуть жива,

образы так неясны…

      7

Скучно – и ещё скучней,

если выпить, много пить;

старой книгою верней

сердце мне развеселить.

Всё коплю, коплю добро

сладких вин и горьких ряд

водок – смотрятся пестро,

собственным огнем горят.

Не дай Бог, чтоб час пришёл

вас откупорить, беду

несусветную залить.

Я запас мечу на стол,

я гостей незваных жду –

с ними пить, и только пить.

      8

Достаются тазы, и сахар льётся

долгим белым потоком, и краснеют

его горы от низу постепенно –

будет, будет нам варево густое.

Банки ставятся с тяжестью благою

в шкаф стенной, и битком на кухне полки.

      9

На огне кипит, шипит

чайник, лишнее тепло

с водой плЮет, свист свистит,

выдыхает тяжело.

Разной сохлою травой

сыплю в кружку – не слаба

горечь: терпкий дух, живой

вышибает пот со лба.

      10

Напои чаем нас с вареньем новым,

еще тёплым и пенки неси с кухни,

блюдце с горкой – щебечем мы, хлопочем

над едою, над сладким забываем

и породу свою, и что опасны.

      11

И все леса – лес.

Длинными гуляю,

запутанными тропами

хожу,

грибов и ягод я не собираю –

бездельничаю,

мыслю,

существую.

А то, что лесом называть привык, –

простая небольшая роща

рядом

с заброшенным колхозным полем,

между

дач,

дорог автомобильных

и железных.

Везде пакеты мусора,

окурки,

и голоса слышны,

и шум моторов,

везде цивилизация – такая,

как здесь устроили,

как мы привыкли здесь.

Но все леса – лес.

Трогаю стволы,

топчу их хвою,

трудное дыханье

свободнее становится,

и я

почти что заблудился

и по солнцу

обратный путь отыскиваю.

Вышел

к чужой деревне.

Леший здешних мест

так водит,

круги вертит;

так свободнее

блуждать,

куда не помнить –

роща малая

лишь так,

крутя дороги, может стать

суровым, настоящим, русским лесом.

      12

На прогулках неспешных, молчаливых

мы сопутствуем, знаемся с лесными –

одного тебя к ним пустить, мы знаем,

как опасно: привяжешься к ним, диким, –

нас забудешь, и сад твой опустеет.

      13

На востоке сада тёрн.

Черноплодка да ирга

ждут по остальным по трём

краям ворона-врага.

Будет пир ему: моей

вместо плоти-крови – снедь

чистая – весь груз ветвей,

успевающий созреть.

      14

Как ни делай запасы, а остатки –

недобор на ветвях, в траве завалы –

больше и тяжелей того, что в погреб

отнесли – не печалься: эта щедрость

к перелетным тебе еще зачтется.

      15

А я б хотел не умереть – исчезнуть.

Чтоб не было ни памяти-следа,

ни места, что с цветами и крестом…

Свечу задуют – где огонь,

где беглый её свет? –

безвредно трогает ладонь

тот воздух, где их нет.

Рассеяться, как свет; как звук, заглохнуть;

пропасть, как слово-надпись на водах;

как та зола, какую ветер сдул:

взлетела – где она?

Пусть даже легкая печаль

сердцА не оскорбит,

в ночь летнюю меня не жаль,

в день зимний я забыт.

Никто меня не вспомнит – зримых нет

следов от бытия, небытия.

Нет сына, дома, дерева, могилы.

Условия не выполнены мною…

Исчез, а значит, в добрый час

я, может быть, вернусь

в тот мир, где никого из вас

я встретить не боюсь.

Смерть и бессмертье слишком тяжелы

для моей жизни – легкого испуга

и любопытства беглого.

      16

Что, друг ситный, грустишь? Какие ласки

нам еще предстоят? Тебя щекочем

и не знаем ни устали, ни скуки,

время наше проходит презабавно.

Ты не знаешь, что к смерти эти ласки.

      17

Скажи мое имя – и чудную власть

получишь, и силой натешишься всласть,

с врагом покуражишься, боли хлебнешь,

долги тем и этим сторицей вернешь.

Построишь чертоги над хлябью земной,

в морях голубых пронырнешь под волной,

в огне вспыхнешь, вздрогнешь, рассыплешься в прах –

старинный исчезнет, вдруг сбывшийся, страх.

И женскою слабостью и красотой

насытишься вдоволь, упьешься любой.

Что страсти людские? Их легкий язык

сполслова, насквозь понимать ты привык.

Иные познанья влекли и влекут:

смысл времени, как его токи текут,

создание мира и мира предел

ты мыслью проник, и ты дальше посмел.

Усталости в сердце нет, сроки ему

сбылись, миновали и сгинули в тьму.

      ***

Ты, лётом подлунным спеша над землей,

увидишь дом старый и старый сад свой

и книги увидишь, в них буквы прочтешь –

печальную повесть свою узнаешь?

      ***

Вот так бы и жил, не продавший души,

во тьме беспросветной, в треклятой глуши.

      18

Загадаешь ли малое желанье –

мы исполним, а вдруг решишь уехать –

засвистим, застрекочем, в косы туго

заплетем стёжки, летние дорожки.

А зимой-то никто нас не покинет…

      19

Будем веки вековать,

будем своды подпирать,

деревА стройны, красны:

мачтовый тяжолый лес

по верхам скребет небес,

звезды сваливает с них.

Глубоко зашли, сплелись

в жадных поисках воды

корни мощные – руды

златой, черной напились,

гномьи норы рыли и

норы глубоки, ничьи.

      20

Позабудь свои беды и обиды.

Мы ведь тоже не просто так плутовки –

защитим, ты ведь наш теперь навеки,

не делимый ни с кем – к тебе не пустим

ни с оружьем, ни с умыслом враждебным,

ни с какими иными новостями.

      21

Запасаюсь для зимы:

книги, книги – хлам, читать

среди белой хладной тьмы

да на краткость чтоб роптать.

Рано взялся их листать,

мучить зрение, пока

есть я, чтоб глаза ломать,

и жива твоя тоска.

      22

Это что шелестит? – Вся наша свадьба

собирается, едет в чистом поле.

Как подскочат скорлупки на ухабах,

так тряхнет на сто верст вокруг окрестность,

полыхнет свадьба звездами – Телегой.

      ***

За осенним пирком честным толкутся

гости наши – заметишь, не заметишь

их следы, их самих в осеннем буйстве,

пожеланья их сможешь ли расслышать

нам с тобой? Задарили, закидали.

ПЕРВАЯ ИНТЕРМЕДИЯ

Берется колода старых, замусоленных в гадании, неигранных карт, и начинается.

      23

Старую колоду я

возле сердца подержу,

на какого б короля? –

Просто так я разложу.

Грех-то, грех, а толку чуть:

как пасьянс – сойдется, нет.

В будущее не взглянуть,

слишком ярок здешний свет.

      24

Карты, карты, картишки… Масть какая

тебе больше по сЕрдцу?.. То есть бубны?

Не отстал от стяжательства! – Всё лучше

и умней, чем иные ваши страсти,

сердце тыщи большие успокоят.

Из колоды вынимается карта "Шут", затем карта "Повешенный".

      25

Шут повис, колпак свой скинул,

шут качает головой,

ногу за ногу закинул –

шут веселый, труп живой.

Смотрит шут, поводит оком

по просторам мать-земли –

был он хитрым и жестоким,

но его сильней нашлись.

В перевернутой натуре

видит шут под маской лжи

правду, даже глаз не щуря.

"Споднизу что, покажи!"

      ***

И под юбку королевы

шут заглядывает – и

начинаются напевы

о возвышенной любви…

26. ПОЕТ ШУТ

Когда я глуп и весел был

и верен королю,

шутом обыкновенным слыл,

смешил двор –

(усиленно гримасничает)

тру-лю-лю!

Я после верностью иной

чтил королевский дом:

я подшутил с его женой –

вот так –

(показывает неприличный жест)

тирим-бом-бом!

Не понял шутку мой король,

взяла меня петля,

но шутки сохранилась соль,

растет –

(показывает руками брюхо беременной)

тра-ля-ля-ля!

Как рассмеется вся земля,

когда, войдя в закон,

мой сын, наследник короля,

страну –

(повторяет неприличный жест из второго куплета)

тирим-бом-бом!

      27

Наступил на веревку, споткнулся на ней –

растянуться бы вдоль, нет же ж – вытянут вверх;

приготовился, чтобы дыханье и смех

придержать, но тут воздухи только свежей;

восходящие токи висЕльца бодрят,

шут корячится, шут потешает ребят.

Кто не смог сам собой – будет смертью своей

договаривать мысль и доделывать грех.

      28

Ох, моё шутовство,

черное ведовство –

висит, крутится естество,

знаю, скажу чего

и узнаю кого.

      ***

Раздвигаются перспективы

в свет бел,

в перевернутый нетоскливо

взлетел.

      ***

Лихие прилили смыслы,

похоти к голове,

и сама голова повисла,

тяжела,

больна

весом больших кровей.

      ***

Я упаду, плод зрелый,

груз не сдержать петле, –

я упаду в смерть, белый.

      ***

А не копай в земле

ямину роковую:

не вмещусь!

Не спать я на боковую,

а в пляс пущусь.

      ***

А надо было, чтоб раньше:

много чего

прожил бы по-другому,

а так – ждал кого?

      ***

Все мы не своею волей –

на нужный, единый путь.

Кто смог? –

Бог смог от неудач и болей

с земли спугнуть,

спнуть.

      ***

Страх подняться над бездной

держал

на земле;

с людьми

жизнию бесполезной

живал

я

с живы-ми.

      ***

А теперь не то

и не так:

кручусь-верчусь

в воздухе – в стихии пустой

витать учусь.

      29

Свет серебряный, холодный

льется с лунного ковша,

но в свободный, но в бесплодный

не спешит упасть душа.

Вещая, кому внимает,

злая, учится чему? –

В свете белом сохраняет

свою внутреннюю тьму.

      ***

Стережется, бережется –

и на чем еще висит,

держится? – в бел свет качнется,

и давай рыдать навзрыд.

      ***

Вся хтонической природы,

темной, влажной, – пар густой.

Невозможной ей свободы

знать не хочет над собой.

      30

А совсем и не страшно и не стыдно,

ветер западный дует, рель шатает,

площадь наша полным-полна народу,

с питием и ествой снуют, торгуют,

девки дышат, как будто перед лаской.

      31

Предал ложь – и правду тоже предал,

предал кровь свою – и тело предал.

Родину, ее войну большую,

темную природу и породу

русскую и человечью – злую,

окаянную ее свободу.

Предал жизнь свою, смерть тоже предал,

предал слово и молчанье предал.

Женщину, ее любовь и похоть,

тягость ее, верность и безумье,

красоту – по ней уже не сохнуть,

наготу – не видеть в полнолунье.

Предал свое счастье, горе предал,

предал свои мысли, чувства предал.

Бога в его силе, его свете,

памяти о нем святые книги –

как с души упали веры сети,

тело кто-то мигом подхватили.

Предал все стихии, землю предал,

предал воду, огнь задул и предал.

Дружбу – шайку, шоблу, хевру, кодлу –

никого за мной на казнь не будет –

пусть живут, пусть доживают подло

их судьбе оставленные люди.

Предал судьбы все, любые предал –

невозможные и что случилась.

      32

Какая же странность – прекрасную легкость

всем телом своим ощущать и качаться

под ветром – а так как нет веса, неловкость

простится и вниз не придется сорваться.

Какая же радость – под всеми ветрами

над миром, где страхи о мне торговались,

повиснуть, качая ногою, руками!

О, лишь бы веревки мои не порвались!

      33

Я истории эти знаю: шут твой

был дурной человек, умел смеяться

только что над упавшим, а теперь он,

хоть смешон сам собой, упасть не может.

Вертит по ветру флюгер долгоносый.

Колода убирается.

Первая интермедия закончилась.

            34

Кто гадать-то действительно умеет,

не нужны тому карты или книги,

только будущее: его так видно

ясно, прямо в упор, и все уловки –

только чтоб затемнить, чтоб не ослепнуть.

      35

Свет уходит, август сходит…

И осенняя природа

стылым соком в жилах бродит

свет-зеленого народа.

И краснеет листьев стая,

и одежды полупьяной

осени летят – нагая

ляжет в луже разливанной.

      36

Яблок, яблок-то сколько, прорва яблок!

Их тугая, тяжолая природа

сил земли так полна, укусишь – брызнут

соком сладким и пенистым. В год четный

новый ждать урожай. Большого года,

люстра яблочного такие сроки.

      37

Яблок сколько – сад скрипит

от натуги, ветви гнет,

в ночь старается, не спит,

множит плоть, удара ждет

Об землю своих пудов,

сотрясения земли –

ждет свободы от трудов,

что на пользу не пошли.

      38

Я складываю жечь костер

лом сучьев, листьев бурый сор.

Я выбрал время посреди

недели, чтобы никому

не пришло в голову следить

и доносить – зола ему

расскажет о моих делах –

опасной высоты кострах.

Смотрю в огонь, терзаю глаз

бегучей, жгучей красотой;

теплом заемным занялась

плоть серая, чадит собой.

И сад ветвями шевелит –

погреться от своих спешит.

Вожу руками по огню,

как будто потерял чего,

как будто так переменю

кровей холодных естество.

Но безопасно пламя жгу –

и сад, и руки сберегу.

      39

Вниз коробки носи, под ношей горбись,

прячь антоновку в подпол – сохранится

до весны почти, будет помянуть чем

этот год, и богатый, и счастливый.

Половины доходов бы хватило.

      40

Духовитый сок закатан

в банки – влага золотая

сохранит лучи заката

и восхода, память рая.

      ***

Будет в лете разливанном,

в дне закатанном осеннем

светить (играть) светом постоянным,

яблочным мой легкий (вещий) гений.

      41

Я расставляю на столе

закуски-снедь, бутылок ряд.

Кто в целом свете? на земле?

Я гостю сам бы не был рад.

      ***

Взял старый бабушкин сервиз –

небитых рюмок сколько здесь? –

на мой век хватит – вот каприз –

из тонких, дорогих пить-есть!

      ***

Включу смешной и старый фильм.

Мельканием не развлечен,

но хоть какой-то разговор,

знакомых лиц знакомый вид.

Как этот день я проведу,

так проживу свой новый год.

      42

Позови нас на праздник на осенний!

Мы с подарками ходим, а незваны

гостьи – как-то впадаем в исступленье,

напророчим дурного, заколдуем

кому что: кому – прялки, веретена,

тебе – перья, карандаши да ручки.

ВТОРАЯ ИНТЕРМЕДИЯ

Достается книга сказок, из нее читается.

      43

Что ж, незваная, ты, гостья,

ходишь, шепчешь? Садись, выпей.

Эй, опивки, корки, кости

лейте на нее, ей сыпьте!

Эй, собачии конуры

подметайте, ей стелите

слой – наждак, слой гнили бурой!

Чудной гостье угодите!

      ***

Не добром она пригнута,

землю пашет длинным носом,

ходит-бродит, с нами шутит

в образе простоволосом.

А угроз ее не надо,

мертвых слов о ложном деле;

вера наша ей преграда –

не достичь, увидеть цели.

      44

А с добром приходила, так прогнали,

от подарков счастливых уклонились:

мол, не в светлый день брать от незнакомых,

от породы чудной, нечистой сути.

А от злобных даров не отказаться

и принять их вам, светлым, не зазорно.

      45

Мы ходили на крестины

ради чуждой веры вашей.

Никого сильнее сына,

дочери не будет краше.

Над малюткой шелестели,

были тенью и защитой.

Вы даров не пожалели,

кладов древних, вглубь зарытых.

***

Воды лили; что шептали –

мало-мало понимали.

      46

Мы не так уж чужды Большому Богу,

в его страшных делах мы не помеха,

даже как-то способствуем. Немного

на его высотах тоски и смеха,

мыслей беглых и снов сиюминутных.

      47

Ее образ простоватый,

ее шаг мал-мала меньше.

Ее облик крыл-крылатый,

вид красивейшей из женщин.

Ее бледное бессилье,

ее темная природа.

Ее страхов изобилье,

колдовская жуть-свобода.

Ее тихое шептанье,

неумелое моленье.

Ее бездны заклинанье,

времени преображенье.

Все сошлось, и нет возврата,

сказанным словам отмены –

нет за ней, кто на расплату

сговорит, уменьшит цену.

      48

Эти сны благотворны. – Благотворны? –

Может, жадность заспят свою и похоть;

может, сны умудрят их злую глупость. –

В это веришь? – По правде-то, не слишком…

Хоть какую-то подлость не успеют,

хоть каким грехом душ не замарают –

руки только веретеном попортят.

Книга сказок захлопывается.

Вторая интермедия закончилась.

            49

Ох, тяжолое похмелье,

зимний сон под холодами,

невеселое веселье

года нового над нами.

Небо чистое, живое,

звезды ходят молодые,

небо в зимнем непокое

ветры гонит снеговые.

      50

Ох и вид: телогреечка лихая,

клочья ваты, как будто обрастаешь

сам ты шерстью-руном, треух рыжеет –

растреклятая кроличья могила.

Как увижу – смех зимний пробирает.

      51

Книги беру с полки и листаю –

скучно, скучно; темные страницы

равнодушно взглядом пробегаю.

Ждешь вестей? – Мне скука даже снится. –

Малый круг прогулок. – Снегу, снегу

намело-то сколько – непролазно

пешеходу. – Есть дорога бегу

лыжному. – Что для меня напрасно.

Только то, что мыслям не помеха,

я люблю движение: встал, вышел

и пошел, а лыжная потеха

вычурна, умышленна. – По крыше

снег ползет, чтоб всею массой страшной

рухнуть. – Ну, зато не надо чистить,

лазить до весны. – Еще намашет

мать-метель. – Наносит белой кистью.

      52

Да и нам не легко. Хоть кровь иная,

легче, чище плескается по жилам,

а и в ней лютый холод, и летать нам

среди долгих метелей неприятно,

со снежинками путаем друг друга.

      53

Холодно –

последняя забава

зимним долгим вечером –

воды я

натаскаю,

ведра поднимаю,

бочку полню, баню начинаю.

Холодно –

а бог с ним, дров не жалко,

жарко,

инда не вздохнуть, натопим

баню,

дров не жалко, жарко, жарко…

Сердце бьётся,

чем его торопим? –

жаром.

В воздухе-пару его утопим.

      54

И мы тоже трепещем в мокром виде,

крылья греем, ты отвернись – вид жалкий.

Мы от жара, паров похорошеем,

будто лето припомнили – взбодримся,

будто не было зимних унижений…

      55

Жарко –

смерть из тела изгоняем,

вениками хлещем,

машем жаром,

с лишним потом ливмя нА пол беды

схлестываем и водой смываем,

прислонясь сидим у красной печи.

Жарко –

адовых высот температуры

в мыльне-жар-парильне; кости томно

ноют от напора, от наплыва

крОвей горячЕй воды кипящей;

в свет кидаемся, на снег блестящий,

пОд небо и звездно, и огромно.

Кваса ковш – награда нам, кто выжил.

      56

Наше место: здесь образа не ставят

нас пугать, здесь тепло, светло и сыро,

телеса обнаженные краснеют,

потом лОснятся – женское здоровье

и мужское здоровье повстречались.

      57

Холодает. Закрыли магазины.

Опустевший поселок охраняют

две собаки, лохматые две псины,

меня помнят, а потому не лают.

Сколько здесь нас осталось к новогодней

поре года? Десяток или меньше.

С каждым днем только чувствую свободней

от неумных мужчин, нетеплых женщин.

      ***

С кем встречаюсь с людьми? Один зимует

Елисеев-старик, не дом – курятник:

то чертей он гоняет, в щели дует

ветер, свищет; то, трезвый, аккуратно

паклей старой заделывает дыры.