Ничего не возьму с собой

Виктор кивнул санитарам, ожидающим в стороне. Труп можно уносить, на месте преступления он уже не нужен.

– Семен Львович, я вас прошу, это расследование сейчас приоритетное.

– Сделаю! – Патологоанатом поправил очки. – Какое мрачное место… все эти шнуры, балки, пилы… как в фильме ужасов.

Виктор хмыкнул – Семену Львовичу мир вне морга вообще казался мрачным. Возможно, потому, что вне морга пожилой патологоанатом бывал, как правило, только на местах преступлений. В морге-то все уже ясно: кафель, стол, свет, и все, что могло случиться плохого, уже случилось. Никто никуда не идет, все на своих местах, и что с каждым будет дальше, тоже уже понятно. А на месте преступления, конечно, часто бывают разные подробности, и если выбирать между моргом и местами, где произошли убийства, то любой бы предпочел морг.

– Шеф, поговорить бы.

Это капитан Семенов, дотошный до занудства, но Виктор знал, что может на него положиться. Семенов не подведет и ничего не пропустит.

– Я тут с сотрудниками поговорил. – Семенов скорчил гримасу. – Тот еще коллектив, я вам скажу. Знаете, как они своего директора называют? Чикатило.

Семенов смотрит на Виктора, ожидая вопросов, но тот молчит.

– Тут мне ссылку кинули на один интересный сайтик в интернете…

– Виталий, давай договоримся: ты мне этот сайтик не тычь и к делу его не приобщай! – Виктору немного смешно видеть разочарованное лицо коллеги. – Я знаю содержание этого пасквиля: сегодня был здесь, неофициально, конечно, и беседовал с директором. В общем, все эти устрашающие фотки – сплошная липа. Часть мошеннической схемы, с которой я сам потом разберусь. Но я думаю, убийство кладовщика не имеет к этому сайту никакого отношения.

– Вы уверены?

– Уверен, – Виктор хлопнул коллегу по плечу. – Нужно сосредоточиться на расследовании убийства. Насколько я знаю, на складе происходили хищения, была затеяна ревизия, и что-то начальник охраны успел выяснить. Давай побеседуем с ним, потом опросим персонал. Изыми также записи с камер наблюдения. Как долго они хранят предыдущие записи?

– Десять дней, потом перезаписывают диск. – Семенов достал из кармана блокнот, полистал его. – Вот, старший менеджер Лепехина показала, что всю эту мишуру собирались снять сегодня же, до полуночи. Завтра пришла бы другая смена, а в понедельник у них выходной.

– То есть труп по-любому обнаружили бы сегодня?

– В подвешенном к потолку состоянии – да! – кивнул Семенов и снова полистал блокнот. – И это странно. Если бы убийца имел цель скрыть тело хотя бы ненадолго, то тут полно мест, куда его можно спрятать. Если бы он спрятал тело так, то нашли бы его не сегодня и не завтра, а уже во вторник, а то и в среду по запаху. Нет, убийца подвесил его, точно зная, что сегодня его обязательно найдут. Наглость-то какова!

– Или демонстрация. – Виктор пожал плечами. – Что-то происходит здесь скверное. И надо с этим разобраться очень быстро и по-тихому, чтобы в прессу ничего не просочилось.

– Это сложно. Если наши точно будут молчать, то из местного отдела кто-то обязательно проболтается – уверен, они и фотки сделали. Реклама-то по всем каналам была запущена – об акции накануне Хеллоуина. Сюда куча народу пришла просто посмотреть. Конечно, фотки сделали, и они уже в интернете, зуб даю.

– Нужен мне твой зуб…

Виктор понимает, что Семенов прав. Конечно, убийство накануне Хеллоуина, да еще таким экзотическим способом – нет, само по себе удушение является одним из самых распространенных способов убийства, сразу после удара тупым тяжелым предметом и колотыми ранами, – но с учетом дальнейших манипуляций с трупом, сиречь подвешивания вместо рекламного манекена… В общем, внимание журналистов обеспечено.

И тогда неизбежно станут известны и все подробности личной жизни директора магазина.

– Вот черт! – разозлился Виктор.

Возможно, по аналогии с интернет-травлей Никиты Виктор подумал о современной молодежи – поколении, выросшем и живущем в Сети. В виртуальной реальности, или, как они говорят, в вирте. Для них то, что происходит в виртуальной жизни, зачастую более реально, чем то, что происходит у них в доме или на улице. Для них объективная и виртуальная реальности смешались. Проблемы, возникшие в вирте, они решают в обыденной реальности, но решают часто теми же методами, что в компьютерной игре. Им сложно разграничить одно и другое, они не могут здраво оценивать собственные действия. Даже убийство может стать для них веселой забавой, потому что кажется, все это понарошку.

С последствиями такого психологического сдвига в восприятии реальности всем им еще не раз предстоит столкнуться.

Никита сидел у себя в кабинете, и Виктор видел, как ему паршиво, несмотря на маску абсолютного спокойствия.

– Мы закончили. – Виктор садится в то же кресло, где сидел днем. – Ехал бы ты домой.

– Я представить себе не могу, зачем Игорь убил себя. – Никита смотрит на Виктора, и в глазах у него тревога. – И камеры в зале отчего-то не работали. Ничего не понимаю…

– Сядь, – Виктор кивнул на директорское кресло. – И слушай, что я тебе скажу.

Никита послушно усаживается за стол, а Виктор думает: «Насколько его еще хватит? Сколько может выдержать человек?» Никита – крепкий орешек, но где граница его выдержки? Знает ли он сам об этом?

– Во-первых, кладовщик себя не убивал, – Виктор вздохнул. – Его задушили, перетащили в зал и подвесили. Скажи-ка, ваши погрузчики работают и на складах тоже?

– Да. – Никита пожал плечами. – На складе три погрузчика и три в торговом зале. Строительные материалы – это, как правило, громоздкие, тяжелые ящики или упаковки, без погрузчиков никак.

– Это я понимаю, – Виктор качает головой. – Воспользовались одним из погрузчиков, которые в зале. Хотя вряд ли убили его в зале. Слишком опасно, слишком много народу, кто-то мог увидеть. Сейчас придет твой начальник охраны, что-то там они выяснили о хищениях на вашем складе. Возможно, убийца и вор – один и тот же человек. И если…

В кабинет входит Важинский.

Он всегда заходит вот так – без стука, без предупреждения, словно пытаясь застать тех, кто в помещении, за каким-то постыдным занятием. Никите всегда казалось, что Важинский смотрит на него с иронией, но он отдавал себе отчет, что после истории с Габриэллой стал немного нервным. В последнее время он ловил себя на том, что при виде смеющихся людей ему казалось: смеются над ним. И он понимал, что это глупо, и что паранойя, тоже понимал, но поделать с собой ничего не мог.

– Алексей Дмитриевич! Вы обнаружили нечто интересное на записях?

– Да. – Важинский ставит на стол ноутбук и усаживается в кресло. – Мы отсмотрели пленки за последние три дня и нашли того, кто похитил со склада наборы инструментов. Ну, почти нашли.

– Что значит – почти? – Виктор пододвигает к себе ноутбук. – Да, вот уж и правда – почти!

На изображении видно, как некто в кепке, надвинутой на лицо, выносит два чемоданчика и грузит их в тележку с товарами. Некто в форме сотрудника магазина и в фирменной кепочке.

– Лица не видно. – Никита вздохнул. – Это может быть кто угодно.

– Не может. – Виктор внимательно изучает изображение. – Это может быть человек не ниже ста семидесяти пяти сантиметров и не выше ста восьмидесяти пяти, среднего телосложения. Поэтому низкорослых или, наоборот, высоких, а также толстяков и чрезмерно худых сразу вычеркиваем из списка. Мужчина это или женщина – вопрос пока открытый. Но, судя по длине рук и развороту плеч, я бы сказал, что это мужчина. Нужно, однако, отдать пленку экспертам. Может, они что-то отыщут. Но с чего вы взяли, что именно этот человек повинен в смерти кладовщика?

– Он воровал, инвентаризация на складе…

– Да ничем ему эта инвентаризация не грозила, – Виктор сердится. – Этот человек отлично знал расположение камер и угол, под которым они снимают, а также порядки на складе. Он просто вынес товар и уложил его в тележку, где был и другой товар. И никто ему не задал никаких вопросов, потому что на нем был ваш фирменный комбинезон, футболка и фирменная кепка. Этот человек мог вообще прийти с улицы, если раздобыл где-то комплект формы. То есть не обязательно это сотрудник. Так зачем ему убивать кладовщика? Ради чего влезать в убийство, если он знал, что никто его по этим кадрам не опознает наверняка, а только приблизительно? Нет, я думаю, кладовщик убит по другой причине, и я выясню по какой. У меня к вам вопрос, Алексей Дмитриевич. Камеры стоят по всей территории?

– Да, в том числе в бытовках и комнате отдыха. – Важинский барабанит пальцами по столу. – И да, все сотрудники знают о них. Но есть несколько, о которых не знают…

Важинский вдруг смущается и опускает взгляд. Это было неожиданно настолько, что Никита сразу догадался, о какой именно камере он не знает.

– Вы установили камеру в этом кабинете. – Виктор недобро смотрит на Важинского. – Но директору об этом не сказали.

– Не сказал. – Важинский старается не смотреть на Никиту. – Видите ли, Никита Григорьевич – личность… ээээ… в какой-то мере известная… печально известная, да. Конечно, я в курсе происходящего. И когда меня уведомили о назначении его директором, я предпринял некоторые шаги, чтобы в случае чего обезопасить нас от возможных исков.

– В случае чего? – Никита в упор смотрит на Важинского. – В случае если я примусь избивать сотрудниц в кабинете, насиловать их и расчленять?

– Именно! – Важинский уже вернул привычный ироничный прищур. – Но следует отметить, что за все время вашего руководства вы не были уличены даже в… Да вообще ни в чем предосудительном! Это позволило мне взять под сомнение информацию, которая распространяется в интернет-пространстве. Если бы с вами дело обстояло так, как описывает эта барышня, за то время, что вы здесь работаете, подобные наклонности уже бы проявились, потому что барышня описывает классический случай психопатии, как в учебнике по психиатрии. Это, так или иначе, уже проявилось бы в очередной стрессовой ситуации, которые возникают регулярно, в некорректном обращении с сотрудниками, а более того с сотрудницами. Но, повторюсь, ничего подобного не произошло, даже намека на это.

– Звук тоже записывался?

– Да. – Важинский вздыхает. – Никита Григорьевич, это делалось для вашего блага, поверьте! На случай… ну, например, судебного иска. Ведь когда я предположил, что барышня, возможно, и лжет, я заинтересовался, зачем ей это нужно. Я ознакомился с материалами судебного дела о разводе и разделе имущества. Мотивы барышни чисты и прозрачны: пятикомнатная квартира в центре столицы – это достаточный куш, чтобы даже выйти замуж за какого-то, извините великодушно, простофилю и без малого два года притворяться примерной женой, при этом одновременно готовить аферу, а потом одним ходом и сразу в дамки, если данное выражение приемлемо в таком контексте. Конечно, мы не делали звукозапись, когда проходили совещания. Коммерческая тайна – моя забота тоже, и тут утечки допустить нельзя. Но все остальное…

– Ясно.

У Никиты внутри все клокочет. Он понимает, что Важинский в чем-то прав и просто делал свою работу так, как он ее понимал, но сейчас ему нет дела до чьей-то правоты. Он предположить не мог, что их семейную историю, придуманную Габриэллой, до сих пор обсуждают какие-то люди, не имеющие к ним никакого отношения. Не только в интернете обсуждают, но, как оказалось, и сотрудники шушукаются в своих закутках и бытовках. Никита чувствует себя загнанным в угол, потому что прекратить это он не может, каким-то образом повлиять на ситуацию тоже. И конца-края этим танцам на костях он не видит, как и реального выхода.

– Это потом. – Виктор сердится, потому что ничего толком не может выяснить. – Кто бы ни был этот парень, утащивший со склада товар, это не обязательно убийца. Нужно отследить движение погрузчиков в достаточно короткий промежуток времени. Потому что с ваших слов, Алексей Дмитриевич, получается так: вы около семи вечера видели кладовщика в его кабинете, а в начале восьмого Никита Григорьевич обнаружил его висящим на месте манекена. То есть это какие-то полчаса. Достаточно просто выяснить, кто и где находился и где были погрузчики. Давайте отсмотрим записи с камер и закроем этот вопрос.

Важинский заерзал, и Виктор понял, что с записями тоже не сложилось.

– Дело в том, что вечером ни с того ни с сего вырубился сервер. – Важинский покачал головой. – Причины пока выясняем, но примерно с шести вечера запись не велась. И сейчас не ведется, мы пока не можем его запустить, компьютерщик ищет причину поломки. Можно, конечно, попробовать выяснить у сотрудников, кто и где был в этот промежуток времени, но путем опроса это займет время в аккурат до утра.

– Значит, до утра! А как иначе? – злится Виктор. Вот ведь дернул его черт ввязаться в это дело! Но не ввязаться было тоже никак. – Оповестите сотрудников, чтобы они собрались у кабинета директора, и проследите, чтоб не болтали между собой. Хотя, конечно, если действовала группа, то они обо всем договорились заранее. Или же это вообще человек со стороны, которого здесь уже нет. В любом случае нужно собрать всех. Но сначала тащите сюда вашего компьютерщика.

– Саню Орлова? – Важинский удивленно поднял брови. – Да его и в магазине-то не было, когда все произошло, он полчаса назад приехал.

– Я хочу с ним побеседовать. – Виктор знает, что умелый хакер уложит сервер хоть с другого континента, и если Важинский об этом не знает, то он немногого стоит на своей должности. – Чтоб исключить некоторые версии.

– Как скажете.

Всем своим видом Важинский показывает, что он думает о полицейской некомпетентности.

Вскоре в кабинете появляется высокий тонкокостный парнишка лет двадцати. Одет в линялые джинсы и клетчатую рубашку нараспашку, под ней черная футболка с пентаграммой и черепом. Типичный компьютерный гик, который слова в простоте не скажет, зато будет нести компьютерную ахинею и в душе гордиться собой и своим превосходством над жалкими чайниками.

Но Виктору дела нет до этих игрищ.

– Откуда идет управление сервером?

– Из серверной. – Саня Орлов не так молод, как сразу показалось, ему лет тридцать, и его смугловатое лицо выражает открытость и дружелюбие. – Но теоретически его можно переключить и создать внешнее управление откуда угодно. Наши протоколы безопасности стандартные, а ведь я много раз говорил, что это не годится. Ну, и кто был прав?

Он словно продолжает давний спор, и Важинский чувствует свою вину: такой разговор и правда имел место быть, но тогда он ответил Сане, что их магазин не Пентагон и взламывать его незачем. А вот поди ж ты!

– Сколько времени тебе понадобится, чтобы починить сервер?

– Я уже его поднял, но данные утеряны безвозвратно. И если финансовая часть записывается на резервный диск, то отснятые фотографии, а тем более видеоматериалы никуда не сохранялись. Так что теперь их не восстановить.

– Ну, тогда ступай и будь поблизости. Может, еще понадобишься.

Орлов уходит, а Виктор напряженно думает. Нужно срочно опросить весь персонал: при таком раскладе свидетельские показания играют главную роль. Но кабинет директора занимать негоже, а в управление тащить эту толпу смысла нет.

– У нас есть комната для отдыха, там поместятся все, – понимает его затруднение Важинский и, поднявшись, делает приглашающий жест. – Сейчас распоряжусь и прослежу, чтобы все прошло как надо.

Убийство кажется Виктору нелогичным и ненужным. Кому мог помешать кладовщик? Убивать его из-за пары ящиков с инструментами глупо и мелко. Убить, чтобы просто испортить Никите жизнь, вообще не мотив, вряд ли убийца надеялся реально подставить директора таким способом. Значит, все дело в самом кладовщике.

– Езжай домой, Никита Григорьевич. Тело увезли, зал твои сотрудники приведут в порядок под нашим присмотром, мы с ними поработаем без тебя.

Произнося эти слова, Виктор размышляет о том, сколько еще сможет выдержать Никита и что будет, когда он сорвется, а он сорвется. Такие вот крепкие орешки если уж слетают с нарезки, то туши свет – бросай гранату, небо в алмазах будет всерьез.

– Нет. – Никита смотрит, как рыбки-телескопы деловито шныряют среди водорослей. – Я директор, и сотрудники – моя зона ответственности. То, что произошло, ужасно уже само по себе, но вы, видимо, не понимаете до конца проблему. Когда случается нечто подобное, это крайне пагубно влияет на микроклимат в коллективе. У нас необходимо поддерживать равновесие, чтобы все работало как надо. Большой магазин, постоянное движение большого количества товара, все это требует слаженной командной работы, а тут такое.

– Я понимаю, но в данном случае ты будешь просто сидеть здесь, а сотрудников мы в любом случае станем опрашивать без твоего присутствия. Уж не обессудь, но ты не адвокат, а они все совершеннолетние. Я бы на твоем месте ехал домой, а завтра с новыми силами… И девчонку забери, подвези до дома. Я с ней уже побеседовал.

– Какую девчонку?

– Эту, которая Аня Лепехина. – Виктор пожимает плечами. – Очень убивалась бедняга. Они с кладовщиком, оказывается, друзья детства и до сего дня проживали в одном доме. У них и родители дружат. В общем, не та это история, чтоб радоваться. Так что ты завези ее домой, будь так любезен. Время позднее, и сама она уже до дома не доберется, ваш автобус, который возит сотрудников, будет ждать остальных. А такси дорого, далековато она живет.

– Хорошо. – Никита мечтает поскорее оказаться дома и забыть обо всем хоть ненадолго. – Пожалуй, ты прав.

– Вот и ладненько. – Виктор улыбается. – А я завтра с тобой свяжусь и по возможности буду держать тебя в курсе дела.

Виктор уходит, а Никита идет к аквариуму и включает освещение в режиме сумерек. Он купил эту систему сам. Старая выключала и включала свет мгновенно, и, глядя по утрам на ошалевших от внезапной иллюминации телескопов, Никита решил, что это, пожалуй, нехорошо и жестоко – вот так поступать с ними. Потому и купил дорогую систему освещения, и теперь по утрам у телескопов в их зеленом водном мирке в течение получаса наступал рассвет – постепенный, чтоб их смешные и такие уязвимые глаза привыкали к свету, а вечером наступали сумерки, а потом уж сгущалась тьма.

Вот и сейчас Никита задал ночной режим, и освещение в аквариуме стало потихоньку угасать. Телескопы все еще копались в грунте, но Никита знал, что по мере угасания света рыбки оставят свои занятия и перейдут в режим ожидания – так он назвал их сон, когда они зависали в воде неподвижно, и только пузырьки фильтрации воды шевелили их роскошные плавники.

Раздается стук в дверь.

Так стучит только один человек – менеджер Лепехина. Никита вздохнул, ему сейчас никого не хотелось видеть. Но девушку и правда нужно как-то доставить домой.

– Заходите, Аня.

Анна уже одета. Куртка и сапожки, шея замотана полосатым самосвязанным шарфиком, через плечо матерчатая сумка на длинной ручке. Никита невольно сравнивает ее и утонченную Габриэллу. Девушки совершенно не похожи. Анна такая… ну, обычная девчонка, ни разу не фея, просто девчонка из соседнего дома, каких тысячи ходят по улицам. И еще шарф этот, похожий на деревенский домотканый половичок.

И заплаканные карие глаза, и веки, припухшие от слез.

Габриэлла никогда не плакала так, чтобы распухли глаза и нос. У нее слезы лились элегантно, не оставляя следов на фарфоровом личике. На видео это выглядело горестно и трогательно. Девушка устала плакать, но слезы все еще капают – вот как это выглядело. И в сочетании с внешностью Габриэллы вызывало у аудитории нужные эмоции. Инъекция слезами психики граждан у Вишенки получалась отлично.

А у Лепехиной просто распух нос и веки, и она еще всхлипывала, словно никак не могла успокоиться.

С другой стороны, с Игорем они были знакомы всю жизнь, а если кого-то знаешь всю жизнь, то не горевать по этому человеку сложно. Особенно если он умер внезапно, да еще такой странной смертью.

Впрочем, форма смерти не имеет значения, тут главное результат. А результат всегда один: уходит кто-то, кто еще вот минуту назад мыслил, что-то видел, о чем-то сожалел или чему-то радовался, а потом один миг – и человека уже не вернуть. И никто не узнает, что же его волновало, о чем он думал ичто именно видел, глядя на мир вокруг.

В этом смысле проще с художниками или писателями, их взгляд на мир остается вместе с их картинами или книгами, и они продолжают жить вне своих носителей, переживая их на десятилетия, а то и на столетия, и совершенно ясно,как именно видел мир их творец. Но большинство людей уходят бесследно, и их мир умирает вместе с ними, а сами они окончательно исчезают, когда умирают те, кто помнит их.

Конечно, Игорь будет жив в памяти Анны Лепехиной, но не дольше, чем будет жива сама Анна.

– Я уже готов, сейчас поедем. – Никита косится на аквариум, где уже сгустились сумерки. – Вы где живете, Аня?

– В Заводском районе, на улице Лизы Чайкиной.

Ему не удается сдержать изумленного возгласа – из какой же дальней дали Аня с Игорем каждый день добирались на работу!

– У Игоря машина, мы ездили вместе. – Лепехина поднимает на Никиту заплаканные глаза. – Там она и стоит, полиция ее потом отдаст…

– Что ж, едем.

Никита надевает куртку, подхватывает портфель и нашаривает в кармане связку с ключами. Взглянув на аквариум, где освещение погасло почти полностью, он решительно выходит из кабинета и запирает дверь. Вот этот момент – просто выйти из кабинета и окунуться в самую гущу торгового зала, человеческих взглядов, толкотни и мерного шума – с некоторых пор давался ему тяжело. Конечно, он не подавал виду, но много раз ловил себя на том, что оттягивает момент, когда нужно было выйти из кабинета.

Он злился на себя за это, осознавая, что некоторые вещи сильнее его.

И хотя сейчас магазин пуст, а в коридоре темно и гулко, он снова ощущает знакомый противный холодок в животе.

7

Виктор вернулся в управление темнее тучи. Опрос сотрудников ничего не дал, кроме головной боли.

Единственное, что удалось выяснить, – каждый являлся алиби для каждого. Они и вправду работали слаженной командой, и каждый мог сказать, где был и с кем. И вроде бы все были на месте, никто не видел чужака, и никто из сотрудников долго не отсутствовал.

Однако ни один из них не подходил на роль того, кто выносил со склада чемоданчики с инструментами. Компьютерщики еще возились с сервером, который так удобно для преступника упал безо всяких видимых и невидимых причин. Это наталкивало на подозрения – действовала группа.

– Не мог он в одиночку все это провернуть. – Виктор прошелся по кабинету и вздохнул: пива в служебном холодильнике, конечно, не было, а без пива ему думалось не так. – Кто-то должен был его страховать. С тем же кладовщиком – вот просто даже подвесить его… Хотя покупатели могли что-то видеть, но, поскольку в магазине понавесили все эти манекены, никто бы не обратил внимания. Ну, подумаешь, сотрудники возятся с ненастоящим висельником. Они в форме магазина, и на них не обратили внимания ни покупатели, ни сотрудники – в разгар торгового дня, особенно когда в магазине покупателей втрое больше обычного, кто там смотрит на сотрудников, копошащихся около погрузчика. Да мало ли, что им нужно перевезти, товар-то почти весь тяжелый и громоздкий. И их было двое, ведь кто-то должен был управлять погрузчиком, поднять труп и сообщника, который закрепил труп наверху, а потом опустить платформу погрузчика.

Виктор уселся за стол и снова задумался, глядя в окно. Конечно, убийство кладовщика было спланировано и готовилось заранее. И логично было бы думать, что кладовщик сам каким-то образом навлек на себя неприятности – либо узнал нечто, стоившее ему жизни, либо с кем-то конфликтовал… Хотя его подруга Аня Лепехина клялась, что Игорь никогда ни с кем не ссорился, но настолько миролюбивых людей Виктор в жизни никогда не видел. Весь вопрос в том, насколько серьезные были конфликты. Конечно же, на складе инциденты случались, но вряд ли это было то, ради чего стоило убивать, да еще таким замысловатым образом.

Хотя мотивация для разных людей имеет разный вес.

И все это можно было бы предполагать, если бы не то, каким образом распорядились телом. Кладовщик не мог сам вот так повеситься, балка слишком высоко, и около трупа не было ни лестницы, ни другого какого приспособления, чтобы подняться наверх и совершить суицид.

Потому что тело не просто не спрятали. Если бы труп оставили на месте убийства или переместили, чтобы спрятать, это укладывалось бы в схему убийства, где целью был сам убитый. Но труп выставили напоказ, повесили на место манекена, зная, что манекен после закрытия магазина снимут, то есть труп будет обнаружен не завтра или послезавтра, а уже совсем вот-вот, через несколько часов. А значит, целью преступления было не само убийство, а нечто совершенно иное, и убийство – это лишь промежуточный этап, способ достичь некой цели. Вот только какой?