Жизнь, нарисованная небом

После ухода Филиппа, кто-то предложил провести расследование: «Уж больно сомнительной ему казалась версия дружбы „Хапа“ с „Бесстрашным“? Один был викингом!.. Второй барыга!» Предлагаемого одёрнули. А предложение дознания не поддержали. Зато все как один были едины во мнении: «Поминки надо справить».

– Не по-человечески это?!! – все как один на тинге выражали своё мнение. – Может, соберём общую тризну и своими силами проводим ушедшего?!!

Все были не против поминок. И считали это обязательным и необходимым. Но конкретных организаторов не нашлось, и данное предложение свели на нет. Мало то, что «Хапа» никто в селении не любил. Все ещё и побаивались этого скрытного семейства, живущего на самом отшибе. Даже скорее в лесу – на заимке.

А Филипп, как ни в чём небывало стал продолжать жить поживать, как будто ничего и не произошло.

Но как-то его очень сильно заколотило. Затрясло всего-всего. И он услышал голос отца. От этого страшного ведения ему стало холодно. Несмотря на то, что изба была протоплена. И очень даже сильно протоплена. Ещё тлели в печи последние угли. Но в помещении вдруг стало зябко. И что-то завыло. Загудело. И загуляло по дому. Подобно как гуляет по двору, завывая, разбушевавшаяся метель.

– Семь дней же сегодня минуло, – подумал с ужасом хозяин и понял. – Что отец видно, в самом деле, погиб?.. Его должно быть задрал усопший бессерк?.. Ибо не зря, он слыл воином бесстрашным и кровожадным.

– Надо было тризну справит?.. – расстроенно подумал он. Как в дверь постучали и голосом отца велели открыть. Филипп решил не отвечать. На всякий случай он для большей надёжности ещё и подпёр массивную дверь ломом.

Привидение постучало вновь. И после этого, не останавливаясь, гремело и гремело. Требования впустить его звучали всё интенсивней. Звучали они невнятно. Но Филипп по какому-то интуитивному пониманию улавливал их суть. Прислонившись к дверному глазку, он наблюдал, что происходит снаружи.

– Я сильно замёрз и больше не могу сидеть в могиле, – расслышал он. При этом оборотень усиленно тряс головой. Работал желваками. И строил разного рода рожи. Должно быть, гримасничал он из желания согреться. Нежели напугать кого-то. Филипп видел, как в свете луны и под завывание разгулявшейся на ночь метели заиндевелое аморфное существо покачивалось. Испускало еле уловимые фразы наполненные возмущением и негодованием.

– У нас с бессерком закончился настой, – опять изрекло приведение. На этот раз более членораздельно, чем раньше.

До этого речь ночного гостя была почти, что не внятной. Это нагоняло дополнительного страха именно от своей неясности. За дверью принялись переговариваться.

– Он не один, – рассудил Филипп. Промелькнувшая мысль в голове не внесла, каких-бы то ни было, дополнений к его действиям. Он остался при своём мнении: «Пришельцев в дом не пускать!»

Оборотни опять принялись говорить, должно быть на понятном только им языке. Филипп, из услышанного, не понял ничего. Гости, видя, что на предложения открыть, ответа не следует, принялись ломиться. Эти требовательные действия всё нарастали и нарастали, что ещё больше приводили сына в ужас. Тяжеленая дверь, на крепких кованых засовах, вот-вот должна была сорваться с петель. Когда действия за дверью стихли, и привидения исчезли, хозяин отошёл от глазка. Он направился к окну. Посмотреть, что же происходит во дворе. Он прислонился к матовой плёнке бычьего пузыря, в желании прояснить происходящую ситуацию. Как холодные цепкие руки сжали его за горло и начали душить. Сквозь прорванное отверстие окна Филиппа обдало холодом. В проём разрушенного небольшого оконца ворвался стремительный пронизывающий ветер. Он с такой силой закружил по дому, поддерживая нападавших ночных гостей. С закоченевших рук вурдалака срывался иней, и он в воздушном потоке продолжал кружиться по комнате вместе с метелью. Заиндевелые руки всё сильнее и сильнее сдавливали хозяину шею.

Нападавший оборотень хрипел. Что-то требовал. Задубевший от мороза и от обильных доз-возлияний сильно воздействующих препаратов, он не мог выразить ничего вразумительного. Недельное пьянство сказалось на его нервной системе. Речь его была наполнена одними не членораздельными междометиями и негодованием. Суть негодования Филипп уловить не мог, но накал возмущения чувствовал на своей глотке.

– Где, мой настой, – наконец то выговорил нападавший. – Мы с бессерком пришли за добавкой.

За спиною ночного гостя хозяин отчётливо увидел лицо похороненного. Того самого бесстрашного воина, который должен был лежать в могиле.

Усопший, услышав, что речь идёт о нем, решил поздороваться с сыном своего нового приятеля. Принялся кивать и улыбаться своим опухшим лицом больше похожим на злую разбойничью рожу. И чем больше он таял в любезности, выглядывая из-за туловища своего нового друга, тем ужаснее становилось у Филиппа внутри. Когда его лицо приблизилось совсем близко «Скряга» отстранился от него с такой неимоверной скоростью, что втащил за собой в дом, через узкое окно отца и невероятно вежливого бессерка «Бесстрашного и Неуязвимого». При этом он заорал с такой бешеной силой, что испугался сам.

Это он, наконец-то, вырвался из оцепеневших рук папаши. И издал такой душераздирающий вопль, что горшки, стоящие на полках, закачались и рухнули на пол, рассыпавшись на множество осколков.

Гости тут же куда-то скрылись. У хозяина появилась возможность отдышаться.

Возвращаясь к тому самому трагическому дню погребения «Бесстрашного и Неуязвимого» надо добавить. Когда «Хап» сметал последние комья погребальной земли с гроба, то уже находился под воздействием своих препаратов и не слышал стука изнутри усыпальницы. В его душе играла другая музыка. Не знал он и что сын, испугавшись, уронил верёвку и убежал, бросив его на произвол судьбы. Он вскрыл богатую крышку последнего пристанища покойного. И оттуда выскочило не понятное существо. Привидение с всклоченными торчащими в разные стороны волосами и ошарашенными глазищами. Интенсивно дыша, покойник отбросил спасителя в сторону и принялся выбираться из могилы наверх. Но как он не старалось ничего из его действий положительного не получалось. А наоборот могила осыпалась. Грозила их обоих погрести под завалами осыпающейся обваливающейся почвы. «Хап» врезал неугомонному старающемуся спастись старателю лопатой по голове. Усопший замер. Распластался на рыжей глиняной насыпи, широко раскинув руки. «Хап», видя, что он, наконец то успокоился, принялся за исполнение своих обязанностей. Осмотрев погребение, он обнаружил бутылку. И ещё большое количество ей же подобных склянок. Он решил попробовать содержимое внутри этой посуды и остался, очень доволен.

Когда бессерк очнулся, он протянул ему бутылку и стали они пировать вместе. Время от времени, вступая друг с другом в баталии. Мирились и обнимались после. Напившись, дружно засыпали на какое-то время. Так они провели целую неделю и выпили весь приготовленный запас. После чего песни и драки прекратились. Они замёрзли и каким-то образом выбрались наверх. Пошли по селению в желание подкрепиться чем-то согревающим. Сначала они зашли в дом «Бесстрашного и Неуязвимого». Но там их не пустили. Тогда они пошли по селу. Но везде, куда бы они ни приходили, их ни кто не хотел принимать. Но все как один сходились во мнении, что поступили не хорошо, не справив поминальной тризны по «Хапу». И вот теперь он пришёл мстить им. И привёл с собой ещё и, в самом деле, своего друга «Бесстрашного и Неуязвимого». О чём, собственно говоря, и сообщил им на тинге Филипп «Скряга». Бесполезно находившись по деревне, друзья совсем замёрзли. И тут «Хап» вспомнил, что у него дома есть же свой запас?!! Пусть и не такое изумительное зелье, как у «Бесстрашного»?!! Но всё же, какой-никакой, но напиток. И друзья направились на заимку.

Выпив из запасов «Хапа», ночные гуляки стали плясать. И насильственно заставили Филиппа присоединиться к их веселью. Скоро они почувствовали слабость этих настоек. «Хап», сидя в могиле, настолько сильно привык к угощениям покойного?!! Что свои приготовления для него теперь были, как капля в море. Они, не сговариваясь, схватили Филиппа под руки. И потащили его в одной ночной рубахе и босиком, в бушующую метель. Троица поспешала в дом погребённого бессерка. В его сокровенный подвал!!! К настойкам из мухомора!!! Филипп мелко, по-бесовски, семенил лапками. Ибо его ноги превратились в эти самые порхающие лапки. Они скоренько-скоренько спешили оторваться от обжигающего холодящего снега. Чтобы пока они пребывали в воздухе, могли, хоть чуть-чуть согреться. Дружки тащили Филиппа, продолжая неистово гнать себя в неугомонном беге. Там их ждала, вожделенная настойка и «компаньону поневоле» приходилось почти, что лететь вместе с ними по воздуху.

Вломившись во двор умершего покойника, весёлая ватага принялась стучать в дверь. Но ни кто не хотел им открывать. Надо было предпринимать какие-то другие действия. Они схватили Филиппа за руки за ноги и принялись им бить в ставень окна. Предоконник был сделан на совесть. И не поддавался на их воздействия. Филипп неистово орал, проклиная своих узурпаторов. Этих действий нападавших было явно недостаточно. Створки держались основательно. Намертво ограждая вход в дом.

Неистовое человеческое страдание обречённого вызвало в рядах осаждённых, желание прийти ему на помощь. Домашние, все разом, выбежали во двор вооружённые мечами и боевыми топорами. В этот самый момент прыткие дружки бросили окровавленного с разбитой головой Филиппа и тут же юркнули в распахнутую настежь дверь. Они ринулись в подвал. Через какое-то время, там началось веселье. Гости уединённо плясали, не подымаясь наверх.

Хозяева занесли побитого Филиппа в дом. У него были обморожены ноги. В помещение, не перебивая, выслушали его подробный рассказ. После чего у них взыграла совесть, что они так мало положили в могилу умершего так любимого им напитка.

Время от времени из подвала доносилось громкое: «Хай». Бульканье, льющейся жидкости. Чоканье кружек. Кряканье. И не смолкающие песни и пляски. Когда же дурманящая основа напитка клонила их в сон – наступала относительная тишина. Если не считать храпа и сопения спящих персон. За время сидения в подвале и могиле, они опухли. Хотя и до этого они не слыли красавцами, а теперь и подавно. Они беспрестанно улыбались. Что-то шептали. Сердились. Хмурили брови. Кривили рты. Добавляя к своим и без того пугающим лицам, ужасающие и грозные оскалы. Бурное веселье и забытьё с завидной чередой меняли друг друга.

Днём все домашние были заняты делами. В горенке оставался лежать лишь один больной Филипп. Однажды они выкрали его. Утащили к себе в подвал. И стали, как можно энергичнее, вовлекать его в своё веселье.

– Не буду я больше пить, – отнекивался от них Филипп.

– Не… – тянул хозяин, лукаво посмеиваясь и щуря побитым заплывшим глазом, – препирательств мы не приемлем.

– Не приемлем, Хап?!! – обратился он к другу.

– Верно!.. Неприемлем…

– Давай!!! Давай!!! – и они принялись кружить Филиппа. Да так, что голова у него закружилась. И он рухнул на пол, как подкошенный. Когда он пришёл в себя, то осторожно осмотрелся вокруг. Также осторожно, чтобы не разбудить отдыхающую братию, стал выбраться из подвала. Выискивал удобные места для своих ступней, меж разбросанных вещей, пустых бутылок и битого стекла. Выбравшись из заточения, он пустился наутёк. Ни кому, не сообщив об этом.

Дни беспрестанного и беспутного хохота и плясок в подполье бессерка менялись на часы умилённого забвения и тишины. Проснувшись, обитатели подвала вновь начинали пить. Веселиться. Гоготать и невнятно бормотать. Хозяева дома уже даже стали сомневаться – их ли это родственник?.. Но памятные события, говорили сами за себя – их.

Однажды веселье в шумном бункере стихло. И долгое время не возобновлялось. Хозяева осторожно спустились и обнаружили окоченевшее и посиневшее тело бесстрашного воина. Рядом с ним в забытые, сидел «Хап». Родственника в тот же день похоронили. «Хапа» отвели домой.

Через какое-то время «Хап» и Филипп «Скряга» возобновили своё ремесло. Благо за время их бездействия могил накопилось предостаточно. Идя на промысел, отец не доверял сыну. Он был твёрдо убеждён: «Кто тебя предал однажды, предаст и второй раз и третий?? Сколько бы ты шансов ему не давал исправиться?..». Но других вариантов у него не было. Так оно и произошло.

Спустившись в очередную могилу по верёвке, он попал к медведю в лапы. Косолапый обосновал в погребение берлогу. Опередил под загулявшихся старателей. Он забрался в покойную яму с другого хода, со стороны лога. Взревевший медведь в ночной тишине так напугал их обоих, что Филипп опять уронил в яму верёвку и убежал.

«Скряга» получил в свои руки семейный промысел и достояние отца. Разрытые Филипом клады и погребения встречали старателя скудостью, истлевшей одеждой и ехидной усмешкой на перекосившихся черепах погребённых.

– Трясти надо живых?!! – решил Филипп. Он решил имитировать смерть сильнодействующими отварами на живом Ирвинге Старшем. Это и был его тайный план действий о котором Из не знала.

– Если всё получиться, как задумано, – рассуждал Филипп «Богатый», – можно будет применить его и на Хальве.

Филипп смотрел, в остекленевшие глаза конунга и видел своё прибывающее, растущее благосостояние… Инг Ирвинг, не моргая уставился в потолок.

– Надо позаботиться о своём алиби, – подумал Филипп. – Удалюсь я, наверное, подальше, отсюда. Чтобы не возникало никаких подозрений в мой адрес.

– Сегодня же инкогнито извещу всех ярлов о погребальной тризне, – решил он, – а сам с Изольдой уеду.

– Из, ты, куда отправила корабли? – спросил Филипп.

– На закупку меха, – ответила дочь.

– Это правильно, – похвалил её отец. – Мех как никогда подскочил в цене?!!

– А, куда?

– Часть в Гардарику!.. Часть к лопарям!

– О!!! – «Скряга» выразил явный восторг. – Дивная будет торговля?!! Нам надо съездить проверить, как идёт закупка?.. Завтра же, наверное, и отправимся?! Ты, как?!!

– Я, за!.. – обрадовалась она возможности сменить обстановку.

– Вот и хорошо!.. Славный у нас вояж получится!!! Я прикажу готовить корабль, – сказал он и вышел.

ГЛАВА V

Глаза они открыли одновременно. Маленькие птички сидели на ветках, не шелохнувшись, и смотрели на них. Завораживающая тишина стояла вокруг. Цикады притихли. А величественные Солнце и Луна были скрыты наползающими из-за моря тучами.

– Ах?!.. Вот отчего притих мир?!! – сказал Ауст. – Должно быть дождю?..

Идэн ничего не ответила.

Лёгкий ветерок пробежал по листве, подтверждая прогноз Ауста.

– Бежим! Радость моя, – восторженно обратился он. – А то, мы, вымокнем!

Но Форсет словно не слышала его. Она наслаждалась, его заботой о ней. Лишь когда первые капли дождя упали на них, он решительно протянул ей руку, заставляя её исполнить задуманное.

Тёмные тучи заволокли всё небо. В мгновенье кромешная тьма окутала землю. Порывы ветра усиливались. Они, что есть мочи, побежали к укрытию. Ветер усиливался. Они еле держались на ногах. В любую минуту их могло сбить с ног. Ураган нарастал. Молния ярко сверкнула и озарила округу. Деревья качались. Сгибались до самой земли под сильными порывами стихии. И тут же резкий раскат грома прогремел на вершине холма. Удар пришёлся в крону высоченного дерево и с треском расколол его пополам. Вся округа опять погрузилась во власть полной темноты. Лишь одинокое дерево на холме пылало. Горело одиноким факелом среди нависших темных туч. Удар молнии пришёлся с такой силой, что небо и горы задрожали. И долго грохотало разносившееся эхо по ущельям. Вода шквалом хлынула на землю. Мощный водяной потоп потушил пожар на холме. Погружая округу во власть непролазного мрака. А ливень не успокаивался. Всё нарастал и нарастал, заливая сушу.

Ауст, чтобы дождь не замочил Идэн, растянул над ней свою рубашку. Но она тут же промокла.

Гроза, так мгновенно начавшаяся, также быстро и закончилась, оставляя после себя бесконечные лужи. Солнце вновь засияло на небосводе в альянсе с улыбающейся Луной. Убегающий ветер, стряхнул с намокшей листвы остатки дождя. Капли звучно падали в образовавшиеся лужи, пуская по поверхности воды разбегающиеся круги. Ветер стих окончательно. Лишь время от времени лёгкое дуновение покачивало остов прошлогоднего камыша, играя его метёлкой.

– Непонятно, как его сюда занесло? – подумал Ауст, разглядывая стебель осокового растения, нашедшего пристанище в узкой гранитной расщелине горной возвышенности.

Ауст взял из рук Идэн свою рубашку и стал её выжимать. Они неотрывно смотрели друг на друга и улыбались довольные и счастливые.

Голос отца привёл их в чувства. Первым это осознал Ауст. Беспорядочные мысли вновь за будоражили в голове Идэн. Лицо покраснело. Повторный окрик родителя заставил её отозваться. Только возгласа не последовало. Порыв так и застыл, не сорвавшись с её уст. Она словно онемела. Застыла сражённая неожиданностью его появления. А ещё больше смущённая своим бессилием. Девушка беспомощно улыбнулась. Ауст улыбнулся ей в след, прекрасно понимая состояние любимой.

– Иди, – посоветовал он. – Я приду позже.

Лишь на третий окрик отца она отозвалась.

Девушка сбежала с палубы по трапу и по дорожке направилась к дому. Чтобы скрыть своё волнение, она на ходу стала что-то петь. Только, как она не старалась, песня не получалась. Голос её не слушался, но Идэн не останавливалась. Со стороны это выглядело нелепо, однако Эрик Форсет не подал вида.

– Сколько можно работать?!! – похвалил «Курчавая Голова». – А где Ауст?

– Не зная, – ответила дочь и ещё больше покраснела.

Из ложбинок, после столь сильного, проливного дождя, подымался туман. Промозглость от чрезмерной влажности пробежала по телу прохладой. Плечи Идэн задрожали. А сердце, вновь, начало колотиться.

Смятение не покидало её. А наоборот бурный поток ощущений нарастал. И от этого ей становилось ещё неудобней. В ушах шумело. Голова кружилась. Перед глазами медленно плыли какие-то мельтешащие точки. Они опускались до определённой черты. Вспрыгивали вверх и опять начинали ползти, до той же самой черты. Она молча шла рядом с отцом. Он ей что-то рассказывал. По крайней мере, у него открывался рот, и шевелились губы. Но она не слышала его. Слова-признания Ауста заполнили всё её внутреннее пространство.

– Я тебя люблю!!! Я тебя люблю!!! – слышала она и ничего другого.

Сославшись на усталость, дочь стала подниматься к себе, пожелав отцу: «Спокойной ночи».

– Люблю! Люблю! – пульсирующие удары били по вискам. Точно эхо эти звучания разносились по телу. Они звучали, не стихая. Звучали, как набат, призывающий на тушение пожара. Но она не хотела тушить этот пожар.

– Люблю!.. Люблю!.. – опьяняло её всё больше и больше.

Это разбушевавшееся пламя, как вихрь. Как ураган уносило Идэн из прошлой жизни. Точно лавина, с которой бесполезно бороться. Она всё сметает на своём пути. Так и Ауст, словно лавина, схватил её и закружил в своих объятиях. Закружил, будто соломинку, в водовороте налетевшего нахлынувшего на неё счастья. И нет смысла противиться этому наслаждению! Идэн Форсет рада быть, этой счастливой соломинкой!!!

– Это судьба! – решила она. Далёкий раскат грома, уходящей грозы подтвердил это.

– Такого ощущения у меня ещё не было!.. Может потому, что Хальв не говорил мне такого? – подумала Форсет. Но она тут же отогнала эту мысль. Набежавшая мысль о Хальве, показалась ей какой-то не естественной и неуместной. И даже в таком стечении обстоятельств – нелепой бессмыслицей. Она была уверена, что, думая о Ирвинге, оскверняет, свои чувства к Аусту. И Ауста к ней. Теперь конунг Хальв Ирвинг был для неё посторонним человеком. Он отныне ничего для неё не значит. И ничего кроме неприятностей, если думать о нём, ей не принесёт. Её сейчас заботило не своё состояние, а состояние Ауста. А то, что эти думы будут неприятны для её любимого, она была уверена.

Не желая больше погружаться в воспоминания, она подошла к окну. По небу медленно плыли вереницы белых облаков, словно эскадры кораблей под белыми парусами.

– Среди этой растянувшейся эскадры есть и наш корабль с Аустом, – мечтательно подумала она и закрыла глаза.

– Я люблю тебя, – продолжало клокотать внутри. Заполняя всё её тело и разум неимоверной радостью и счастьем.

Далёкие всполохи молний сквозь сомкнутые веки продолжали тревожить её сознание. А чувства продолжали пылать. Точно огонь по весне. Бушуя и расползаясь, по прошлогодней иссохшей траве. Забираясь всё в новые и новые не изведанные ещё даже ею самой потаённые места. Вспыхнув. Мгновенно запылав. Огонь продолжал неистово разгораться. Всё сильнее и сильнее… Много было неистраченных дров в печурке госпожи Идэн. И горели они чисто без копоти.

Идэн посмотрела на горы, продолжающие хранить свой цветущий весенний наряд. Яблони. Сливы. Вишни. Рябины. Бурно цвели. Точно невесты в белоснежных платьях.

– Надо же!.. – изумилась она. Находя место и для себя, в этом свадебном эскорте.

По небу продолжали плыть причудливых форм облака. Лучи солнца, отразившись от гор, золотили эти каравеллы. Золотили всю эскадру. И их с Аустом корабль в частности. Она услышала стук топора. Игл «Мореход» возводил очередную корабельную мачту. Его самого не было видно, из-за выступа дома. Но его рубашка сохла на солнце. Он из палки соорудил плечики. И теперь его сорочка точно белоснежное облако или парус, покачивалась при каждом лёгком дуновении ветерка. Окрылённая счастьем она пошла спать.

Идэн лежала на кровати и погружалась в сон. Ощущая, какое-то трепетное, заботливое внимание и тепло. Покровительство исходило откуда-то издалека. Но такое близкое и родное. Засыпая, она не могла понять: «Что это такое?!! Что её так согревает?!! Откуда столько трепетной теплоты и заботы?..» Не в состоянии объяснить эти явления, она приписала: «Всё это сказочное состояние, попечительству Ауста». Вот только данная опека. Тепло и внимание исходило от потустороннего мира. От Ангела, летевшего к ней в дом. Её дом. Дом находившийся там наверху. И до поры до времени ею оставленный дом. И сейчас пустующий. Но она тут же уснула, обрывая с Оберегом мысленную связь.

ГЛАВА VI

Ангел в состоянии блаженства продолжал лететь по бесконечному пространству Хранилища. В желание поскорее увидеть своих подопечных чад. ОН отключил какое-либо воздействие на транспортное средство. Отсутствие гравитации позволило ему это сделать. Благодаря этому ОН погрузился в ещё большее состояние удовольствия. Это состояние все множилось и множилось готовое перерасти в эйфорию радости, не имеющую границ.

«ХРАНИТЕЛЬ ДУШ» обожал сюда возвращаться. Если бы не было ограничения по времени здесь находиться. И не требовалось его присутствие на Земле. Он бы никогда не покидал этого сказочного места. Его передвижное средство в виде гранаты несло его к цели. Им не надо было управлять – в силу магического притяжения родственных импульсов. Душам не нужен проводник домой. Этот путь они знают без поводырей! А это были его Души. «ХРАНИТЕЛЮ» нужно было торопиться. Посещение гостей было ограничено не только по времени. Но и по количеству посещений. Поэтому он не мог здесь появляться и быть бесконечно. Ангел пролетал через множество сот расположенных в небольшом пространстве – в тоже время безмерно-бесконечном. Он весь погрузился в предвкушение предстоящей встречи. Но оказавшись перед пустым колумбарием опешил. Сот был пуст. Не веря своим глазам, он по земной привычке засунул голову в колумбарий. Заглянул внутрь прозрачной банки. Но бесконечная глубина подтвердила отсутствие в ней «ДУШИ».

– Что??? – вскричал он и метнулся к следующему колумбарию. А вслед за ним к последующему. Ячейки были пусты. К тому же соты разом превратились в ещё более прозрачные банки. Как бы призывая, его поверить в то, что он не ошибся.

В ХРАНИЛИЩЕ царило не зыблемое спокойствие. Но резкий вскрик взорвал царственную тишину Неба.

– Не может быть??? – взревел его голос, содрогая ВЫСЬ. Три ёмкости, его подопечных были пусты.

– Как?.. Когда?.. – так и зависло немым вопросом.

На вопрос «Когда?» он ответ нашёл сразу: «Восемнадцать лет назад. С малыми, не значительными интервалами между собой».

– У… – облегчённо успокоил он себя. – Восемнадцать лет это не возраст. Даже и для людей!..

– Главное, чтобы они не вселились в зверей и неприкаянных упырей, – утешил себя Ангел. Однажды вот также он не успел на вселение «Души». И она неприкаянная заблудилась. Намотавшись по свету, «Душа» вселилась в волчищу. И вот уже без малого восемьсот лет она идёт по пути перерождения. Теперь осталось всего каких-то десяток лет. И она вновь станет человеком. Только вот эти последние отрезки пути перерождения самые ответственные моменты. И их надо пройти с достоинством. И без спешки. Иначе быть катастрофе. И всё время ожидания пройдёт впустую. Откинет эволюцию восстановления «ДУШИ» назад. На целые тысячелетия. На невероятном подъёме поиска и полной ответственности, он покинул колумбарий. Упорхнул в синее небо. Ангел так спешил наверстать упущенное, что даже не навестил остальных своих подопечных.