Сколько стоит корона

Райт выдохнул и проговорил как по-заученному:

– Вам всё равно не понять. Отрубите мне голову – и дело с концом. Вы – отродье тёмных сил. Надо было вас попробовать пристрелить.

Дойл облизнул губы и рассмеялся:

– Прости, Райт, – сказал Дойл, напрягаясь и вставая с места, – но это звучит совсем неубедительно. Ну же, ты устал, тебе больно. Достоверности ни на грош. Зачем ты в меня стрелял?

Несколько мгновений Райт стоял, выпрямившись и почти на голову возвышаясь над Дойлом, а потом повалился на колени и закрыл лицо руками. Его плечи затряслись, и он сумел выдавить:

– Милорд, они заставили меня.

Дойл прислонился к столу, сложил руки на груди и принялся ждать. Лжёт он или говорит правду – будет видно. Но это звучало интересно и, пожалуй, опасно. Не было ничего хуже покушений, за которыми стояли какие-нибудь «они».

Райту понадобилась минута, чтобы отнять от лица руки и заговорить – быстро, срывающимся голосом:

– Они угрожали мне, угрожали моей жене. Я хотел… помешать, но они не оставили мне выбора. Я должен был убить вас – ради жены и сына.

Из его рассказа складывалась не слишком привлекательная картина. Некие «они» отлично знали, где именно живёт семья Райта, знали, какими путями ходит его жена, более того, однажды без ключа открыли дверь его дома. Они подловили его вечером, когда он возвращался из караула.

– У меня не было выбора, – повторил Райт.

– Угрожали жене… – протянул Дойл. До сих пор он думал, что этот выстрел – работа одиночки. Но если нет – значит, ведьмы повторяются. Того парня, Ивена, они подкупили обещанием вылечить сестру, Райта шантажировали жизнью жены. Весьма похожие схемы.

– Милорд, – подал голос Рик, – вы считаете оправданным поверить его словам?

Дойл вздохнул, взглянул на сильные здоровые руки бывшего военного и сказал:

– Запишите его показания после первого круга. Потом принесёте мне.

Райт тихо вскрикнул – не от боли, а от страха перед ней.

– Вы желаете присутствовать?

– Нет, – не глядя ни на Рикона, ни на Райта, Дойл вышел из камеры и поковылял наверх. Он за свою жизнь видел такое количество пыток, что давно привык к их виду, но именно взгляд Райта и его тихое сбивчивое признание – почти наверняка правдивое – заставило его вспомнить, как однажды он сам стоял на том месте, напротив палача.

Это был первый год войны с Остеррадом. Войска Стении во главе с блистательным Эйрихом сумели переломить наступление и, дав масштабную битву у реки Аны в двух днях пути от Шеана, погнали армии Остеррада обратно к границам.

Дойл командовал правым флангом, и в какой-то момент вместе с передовым отрядом вырвался слишком далеко вперёд. Остеррад расступился перед ним, как воды, и сомкнулся над головой. Из его отряда – сорока отличный воинов – не выжил никто. Дойл был уверен, что тоже погибнет, но был готов продать свою жизнь очень дорого. Когда под ним убили коня и он, повалившись, еле сумел обрести равновесие, стало ясно, что бой окончен. Пеший, он не мог сражаться с таким числом противников: в любой момент проклятая нога могла подвести. Но бросать оружие он не собирался. Меч у него выбили.

А потом оглушили, увернувшись от его кинжала и подойдя со стороны увечной руки.

Очнулся Дойл в телеге, крепко связанным. Всё тело болело так, словно его пинали сапогами с коваными мысами. Голова гудела. Возможно, немного придя в себя, Дойл попытался бы бежать, но не успел: телега остановилась, его вытащили на землю и поволокли к богатому походному шатру, а там – бросили к ногам короля Фрейна Светлейшего.

Дойл резко мотнул головой, прогоняя прочь воспоминания: второй день его мучили мысли, которых он предпочитал избегать. Не стоило думать о Фрейне. Единственное, что имело значение, – это приход Эйриха. Эйрих вытащил его оттуда. А через год Дойл лично, и не без удовольствия, насадил башку Фрейна на острую пику посреди Остеррада.

– Мальчишка! – крикнул Дойл, заходя в свои комнаты.

Джил высунул голову из-за сундука с одеждой.

– Подай одеться. Только что-нибудь…

Дойл не договорил, потому что Джил извлёк из сундука светлый камзол с золотой оторочкой. Однозначно, он был не так бестолков, как казался с виду.

Одевшись и выпив залпом кружку воды, Дойл отправился на одно из самых необходимых, но в то же время одно из самых неприятных государственных мероприятий – на заседание Королевского совета лордов. Раз в неделю милорды, которым король оказал особое доверие, собирались на совет, где обсуждали дела и проблемы государства. Дойл присутствовал на каждом – кроме тех, которые пропускал, занимаясь делами за пределами столицы. Именно на одном из таких советов он впервые нажил себе одновременно десятерых врагов, не позволив ввести оправданный, но слишком опасный двойной налог на хлеб и буквально вырвав у милордов их доход.

Сегодня он планировал поднять не менее неприятную для зажравшихся сиятельных свиней тему, связанную с чеканкой монеты, но дело ведьм заставило его отложить этот вопрос: ему было необходимо королевское разрешение на масштабный обыск у всех, кто покажется подозрительным, включая милордов, главу церкви Всевышнего и королеву. И это разрешение должно было быть услышано милордами – чтобы никто не рискнул оказать сопротивление.

Вышеупомянутые милорды были уже в сборе и как-то непривычно оживлены: возбуждённо похрюкивали, переговариваясь и потирая потные жирные ладони. Когда Дойл вошёл, разговоры стихли. Он кивнул всем сразу и прошёл на своё место по правую руку от королевского трона, пока ещё пустого.

– Милорд, – подал голос милорд Ойстер, – мы счастливы видеть вас в добром здравии.

Дойл впился в него взглядом и даже позволил себе усомниться: что если не загадочные ведьмы, а кто-то из этой хрюкающей стаи, рвущейся к кормушке власти, подослал к нему Райта? Он оглядел их внимательно, но не увидел ничего, кроме обычной жадности.

– Взаимно, милорд Ойстер, – ответил Дойл. Он не сомневался, что новость о покушении на него уже разошлась достаточно широко, как не сомневался и в том, что минимум половина лордов совета опечалена неудачей Райта.

Со стуком распахнулись задние двери, и в кабинет вошёл король – он был без парадного облачения, но его голову венчала золотая корона, усыпанная рубинами и изумрудами и украшенная крупным бриллиантом, чистым, как капля родниковой воды. Над центральным зубцом, держа бриллиант золотыми когтями, распахнул крылья царственный орёл.

Король остановился возле трона, и милорды – кроме Дойла, который даже из большого уважения к брату не собирался прыгать вверх-вниз, – поднялись со своих мест и поклонились.

– Приветствуем вас, милорды, – произнёс Эйрих и мягким движением руки разрешил всем занять свои места. – Мы рады видеть вас за столом Королевского совета. Особенно мы рады вам, любезный брат: мы были бы глубоко опечалены, если бы чёрный замысел злодеев увенчался успехом.

– Благодарю вас за заботу, Ваше Величество, – негромко ответил Дойл.

– Мы хотели бы быть уверены, что виновные понесут соответствующее наказание.

Губы Дойла дрогнули – не держи он себя в руках так хорошо, непременно улыбнулся бы. Эйрих предоставил ему блестящую возможность озвучить свою просьбу.

– Ваше Величество, разрешите просить вас… – начал он, и Эйрих тут же сказал:

– Мы не будем сомневаться, когда речь идёт о вашей жизни.

Милорды замерли – кажется, даже дышать забыли.

– Сир, человек, стрелявший в меня, признался, что действовал по приказу ведьм. Я прошу вас о разрешении провести обыск – в тех домах, в которых я сочту нужным. Если ведьмы попытались убить меня один раз, они сделают это снова. И, кто знает, не выберут ли они иную цель.

Брови Эйриха сошлись к переносице.

Кашлянул милорд Эск. Тихо сказал, как будто себе:

– Как жить спокойно в стране, где в любой момент к тебе в дом могут вломиться, ища неведомо что?

– Возможно, милорд, вам есть что скрывать? – так же тихо спросил Дойл.

Эск побледнел, но оправдываться не начал, только провёл рукой по короткой седой бороде.

– Обыск в домах лучших людей столицы, – произнёс король, – это не лучшее, что может одобрить монарх. Но мы не отступаемся от своих слов: если это нужно, мы даём разрешение.

Дойл откинулся на спинку стула и прикрыл глаза: на сегодня он получил то, что мог.

По одному начали выступать милорды. Ещё немного поговорили об обыске, потом перешли к своим делам: к налогам, военным учениям и будущим пирушкам. Дойл слушал их вполуха, но мало что пропускал: если бы какая-то из идей показалась бы ему опасной, он сумел бы отговорить от неё Эйриха. Но в этот раз милорды были скромны и даже скучны. Никто не просил новых статусов для своих земель, никто не желал поднять налог на торговлю с Остеррадом и даже никто не жаловался на жестокость Дойла, так сурово расправившегося с мятежом на севере.

В тот момент, когда милорд Ойстер закончил свой пространный монолог о ветшании благородного сословия, Эйрих хлопнул ладонью по столу и объявил совет на сегодня закрытым. И только когда члены совета разошлись, Эйрих снял с головы корону, положил на стол, потёр лоб и спросил:

– Ты уверен, что это необходимо? Я тебя знаю, ты перетряхнёшь весь город, включая святейшие дома, особняки милордов и даже… – он улыбнулся, – дом этой леди Харроу.

Дойл не вернул ему улыбку и серьёзно сказал:

– Я начну с особняков милордов и дома леди Харроу. Мне не нравится то, что происходит. Особенно…

Он не договорил, но Эйрих понял: особенно сейчас, когда королева ожидает наследника.

– Скоро Большая охота, – произнёс Эйрих задумчиво.

– Отмени. Ты уедешь, королева останется здесь, а я не смогу разорваться и защищать вас обоих, – Дойл совершенно забыл об охоте, и она была очень не вовремя.

– Не могу. Это священный праздник, если я отменю его – пойдут нехорошие толки. К тому же… Вне стен замка я неплохо постою за себя сам, а ты присмотришь за королевой, – Эйрих коснулся его плеча, – или мы поедем все втроём. Я не прятался даже во время войны, когда враг был близко. Не буду и сейчас.

Всё, что Дойлу оставалось, – это согласиться: у него не было никаких доказательств, способных удержать брата в замке. Значит, нужно было разобраться с ведьмами до того, как начнётся Большая охота: в ближайший месяц.

С этими мыслями он начал формировать группы обыска. Первая из них должна была сегодня же обыскать дом леди Харроу. Меньше чем за час до выхода Дойл решил возглавить её лично.

Глава 10

В прошлый раз в доме леди Харроу он был как гость, пусть и нежданный, и хозяйка встречала его учтивой улыбкой. Комната была очень светлой, а на стены отбрасывала блики драгоценная эмирская ваза.

В этот раз ставни были закрыты и задрапированы широкими синими шторами, темнота едва разгонялась едкими жёлтыми свечами в резных канделябрах. И леди Харроу, затянутая всё в тот же вдовий наряд, смотрела зло.

– Леди Харроу, – произнёс Дойл, входя первым и заводя за собой четверых мужчин в тёмных одеждах – тени сменили свои костюмы с масками и выглядели почти как обычная охрана, только телосложение их выдавало: гибкие и невысокие, как на подбор. – Приношу вам своё извинение за вторжение, но мы вынуждены обыскать ваш дом на предмет запрещённых магических предметов.

Её небольшой рот дёрнулся и побелел так явственно, что это было видно даже в жёлтом свете. Глаза блеснули.

– Ваше внимание к моей персоне, милорд Дойл, настолько велико, – сказала она медленно, – что вызывает недоумение.

Дойл отвернулся и велел теням:

– Осмотреть дом. Без разрушений и хамства, но максимально тщательно. Всё подозрительное – ко мне, – и только когда они рассредоточились по дому, повернулся к леди Харроу.

Сейчас она мало походила на ведьму: просто рассерженная и уставшая за день женщина, не слишком красивая. Может, Дойл убеждал себя в этом: ему хотелось бы, чтобы она оказалась обычной. Сейчас, глядя на неё, он не желал даже думать о том, что будет делать, если тени что-нибудь найдут. Схватит её за роскошные рыжие кудри, повалит на пол и прикажет связать? Будет пытать в красной камере? Отправит на костёр?

При мысли об этом на языке стало горчить. Он ответил мягче, чем собирался и чем когда-либо отвечал подозреваемым:

– Не переживайте, леди Харроу. Это необходимая мера.

Она подошла к столу, взяла колокольчик и позвонила дважды. Пришёл слуга и по её приказу принёс ещё свечей, разгоняя мрак. Она оперлась рукой о столик, коснулась пальцами вазы и спросила:

– Вы всегда обыскиваете женщин, которые вас привлекают, милорд Дойл?

У него невольно дёрнулась щека. Её слова прозвучали бы достаточно оскорбительно и даже вызывающе, если бы не были сказаны так спокойно.

– Обратная зависимость, леди, – отозвался он.

– И могу я узнать, чем именно я… – кажется, она колебалась, выбирая между «привлекла внимание» и «вызвала подозрение», но не сумела определиться и ничего не сказала.

Дойл осторожно переступил с ноги на ногу, оценивая её сомнительное гостеприимство – присесть она ему не предложила. Как глава королевской тайной службы в доме у подозреваемой он, конечно, мог бы позволить себе любую грубость и уж конечно мог бы потребовать стул. Но перед леди Харроу ему не хотелось выглядеть ни грубым, ни тем более слабым. Поэтому он постарался сместить весь вес на здоровую ногу и ответил на её не заданный до конца вопрос:

– В столице неспокойно, леди Харроу. Вчера…

Она вскинула голову и спросила:

– Вы хотите сказать о том, что в вас стреляли?

Она снова не закончила мысль, но это было и не нужно: Дойл отлично помнил, что она спасла его если и не от смерти, то от очень опасной раны.

– Это только кусочек, звено длинной цепи. И пока я её не увижу целиком, я не буду иметь право на пристрастность.

– Присядем? – она указала на низкую деревянную скамью с высокой спинкой и несколькими подушками.

Дойл отказываться не стал, тем более что от стояния неподвижно нога начала ныть нещадно, и, покачнувшись, сел первым. Леди Харроу опустилась на другом краю, чинно сложив руки на коленях.

И почти сразу же сверху спустился один из теней, неся перед собой какой-то предмет, завёрнутый в грубый кусок холстины.

– Что там?

– Милорд, вам стоит взглянуть.

Дойл забрал предмет и развернул холстину. Тень снова вернулся к обыску наверху.

– Как вы объясните это, леди Харроу? – холодно спросил Дойл.

Он держал в руках ящичек, наполненный несколькими связками остро пахнущих высушенных трав. Дойл узнал горчину, зелен-цвет и лаванду.

– Это мои травы, – ответила женщина так, словно в её доме нашли Святейшую книгу, а не ящик трав. – Ничего волшебного в них нет – обычные лекарства. Мой лекарь – я говорила вам о нём – дал мне их с собой в столицу.

– Зачем? – Дойл наклонился так, чтобы поймать её взгляд.

– В качестве лекарств, как ни удивительно, – отрезала она.

Дойл снова перебрал связки. Он не хотел видеть этот проклятый ящик. Но видел – и нужно было что-то с ним делать.

– Леди Харроу, если бы я просто зашёл к вам побеседовать, ваш ответ был бы удовлетворителен, а мой вопрос – груб. Но я выполняю распоряжение короля. И от его имени требую объяснить мне назначение каждого из этих…

– Веников? – её взгляд стал не просто злым, а разъярённым. Она властно переставила шкатулку с его колен на подушку и вытащила первый пучок – горчину. – Это, милорд, от жара и простуд. Это, – на свет была извлечена зелен-трава, – от ран и порезов. Это, – лаванда, – для спокойных снов. Вас это также касается, милорд? Могу сообщить, что плохо сплю.

Она произносила каждое слово с таким видом, словно давала пощёчины. Глотнув воздуха, она продолжила как будто с наслаждением:

– Эти цветы называются полыний и помогают при женских болях. А эта трава – вам, милорд, она неизвестна – дана моим лекарем на тот случай, если я пожелаю быть с мужчиной, но захочу избежать бремени.

Крышка ящичка со стуком захлопнулась. Дойл впился в ладонь короткими ногтями, но нашёл в себе силы сказать:

– Благодарю за пояснение.

Ящичек так и стоял на подушке – и Дойлу казалось, что от него исходит не тяжеловатый травяной запах, а едкая отравляющая вонь. Он неосознанно опустил руку и коснулся рукояти меча.

– Тот человек… – проговорила леди Харроу, – который стрелял в вас, вы же арестовали его?

– Разумеется. Хотите за него заступиться?

– Я хотела узнать о его судьбе, – она отвернулась в сторону. Дойлу осталось смотреть на её белую шею с рыжими завитками волос.

– После допроса, когда он назовёт имена своих сообщников, его судьбу будет решать король. Вероятно, его ждёт казнь путём отрубания конечностей.

Шея покраснела.

– Это чудовищно.

– Предлагаете отпустить его на волю? Простите, но я не испытываю желания быть милосердным в отношении своего несостоявшегося убийцы и точно не стану просить за него перед королём.

Леди Харроу повернулась и легко встала со скамьи.

– Чудовищно то, что из смерти делают потеху. Что бы ни сделал этот парень, он не заслуживает того, чтобы его убивали посреди рыночной площади под визг и хохот черни.

Дойл тоже поднялся и увидел, что у неё дрожат губы. Слишком сильно для человека, который просто рассуждает. Но откуда у хорошенькой вдовы старика Харроу такие мысли? Что она видела? Дойл помнил – она упоминала о войне. Остеррад прошёл по землям Харроу дважды, а потом дважды по ним прошла освободительная армия Стении. Так легко было предположить, что она насмотрелась на то, что творили солдаты в деревнях и ни о чём не спрашивать. Но Дойл никогда бы не простил себе такого малодушия и бездумной мягкотелости, поэтому спросил:

– Откуда у вас такие мысли?

– Они тоже преступны?

Дойл молчал почти минуту, прежде чем ответил:

– Нет. И вы не обязаны отвечать на этот мой вопрос – он задан из любопытства и желания узнать вас.

– И его задал милорд Дойл, а не глава тайной службы? – губы леди Харроу дрогнули в намёке на улыбку.

Дойл кивнул.

Леди Харроу снова села на скамью и произнесла:

– И милорду Дойлу я могу ответить…

Что именно она хотела сказать, Дойл не узнал: сверху снова спустились тени, на этот раз – с целым мешком.

– Поставьте здесь и осмотрите подвал и людские, – велел Дойл и, когда они снова остались вдвоём, раскрыл мешок.

– Увы, – леди Харроу тихо вздохнула, – вернулся глава тайной службы, а при нём я говорить не могу.

Дойл бросил на неё быстрый взгляд, чтобы убедиться в том, что не ослышался: это действительно была шутка. Добрая и, пожалуй, достаточно остроумная – явно не из тех, которые обычно ему адресовали женщины.

– Вы продолжите, когда он нас оставит, – сказал он и вытащил из мешка первый предмет.

Рассмотрел внимательно и, хмыкнув, положил на скамью – обычное зеркало в черепаховой оправе, снова эмирской работы – но едва ли волшебное.

Потом на свет был извлечён небольшой золочёный трезубец, который привлёк внимание Дойла, когда он впервые увидел леди Харроу. Тогда он не мог рассмотреть прибор, но теперь изучил его внимательно. Все три зубца были хорошо заточены – не хуже ножа.

– Что это за вещь, леди?

– Вилка. Её используют в Эмире, когда не хотят запачкать руки о пищу.

– Когда я перестану подозревать вас в колдовстве, – задумчиво произнёс он, – я обязательно начну подозревать вас в шпионаже в пользу Эмира. Ваза, это зеркало, теперь – вилка.

Леди Харроу ничего не ответила, и Дойл продолжил изучать найденные тенями улики, которые на улики, очевидно, походили не сильно. Надо совсем отчаяться, чтобы арестовать человека за хранение подобных вещей.

Были книги: сборники поэзии, естественные в женской библиотеке Святейшая книга и роман о подвигах, а также трактат «Анатомикон или человека описание», который был весьма неожидан; несколько томов эмирских сказок и древних легенд. Были украшения. Птичьи перья – леди Харроу показала детские игрушки, которые иногда собирает из них. И на этом – всё.

Гостиную тоже обыскали, причём очень тщательно: с простукиванием стен и полов. Наконец, тени объявили, что больше ничего подозрительного в доме нет. Дойл повернулся к леди Харроу и сказал тихо:

– Леди, глава тайной службы короля удаляется.

– А что милорд Дойл?

– Он рад, что подозрения в ваш адрес были напрасными. Теперь позвольте пожелать вам хорошего вечера, – он поклонился настолько, насколько позволяла спина, и последовал за тенями, не дожидаясь её ответа.

Глава 11

Следующий месяц не прошёл – промчался галопом, принеся с собой бесконечные обыски и допросы. Дойл обещал перевернуть город вверх дном – и он это сделал. Комната, куда он складывал изъятые запрещённые предметы, была забита почти до потолка, подземелье наполнилось бедняками и лордами, одинаково лепечущими оправдания, но настоящая ведьма ускользала.

Дойл был в ярости. И не только потому, что ничего и никого не нашёл, но и потому, что не уложился в отведённый самому себе срок: наступала Большая охота, и отговорить от неё Эйриха было невозможно.

– Брось, брат, ты становишься похож на сумасшедшего охотника на ведьм, – сказал ему Эйрих за неделю до выезда. – Твоя ведьма, должно быть, уже убралась из столицы. Или влюбилась здесь в какого-нибудь лорда и сейчас занята не кознями, а…

Король не договорил, только подмигнул. Дойл махнул рукой:

– Хорошо, что ты всё ещё шутишь.

Чем ближе была охота, тем больше Дойл укреплялся в мысли, что она не пройдёт гладко. Действительно, в замке, в столице король под надёжной охраной, тогда как в лесу он станет значительно более уязвим. Поэтому когда Эйрих спросил, едет ли он, Дойл однозначно ответил:

– Разумеется.

Эйрих кивнул и уточнил:

– А королева?

Он был готов рисковать своей жизнью, но вряд ли поставил бы под удар жизнь своего ещё не рождённого ребёнка.

Вопрос с королевой волновал и Дойла: он понятия не имел, что будет правильнее – взять её с собой и не спускать с неё и с Эйриха глаз или оставить в замке, под охраной Рикона. Наконец он сказал:

– Полагаю, королеве в её положении не пойдёт на пользу долгая дорога и тяготы походной жизни.

Королеву было решено оставить. Узнав об этом, она кусалась и плевалась ядом, билась в истерике и даже пыталась (по словам теней) поколотить Эйриха маленькими, но жёсткими кулачками, но, кажется, этим ещё больше убедила его в верности принятого решения.

Отец Рикон тоже остался – охранять королеву и, главное, её утробу от врагов, ведьм и собственной королевской глупости.

– У меня есть две женщины, – задумчиво произнёс отец Рикон, узнав, чем ему предстоит заниматься, – благочестивые монахини из монастыря Святейшей Рощи. Они обучены грамоте и этикету, неболтливы и некорыстолюбивы. Согласится ли милорд, чтобы я пригласил их в услужение Её Величеству?

– Если они надёжны – зови. Пусть глаз с неё не сводят, спят по очереди. И позаботься о том, чтобы тени всегда дежурили где-то поблизости.

Женщины выглядели внушительно: обе фигурами напоминали кормилиц, широколицые, с крупными мужицкими руками. Поклонились по-церковному, от пояса, но говорили чётко и грамотно. Побеседовав с каждой из них по два часа и удовлетворившись всеми ответами на свои вопросы, Дойл представил их брату и его супруге.

Сначала королева оскалила мелкие зубки и, кажется, собралась устроить ещё одну истерику. Но первая из женщин – матушка Сюз – расплылась в улыбке и проворковала:

– Как вы красивы, Ваше Величество, простите матушку Сюз. Бремени ещё не видно, но как оно красит женщину.

Королева инстинктивно положила руку на плоский живот и тоже слабо улыбнулась.

– Кажется, все довольны, – быстро сообщил Эйрих, и дело было решено.

Дальше были сборы в дорогу, несколько коротких перебранок с портным, который превратил охотничью куртку Дойла в инструмент пыток, и наконец длинная процессия, возглавляемая Эйрихом, вышла из замка и торжественно, но до зубной боли медленно поползла по улицам Шеана.

Эйрих поражал воображение подданных: для охоты ему сшили костюм из кожи белого вепря, оторочили каким-то белоснежным мехом, и в солнечных лучах он как будто светился. Дойл отводил взгляд и вполголоса бормотал, что сейчас ослепнет от этой блистательности. Эйрих – единственный, кто слышал его бормотание – также шёпотом советовал пошире улыбаться и временно спрятать куда-нибудь «эту кислую мину». Дойл с сожалением объяснял, что не может, поскольку эта мина и есть его лицо.

Когда ворота столицы остались позади, все вздохнули свободней, пришпорили коней и перешли с утомительного шага на бодрую рысь.

Сначала Дойл ехал возле Эйриха, отставая на полкорпуса, но потом, убедившись, что пока всё спокойно, позволил себе немного расслабиться, натянул поводья и остановился, пропуская вперёд уже вспотевших от скачки милордов, и дождался, пока к нему не приблизятся разноцветные кареты дам.

Та, которая его интересовала, была одной из самых скромных и однозначно самой тёмной: ни капли золота, никакой отделки. Пустив коня так, чтобы ехать вровень с этой каретой, он почувствовал неприятное волнение, отдавшееся горькой сухостью во рту, но запретил себе о нём думать и аккуратно постучал по закрытой ставне.