Полная версия
Повесть о преждевременном. Авантюрно-медицинские повести
Были же рядом с Пушкиным другие, недаром взял эту! (Знал, что брал).
Он хотел нуль, ибо сам был – всё! И ещё он хотел того всего, в котором он сам был нуль. Не пара – Россет, не пара – Раевская, не пара – Керн, только Гончарова пара. Пушкину ум Россет и любовь к нему Керн не нужны были, он хотел первого и недостижимого. Женитьба его так же гениальна, как его жизнь и смерть».
Марина Ивановна не любила Наталью Гончарову, но это мнение очень талантливого человека, к тому же из мира поэзии…
За шесть лет до неё упомянутый уже П. К. Губер в «Дон-Жуанском списке Пушкина» вполне с ней солидарен:
«Он забыл, – делает вывод П. К. Губер, – что с успехом играть роль на великосветской сцене может только женщина, обладающая живым разносторонним и восприимчивым умом. Но, как нарочно, именно ума не получила в дар от щедрой во всех прочих отношениях природы простодущная Натали.
Далее случилось то, что и должно было случиться. В домашней повседневной жизни ангел явился капризным, взбалмошным, требовательным, суетным, вздорным существом. В наиболее трудных и рискованных положениях, во всех тех случаях, когда недостаточной оказывалась обычная светская дрессировка, усвоенная с детства, и нужна была собственная находчивость, собственное чувство такта, Наталья Николаевна не умела себя держать и делала один ложный шаг за другим. Она кокетничала с государем, потом с Дантесом…
Прококетничала жизнь своего гениального мужа…»
«Не кокетничай с царём», – особенно обеспокоенно предупреждал Пушкин «жёнку» в письме 11 мая 1833 года. Всеобщую моду того времени на лёгкий флирт со вся и всеми Пушкин предотвратить, разумеется, не мог. Но вот последствия «царского» флирта с его неограниченными возможностями и ресурсами на фоне наивного тщеславия своей «косой Мадонны» его откровенно бесили.
Пушкин не допускал мысли, что Натали изменила ему с Дантесом. И сам волокита об этом определённо писал своему приёмному отцу (и любовнику) барону Геккерну.
Да вот беда, по собственному опыту Пушкин знал, что, во-первых, за женщиной можно волочиться хладнокровно и цинично без тени уважения к ней, а, во-вторых, сводила с ума роль обманутого мужа. Он же сам и надсмехался над Ризничем, Воронцовым, Керн и другими после того, как не без удовольствия ставил им рога…
Представить себя в такой роли было выше его сил…
«Люди физиологически страстные и наделённые к тому же живым пластическим воображением бывают по большей части очень ревнивы. Исключительно ревнивым нравом обладал и Пушкин, – приходит к выводу П. К. Губер. – …Вся история семейной жизни Пушкина есть, в сущности, длинная агония вечно возбуждённой и мнительной ревности, которая под конец и привела к кровавому исходу».
Сестра поэта О. С. Павлищева в письмах к мужу вполне определённо описала состояние Пушкина в начале тридцатых годов:
«Брат говорил мне, что иногда чувствует себя самым несчастным существом близким к сумасшествию, когда видит свою жену, разговаривающей и танцующей на балах с красивыми, молодыми людьми, уже одно прикосновение чужих мужских рук к её руке причиняет ему приливы крови к голове…»
«Сбылись, выходит, наихудшие опасения поэта», – подумал Александр Леонидович, просматривая эти документы.
«И Анна Ахматова права, когда конкретно объявила жену поэта «сообщницей Геккернов в преддуэльной истории».
Роли мужа первой красавицы и жены первого гения обоим оказались не по силам…
Немного позже Александру Леонидовичу попались на глаза слова М. Ю. Лермонтова о Наталье Николаевне. Накануне своего отъезда на Кавказ в апреле 1841 года (последний год жизни!) Михаил Юрьевич встретился с Натальей Николаевной в доме Карамзиных.
«Я видел в вас только холодную, неприступную красавицу, – честно признался он, – готов был гордиться, что не подчиняюсь общему здешнему культу, и только накануне отъезда надо было мне разглядеть под этой оболочкой женщину, постигнуть её обаяние искренности, которое не разбираешь, а признаёшь, чтобы унести с собою вечный упрёк в близорукости…»
Честные, очень сильные, прощальные слова…
Нет, заговор против Пушкина с участием царя как-то не складывается… Прохвост Бенкендорф, конечно, мог из личных антипатий послать жандармов «предотвратить» дуэль не на ту дорогу…
А вот участие царя в крестинах дочери Натальи Николаевны и Ланского Александрины, щедрые милости вдове, неожиданная для всех блестящая карьера Ланского, второго её мужа, а также нескрываемый восторг императора по поводу возвращения Натальи Николаевны в высший свет… Не тот мужчина был император Николай Павлович, чтобы первая красавица Москвы избежала его постели…
«Пусть это случилось уже после смерти поэта», – так Александр Чижевский примирил для себя факты и эмоции.
1833… 36-е годы были для Пушкина непростыми…
«Чёрт догадал меня родиться в России с душой и талантом», – Чижевскому казалось, что Пушкин не раз, и не два думал об этом…
«Страсти крутили и трепали его душу, как вихрь лёгкую соломинку… Пушкин захлёбывается в волнах непрерывного бешенства, злобы, ревности, отчаяния. Никаких не видно выходов, зверь затравлен… впереди только одно… замаскированное самоубийство», – писал один из его приятелей Вересаев.
«Странное дело, – вдруг озарила Чижевского неожиданная догадка, когда он в очередной раз просматривал составленную им самим хронологическую канву биографии Пушкина.
В таком состоянии его творчество достигло, пожалуй, предельной интенсивности. Он создаёт поэмы “Анджело”, “Медный всадник”, лучшую прозу: “Дубровский”, “Пиковая дама”, “Египетские ночи”, “Капитанская дочка”, десятки стихотворений… А сколько замыслов и заделов…
Он за час до дуэли решал свои издательские вопросы…
“Он только что созревал”, – с горечью скажет Баратынский.
Нет, на самоубийство никак не тянет…»
Исторические изыски Пушкина – особая грань его таланта.
За угрозу царя отлучить от архивов пошёл на небольшую попятную… «История Пугачёва» выдержана в лучших традициях российских летописцев.
Историю Петра Первого писал потому, что напрямую к ней причастен, а ещё и понимал, какая глыба…
А ещё обдумывал авантюрно-психологический роман о нравах российской оппозиции – от бандитов с большой дороги до декабристов…
А ещё хотел повесть из римской жизни с подходом к Христу…
А ещё зажигался французской революцией и многими другими историческими катаклизмами…
«Он только что созревал…»
Такое впечатление, что эпоха за ним не поспевала…
Гоголь очень точно подметил:
«Пушкин – русский человек в его развитии, в каком он может быть явится через 200 лет».
Как там у Пифагора? «Великая наука жить счастливо состоит в том, чтобы жить только в настоящем». «Догадал… чёрт родиться…»
Уж не Люцифер ли крёстный отец всем преждевременным?!
«Циничное презрение к мысли и достоинству человека… отсутствие общественного мнения», – видел вокруг себя Пушкин.
«Наше современное общество столь же презренно сколь глупо», – и уж тут, пожалуй, ревность ни при чём.
И вот теперь это общество «дожёвывало» великого поэта и со злорадным любопытством ждало зрелища унижения его…
Это в какую эпоху народ обожал лицезреть казни?!
Диву даёшься, какая была кругом него безнадёга кромешная…
Исследования истории оборачивались унизительными головомойками царя и Бенкендорфа, свободный стих заставлял багроветь цензоров, издательская работа была неотрывна от бесплодных перебранок и падающего интереса «недогоняющих» читателей, выходы в свет, кроме «пожирания мороженого», неизбежно кончались клеветой и сплетнями…
«Даже семейная жизнь, – пишет один из пушкинистов Ю. М. Лотман, – столь важная для Пушкина имела свою стереотипную, застывшую изнанку, денежные затруднения, ревность, взаимное отчуждение».
Выходит, на дуэль Пушкин вышел не как некрасивый муж первой красавицы и не как камер-юнкер. Свою честь у барьера отстаивал первый поэт России!
Да, можно усмотреть в поведении Пушкина неоправданную ревность, даже невоспитанность, можно винить его жгучую кровь потомка африканских князьков…
Но при желании и доброй воле вполне возможно осязать скопившуюся до грани боль человеческого достоинства, «которое не было защищено ничем, кроме гордости и готовности умереть…»
Он завидовал Грибоедову, который «…женился на той, которую любил», и нашёл смерть в бою…
Фатальный повтор…
«…Он в лице Дантеса искал… расправы со всем светским обществом», – утверждал один из его друзей.
Чижевскому это показалось вполне справедливым.
Он победил, но какой ценой…
Для доктора Чижевского оставался ещё невыясненным медицинский аспект смертельного ранения Пушкина.
Пуля диаметром 12 миллиметров, весом 17.63 грамма, с 11 шагов…
«Смерть А. С. Пушкина наступила от проникающего слепого огнестрельного ранения живота с переломом правой седалищной и крестцовой костей, ушибом петель кишечника, осложнившегося острой (2.5 л – авт.) кровопотерей и разлитым перитонитом…»
Нет, спорить тут не о чем, и обвинять докторов нельзя…
Н. Н. Пирогов не рекомендовал тогда вскрывать брюшную полость раненному в живот.
Наркоз появился только через десять лет после гибели Пушкина, а необходимая для брюшных операций асептика – лишь спустя полвека…
На заседании Пушкинской комиссии, посвящённом столетию со дня смерти поэта в 1937 году, знаменитый хирург, профессор, будущий президент АМН СССР Н. Н. Бурденко утверждал, что «ранение Пушкина, учитывая уровень развития медицины в ту эпоху, было, несомненно, смертельным, и что в наши дни даже хирург средней руки вылечил бы его».
Точно, рано родился Александр Сергеевич…
И… странное дело: и друзья, и враги, и жандармы, и цензоры, и простой люд, и даже царь – все вдруг почувствовали в тот момент, как лежащий в гробу Пушкин из «неуимчивого» поэта превращается в славу и гордость России…
«Знать наша не знает славы русской, олицетворённой в Пушкине», – вдруг догадался А. И. Тургенев.
А его противника спасла пуговица от подштанников…
Заключение генерал-аудиториата.
«Генерал-аудиториат находит поручика барона Егора Геккерена виновным в противузаконном вызове камер-юнкера Александра Пушкина на дуэль и нанесении ему смертельной раны, к чему было поводом, что Пушкин, раздраженный поступками Геккерена, клонившимися к нарушению семейного его спокойствия и дерзким обращением с женою его, написал его отцу письмо с оскорбительными выражениями.
Хотя Геккерен не сделал точного признания, отзываясь, что обращение с женою Пушкина заключалось только в одних светских вежливостях, но таковое отрицательство не заслуживает уважения, ибо сам он, Геккерен, сознаётся, что посылал ей книги и театральные билеты и прилагал записки…
Генерал-аудиториат, соображаясь с воинским 139-м артикулом и Сводом законов тома XV статьею 352, полагает его, Геккерена, за вызов на дуэль и убийство лишить чинов и Российского дворянского достоинства, написать в рядовые с определением на службу по назначению инспекторского департамента.
Подполковник Данзас виновен в противузаконном согласии быть при дуэли секундантом и в неприятии мер к её отвращению. Хотя Данзас за поступки сии… подлежал бы лишению чинов, но генерал-аудиториат… принимая во уважение немаловременную и усердную его службу и отличную нравственность, полагает: вменив в наказание бытность под судом и арестом, выдержать сверх того под арестом два месяца и после того обратить по прежнему на службу.
Преступный же поступок самого камер-юнкера Пушкина, подлежавшего равному с подсудимым Геккереном наказанию, за написание дерзкого письма к министру Нидерландского двора и за согласие принять противузаконный вызов на дуэль, по случаю его смерти предать забвению».
Резолюция
«Быть посему, но рядового Геккерена как не русского подданного выслать с жандармом за границу, отобрав офицерские патенты. Николай. Санкт-Петербург, 18 марта 1837».
«Простреленным солнцем» назвал Пушкина известный поэт Кольцов…
Александр Блок написал как за нас за всех:
«Наша память хранит с малолетства весёлое имя: Пушкин. Это имя, этот звук наполняет собою многие дни нашей жизни. Сумрачные имена императоров, полководцев, изобретателей орудий убийства, мучителей и мучеников жизни.
И рядом с ними – это лёгкое имя: Пушкин.
Пушкин так легко и весело умел нести своё творческое бремя, несмотря на то, что роль поэта – не лёгкая и не весёлая; она трагическая…»
Ну, а Наташа…
Тонка, бледна, застенчива —Мадонна,Как будто бы сошедшаяС холста.А сплетни, анонимки —Всё законно:Всегда их привлекалаКрасота.Но повторять наветыНам негоже.Забыли мы,Что, уходя с земли,Поэт просилНаташу не тревожить —Оставим же в покоеНатали…Юлия ДрунинаГлава 8. «Где слово царя, там и власть, и кто скажет ему: «Что ты делаешь?»
Оставшиеся, как мы помним, до поры до времени сомнения и вопросы въедливого школяра Шуры Чижевского по поводу намеренного искажения и фальсификации истории Руси настойчиво напомнили о себе теперь, десять лет спустя.
Школяр, правда, к этому времени уже превратился в молодого профессора Александра Леонидовича Чижевского, но менее въедливым от этого вовсе не стал, а скорее даже наоборот.
Посему при изучении жизни Пушкина сомнения и подозрения о переписанной истории Руси обуяли его с новой силой.
Резануло, как по-живому: верноподданному придворному поэту, первому поэту России император поручил сказать своё слово о важнейших событиях отечественной истории, а его не допустили до всех архивов.
Александр Сергеевич занимался историей Пугачёва по прошествии тогда всего-то шестидесяти лет после бунта. Дело, однако, было обставлено так, что, вроде как никакого бунта и не было, и нет, стало быть, никакой истории.
Материалы Пушкин собирал, хоронясь, якобы для написания истории Суворова…
Дело о Пугачёве в архиве среди прочих тайных документах «…доныне нераспечатанное», – писал Пушкин в предисловии к «Истории Пугачёва».
Пушкин, как хищник, ходил около бумаг Петра Первого, Пугачёва, Павла, Екатерины Второй… Не раз и не два намекал он Николаю Первому, что есть много загадок, но тот делал вид, что не понимает, о чём речь.
По окончании работы над рукописью Пушкин решил немного слукавить, дабы обойти цензору.
Он снабдил рукопись корректным сопроводительным текстом и, пользуясь своим положением, напрямую отдал её царю. Тот потребовал изменить название «История Пугачёва» на «Историю Пугачёвского бунта», сделал ещё кое-какие правки, но книгу издать дозволил.
Правда, к архивам Пушкина так и не допустил. Зато стало понятно: калибр первого поэта России, стало быть, соответствует, если позволено будет так выразиться, калибру охраняемых придворных тайн. Точнее, даже меньше.
Как Екатерина постановила сделать эту тайну вечной, так оно поныне и есть…
Не лишне сказать, что и те архивные материалы, с которыми Пушкину позволено было работать, уже были, скорее всего, сфальсифицированы. Вспомним фальшивую Радзивилловскую рукопись…
Пушкин вообще заметил, что в царствование Николая Первого, как и во времена более ранних Романовых, тоже идёт уничтожение документов: Николай Первый сжёг дневники своей матушки, вдовы Павла Первого, дневники вдовы Александра Первого, бумаги Зубова, а также архив «железного князя» Петра Михайловича Волконского, везде неотступно сопровождавшего Александра Первого…
Вполне вероятно, Пушкин догадывался, что настоящая история Пугачёва совсем не такая, какой её тогда представляли. Уж не потому ли её и разрешили печатать…
Догадывался хотя бы по ряду несоответствий и многим странностям, которые мыслящего человека невольно озадачивали.
Бывали бунты и мятежи на Руси и прежде. Классические бунты классически и подавлялись. Будь то Разин или Болотников…
В «пугачёвщине» же никакой классикой и не пахнет.
Это чтобы к шайке-то разбойников примыкало духовенство, причём высшие его чины?! Или чтобы на сторону самозванца переходили отборные кадровые эскадроны донских казаков с их хитромудрыми и обычно осторожными атаманами?!
Ну, а про «чёрный люд», как писал Пушкин, мы и не говорим…
Дело дошло до того, что государыня сама хотела возглавить огромное войско, снятое с войны с Турцией. Скоропостижный мир на Турцию свалился об ту пору, как манна небесная…
Сам Александр Васильевич Суворов, победитель многих царей, императоров, маршалов и прочих визирей был поставлен против разбойника во главе регулярной армии.
Сама Екатерина проговорилась чисто по-женски, что против Пугачёва была «наряжена такая армия, что едва ли не страшна соседям была».
А как расценить, что войско Пугачёва было грамотно организовано и управлялось настоящей Военной коллегией с полевыми судами и прочими известными атрибутами?!
На подвластных территориях зачиналась кипучая административная деятельность народного правительства… Ни в разинском бунте, ни в восстании Болотникова, например, ничего похожего и в помине не было.
Потомственному дворянину, генеральскому сыну Александру Чижевскому трудно было понять, каким образом в войске безродного бандита Пугачёва оказались вдруг польские и французские офицеры. Шляхта на стороне разбойника и самозванца?! Что-то тут не вяжется… Или целые отряды, сформированные из обычно смирных немцев-колонистов…
Что-то не стыкуется и в биографии самого Пугачёва. Вначале это – заурядный, малограмотный казак, в военные годы дослужившийся всего лишь до хорунжего, потом вдруг в считанные недели – народный вождь по всем параметрам…
Случались, конечно, местами в разные времена «народные самородки», однако аналитик Чижевский, изучавший летописи всех стран за две с половиной тысячи лет, никак не мог отделаться от мысли, что бунт Пугачёва больше походил на гражданскю войну.
Самозванцев и на Руси хватало, но так вздыбить всю Россию мог только самородок, за которым кто-то стоял…
Опять рецидив Орды?!
А может, тот, кого называли Пугачёвым, и в самом деле был уцелевший в 1762 году царь Пётр Третий, и никакой он не Лжепётр?..
Пушкин, собирая материал о Пугачёве на Урале, неоднократно разговаривал со стариками, которые искренне возмущались, когда он называл его так.
«Это для тебя он Пугачёв, – серчали казаки, – а для нас он настоящий государь Пётр Фёдорович!»
Почему-то Екатерина в личной переписке несколько раз называла его «маркизом»… И судили Пугачёва не где-нибудь, а в Тронном зале Кремлёвского дворца… И судьи перед началом процессе дали навечную «подписку о неразглашении»…
Что-то многовато казусов для простого крестьянского восстания…
Всё становится на свои места, если допустить, что Пугачёв и есть на самом деле Пётр Третий, чудом спасшийся после дворцового переворота, устроенного Екатериной Второй и её «зажравшимися» гвардейцами.
Хочется верить, что Пушкин был честен и искренен при написании «Истории Пугачёва». Это значит, что пользовался он уже новым историческим материалом, переработанным при Екатерине Второй.
Нетрудно предположить, что раз до истины не смог докопаться придворный поэт, к тому же спустя всего пятьдесят – шестьдесят лет после казни Пугачёва, чего же следует ожидать от последующих историков по прошествии ста пятдесяти – двухсот лет…
А все эти годы в нашем сознании укореняется определённая, неправдивая модель нашего прошлого, и опровергнуть её становится всё труднее и труднее…
Профессор Чижевский по натуре был весьма далёк от интриганства, поэтому инстинктивно склонялся к исследованиям более объективным, не подверженным ангажементу, то есть физическим. Хотя, как показало время, и там он ухитрился довести до белого каления массу просвещённых субъектов.
Сомнения его по поводу тёмных пятен в отечественной истории и хронологии никак не мог развеять и отец – бывший царский генерал и благочинный дворянин.
Стало быть, искать и вещать версии о том, кто, когда и зачем так беспардонно отредактировал историю нашего отечества, предстоит нам самим…
Итак…
Кто – Романовы, когда – начало 18 века, зачем – …
В начале 18 века Пётр Первый Романов основал Российскую академию наук. На историческом её отделении за сто двадцать лет существования было тридцать три академика-историка. Из них только трое… русских, включая М. В. Ломоносова. Остальные – немцы, Екатеринины земляки.
Профессинальным историкам хорошо известно, что историю Древней Руси до начала 17 века писали немцы, причём многие из них даже не знали русского языка. Ломоносов писал свою историю государства российского, в корне отличную от онемеченной. Бился за неё рьяно и отважно, живота не жалел в буквальном смысле…
Ещё в 1725 году кафедру по восточным древностям и языкам в Академии занял Байер, приглашённый в числе многих других немцев императрицей Анной Иоановной. Тогда же в академических кругах появился и Миллер. Чуть позже их дело продолжил историк Шлезер.
Вся эта «херр-компания» с пеной у рта доказывала, что восточные славяне в 9-10 веках были сущими дикарями, спасёнными из тьмы невежества просвещёнными варяжскими князьями. По имеющей хождение и поныне теории Байера «…прибывшая на Русь кучка норманнов за несколько лет превратила “тёмную страну” в могучее государство».
Ломоносов сопротивлялся, как мог, многие русские академики его поддержали – А. К. Мартов, И. Горлицкий, Д. Греков, М. Коврин, В. Носов и другие.
Созданная для разбирательства научного спора Сенатская комиссия во главе с князем Юсуповым супротив императрицы выступить не решилась.
«…за неоднократные неучтивые бесчестные и противные поступки как по отношению к Академии, так и к комиссии и к немецкой земле подлежат смертной казни или в крайнем случае наказанию плетьми и лишению прав и состояний», – это по отношению к Ломоносову (!). Остальных – в Сибирь, как водится, на перековку…
Новая императрица Елизавета Петровна не рискнула, однако, казнить или даже пороть академика Ломоносова. Она лишь вдвое уменьшила его жалование и унизила приказом просить прощения у немецких профессоров.
Последние, однако, на этом не успокоились.
В 1763 году по доносу Тауберта, Миллера и других уже Екатерина Вторая уволила Ломоносова из Академии.
Ещё в 1751 году была опубликована ломоносовская «Древняя российская история». Невероятную ярость у оппонентов вызвала особенно её первая часть «О России прежде Рурика».
Однако после смерти Михаила Васильевича по приказу Екатерины Второй вся его библиотека и бумаги были изъяты графом Орловым и бесследно исчезли…
Поэтому опубликованные позже под редакцией Миллера труды Ломоносова, разумеется, уже были нужным образом «онемечены».
И вы хотите, чтобы теперь все так сразу осознали, что борьба русских с ордынцами – это борьба русских с русскими, то есть гражанская война за единоличную власть?! И что империя от Тихого до Атлантического и от Северного Ледовитого до Индийского океанов – это империя русских?!
Да разве тёмные дикари в состоянии покорить просвещённых европейцев?!
И уж коли волею судеб добрались германцы до власти в России, разве они согласятся с такой историей?!
А вот свидетельство недоступного немецким профессорам, а потому объективного летописца архимандрита Рагузского – 1601 год:
«Славянский народ озлоблял оружием своим чуть ли не все народы во Вселенной: разорил Перейду, владел Азиею и Африкою, бился с египтянами и с великим Александром, покорил себе Грецию, Македонию, Иллирическую землю, завладел Моравиею, Шлёнскою землёю, Чешскою, Подольскою и берегами моря Балтийского, прошёл в Италию, где многое время воевал против римлян.
Иногда побеждён бывал, иногда биючился в сражении, великим смертопобитием римлян отлицевал, иногда же биючился, в сражении ранен был. Наконец, покорив под себя державство Римское, завладел многими их провинциями, разорил Рим, учиняя данниками Цесарей римских, чего во всём свете иной народ не чинивал.
Владел Франциею, Англиею и уставил державство во Шпании, овладел лучшими провинциями в Европе, и от сего славного народа в прошедших временах произошли сильнейшие народы, то есть славяне, вандалы, бургунды, готы, остроготы, руси или раси… даки, шведы, норманны, финны, украинцы…»
Сейчас известны чудом уцелевшие исследования доктора философии, статского советника Егора Ивановича Классена – «Новые материалы для древнейшей истории славян вообще и славяно-руссов до рюриковского времени, в особенности с лёгким очерком истории руссов до рождества Христова». Они вышли уже спустя почти тридцать лет после Пушкина, а посему были ему недоступны.
«К счастью, – писал Классен, – имеем мы двоякого рода источники к воссозданию древнего славянского мира: это летописи и памятники, которые говорят совершенно против них (фальсификаторов – авт.).
