Последние судьи. Сильнее льва и слаще меда. Книга первая

Станислав Травкин

Последние судьи. Сильнее льва и слаще мёда. Книга первая

Есть такая поговорка: «лучше синица в руках, чем журавль в небе». Я никогда не смогу с ней согласиться. Мне не нужны ни одна, ни десять, ни тысяча синиц, пока где-то в небе летает мой журавль. Когда я встречу свою птицу, я смогу посмотреть ей в глаза и искренне сказать: «Я искал тебя всю жизнь потому, что я люблю тебя». Вы возразите мне, мол, кто его знает, есть ли вообще на свете этот загадочный журавль? Может быть, она уже жарится на вертеле, сбитая стрелой лесника, а может быть, её и вовсе никогда не существовало на свете? Пусть так, но если моя птица всё же где-то летает, если есть хотя бы один шанс повстречать её, пускай, всего лишь один шанс из миллиарда, я рискну, потому, что знаю, она того стоит.

Марко

Глава 1

Пушистый белый снег толстым покрывалом ложился на вечерние улицы Ринермо. Зимы в этих краях снежные, но безветренные, и от этого холод совершенно не ощущается. Когда-то очень давно, лет восемь назад, я с университетскими товарищами отмечал здесь новый год, тогда эти старинные дома и каменные мостовые, покрытые снегом, создавали ощущение волшебного праздника. Именно такого праздника мне давно не хватало, и, может быть, поэтому я приехал сегодня в этот городок, в надежде почувствовать то, что чувствовал раньше. Однако в то самое мгновение, когда я спрыгнул с подножки поезда и зашагал к выходу со станции, я понял, что приехал совсем в другой город. Нет, Ринермо не изменился, изменился я.

За эти восемь лет я из никому не известного юнца превратился в командира одной из самых дерзких разбойничьих банд и нашел десяток отличных товарищей. Четверо из которых до конца своей жизни будут мерить шагами камеры центральной тюрьмы альянса, а шестеро один за другим отправились в тот мир, который принято называть лучшим. Была ещё парочка друзей, отвернувшихся от меня добровольно по собственному желанию. Впрочем, осуждать их я не стал тогда и не стану сейчас – каждому своё. Вот так в двух словах я рассказал вам о себе и о том, как я остался совершенно один на улицах города моей юности, с легкой сумкой на плече и тяжелым сердцем.

Я не пессимист и не меланхолик, но иногда мне бывает очень грустно. Эта какая-то совершенно особенная грусть, с одной стороны, ты понимаешь, что, в принципе, всё очень даже неплохо, и вера в душе не пускает уныние даже на порог, но… как бы высокопарно это ни звучало, душевные раны начинают болеть и кровоточить, не спрашивая на то разрешения. Суровая стальная маска воителя падает, открывая вполне человеческое лицо с детскими глазами, на которых блестят слезы. Именно в такие моменты человек очень остро ощущает свое одиночество. Одиночество среди толпы знакомых, товарищей и друзей, которые никогда тебя не поймут, а если и поймут, то уж точно не смогут взглянуть на мир твоими глазами.

Так или иначе, я брел по заснеженному городу, погруженный в свои мысли, и смотрел на падающие снежинки. Редкие прохожие кивали мне головами в знак приветствия и продолжали свой путь, кто-то торопливо почти бегом, кто-то не спеша, прогулочным шагом.

Из переулка вынырнула женская фигура в армейской куртке войск коалиции и бордовом платке, повязанном на пиратский манер. Надо сказать, что такой наряд выглядел вполне обычно для здешних мест. Ринермо представлял собой своеобразный оазис, куда стекалась самая разношерстная публика со всей охваченной войной Славии. Казалось бы, такого рода солянка из бойцов войск коалиции, наемников, бандитов, беглых заключенных и туристов должна была превратить город в подобие грязновато-неспокойного Лордтауна, но этого почему-то не случилось. Клев, Заград и Лянцы превратились в руины, Варнати и Конерту с утра контролировались войсками коалиции, а ночью – бандами повстанцев, и только в Ринермо на окнах стояли цветы, мощеные улочки подметали пожилые дворники в желтых комбинезонах, и сегодня люди жили так же, как и сто лет назад.

Не могу объяснить, почему, но что-то в походке этой девушки меня насторожило, и через мгновение я понял, что интуиция меня не подвела. Плечо девушки соприкоснулось с плечом пожилого господина в длинном старомодном пальто, а рука с изящными пальцами змеей скользнула в его широкий карман, прихватив увесистый кошелек. Незнакомка проделала всё настолько профессионально, что ни пожилой господин, ни его спутница, ни даже официант, стоящий у дверей ресторана, ничего не заметили.

Упорхнувший из чужого кармана, кошелек сразу же нашел свое место под курткой воровки, и в следующее мгновение её острый взгляд буквально столкнулся с моим. Чисто сработано, я улыбнулся и, показав ей большой палец, поднятый кверху, продолжил свой путь. За несколько секунд в глазах девушки отразилась целая гамма чувств: испуг, удивление и благодарность.

Вы, наверно, захотите узнать, почему я просто оставил эту незнакомку позади, не познакомившись с ней и даже не заговорив? Пару лет назад, пожалуй, я бы так и поступил, хотя бы из чистого любопытства, тем более что девушка была очень недурна собой. Пару лет назад, но не сейчас. Все мои короткие и бурные романы, которых, к слову, было не так уж и много, заканчивались одинаково печально. Всё дело в том, что я верю в любовь. Да-да, именно так, можете смеяться надо мной, сколько вашей душе угодно. Я верю в любовь и не признаю ни полутонов, ни компромиссов. Одна жизнь – одна любовь. До самой смерти и даже после нее. К сожалению, те девушки, которых я встречал за двадцать восемь лет моего пребывания в этом мире, не были готовы к серьезному самопожертвованию. А может быть, просто не умели любить, ведь когда ты кого-то любишь, то, не торгуясь, просто вываливаешь все, что у тебя есть за душой, и ни о чем не жалеешь…

Не надо думать, что я разочаровался в женщинах и не хочу больше никаких отношений, это не так. Сказать такое может либо подросток в период полового созревания, либо полный идиот. Любому человеку нужна пара, родственная душа, если угодно – спутница. Найти такую душу ох как непросто, а иной раз и больно. Ведь во время поиска ты не раз ошибешься и напорешься оголенным сердцем на острую бритву непонимания или того хуже – предательства. Есть такая восточная мудрость, в которой говорится, что если ты откроешь свою душу перед всеми людьми, в нее непременно наплюют и даже со сладострастием садиста нагадят, но закрыв её, ты можешь попросту пропустить того единственного человека, приготовленного Богом именно для тебя. Того, который войдет к тебе в сердце, как меч в сделанные на заказ ножны. Вот поэтому я и держу свою душу открытой всегда и перед всеми, а когда слезы боли и унижения застилают глаза, то просто жду. Рано или поздно их поток иссякнет, и можно снова продолжить свой путь.

День моего возвращения в Ринермо был как раз тем периодом жизни, когда надо было дать разрыдавшемуся сердцу вдоволь наплакаться и успокоиться. Именно поэтому я, устало прихрамывая, брел по белым улицам, и именно поэтому я прошел мимо.

Меньше чем за час я обошел весь Ринермо, точнее всю его центральную часть. Не без труда мне удалось отыскать тот ресторан, в котором восемь лет назад я с товарищами отмечал какой-то безымянный праздник. На неоновой вывеске «Мама Клоринда» горели только две буквы «М» и «К», а одно из окон было забито фанерой. «Стоит ли заходить сюда или поискать местечко поаккуратнее», – размышлял я, прислонившись к витому фонарному столбу. Дилемму в пользу Мамы Клоринды помог решить мой правый бок, который нещадно болел от долгой ходьбы. В прошлом году я со своей веселой командой попал под огонь войск коалиции в Лянцах. Самое обидное было то, что мы не были повстанцами, и вся эта политическая возня в Славии интересовала нас ровно настолько, насколько политика вообще может интересовать разбойников. Но, увы, никто не застрахован от того, что называется «оказаться не в том месте, не в то время». Потеряв одного бойца, мы прорвались сквозь кольцо войск коалиции и только минут через десять, уже в машине, я обнаружил, что из моего бока торчит зазубренный осколок. Рана никак не хотела заживать и даже сейчас часто напоминала о себе.

Стряхнув на пороге снег с обуви, я вошел внутрь. У окна сидела молодая парочка, а за барной стойкой какой-то усатый тип с огромной кружкой местного пива. Я поднялся на второй этаж и занял место в углу.

Только я успел перевести дух и заказать чашку кофе, как заскрипели ступеньки, ведущие на второй этаж ресторана, и в зал вошла та самая девушка, с которой мы встретились на улице при столь необычных обстоятельствах.

Зал был невелик, да и посетителей в нем, кроме меня, не было, поэтому гостья сразу же увидела меня и подошла к моему столику. «Поблагодарить, наверное, хочет, что не выдал её», – пронеслось в голове.

– Привет, – сказал я.

– Привет, – ответила мне незнакомка каким-то серебряным голосом. – Я присяду?

– Присаживайся, дорогая, в ногах правды нет. – Я отодвинул для нее ногой стул, и девушка села. Отчего-то мне показалось, что моя новая знакомая слегка смущается.

– Я Катарина, – представилась она.

– Марко. – Я протянул ей руку, и она сразу подхватила её и крепко пожала с неожиданной для девушки силой. Мое рукопожатие как будто приободрило Катарину. Неловкое напряжение отступило, и она заговорила слегка сбивчиво, но уже более раскованно.

– Хотела сказать «спасибо». Я вообще редко попадаюсь… второй раз вот так. Поначалу даже слегка испугалась, думала уже бежать но… не пришлось, слава Богу. Спасибо.

– Не за что, – улыбнулся я. – Не думаю, что с того господина убудет. А ты ему даже одолжение сделала, позволила поучаствовать в благотворительной акции в пользу нуждающихся.

Мы с моей новой знакомой, не сговариваясь, рассмеялись.

– Вот… – Катарина достала из кармана деньги, очевидно, половину содержимого кошелька, явно намереваясь отдать их мне.

– Это совсем не обязательно, – сказал я и тут же подумал, что прозвучало как-то жестковато. Приготовила ведь девчонка, заранее отсчитала моя долю, а я отказываюсь, принца из себя строю.

– Ладно, если очень хочешь поблагодарить – заплатишь за обед, идёт?

– Идет, – радостно согласилась Катарина и убрала деньги.

Знакомство состоялось. Напряжение окончательно улетучилось, и мы разговорились, так, как могут разговориться либо старые знакомые, либо люди, у которых очень много общего. Катарина, как и я, приехала в Ринермо из северо-западной Славии, почти без гроша в кармане. Она тоже была не в ладах с законом, и её тоже совершенно не интересовала политика. После того как началась гражданская война, детский дом в городе Лянцы остался без надзора, и его обитатели, в числе которых была семнадцатилетняя Катарина, оказались на улице в самом буквальном смысле этого слова. Часть вчерашних детишек пополнила ряды бродяг, часть была завербована повстанцами, имевшими острую нужду в молодых бойцах. Катарина попала в отряд полевого командира Драгана по прозвищу «Боян». Надев военную форму и взяв в руки оружие, ребята почувствовали себя настоящими профессионалами, которым под силу если и не все, то очень многое. Первый же бой вернул детдомовцев на грешную землю, грязные, избитые, до полусмерти напуганные и оглушенные, с глазами побитых собак, они жались к огню костра и до смерти не хотели возвращаться туда, где страх на пару со слепой смертью превращали живых людей в манекены с пустыми, широко открытыми глазами.

– И долго вы у Бояна были? – поинтересовался я.

– Что-то больше года вроде, – задумалась Катарина, прикидывая в уме время. – Потом Боян погиб, и отряд раскололся, ну а дальше – кого постреляли, а кто разбежался.

– Если мне память не изменяет, там всю высотку, где штаб квартира была, с землей сравняли.

– Именно так. А ты откуда знаешь? В газетах только о погоде и знаменитостях писали, – рассуждала девушка, – значит, где-то рядом был, по соседству?

– Ну да, по соседству. Имели дело с вашими, но, правда, редко. Политические они, ты не обижайся, такие же разбойники, но только никогда в этом не признаются, ещё и молодым всякой ерундой головы забьют, чтоб умирали с радостью.

– Это точно. Я бы с удовольствием к вашим ушла, только не приглашал ваш командир, как его звали, не знаю… – задумчиво сказала Катарина, глядя себе под ноги, и тут же сама улыбнулась своей серьезности.

– Ну почему же «звали», он жив, хотя и не очень здоров, сидит перед тобой, и зовут его – Марко, слышала?

Глаза девушки округлились: – А как же! Кто ж не слышал. Ты, как Робин Гуд, про вас разве что песни не поют. Вот почему меня к себе не звал? Я бы ни секундочки не думала.

– Ну, вот теперь приглашаю, присоединяйся, коли хочешь. Правда… у меня уже и команды-то нет, один я остался.

– Теперь не один! Я с тобой буду. – Глаза девушки буквально светились от детского восторга. – А правда, что вы театр ограбили, когда там сам президент альянса оперу смотрел? А кортеж посла из Атланты?

– Кортежи послов несколько раз брали, их только ленивый грабить не станет, в театре тоже были, но про президента… это вы лишку хватили. – Я не смог удержаться от смеха. – А ты по карманам здорово лазишь, я признаться, аж удовольствие получил.

– Скажешь тоже… здорово, – щеки Катарины порозовели, а я невольно залюбовался. Как же я люблю эту естественную и нелицемерную скромность, что так редко теперь встретишь в людях. Людях, которым не одно десятилетие подают бесстыдство под соусом добродетели.

За разговором мы не заметили, как пролетело время и на город опустилась ночь. Хозяин, он же официант и бармен ресторана, учтиво приглушил свет на первом этаже, давая нам понять, что пришло время закрытия.

Катарина расплатилась за нас обоих, как обещала, и мы вышли на ночную улицу. Было скользко, и я предложил своей спутнице руку, за которую она уцепилась, как утопающий цепляется за край катера. Ещё пару часов назад я был совершенно один, а теперь рядом со мной по скользкой улице шагает девушка, которая считает себя частью моей команды, состоящей из нас двоих. Вот уж действительно пути Господни неисповедимы…

Глава 2

Я проснулся около пяти часов утра от петушиного крика. Рядом на огромной кровати клубочком свернулась моя новая знакомая. Откинул свою часть одеяла, встал и подошел к окну. Маленький внутренний дворик дешевого мотеля, в котором мы вчера остановились, был завален всякой рухлядью и от этого напоминал большую кладовку.

– Доброе утро, – в голосе Катарины не было ни грамма утренней сонливости, как у солдата, для которого процесс сна не более чем время, необходимое для отдыха организма.

– Привет. – Я обернулся. Катарина сидела на кровати, свесив ноги. Её черные, как воронье крыло, волосы красиво падали на плечи, смуглые руки были украшены татуировками. На левом предплечье – группа крови, на правом – геральдический лев. С правого и левого плеча сурово глядели ангелы. Заметив, что я с любопытством смотрю на изображения, девушка спрыгнула с кровати и сделала пару шагов ко мне, чтобы я смог получше их рассмотреть.

– Красиво сделано! А ещё есть?

– Есть. На всю спину. Самсон упирается в колоны дворца филистимлян. Девушка повернулась спиной и приподняла майку цвета хаки.

– Ух ты. Никогда не видел таких масштабных наколок у девушек. Разве что у шлюх, но у них это выглядит вульгарно и отвратительно, а ты прекрасна, как Сикстинская капелла. – Мы, не сговариваясь, рассмеялись.

– У тебя тоже красивая… – Катарина протянула руку к моему плечу, но в последний момент заколебалась и вопросительно на меня посмотрела. – Можно?

– Можно, конечно, не кусается.

– Как настоящий… – Ладони девушки были теплыми с шершавыми бугорками, какие бывают от постоянной работы или физических упражнений. Внезапно мне захотелось обнять Катарину, смуглую, атлетично сложенную и такую… настоящую. Настоящую, как обнаженный клинок, суть которого на сто процентов совпадает с его формой. Эта девушка была во сто или даже в тысячу крат привлекательнее любой из тех, что я встречал когда-либо. Ей не нужно было ни наряжаться, ни причесываться, ни наносить макияж для того, чтобы стать красивее. Здесь и сейчас в её образе было все, что нужно, и ничего лишнего.

Я не знаю, уместно ли было вот так посреди разговора взять и обнять мою собеседницу, но знаете… когда вам хочется сделать или сказать что-то, по настоящему важное, то не стоит откладывать это на потом, просто потому, что никакого «потом» не существует. Вы можете лишь предполагать, что будет следующая минута, час, день, но вы никогда не знаете этого наверняка.

Чувство, побудившее меня сделать это, было несоизмеримо глубже простого телесного желания, объятия такого рода вызваны желанием прижать к себе как можно ближе кого-то очень-очень ценного и близкого. Близкого настолько, чтобы, не задумываясь, слиться, открыв перед ним свои мысли и распахнув своё сердце.

Руки Катарины, в свою очередь, сомкнулись вокруг моего торса, так плотно, что, казалось, нет на свете силы, способной их разомкнуть. Не знаю, сколько длилось это неожиданное объятие, несколько секунд, а может быть, и минут, но за всю свою веселую жизнь я не испытывал столько счастья, как за этот короткий миг.

Когда мы выпустили друг друга, моё сердце колотилось так, будто я уходил от погони, а глаза Катарины были влажными.

– А неплохо бы чего-нибудь перекусить, как считаешь?

– Очень даже неплохо, – девушка улыбнулась, как улыбается ребенок, которого пригласили в парк аттракционов.

На то, чтобы принять душ и одеться, у нас с Катариной ушло не больше тридцати минут, хотя никаких причин для спешки не было. Странная все-таки штука – привычка. Моя спутница натянула ту же самую темно-синюю рубашку и военную куртку, что и вчера, а я – своё любимое кожаное пальто с изображением орла на спине и индейской бахромой.

Я ткнул пальцем в эмблему вооруженных сил альянса на рукаве Катарины.

– Это что, традиция повстанцев такая – носить вражескую форму? Или маскировка?

– Маскировка – не маскировка, но в форме альянса, и правда, патрули останавливают гораздо реже, а вообще, это трофей, снятый с убитого офицера. Зима тогда была холодная…

– Молодчина. Расскажешь потом эту занимательную историю.

– Расскажу, – отозвалась Катарина, и мы направились к выходу. Позавтракав в той же самой «Маме Клоринде» и расплатившись, мы выложили из карманов все оставшиеся финансовые ресурсы, чтобы подсчитать остаток наших общих средств. Денег у нас оставалось около двухсот долларов, которые при желании можно было растянуть на семь-восемь дней, но бережливость никогда не была моей сильной стороной, поэтому мы решили заглянуть в карманы горожан с помощью таланта Катарины.

Трудно было придумать место, подходящее для карманной кражи лучше, чем очередь в театральные кассы. Катарина аккуратно протискивалась между незадачливыми театралами, а я прикрывал её сзади от случайных взглядов. Избавив нескольких господ от тяжкого груза наличности, мы решили закончить наш рабочий день и немного отдохнуть.

– Ну что, маленькая разбойница, куда пойдем? – я игриво толкнул Катарину в плечо.

– Не знаю даже… – Моя подельница снова засмущалась, как бывало всегда, когда я начинал хвалить её либо спрашивал о чем-то таком, что, по её мнению, решать должна была не она.

– Давай-давай, решай! Куда скажешь, туда и пойдем, – не унимался я, с любопытством наблюдая, как её щеки розовеют ещё сильнее. – Перестань ты уже стесняться, маленькая, решай! Можем в тот же самый театр пойти, где мы с тобой сегодня зарплату получили, или, скажем… в кино?

– В кино, в кино! – радостно подхватила Катарина и указала на виднеющееся здание кинотеатра. – Я в таком большом не была ни разу.

– Ну, вот мы сегодня это и исправим!

– Только… я не знаю, какой фильм выбирать… – девушка закусила губу.

– Ладно, ладно сам выберу, – поспешил я успокоить подельницу. – Какая ты, однако, стеснительная. И это исправлять будем.

– Ладно, – с облегчением вздохнула Катарина, и мы рассмеялась от осознания нелепости этого разговора.

На афише кинотеатра было всего три фильма: ужасы, комедия и что-то про войну. Поразмыслив, я сделал выбор в пользу ужасов, и, взяв по большому стакану газировки, мы пошли искать свои места.

Вопреки моим ожиданиям, ничего по-настоящему пугающего мы не увидели, более того, некоторые моменты показались нам откровенно нелепыми. Например, во время одной из сцен, когда главная героиня, напуганная каким-то маньяком, с дикими воплями носится по коридору старого особняка, Катарина наклонилась к моему уху и прошептала: – Как ты думаешь, почему она так орет? Почему бы ей не взять ружье, которое висит на стене в зале, и не пристрелить этого типа?

– Наверное, потому, что она просто слабая испуганная женщина, а будь там такая крутая детка, как ты, это был бы не ужас, а боевик, – пошутил я и прижал девушку к себе. Катарина улыбнулась и положила голову на моё плечо. Через несколько минут по её дыханию я понял, что она спит.

– Надо было идти на комедию, – усмехнулся я, когда мы вышли на улицу. – Ну, хорошо хоть выспалась.

– Здорово выспалась, это точно, – засмеялась Катарина. – Ну, фильм все равно какой-то…

И я не мог не согласиться со своей прекрасной подельницей. Фильм действительно был так себе, и будь мы с Катариной режиссерами, то наверняка сняли бы картину поинтереснее и уж точно пострашнее, по крайней мере, нам так казалось.

К вечеру у меня опять разболелся бок. Первое время я старался не подавать виду, но от внимательных глаз Катарины трудно было что-то скрыть. Будь на её месте другая девушка, я ограничился бы короткими исчерпывающими ответами и постарался бы сменить тему разговора, но эту девушку явно заботил вопрос моего самочувствия, может быть, даже больше, чем он заботил меня самого. А разве можно проигнорировать вопросы того, кто, затаив дыхание, ждет на них ответа? Разве можно попросту отмахнуться от небезразличного взгляда, направленного в самую душу?

Катарина просунула руку под одежду и прижала её к больному месту: – Здесь?

– Да именно здесь. – Прикосновение теплой ладони было приятно и как будто уменьшало боль. – Не убирай руку, – замучено улыбнулся я.

– Не буду, – прошептала Катарина и принялась осторожно водить ею по кругу. – К врачу бы тебе надо, там, правда, только по документам. У тебя как с документами?

– В том-то и дело, моя хорошая, что плохо. Паспорт-то у меня есть, но вот написано в нем – Марко Кадич. Такой документ в регистратуре оставить – это даже не прокол, а анекдот. Через десять минут половина жандармерии сбежится.

– Да… – задумчиво протянула девушка. – А я, к сожалению, не доктор и ничего в этом не понимаю. Хотя… можно помолиться вместе.

Я отмахнулся: – Стоит ли беспокоить Бога по таким пустякам? Просить корку вчерашнего хлеба у того, кто предлагает тебе весь мир, – это даже не глупость, это неуважение.

– И то правда… ну… а если я попрошу Бога о твоём исцелении, ты не будешь против? Это уже не будет неуважением. Ведь когда человек тебе дорог, то ты не только от смерти, но и даже от занозы его избавить стараешься. Так ведь?

– Так, моя хорошая, так. Я не против. Спасибо тебе.

– Пока не за что, – улыбнулась Катарина.

Боль отступила, и мне даже показалось, что бок больше не побеспокоит меня сегодня, но я ошибся. Стоило мне пройти полсотни метров, как рана снова дала о себе знать. Ощущение было такое, словно мне засадили в бок кусок зазубренного раскаленного железа.

– Поехали домой, – сказала Катарина. Спорить у меня не было ни сил, ни желания.

– Лови такси.

Приехав домой, я устроился на диване перед телевизором и решил, что не буду никуда выходить, по крайней мере, пару дней.

– Так значит, ты религиозна? – скорее констатировал факт, нежели спросил я. – Здорово… И надо полагать, православная…

– Ну да… православная. Потому и ангелов на плечах наколола. Наш местный священник не слишком это дело одобрял, но если уж набила, говорит, следи теперь, чтоб не оскверняли святыни блудливым прикосновением. Вот за четыре года никто и не трогал.

– За целых четыре года ты, значит, не была ни с кем? – я был в полном восторге от этой девушки. В наше время несколько месяцев воздержания считается большим сроком, а тут, четыре года!

– Ну да, не была, – равнодушно пожала плечами Катарина. – Честно говоря, мне и не хочется совсем… не хотелось, по крайней мере.

Я заулыбался: – А моё прикосновение осквернит рисунки, как думаешь?

– Нет, – выпалила юная подельница и тут же снова уже более смущенно добавила: – Нет, не осквернит. Тебе можно.

– Спасибо, – я притянул Катарину к себе и положил голову на её плечо. Девушка обняла меня в ответ.

– Тебе можно, – повторила Катарина. Только я не была же ни с кем, не знаю почти ничего и оттого могу показаться грубой или суровой… но это не так. Вот… – Девушка явно не находила слов от смущения.