Последнее начало

Александр Холин

Последнее начало

(научно-мегалитическая фантастика)

Si quelqu’un etait venu a passer…

Mais il ne passe jamais personne…

Если бы кто-нибудь прошёл мимо…

Но никто никогда не проходит здесь…

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Глава 1

Шесть человеческих фигур в кислородных масках и силиконовых комбинезонах казались инопланетными пришельцами, бредущими по маршруту, известному только им. Люди, похожие механическими движениями на роботов, вышагивали по каменистому хаосу, как бы выполняя нужную работу, от которой никуда не денешься.

Планета была явно неизвестного происхождения, поскольку ни одна в Солнечной системе не была похожа на эту. Однако, люди шли по измочаленной пустыне Земли, превращённой ими же в сплошную свалку вторсырья. Никогда ещё на теле планеты не возникало таких вот незаживающих ран, которые для остальных жителей планеты были просто гнойными язвами, сеющими только мучительную смерть.

Каменная пустыня, с торчащими тут и там оплавленными глыбами скальных пород, с матовыми такырами осклизлой земли, испускающей ядовитые испарения, и рёбрами какой-то фантастической арматуры, выглядывающей из раскрошенных бетонных блоков, мало походила на земной пейзаж. Даже в самых тяжёлых войнах, разыгранных человечеством, в самой невообразимой разрухе лик земли присутствовал всегда, не исчезая, не перерождаясь. Не исчезали в никуда луга, рощи, реки, да и птицы не переставали радовать слух своими бесконечными птичьими разборками или весёлым щебетанием.

А здесь, в этой удивительной какофонии рыжего, чёрного и тускло-коричневого цветов да в отблеске иногда прорывающегося сквозь низкие пепельные облака солнечного луча, мерцающего, как громовой разряд, царил первобытный хаос, стараясь наполнить дисгармонией каждую частицу, каждый атом больной планеты. Да, это была болезнь, настоящая болезнь, выглядевшая как проказа на теле человека. Но пятна этой болезни вовсе не думали исчезать. Более того, атмосфера в них перерождалась, становясь другой, неземной, непривычной и ядовитой.

Иногда, в совершенно безветренном пространстве разыгрывались бури. Меж чудом уцелевших в разрушенном городе деревьев проносились энергетические шквалы, то кружась среди обломков зданий в спиритическом танце и уносясь к звёздам, то сталкиваясь на облюбованном пустыре, словно в древние века испанская и английская армады, делящие промеж себя морские волны, пучину и, конечно же, смерть.

Здесь нечего было делить вообще. И всё же язвенные пятна на «шкуре» планеты не были совсем мертвы. То есть, угроза смерти там пряталась за каждым камнем, но только для тех, кто ещё жил в старом мире технологических побед мирового разума, американской денежной закваски и великих побед материалистического реализма. Во всяком случае, глобальные победы бессмысленности над безысходностью стали для насельников планеты чем-то очень привычным и необходимым.

Во все века глобальные и не очень битвы походили на «мировоззрение человека, который или ещё не обрёл себя, или уже снова себя потерял».[1] Люди дрались, стараясь не умом поразить противника, но показать, насколько тот слаб против чужой воли, против чужого желания. Сломить его, заставить согнуться! А не хочет – так пусть в гости к смерти отправляется. И ежели эта госпожа отпустит, так пусть живёт пока, а на нет, и суда нет.

Пусть люди всегда сражались за место под солнцем, зато чувствовали себя исключительно гиперборейцами,[2] сорвавшими седьмую печать одиночества в этом мире Апокалипсиса: «И когда он снял седьмую печать, сделалось безмолвие на небе…»[3] Но никогда и никто не задавался вопросом: а только ли живущему в грешном мире выпадет доля сорвать седьмую печать семи одиночеств, чтобы стать единокровным повелителем? И повелителем чего? Одиночества? Люди разучились дарить друг другу радость жизни, радость существования. Во главе угла цивилизации стояло изначальное порабощение себе подобных, государственный тоталитаризм и послушное подчинение грубой беспардонной силе. Каждый стремился подчинить всех и вся себе единственному, неповторимому, превращаясь в архантропа-неандерталиенса.[4]

Долго ли, коротко ли, а такой желающий и живой всё-таки нашёлся. Среди людей появился-таки архантроп-людоед, стремящийся подмять под себя весь мир, но, как ни странно, оградить планету от уничтожения, от войн, от беспричинного убийства.

Чтобы достигнуть Божественных высот, не нужно блуждать в лабиринте, разыскивая Минотавра, или испытывать семикратно опыт человеческого одиночества. Всё должно в этом мире стать новым, превратиться либо в иную форму жизни, либо в другую форму человечества, только новую. Так было предсказано мудрецами исчезнувшего племени майя, и это же повторяли прорицатели всех стран и народов.

Обязательно будут нужны «…и новые уши для новой музыки. И новые глаза – способность разглядеть наиотдалённейшее. Новая совесть, чтобы расслышать истины, прежде немотствовавшие. И готовность вести своё дело в монументальном стиле – держать в узде энергию вдохновления».[5]

Между тем шестеро путешественников, очевидно, привыкшие уже к переходам по обожжённому телу земли, часто омываемому кислотным дождём и обуреваемому радиоактивным ветром, шли друг за другом – след в след – как ходят, скажем, по болоту, где, чтобы не угодить в трясину, необходимо держаться тропы, по которой уже прошли впереди идущие.

Вскоре процессия, разделённая равными кусками неприветливого пространства, подошла к плотоядно сверкающей маслянистыми чёрными боками внушительных размеров обсидиановой глыбе, вольготно развалившейся среди обломков какой-то постройки. Камень был свален среди обломков значительно позже. Не то, чтобы он слишком портил своим блестящим видом композицию всепланетного хаоса, но явно не принадлежал к окружающим глыбам и строительному мусору именно потому, что казался огромным осколком вулканического стекла.

Чем обсидиановая глыба была ранее, сказать трудно, хотя некогда все здания в разрушенном городе имели свою жизнь и жителей. Но смерть и запустение не притронулись к обломку чёрного стекла. Вокруг могли разражаться сильнейшие энергетические вихри, бури, даже какие-нибудь налетевшие из-за облака тайфуны или цунами. Только ни одного куска такого же обсидиана, занесённого из какого-нибудь проснувшегося Везувия, поблизости не наблюдалось.

Город с течением времени навсегда позабыл о своей прежней жизни среди построивших его людей, шагающей семимильными шагами технократии, в какое-то амикошонское будущее, и довольствовался сейчас ролью хранителя огромного куска вулканического стекла, неизвестно каким ветром занесённого в эту пустошь.

На боку глыбы виднелась небольшая вмятина, будто это возможно было на обсидиановой поверхности. В искусственной ложбинке покоился пульт с цифровым замком, про который знали только хозяева глыбы. Один из пришельцев уже набирал код на пульте, другой жестом указал спутникам на тёмное пятно, маячившее у горизонта. Хотя среди резкой смены солнечных пятен и метафизических теней заметить какой-то тёмный сгусток атмосферы было довольно сложно.

Пятно быстро приближалось, ширилось, росло и, наконец, заполнило почти всё обозримое пространство, обнажая перед шестью зрителями мёртвый чёрный космос, куда со свистом уносились по спиралевидным потокам воздуха большие и маленькие снопы отравленной атмосферы, прихватывая с собой всё, что можно было оторвать от поверхности. Во время частых космических катаклизмов, гуляющих по планете во всех новоявленных зонах – а их на планете насчитывалось уже больше десятка – можно было бы понаблюдать удивительное смешение красок, звуков, падения, воскрешения, да много ли ещё чего, только из внешнего мира никто ничего не мог увидеть, а внутри зона могла незаметно для себя запросто съесть любопытного.

Когда край озоновой дыры с танцующими тут и там смерчами достиг обсидиановой скалы, вся команда уже успела укрыться в убежище, вход в которое хранила глыба. Люк захлопнулся, и разразившаяся буря напрасно плясала вокруг зеркального обсидиана: он успел вовремя проглотить людей, и сейчас всем своим видом являл светлое безразличие к разным там завываниям тайфунов с бесполезными требованиями поделиться добычей. Шестёрка путешественников спустилась по крутой лестнице в убежище до отказа набитое всякими шкапами, лабораторными столами, лампами, автоклавами, химико-технологическим оборудованием и прочими нужными и не очень инструментами. Здесь, под землёй, звук бури остался за бронированными дверьми, и лишь в полной тишине, усиленно напрягая слух, можно было уловить отдалённые вздохи вихрей, подкреплённые их же жалобными всхлипываниями.

– Ещё немножко, и поминай, как звали, – одним из скитальцев оказалась женщина.

Сейчас, сняв кислородную маску, очень смахивающую на астрологический гермошлём, она наблюдала за спутниками, также спешившими содрать порядком надоевшие намордники и скинуть комбинезоны.

– Ты, как всегда, в своём репертуаре, Валлиса, – улыбаясь, смотрел на неё широкоплечий мулат. – Каждый раз повторяешь одно и то же. Смени пластинку, подруга.

– Надо же вас хоть чем-то расшевелить, а то ни чёрта, ни дьявола не боитесь, – отмахнулась та.

– Лучше рассказала бы, что творится с атмосферой? Ведь она отравлена только в зонах, и только в зонах появляются озоновые дыры. С другой стороны, не грозит ли Земле полная потеря воздушного пространства? Стоит раз увидеть такую свистопляску, и сразу поверишь в конец света.

– Не волнуйся, Макшерип, – вскинула она голову. – Возможно, что я ошибаюсь, только конца света ещё далеко, хотя планета больна. И больна серьёзно. Чем больна и насколько серьёзно – должны определить мы. Тебе это прекрасно известно. Признавайся лучше: эти вопросики ты готовишь для собственного успокоения?

– Знаешь, Валлиса, до тех пор, пока я не увидел внутренность зон, не побродил среди мировой разрухи, сознания наступающей на пятки беды не было. Совсем не было. Впрочем, и сейчас в это верится с трудом. Но ведь от свалившихся на землю фурункулов никуда не денешься, как ни вертись. Получается, кто-то ИЗ ВНЕ поставил всех нас перед лицом катастрофы. Хочешь, соглашайся, хочешь нет, а она нелицеприятная – ЕСТЬ! И никуда не денешься.

– Скорее всего, даже мы не способны пока представить действительных масштабов катастрофы, так что паниковать рано. Гораздо опаснее циклопы, живущие в зонах. Но мы обшарили не один планетарный коллапс, однако нигде никого не видели! А ведь они где-то живут. Нам не помешало бы познакомиться с представителем местной флоры и фауны. Впрочем, какая тут, к лешему, флора? Сплошной мрак, все четырнадцать зон. Я уже стала подумывать, а не ошибся ли в подсчёте адовых кругов знаменитый дантовский герой?

– Мне кажется, все циклопы довольно безобидные твари. Где ты, Валлиса, видела или слышала об агрессивности этих сапиенсов? Встала тут в позу и вещаешь, что где-то кто-то есть. Такую белиберду мы давно уже слыхали: «если кто-то где-то на земле у нас порой честно жить не хочет…»

– Причем тут мы, Ефрем? – Валлисе впору было защищаться от нападок другого бойца команды. – Я уже говорила, твоё амикошонство, и мальчишеское диссидентство ничего полезного нам не дают ни где-то, ни как-то, ни порой. И получается, дружок, что ты разводишь разговорную бредятину, чтобы мы отвлеклись от дел, а тебя всенародно зауважали, как непревзойдённого философа. Другое дело, разузнать бы, что эти мутанты за животные и откуда появились, а объявлять, не глядя, опасным, хищным – любым! – новый вид земноводных?.. Глупо.

Получив взбучку от коллеги, Валлиса чуть было не ощерилась в ответ, но всё же сумела сдержаться, лишь обиженно поджала губы. Что толку спорить неизвестно о чём? И всё же природное женское честолюбие и командорство заставило её поворчать немного в отвеет:

– Это тебе только кажется, Ефрем. Только кажется. Известно, циклопы из некоторых зон совершали набеги на близлежащие города и уводили в плен людей. Больше их никто не видел.

– Может, ты и права, – пожал плечами Ефрем. – Поживём – увидим.

– Для этого мы, собственно, и колесим по зонам четвёртый месяц. Ладно. Всем отдыхать.

Освободившись от ценных указаний, Валлиса легко подхватила довольно увесистый контейнер с очередными природными образцами и принялась спускаться на следующий ярус, соединяющийся с брошенными шахтами городского метро. Ящиков с образцами грунта, биологическими массами и прочей бессмыслицы в лабораторных бункерах набралось уже изрядное количество. Кое-что удалось переправить в Москву при перекочёвке из одной зоны в другую, но в большинстве своём пробы пришлось бросить за ненадобностью. Изучать то, чего раньше никогда не было, а будет ли в будущем?! Возможно, и будет, потому что уже есть, но изучать серьёзные вещи кустарным способом?! Ведь, кроме второразрядных бункерных лабораторий, возможно атомно-молекулярное структурирование почвы. Давно известно, что планета – живой организм, но что такое пятна, возникнувшие на шкуре организма? А сейчас вот приходится использовать для анализа брошенные помещения в городском метрополитене. Правда, все они были наполовину затоплены, но там можно всё-таки найти что-нибудь интересное.

В нижнем ярусе тоже была лаборатория, больше похожая на круглый операционный центр. В одной из сферических стен виднелся портал, где рядом с лежанкой раскинулся угловой рабочий стол, на котором приютилась компактная установка телекома. Подойдя к аппарату, девушка вставила в углубление на щите управления флэшку с изображением змеи, кусающей себя за хвост, и набрала код. На небольшом расстоянии от рабочего стола, почти у самого выхода в сферическую операционную, вспыхнуло золотое пятно и зависло в полуметре над пластиковым паркетным полом. Через мгновенье пятно принялось пульсировать, переливаться огненной гаммой и, наконец, взорвалось, рассыпавшись в воздухе микроскопическими блёстками, которые материализовались в изображение сидящего за стеклянным письменным столом человека в строгом, застёгнутом наглухо чёрном френче с накладными карманами.

– Станислав Сигизмундович, кажется, я на пороге великого открытия! – глядя на возникшее голографическое изображение собеседника, улыбнулась Валлиса. Потом подняла указательный палец к небу и опустила вниз.[6]

– Ну, ну. Чем обрадуешь? – откликнулся он, опустив указательный палец вниз, затем подняв его к небу. – Судя по твоему бодрому тону, ничего хорошего не предвидится.

– Всё же я бодренько сообщаю, что циклопы – это не просто химерические существа, возникшие неизвестно откуда, а порождение зоны, – девушка даже на минуту замолчала, стараясь сформулировать мысли. – Мне кажется, это мутировавшие люди. Я пока ни с кем не делилась своими догадками, да и не нужно.

– Ты уверена? – человек во френче внимательно посмотрел на собеседницу. – Чтобы обычные хомо-сапиенсы произвольно превращались в совершенно другой вид живых существ?! Изменение до такой степени просто невозможно физически!

– Я и сама раньше так думала, – пожала плечами Валлиса. – Только в данном случае физиологическая мантия Вселенной рассечена чьей-то Сверхволей, можно даже сказать сверхжеланием. Когда наблюдаешь какофонию энергий природы, послушных неведомым силам, становится немного неуютно, хотя говорить об уюте в зоне, – по меньшей мере, абсурдно.

– Мутанты это или нет, выясним позже. А сейчас ты можешь конкретизировать происходящее? – Станислав Сигизмундович остро глянул на собеседницу. – Ты выяснила, это действительно…, – он на секунду замялся, подыскивая слово, – …это действительно начало?

– Какое? – не поняла она.

Собеседник Валлисы утробно заворчал что-то непонятное и снова бросил на собеседницу взгляд из-под нависших бровей. В этот раз блеск злобы, промелькнувшей в глазах мужчины, вызвал у Валлисы дрожь, и она почувствовала, будто вдоль позвоночника у неё по спине бегают холодные колючие мурашки. Сразу стала ясна никчёмность скупых вопросов. Начальство не принимало на веру ни единого слова своей «зоновской рабочей лошадки». Если бы можно было показать Станиславу Сигизмундовичу хоть одного пойманного циклопа! Но где взять его?

– Какое… начало? – повторила Валлиса.

– Нет, ничего. Не обращай внимания, – перед ней снова был любимый начальник: собранный, умный, сообразительный, чутко реагирующий на любое внешнее проявление. Так что его растерянность и даже какое-то беспомощно-злобное состояние показалось видением или же причиной плохой связи из-за внешних, ползущих по планете метеорологических изысков атмосферы.

– Вы сами знаете ответ. Зачем вам лишние подтверждения? – девушка попыталась сгладить неловкость.

– Но ведь Царь царей ещё не пришёл! – с вызовом произнёс мужчина. – Когда он явится миру, то подчинит себе все страны и народы, чтобы избавить планету от войн и ненавистничества! Люди на земле должны быть послушны одному Царю, исповедовать одну религию и стремиться к единой цели существования!

– Какая разница, пришёл, не пришёл? – удивилась девушка. – Давно отмечено, что Машиах[7] уже приходил в семнадцатом году двадцатого столетия, правил Россией по предсказанию три с половиной года, но земля его не приняла после смерти. А сейчас грядёт логическая развязка, если мы…

– Не болтай!

– …если мы, – упрямо продолжила Валлиса, – не предпримем мер предосторожности.

– Что ты мелешь? – брезгливо скривил губы Станислав Сигизмундович. – Или вспомнила, что яйца испокон веков обязаны курицу учить?

– Но мы сами! Сами должны не забывать заботиться о себе! Должны выполнять правила!

– Вот как? Интересно, какие? – на этот раз на лице мужчины играла ехидная усмешка.

– Мне кажется, существование жизни на земле не нужно Адонаи.[8] – попыталась объяснить Валлиса. – Не нужны и мы, как неудавшаяся игрушка. Или, скорее, как Франкенштейн оказался ненавистен своему создателю. Я же не хочу, чтоб за меня решали: жить или не жить. Об этом позволю позаботиться себе самой. Мы об этом поговорим, когда вернусь.

– Конечно, поговорим! – улыбнулся Станислав Сигизмундович. – Наверное, за эту категоричность ты мне и нравишься. Но я согласен, поговорим позже. Береги себя.

Телеком погас. Девушка задумчиво потёрла виски, водрузила контейнер на лабораторный стол и принялась разбирать найденные в зоне экспонаты, которые свидетельствовали о наличии на планете иной жизни, возникшей параллельно цивилизации людей. Только во взгляде Валлисы не было всегдашнего интереса к изучаемым материалам. Может быть, впервые за многие годы в её глазах появилась задумчивость, и движения рук вдруг потеряли уверенность, механическую отточенность. В одно мгновение она из робота-женщины, тупо выполняющей заданную программу, превратилась в просто женщину, переживающую и переносящую на плечах своих груз больших и никчёмных забот, навевающих разные мысли.

Хотя реальной угрозы со стороны циклопов, живущих в ирреальных условиях, казалось бы, не существует, но если они действительно мутировавшие люди, то последствия могли оказаться самыми неожиданными, если не сказать трагичными. Что же сулит грядущее?

Девушке вспомнилась одна любопытная проблема, возникшая на мировом рынке продуктов, но как-то отодвинутая в сторону возникшими ниоткуда особыми зонами, которые выглядели на теле планеты настоящими язвами. Может быть, эта продуктовая революция являлась наиболее важным, чем всё остальное. После разговора с начальником девушка пошла на кухню и решила приготовить обед для всей команды: она резала болгарский перец, помидоры, огурцы в салат, заправляя всё это майонезом; жарила картошку с луком; попутно запекала в духовке стейк из горбуши, вываляв рыбу в муке с яйцом, благо с продуктами в бункере проблем не было. Но сейчас, на секунду присев за стол, Валлиса, будто продолжая разговор со Станиславом Сигизмундовичем, многозначительно заметила:

– Может, я ошибаюсь, но сейчас в Москве, да и не только в столице – во всём мире творятся довольно странные вещи. Русские продукты куда-то исчезают, будто аграрная Россия никогда не кормила весь «забугорный» мир, не продавала в Первую мировую зерно наступавшим немцам, не откармливала Фиделя Кастро с его барбудосами, не снабжала безвозмездно продуктами Африку и Китай, а всегда просила милостыню у великодержавной Америки. Американскими продуктами забиты сейчас все магазины. Но это ещё полбеды. Американские учёные в конце двадцатого века придумали генную модификацию организма! Все об этом знают, но упорно замалчивают! А почему? Ведь обыкновенную бактерию какого-либо растения заражают чужеродным геном другого организма. Например, клубнику скрещивают с генами камбалы, а помидоры – с генами скорпиона! И что получилось? Сам Мичурин вместе с Павловым должны были бы поклониться американцам в ноги. Клубника и помидоры теперь не боятся мороза. Но вот незадача! Клубника, прошедшая трансгенизацию, не только потеряла свой вкус, она через одно-два потомства не сможет больше давать ягод. К тому же земляные грядки, где росла это клубника, стали уничтожать свои внутренние бактерии, а затем червяков, жуков, гусениц. Значит, продукт, прошедший трансгенизацию, перестаёт плодоносить, а за приобретением нового надо обращаться к одной из американских компаний. Американцы отравили практически все продукты. Более того, трансгенизации у них подвергаются животные и птица. Знаменитые «ножки Буша» – из той же коллекции. Под видом того, что они стремятся накормить весь мир, американцы везде, где только можно, убивают землю и ставят любую страну на колени не оружием – голодом. К несчастью, наше правительство прыгает перед америкосами на цыпочках, будто шуты гороховые. Так что мы с ребятами тоже будем вкушать продукты, прошедшие трансгенизацию. Но меня сейчас интересует другое – генно-модифицированный элемент со съеденным продуктом попадает в человеческий организм, а что дальше будет?

Девушка ещё со студенческих времён приучилась разговаривать сама с собой. Это было полезно для усвоения изучаемого предмета, а с другой стороны возразить Валлисе никто не мог, поэтому девушка чувствовала себя всегда правой.

– Помрём мы, конечно же, не сразу, – подытожила Валлиса. – Но есть возможность взглянуть на тех же рядовых американцев. Давно известно, что среди населения США свирепствует ожирение и распространяются онкологические болезни. А в России везде исчезли тараканы. Эти «пруссаки» всегда питались той же едой, что и человек. Первыми не выдержали тараканы. Какое тебе ещё доказательство, человек?! Американские евреи решили не ждать Машиаха или Мешиха, а сами попробовали стать творцами природы. В результате отравили почти всю планету. Никакой Четвёртой мировой войны не понадобится…

Валлиса вздохнула и с сожалением посмотрела на пустое место, где несколько минут назад вырисовывалось голографическое изображение начальника.

Может быть, она только что пыталась виртуально разговаривать с ним? К тому же девушка сегодня чётко увидела оборотную сторону своего начальника. Кто же он в действительности? Почему она давно уже попала под его руководящее крыло и выполняла беспрекословно любые просьбы, советы, приказания?

Какие-то смутные отношения принялись складываться меж ними, когда она приняла в подарок кольцо из халколивана[9] в виде золотой змеи с рубиновым глазом, кусающей себя за хвост.

Валлиса никогда и ни от кого не принимала подарков, тем более дорогих. Но каждый человек в подлунном состоит из того, что он может и чего не может: никто до сих пор не прельстил девушку ни подарками, ни уговорами, а змейка от Станислава Сигизмундовича была такой ласковой, обворожительной, притягательной, что колечко непременно захотелось примерить. Обвившись вокруг указательного пальца девушки, змейка уверила новую хозяйку в пользе, красоте, в необычайной благодати от будущей дружбы. Так они и подружились: Валлиса не смогла, да и не захотела снимать колечко, а змейка устроилась на указательном пальчике, будто там и родилась.

Что же было дальше? На это девушка никогда бы не смогла ответить, потому что какие-то дела, проблемы, решённые за день, всегда казались ей глобальным взносом в проходную жизнь человечества. Только на следующий день вся глобальность уходила, просто исчезала, уступая место другим, не менее важным проблемам. Что же всё-таки было? И стоит ли вспоминать прошлое, ведь когда-то сам Сын Человеческий сказал апостолам: никогда не живите прошлым или будущим, живите сегодняшним днём, пусть все дела ваши будут только сегодня и никогда правая рука не должна знать, что делает левая. Но, с другой стороны, зачем жить, если прошлое надо оставлять в прошлом? Тогда жизнь человека тут же превратится в проблемное кружение собаки вокруг столба, пытающейся укусить собственный хвост. Людям всегда нравится выглядеть лучше, чем на самом деле. А что брать за основу из окаянного прошлого, как не себя самого, как не те дела, сотворённые тобой? Ведь именно из своих совершённых дел и состоит человек. Но лучше всегда помнить только хорошее и значимое. Тем более о себе! К тому же, Валлиса любила себя похвалить в такие моменты, дескать, настолько поумнела! – не в пример окружающей толпе!..