Сколько стоит корона

– Как вам столица, леди Харроу?

– Слишком шумно и грязно, милорд, – ответила она, – но мне скорее нравится. Здесь чувствуется жизнь. Мне не хватало этого в поместье.

– Жизнь порой принимает отвратительные формы, леди, – заметил он, имея в виду магию, но по её глазам увидел, что она поняла эти слова иначе.

– Жизнь прекрасна в любой из форм, созданных Всевышним.

Она решила, что он говорил о себе. Дойл скрипнул зубами.

– В вас говорит наивная вера, естественная для вашего пола.

– Несомненно, – согласилась ведьма, но как-то слишком уверенно и почти насмешливо. – Женщины видят этот мир в лучшем свете, чем мужчины, милорд.

Дойл на это кивнул, признавая её правоту, и уже собрался спросить, какие же положительные черты она видит в столичных формах жизни, – просто чтобы о чем-нибудь говорить, как она уточнила спокойно:

– Простите, милорд, а в чём меня подозревают?

Руки оставались праздно-спокойными, взгляд колдовских зелёных глаз – безмятежным, щёки – бледными. Дойл заметил бы любой признак волнения, но нечего было замечать. Она спросила об этом так, словно говорила о погоде.

– Почему вы спросили об этом, леди?

Зелёные глаза мигнули, тонкие губы дрогнули в улыбке.

– Я всего три недели при дворе, но этого достаточно, чтобы узнать некоторые факты. И когда гроза всех заговорщиков и преступников королевства заводит со мной беседу, я не могу не спрашивать: в чём он меня подозревает? – Дойл готов был поклясться, что она сдерживает улыбку.

– Гроза всех преступников и заговорщиков королевства, леди, – сказал Дойл, чуть дёрнув уголками губ, – к его большому сожалению, всего лишь жалкий смертный, подверженный всем слабостям человеческим. В отличие от разящего пламенеющего меча, он не может лежать в ножнах в ожидании своего часа. И сегодня его привело на приём не дело, а чувства простого смертного: голод и скука.

– Меня уверяли, что желания смертного вам незнакомы, – заметила леди Харроу.

– Вот как? Я удивлён. Если вам рассказывали обо мне, то наверняка не забыли упомянуть полчища юных дев, погибших от моих рук.

– А также младенцев, которых вы, прошу прощения, пожираете ночами, – теперь она улыбнулась открыто, показав крупные белые зубы. Даже у королевы, которая по нескольку часов в день проводила перед зеркалом, не было таких белых зубов.

– Младенцы – это из области нечеловеческого. Тем не менее, вынужден вас разочаровать – я всего лишь человек. Даже если…

Он не договорил, потому что двери в очередной раз распахнулись, и в зале настала полная звенящая тишина. На пороге стояли король и королева во всём великолепии. Дойл взглянул на леди Харроу ещё раз, но так и не сделал знака теням. Он хотел поговорить с ней ещё раз, чтобы укрепиться в своих подозрениях.

Или чтобы послушать её медовый, созданный чарами голос.

Дойл коротко кивнул ей, пожелав приятного вечера, и направился к своему месту слева от Эйриха.

Глава 6

Коридор был длинным, узким и извивался змеёй. На чёрно-кровавых стенах редкие факелы оставляли длинные тени и слепящие жёлтые пятна. Под ногами хлюпала вода – мутная, тоже кровавая. Дойл бежал своим кривым подскоком, спотыкался, несколько раз падал, едва успевая выставить перед собой руки и сдирая кожу с ладоней, но поднимался и, не отряхивая штанов, продолжал бежать. Горло сжималось, дыхания не хватало, но он не мог остановиться.

Коридор сделал очередной резкий заворот, и, не успев затормозить, Дойл кубарем скатился по лестнице и сломанной куклой повалился на белоснежный ковёр. Теперь Дойл сидел в чистой и светлой зале без окон, но с очень высокими потолками. Чутьём военного, не раз спасавшим ему жизнь, он ощущал, что рядом кто-то есть: он не слышал чужого дыхания, но как будто чувствовал взгляд. Превозмогая боль, он поднялся на ноги, потянулся было за мечом, но пальцы схватили только воздух: он был безоружен. Кинжала при нём тоже не было.

Воздух перед ним пошёл рябью, и посреди залы возникла леди Харроу – почти такая, как на приёме, только не во вдовьем облачении, а в белоснежном платье и с распущенными волосами. Дойл приоткрыл рот, но не сумел выдавить из себя ни звука, а ведьма плавно провела тонкими руками по груди, обращая платье в капли росы, осевшие на сливочной, почти прозрачной коже. Дойл тяжело захрипел, не в силах отвести взгляда от её тела, от налитых соком грудей с тёмными, коричневыми сосками, от широких бёдер. Мгновение – и она сделала к нему шаг, ничуть не стесняясь своей наготы. Дойл сглотнул ставшую вязкой слюну и невольно дёрнул ворот рубахи – и в тот же момент упал на спину, сбитый воздушной волной. Протяжно, нечеловечески закричав, ведьма обратилась в чёрную птицу и спикировала на него, впилась острым клювом в руки, принялась рвать когтями. Голос вернулся, и Дойл вскрикнул, чтобы тут же проснуться.

Сердце бешено колотилось, зубы постукивали, в колене тянуло и скрипело, а в паху раскалённым железом плескалось желание. Унимая дрожь, он откинулся обратно на подушку и стёр рукой пот со лба и висков.

Дверь открылась, в щель просунулась башка Джила.

– Милорд, вы в порядке?

– Проваливай, – ответил Дойл, и дверь тут же закрылась.

Сон. Это был просто проклятый сон, вызванный обилием вина, снова вернувшейся болью в ноге и воздействием привораживающих чар ведьмы Харроу. Надо было быть полным идиотом, чтобы отпустить её, а не схватить и не препроводить в красную камеру. Идиотом с причудами, к тому же. Сейчас, когда влияние волшебства ослабло, Дойл понимал, как глупо поступил: не умнее Эйриха, отпускающего раскаявшихся ведьм.

«Завтра, – подумал он спокойно, – завтра я с ней снова встречусь. Наедине, подальше от короля, под прикрытием теней, задам все необходимые вопросы, а потом арестую».

Эта мысль его крайне успокоила, и он снова уснул – на этот раз без сновидений.

Накануне, сразу после пира, он увиделся с Шилом и его людьми – они не сообщили ничего нового, но передали, что среди черни всё больше болтают про ведовство и чары. Однако о молочнице, которая бы занималась чем-то подобным, никто не слышал – по-прежнему адресов или имён не было.

В связи с этим посетившая его ночью идея была крайне здравой: действительно, хватать ведьму на пиру, в толпе лордов, было бы опасно. Для ареста подойдёт тихое место, в котором не будет лишних свидетелей, а значит, и возможных жертв. Замок для этих целей неудобен. Город – тоже не слишком хорош: узкие улицы, по которым так хорошо бежать, торговые площади, полные людей, которых легко убить, подземные проходы и каналы, в которых можно скрыться. Не стоило также надеяться застать ведьму врасплох в её доме: жилища колдуний всегда были забиты опасными зельями, а порой и оживающими предметами, которые могли бы стать отличным подспорьем в борьбе.

Зато за крепостными стенами располагалась небольшая светлая роща, носившая название Королевской. Простолюдины в неё не заходили, там была запрещена охота, и её было очень легко оцепить.

Отправив мальчишку за Риконом, Дойл достал карту города и расстелил на столе. Провёл пальцем по линиям чернил. Её рисовали по его заказу и под его личном наблюдением почти четыре месяца. Она была безупречно точна, до мельчайших деталей. Замок с основными и тайными выходами, две площади, все святилища, оружейные и продуктовые склады, особняки и все входы и выходы из них. Королевская роща на карте тоже была – севернее города. Дойл вытащил из кармана горсть монеток и начал по одной раскладывать в тех местах, где должны будут стоять воины. За этим делом его застал отец Рикон. Ничего не говоря, он склонился над картой, тощий крючковатый палец коснулся правой части рощи, и Дойл кивнул: пожалуй, Рик был прав. Место возле водопада подходило лучше всего.

– Милорд нашёл ведьму? – спросил Рик после того, как вместе с Дойлом расставил все посты-монетки.

– Пожалуй, нашёл, – кивнул Дойл, – а точнее узнаем в красной камере.

– Милорд поступает мудро, если только мне дозволено высказать своё мнение, – произнёс он в ответ.

– Подбери людей понадёжней. И будь готов, когда я скажу.

Отец Рикон удалился, а Дойл велел оседлать коня и переоделся в дневной наряд: обычную белую рубаху из плотной ткани заменил на светло-серую из дорогой шелковичной, поверх накинул кожаный серый же колет и только штаны оставил тёмные и длинные: в коротких, как носили брат и его двор, он смотрелся убого. Его волосы Джил, чуть подрагивая от страха, тщательно вычесал и отвёл назад серебряным обручем, пальцы унизал крупными перстнями.

Зеркала у Дойла никогда не было, даже посуду он предпочитал деревянную или глиняную, не желая во время еды созерцать своё кривое отражение, но и без него было ясно, что он так похож на галантного любовника, как только может при своей внешности злого горбуна из сказок, которыми чернь пугает детей.

Джил помог ему сесть в седло, двое теней – им лично выбранные – пристроились на неприметных резвых лошадках позади, и они двинулись по городу к небольшому дому на окраине, принадлежавшему покойному лорду Харроу, а теперь – его вдове.

При помощи одного из теней Дойл спешился, бросил второму поводья, а сам велел слуге, стоявшему у приоткрытой двери:

– Доложи хозяйке, что к ней милорд Дойл.

Слуга сглотнул так испуганно, словно увидел выходца с того света, кивнул и скрылся в доме. Дойл остался стоять на улице.

Обычно, заходя в дома подозреваемых, он не слишком церемонился, но сейчас он пришёл не угрожать, а играть: леди Харроу нужно было убедить прийти на свидание в Королевскую рощу. Разумеется, его личное обаяние не поможет – по причине отсутствия такового, но зато сработают хорошие манеры и тонкий намёк на особое поручение короля.

Слуга вернулся через две минуты и с поклонами предложил высочайшему милорду войти.

Дом леди Харроу не был колдовским в том смысле, который подразумевали церковники: не было тёмных штор, не стояли по углам чёрные и красные свечи, не чувствовалось тяжёлого запаха дурманящих трав. Напротив – гостиная была очень светлой и просторной (Дойл невольно вздрогнул, вспомнив комнату без окон из недавнего сна). Но всё-таки ощущалось в ней что-то чуждое, волшебное. Дойл огляделся, стараясь не пропустить ни единой детали. Запах. В первую очередь, запах: слишком свежий, но не цветочный и не травяной. Пахло свежим ветром, возможно, дождём. Мебель очень изящная, даже хрупкая: витые ножки стола вот-вот подломятся под тяжестью вазы. Вазу Дойл рассматривал особенно внимательно – это было восточное стекло очень тонкой работы. Лорд Харроу едва отдавал долги и с трудом сводил концы с концами, а его жена выставляет на первом этаже временного дома вазу стоимостью в его годовой доход. Дойл втянул носом воздух: он мог поклясться, что чувствует этот запах – запах колдовства.

Сзади послышались шаги, и Дойл обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть спускающуюся по лестнице леди Харроу. К счастью, на ней было тусклое тёмно-синее платье вдовы, а не белоснежное одеяние.

– Милорд Дойл, добро пожаловать, – произнесла она, на короткое мгновение звучанием голоса выбив Дойла из состояния равновесия. Но в этот раз он был готов столкнуться с её чарами и не потерял контроля над собой, только отстранённо отметил, что сердце застучало быстрее.

– Я не ждала вашего визита. Выпьете вина?

От подобных предложений Дойл обычно отказывался резко и жёстко, но в этот раз изобразил на лице сомнения, прежде чем ответить:

– Рад видеть вас, леди Харроу. Благодарю, но от вина откажусь: сейчас у меня не так много времени, как я бы желал.

Одна бровь ведьмы приподнялась, лоб чуть сморщился, она спросила:

– В таком случае, милорд, могу я узнать, что привело вас ко мне?

Дойл коснулся лоснящегося бока стеклянной вазы и произнёс, словно не услышал вопроса:

– Прекрасная работа. Эмир, я полагаю. Привезти такую вещицу к нам непросто.

Леди Харроу улыбнулась, подошла к столику и тоже дотронулась до вазы.

– Подарок моей матери. До войны семья моего отца была богатой. Да и лорд Харроу не всегда изыскивал средства, чтобы отдать долги за выжженную и истоптанную землю, – её лицо словно потемнело, под глазами стали заметны тени. Она взглянула на Дойла и тихо спросила: – Вы были на войне, милорд?

– На всех за последние десять лет, – отозвался Дойл. – И на той, о которой вы думаете, тоже.

Земли лорда Харроу находились на западной границе, откуда семь лет назад в страну пришла смерть. У смерти были красно-золотые флаги с хищными львами и огромная армия, сметающая на своём пути всё. Эйрих тогда мог потерять корону и жизнь за несколько дней: войска королевства Остеррад продвигались вперёд без остановок, вытаптывая поля и вырезая всех, кто пробовал оказать сопротивление. Эйрих был ещё достаточно молод и всего год как носил корону. Он хорошо знал книжки по военной стратегии, но ни черта не смыслил в настоящей войне. Сам Дойл, тогда ещё принц Торден, понимал и того меньше, хотя и ездил уже несколько раз на северные границы и бывал в реальных боях.

Натиск остановила сумасшедшая решимость короля. Не думая о стратегиях, не заседая в штабах, он, надев золотые доспехи и корону, не таясь, первым бросался в бой, и его солдаты шли вперёд, а рыцари показывали чудеса доблести, выходя в одиночку на восьмерых – и побеждая. Дойл тоже сражался – без удали, зато с яростью зверя, который дерётся за свою жизнь и свою территорию. Потом, за два года войны, он научился лгать, подсылать шпионов, подкупать полководцев и пытать пленных, а Эйрих из везучего смельчака превратился в непобедимого отважного воина. Они выиграли ту войну вдвоём.

Он вздрогнул и поймал взгляд леди Харроу.

– Вы получали удовольствие от войны? – спросила она очень тихо. Дойл кашлянул.

– От войны, леди, получают удовольствие мародёры и падальщики. Смею надеяться, что в ваших глазах не отношусь ни к одной из этих категорий.

Леди Харроу улыбнулась:

– Ни в коем случае, милорд. И всё-таки… – она наклонила голову, показывая тонкую шею, – я бы хотела узнать, что вас привело ко мне этим утром.

Дойл отошёл от столика с вазой, скрестил руки на груди и вдруг почувствовал необъяснимое стеснение – как будто он приглашал её на настоящее свидание, предвкушая сладкие запретные поцелуи, которые вот-вот сорвёт с её губ. Перед глазами встала карта с точками засады, и стеснение прошло.

– Леди Харроу, я заехал, чтобы пригласить вас на прогулку. Сегодня удивительно хорошая погода для этого времени года – и стоят последние дни, когда можно взглянуть на синих клекотунов. Скоро они улетят на юг до весны, – сказал он без тени улыбки.

Леди Харроу тоже не улыбнулась и произнесла:

– Милорд, простите мне мои сомнения, но в ваших словах я отчетливо слышу второй смысл, однако не могу его постигнуть.

– Леди, – он позволил себе едва заметную улыбку, чуть уже той, которую обычно использовал на встречах с братом, – я не слишком хороший оратор и ещё худший придворный галант. Возможно, поэтому мои слова вызывают у вас… неуверенность.

Ведьма молчала, и Дойл отмерял текущее время по стукам сердца. На сороковом ударе она приблизилась к нему, заглянула в глаза, окутав свежим, очень притягательным ароматом.

– Вы приглашаете меня, потому что я – женщина, которой вы хотите показать улетающих на юг редких птиц, или потому что я знаю нечто такое, что может быть полезно Его Величеству?

Дойл ответил не сразу: во-первых, вдыхал её запах, тщетно надеясь распознать в нём знакомые нотки, во-вторых, отсчитывал всё те же сорок ударов сердца.

– Думаю, леди, и то и другое – в равной степени.

Она отошла назад тут же, разгладила и без того безупречный подол платья и сказала:

– В таком случае, милорд, я надеюсь, что клекотуны будут видны в четыре часа.

– Думаю, мы сумеем их разглядеть. Я пришлю за вами карету, леди, – Дойл неглубоко поклонился. – Позвольте проститься с вами до вечера.

Она присела в реверансе, Дойл выпрямился и пошёл к выходу. Она остановила его на пороге.

– Куда именно мы поедем, милорд?

– Позвольте сделать это сюрпризом.

В этот раз ловушка была подготовлена не в пример лучше. Дойл сам приехал в рощу и проверил каждый куст, каждый камень водопада, каждое дерево. Двойной кордон был расставлен в тех местах, которые заранее они определили с Риком. Святейший отец перепроверил все посты, добавил ещё один – почти на берегу городского рва.

Ведьму надо было брать или на выходе, или во время разговора: Дойл не сомневался в своей способности при необходимости уйти от волшебного удара и обезвредить её. На всякий случай он посадил на дереве человека с сеткой: невольно вспомнил сон, в котором леди Харроу обращалась в птицу.

– Вы не назовёте мне имя ведьмы, милорд? – спросил Рикон, когда всё было готово.

– Нет, – ответил Дойл, – пока нет. – Потом добавил, вернувшись мыслями к предстоящему свиданию: – Не забудь о закрытой карете.

– Разумеется, милорд. И намордник для ведьмы.

Представлять леди Харроу в железном наморднике было неприятно, но это не имело никакого значения.

В Королевскую рощу он поехал заранее, верхом, всё в том же светло-сером костюме. Даже лишний раз прошёлся гребнем по волосам, собираясь. Перед тем, как он сел на коня, Рикон спросил:

– Если вы посылаете карету, которая привезет её сюда, – Дойл в этот момент хмыкнул: его тайная служба работала отлично, узнавая даже то, что он хотел от неё скрыть, – то почему та же карета не отвезёт её сразу в замок?

Это был удивительно хороший вопрос.

– Потому что я хочу получить доказательства её виновности, прежде чем подвергну пыткам. Мне не нравится идея пытать невиновных женщин.

Слуга подсадил его в седло, и Дойл сжал коленями бока коня, не желая дальше обсуждать свой план. Отец Рикон остался в замке: он понадобится, когда высокая гостья прибудет в темницу.

Глава 7

Карета, везущая леди Харроу, ещё не подъехала к роще, а Дойл уже расположился на широком плоском камне в десяти шагах от водопада, пристроил поудобнее увечную ногу, чтобы не отвлекала. Меч он с собой не взял, но за голенищем сапога был надёжно спрятан длинный узкий кинжал, которым он владел настолько искусно, что при необходимости мог сдерживать в течение нескольких минут натиск полностью вооружённого рыцаря. С ведьмой же он драться не собирался вовсе. Всё, что ему нужно было сделать, – это заставить её проявить свои способности. Одно крохотное волшебство – и люди с сетями её спеленают, а он сам безо всяких церемоний коротким ударом в висок лишит сознания.

Он поднял небольшой камешек и подкинул здоровой рукой. Водопад был скорее игрушечным, нежели настоящим, – кусочек стихии, укрощённый и обузданный королями древности. Камень с булькающим звуком шлёпнулся о воду и погрузился на дно. Не больше двух локтей в глубину.

Кивнув своим мыслям и тщательно выстроив в голове сцену того, как столкнёт ведьму в поток, Дойл поднялся на ноги – и вовремя. Леди Харроу прибыла.

На первый взгляд казалось, что она была такой же, как утром, но Дойл заметил кое-какие отличия. Капля румян на лице, траурная, но всё-таки драгоценная брошь на груди, кружевные перчатки – и всё те же непокорные рыжие волосы, с трудом собранные в строгую высокую причёску и прикрытые уродливым вдовьим убором.

– Королевская роща, – произнесла она вместо приветствия, оглядывая светлые стволы деревьев, древесина которых стоила по два веса золота.

– Бывали здесь? – спросил Дойл для проформы и чтобы заставить себя отвести взгляд.

– Никогда. Мне не доводилось получать подобного приглашения от особ королевской крови. Но… – она тонкими пальчиками коснулась ствола, – я много о ней читала. Здесь, как пишут, растут рубиновые деревья, плачущие весной драгоценной смолой.

Дойл сжал кулак. Только что она дала ему ещё одно косвенное доказательство своей мерзостной натуры: едва ли найдётся в королевстве много женщин, не связанных с магией, кто читал бы подобные книги. Священные тексты и благочестивые наставления – такова литература для благородных леди.

– Интересное воспитание вам дали родители, – произнёс он, надеясь, что злые нотки не проскользнут в голосе и не спугнут ведьму, – о рубиновых деревьях вряд ли пишут в Святейшей книге.

Щёки леди Харроу покрылись полупрозрачным мягким румянцем, она опустила глаза и ответила:

– Не родители. В доме отца жил старый лекарь с востока, Джамилль. Я была любопытным ребёнком и часто мешала ему готовить пилюли – тогда он давал мне книгу, чтобы отвлечь. Я читала не совсем подходящую для девочки литературу.

Лекарь с востока. На востоке, в том же Эмире, по слухам, были свои колдуны – и много. Они жили в роскоши при дворе шахов, строили замки из чистого золота и требовали прислуживать себе. Шахи и короли всегда прислушивались к их словам, а часто полностью попадали под их влияние.

– Лекарь учил вас своему делу? – спросил Дойл, но сразу же понял, что его вопрос прозвучал резче, чем нужно. Румянец исчез с лица ведьмы, она побледнела, поджала губы и спросила холодно:

– Так в чём вы подозреваете меня, милорд Дойл?

– Кажется, леди, я ещё вчера сказал вам…

– Милорд, позволю себе не поверить. Ваши вопросы буквально пропитаны подозрением, но я не могу понять, в чём провинилась.

Она подошла к нему так близко, как позволял этикет, – даже, пожалуй, немного ближе допустимого, и Дойл почувствовал, как его одолевает смесь желания с яростью, которая вызывалась не необходимостью общаться с ведьмой, а тем, что он был вынужден смотреть на неё почти снизу вверх, не имея возможности выпрямить спину.

Сгорбленная спина всегда казалась ему унизительной, но никогда – настолько сильно. Он дёрнул было плечом, но острая боль напомнила, что его удел – всегда ходить, склонившись, даже перед ведьмой. Даже перед этой женщиной.

Несмотря на это, он не отстранился, чтобы занять более выгодную позицию, напротив – наклонился вперёд и раздельно сказал:

– Леди Харроу, сейчас я просто наслаждаюсь вашим блестящим обществом в этом дивном уголке. Если я начну вас в чём-то подозревать – хоть немного – вы быстро обнаружите себя отвечающей на мои вопросы на дыбе.

Её лицо исказила короткая неприятная гримаса, которая тут же исчезла. Она медленно опустилась в реверансе.

– Милорд, я это учту. Но я клянусь вам, мои намерения чисты, мне нечего скрывать.

Дойл поймал взгляд её зелёных глаз. Обычно он читал мысли по глазам проще, чем слова на книжных страницах, отделял правду ото лжи, чувствовал утайки и сомнения. Глаза леди Харроу были слишком яркими, а взгляд – слишком открытым для той, которой нечего скрывать. Дойл сглотнул.

Глаза действительно были слишком яркими – из-за чар или из-за пробивающегося из-за облаков солнца. Мгновение – и они увлажнились, на ресницах блеснули капельки слёз. Клянясь себе остановиться немедленно, Дойл протянул руку и большим пальцем оттёр по очереди эти слезинки. Леди Харроу вздрогнула, но на её лице не возникло обычного для всех прочих людей отвращения.

– Это от ветра, милорд.

Дойл собирался сказать, что здесь нет ветра, но не успел: её глаза расширились от ужаса, и она быстро, удивительно сильным движением схватила его за ворот рубахи и, потянув за собой, повалила на землю.

Свистнул и ударился о камни арбалетный болт. К вражьей силе боль – Дойл вскочил на ноги мгновенно, развернулся в сторону стрелка и рявкнул:

– На обрыве!

Снова свистнуло – но выстрел был смазан ударом одного из теней. Дойл увидел стрелявшего – одного из парней в форме дворцовой стражи. Вытащив кинжал, Дойл приблизился к нему с опаской, но он уже был безвреден: тень в сером балахоне и ещё один воин из охраны уже повалили его на землю, выкрутили руки. Тень точным ударом выбил арбалет под ноги Дойлу.

– Пусти! – взвизгнул стрелок, но замолчал от удара в зубы. Захныкал.

Ему выкрутили руки, распластали по земле, сунули кляп. Дойл подошёл, схватил его за волосы и резко дёрнул, но тут же отпустил и отвернулся.

Стрелку было не больше двадцати пяти. Молодой парень, смутно знакомый, но его лицо было перекошено дикой, неописуемой яростью и пылало ненавистью.

– Милорд, что прикажете? – с поклоном к нему подошёл возглавивший операцию Файнс.

Дойл стиснул здоровую руку в кулак так сильно, что ногти впились в кожу.

– Как его зовут?

– Тони. Тони Райт, третий год в гвардии. Милорд, я клянусь, что… – Дойл рубанул рукой по воздуху, прерывая извинения и выражения покаяния и покорности своей судьбе.

– Позже, Файнс. Я поговорю с вами позже. Пока доставьте Тони Райта… в замок. В подвал, в четвёртую камеру, под ответственность отца Рикона. Если он сбежит по дороге, я прослежу, чтобы вы лишились головы.

Файнс хотел было что-то ещё сказать, но не осмелился. По его команде бьющегося в припадке не то злобы, не то ужаса Райта поволокли к карете, которую Дойл предназначал для леди Харроу. Те, кто не был занят им, рассредоточились по периметру рощи и снова стали незаметными.