Никогда

Артем: Можно я закурю?

Оля: Кури.

Оля уходит.

Конец I акта

АКТ II

Та же комната.

Оля: Я не долго?

Артем: (Курит и говорит скорее себе, чем Оле). Нет. Когда-то в молодости одна пожилая дама мне сказала: “Как хорошо, что молодость не знает и, ни к черту, что старость не может”. Тогда я не понял (пауза). А сейчас, вроде и не старость, а все равно с ярмарки жизни.

Оля: Артем, ну, ты прямо, как женщина – полон растерянности и расстройства при цифре пятьдесят. Да, брось, посмотри, как ты привлекателен, подтянут,       элегантен. Любая женщина: и твоя ровесница, и совсем юная, будут польщены твоим вниманием. Поверь – это не комплимент, это правда.

Артем: Ну, девушка, вы мне, просто, льстите.

Оля: Не льщу. Это объективно. Ты был красивый молодой мужчина, а теперь стал очень привлекательным зрелым мужчиной.

Артем: От тебя слышать такие комплементы…

Оля: Да, не комплементы (пауза). Артем, я, ведь, только о внешности.

Артем: (Расхаживая по комнате). Помнится мне, что красота женщины умноженная на ум, есть величина постоянная: или одно, или другое. Я помню, что, кроме внешности, меня удивил сам факт, твоей потребности писать стихи.

Оля: Я продолжаю это делать (пауза). Для себя. Они очень нужны мне. Они меня спасают. Не думаю, чтобы другим моя душа была нужна. Стихи нельзя писать разумом. Вдохновение – это только сердечные взрывы.

Артем: А помнишь?

Как тяжко пишутся стихи,

Как трудно на листы ложатся,

Оля: (продолжает).

Как будто, старые грехи

Хотят со мной опять обняться,

Артем:

Они и тянут, и манят,

И просятся в уединенье,

Оля:

Они листвой в душе шумят,

Рождая новые сомненья.

Они про жизнь и про любовь,

Они про годы и разлуки,

Они про то, что вновь и вновь

Взорвет рифмованные звуки.

Артем:

Как тяжко пишутся стихи,

И, вызывая удивленье,

Оля:

Они, как старые грехи,

Становятся, вдруг, отчужденьем

Долгая пауза.

Оля: Когда я писала это, другие грехи мучили меня. Совсем не те, которые сегодня приблизились к моей жизни.

Артем: Господи! Ну, какие грехи могли мучить тебя тогда?

Оля: Ты.

Артем: Я?

Оля: Да.

Артем: Я чувствовал, что ты воспринимаешь наши отношения как грех. Что ты постоянно коришь себя (подходит к Оле почти с нежностью). Знаешь, молодость есть молодость. Понимаешь, но не задумываешься, не отягощаешь душу.

Оля: Разве тридцать три это молодость? Классический возраст мужской ответственности (пауза). А с годами ты научился отягощать душу?

Артем: Я понимаю, сейчас понимаю, как ответственно быть первой любовью и первым мужчиной.

Оля: Не любят люди ответственности, и стараются, всеми силами, этого не понимать (пауза). Какая ответственность перед двадцатипятилетним “синим чулком” (пауза) ? Да, не о том мы, не о том. Зачем эти разговоры, полу-оправдания, полу упреки. Ведь, не так все было, не так. Была молодость, сердце ждало любви, желало ее, примеряло к себе. И вот – тепло и вечер, и ,вроде бы, все обыкновенно, и так романтично. Просто, в кафе два, свободных от всего, человека за одним столиком едят мороженое. И все, как у всех, и все так, как не может быть ни у кого. И долгое-долгое счастье – целых две недели. И самые искренние обещания, и вера, что все впереди будет только так, как мы хотим, как мы решили. Нет даже тени сомнения, что это все (пауза) и навсегда. И каждый пойдет своей дорогой. Настолько своей, что никогда эти дороги не пересекутся (долгая пауза).

Артем: Ты одна?

Оля: Я не замужем (с горечью и кокетством). Представляешь, такая интересная женщина и никому, ну, просто, никому, не нужна.

Артем: Этого не может быть. У тебя, видимо, остались очень высокие требования. А может, стали еще выше (пауза). Я скажу тебе одну грустную, банальную и жестокую истину: для того, чтобы быть с мужчиной, мало быть умной, красивой и порядочной. Нужно обязательно быть, ну хоть чуть-чуть, стервой (пауза). Увы, мадам, этим недостатком вас природа обделила.

Оля: Ты помнишь, что меня называли “мадам”?

Артем: Интересно другое: я общался с огромным количеством интеллигентных женщин, но ни к одной у меня не было потребности обратиться “мадам”. Есть в тебе что-то. Не сударыня, не пани – только “мадам”. Мне кажется, что ты сама этого не понимаешь.

Оля: Не понимаю (пауза). Я многих вещей не понимаю. И самое интересное, что, в первую очередь, в отношении себя самой (пауза). Ведь, я была способной ученицей: обязательной, тщательной, аккуратной. Наверно, поэтому, я потом поняла, что все идет от моего пионерско-комсомольско-марксистско-ленинского воспитания, в котором были ужасающие противоречия (пауза). Меня учили, меня призывали быть свободной. Мне очень долго внушали, что только в такой свободной стране можно дышать полной грудью. В отношении груди, возможно, и была правда, а вот насчет свободного разума или свободного выбора – молчание (пауза). А тут еще из школьной программы не вычеркнули несчастного Достоевского, с его никуда не умещавшимися теориями о многовековом рабстве, которое долго-долго, капля за каплей, дави-дави, не передавишь ни в себе, ни в детях, ни во внуках, ни в правнуках (пауза). И хоть, видим мы свободную молодость, но только не понимают наши необразованные отпрыски, что не свобода это, а рабская вседозволенность. Гуляют дети рабов, думая, что свободны (пауза, Оля почти обвиняет, бросая слова в лицо Артема). И нет у нас различия: ни у слесаря, ни у министра, а, скорее всего, министр еще больший раб: уж очень много рычагов держат его. И нет никакой надежды на возрождение, воскрешение, душевное исцеление. Нужны мы, рабы. Ах, как приятно угодливое холуйство. Ах, как приятно, пусть лживое, но восхищение. И живет высокий раб в полной уверенности, что свободен, и руководит рабами. Ах, как приятно быть сильным и главным в глазах рабов. А попробуй-ка, в глазах свободных людей, попробуй. Но хорошо – у нас нечего пробовать. Нет их. Не родили и не вырастили. Вот и радуется слесарь своей иллюзорной свободе, а министр – своей.

Артем: Ну, Ольга, ты даешь.

Оля: Нет-нет, Артем, это еще не все. Все эти годы я говорила себе: куда мне до него. Где он, и где я. У нас одинаковое, высокое образование, но у нас разные стартовые возможности, у нас разные перспективы и разное будущее. Но есть одно, что объединяет тебя и меня всю жизнь – мы люди одного времени и одной страны (пауза). Мое сопротивление рабству выразилось в том, что я выбрала работу и выбрала жизнь, где человеческие зависимости сведены к минимуму. У меня нет друзей, от которых я завишу, ко мне не приходят в дом нужные люди. Именно поэтому я так живу. Я живу по принципу: ”вопреки”. Нельзя у нас быть внутренне свободным и жить по принципу: “благодаря”. Ты все имеешь, это красивый фасад. Ты расскажи мне, про цену. Я часто задумывалась: а когда человек счастлив? Когда его понимают? Ты хочешь, чтобы тебя понимали?

Артем: Нет, не хочу. Бывают обстоятельства, когда я сам себя не хочу понимать.

Оля: А как же со счастьем?

Артем: А где оно? Где (оборачивается) ? Покажи мне его – безоблачное, безоглядное, не меркантильное. Покажи. Может, ты знаешь?

Оля: Не знаю, но помню. А еще, я знаю, что утверждаешься ты в жизни дозволенными радостями. Потому и радости есть, и победы есть, а счастья нет, и не будет. Чем больше человек зависим, тем меньше у него надежды на счастье. Поэтому не ищи его, Артем, самоутверждайся, бери от жизни все, что можешь, но только не проси у нее счастье.

Артем: А почему ты решила, что я прошу у бога счастье? А может, я прошу у него прощения или успокоения? Я сам не знаю, что просить.

Оля: (Оля начинает говорить значительно спокойней). Мне кажется, что ты меня неправильно понял – я не судья тебе, я, просто, думаю вслух (небольшая пауза). Ведь счастье – это, меньше всего, удовольствие, это ожидание, воспоминания, мечты и мука.

Артем: Ты права. Существо наше не изменишь. Оля, Оля, ты все такая же резкая правдолюбка.

Оля: Артем, извини, Я, видимо, слишком разошлась.

Артем: Нет-нет, Ольга. Права ты, во многом права (пауза). Права в том, что жизнь наша, связи наши, окружение наше определяет степень раскрепощенности. Здесь, я завидую тебе.

Оля: Не нужно мне завидовать. Нечему.

Артем: Как хорошо, что мы встретились. И через столько лет я, наконец, смогу объяснить мое молчание (пауза). Молчание семнадцатилетней давности (пауза). Поверь, у меня были самые искренние чувства, самое лучшее отношение к тебе. Я не был равнодушным циником. Я был влюбленным мужчиной.

Оля: Так что же случилось?

Артем: В то время, когда я наслаждался жизнью, мой старший брат – очень молодой генерал – был убит в Афганистане (пауза). Я рассказывал тебе, что у нас с братом к маме было особое отношение. Я никогда в жизни не видел такой теплой и умной женщины (пауза). Но тогда, в страшном отчаянии, она мне сказала: “Используй все свои достоинства – войди в высокопоставленный дом, войди в такой дом, где бы даже мысли не было о том, что твой сын будет воевать. Уже сейчас сделай все, чтобы оградить своего будущего сына” (пауза). Прошло столько лет, а у меня до сих пор перед глазами мамино отчаяние.

Оля: Артем, я не знала, извини, я не хотела сделать тебе больно.

Артем: Я послушал маму. Моему сыну пятнадцать лет. Мне хочется верить, что я могу быть за него спокоен.

Оля: А я живу с дочкой. Ей шестнадцать лет.

Артем: Сколько (молчание) ? Она хорошая девочка? Умная? Послушная? Красивая?

Оля: Да. И умная, и красивая, и послушная.

Артем: А почему так грустно (пауза) ? У нее твой характер?

Оля: Мне, кажется, нет. Не знаю.

Артем: Она тебя огорчает?

Оля: Она меня убивает.

Артем: Когда мать говорит подобные вещи, девочка полностью повторяет ее или наоборот (пауза).

Оля: Все эти годы, мне стыдно в этом признаться, я ждала твоего приезда, понимала, с каждым годом все яснее, абсурдность этого. Но так ждала. Мне столько хотелось тебе рассказать (пауза). А теперь не знаю с чего начать.

Артем: (Очень удивленно). С начала.

Оля: Тогда, когда мы расстались, мне казалось, что нечем дышать. А когда задыхаешься, уже ничего не надо: ничего не видишь, ничего не слышишь, а, главное, ничего не понимаешь: ни что вокруг тебя, ни что в тебе. А потом, в один момент, я вдруг услышала очень тихий стук в себе, может, это был не стук, а легкое прикосновение. Дело не в этом. Главное, когда это повторилось еще раз, все, в одно мгновение, изменилось. Я впервые, за столько месяцев, глубоко вздохнула. Я, интуитивно, выдохнула эту долгую-долгую боль. Меня ждала другая жизнь. Во мне было мое будущее (пауза). Моей дочери в апреле исполнилось шестнадцать лет.

Артем: (Сначала удивлен, затем, задумавшись, считает, потом, потрясенный, смотрит на нее и любопытство со страхом застыло на лице, пауза становится долгой).

Оля: (Все это время стоит спиной к нему, поворачиваясь). Мне помнится, с арифметикой у тебя всегда был порядок.

Артем: (Тихо) Почему ты молчала?

Оля: Давай поменяемся местами. Напрягись, попробуй. О чем я должна была говорить? Звонить? Просить помочь? Как? Приехать? Жениться? Откупиться алиментами? Скажи, что я должна была делать? Меня забыли, мое сердце было только моим. Не было даже единственного звонка, который дал бы надежду (пауза). Но ни звонка, ни надежды (почти с кокетством). И оказалась я девушкой одинокой и гордой, а потом еще и сильной (пауза). Я и раньше любила одиночество, а, уж, потом оно, просто, стало моей кожей (пауза).

Артем: На кого она похожа?

Оля: На тебя.

Артем: Кстати – где она? Уже темно? Ты за нее не боишься? Такой возраст.

Оля: Скоро придет. Она у подружки (пауза). Я уже перебоялась.

Артем: Ты о чем?

Оля: (Меняя тему). Как-то так сложилась жизнь, что я редко бывала на море. А ты?

Артем: Ты бывала еще когда-нибудь там?

Оля: Нет.

Артем: А я пару лет тому назад был. Там все так изменилось.

Оля: Ты был там сам?

Артем: (Удивленно). Да.

Оля: Ну и как?

Артем: Что как?

Оля: Как отдыхалось одинокому мужчине? На морском побережье столько соблазнов.

Артем: Много. Чего греха таить, много.

Оля: Не вспоминал?

Артем: Вспоминал.

Оля: Но после этого прошло еще пару лет (пауза).

Артем: Ты мне позволишь поговорить с ребенком?

Оля: Конечно. Но только она не ребенок.

Артем: Я понимаю – шестнадцать лет.

Оля: И не только это.

Артем: А что? Что? Что случилось?

Оля: (Очень долгая пауза). Потом. Объясню все потом. Я стараюсь ее понять. Ведь, самое ужасное время в жизни – это отрочество. Когда тебе четырнадцать-семнадцать лет. Уже о многом задумываешься, анализируешь, появляется первый опыт человеческих взаимоотношений. Очень чувствуешь ложь, фальшь, но уже заложенное воспитание говорит: “Молчи – это взрослый, он старше, ты не имеешь права”. Я вспоминаю, как мне было стыдно за тех, кто мне лгал в глаза, пользуясь моим молчанием. Но самое ужасное, что прошли годы, и я делала то же. Я не хотела понимать ребенка, мне так было легче и удобней. Я не оправдываюсь, потому что не могла и не знала, как вернуться мыслями и чувствами в свою прошлую жизнь, чтобы понять эту.

Артем: У тебя сложные отношения с дочкой?

Оля: Внешне у нас очень хорошие, теплые, доверительные отношения.

Артем: А почему внешне?

Оля: Я старалась понять ее. Мне казалось, что главное в жизни быть нужной ребенку. Моя поддержка, помощь, совет – вот основа всего. Потом, правда, поняла, что еще есть я. Нельзя растворять свою жизнь в жизни дитяти, иначе, становясь ее опорой, становлюсь ее собственностью. Вот эта грань, на мой взгляд, самая сложная. Ведь, очень маленькая часть родителей обладает педагогическим даром.

Артем: Неужели, у тебя с этим сложности?

Оля: Я не знаю, как тебе объяснить. У каждого человека свой порог взросления.

Артем: (С иронией). И чем же мешает этот порог общению с родными и близкими?

Оля: (Тоном Артема). А порог этот связан с тем, что появляется свой внутренний мир, который каждый из нас очень охраняет.

Артем: От кого?

Оля: От всех.

Артем: А что, есть что охранять?

Оля: Есть.

Артем: (Серьезно). Первая влюбленность?

Оля: Да.

Артем: Но она уже взрослая – уже пора.

Оля: Дело не в этом.

Артем:

Что, плохой мальчик?

Оля: Не знаю. Не видела.

Артем: (Нетерпеливо). Ну, так увидь. Что мешает?

Оля: У меня складывается впечатление, что ты не запоминаешь услышанное прежде.

Артем: (Раздраженно). Что же я не запомнил?

Оля: Я сказала, что она меня убивает, что я всего перебоялась.

Артем: Не понял? Это дурная компания? Дурные привычки? Дурные наклонности? Ты можешь объяснить по-человечески (тон все более резкий) .

Оля: Не надо, Артем, так резко, не надо. Ты не задумывался над тем, что многие проблемы наших детей в нас самих?

Артем: Мы не видим в детях наших недостатков.

Оля: Не хотим видеть. Я корю себя за то, что девочка выросла без отца, без постоянного присутствия взрослого мужчины в доме.

Артем: Но сегодня – это поголовное явление.

Оля: А разве мы знаем, что в этих семьях? Ты вправе мне сказать, что все семьи проблемны. Только в каждой семье свой “жирный вопрос”.

Артем: Конечно.

Оля: Я не знаю, как это объяснить, но я оказалась не самодостаточной, как женщина: я не долюбила и, понятно, что уже не долюблю. Я даже не знаю, была ли, хоть когда-нибудь, по-настоящему любима. Ах, как надо знать, что ты любима, что ты нужна, что ты – единственная (пауза). Отсутствие всего этого – такой комплекс, из которого один выход: тупик.

Артем: Ты очень сгущаешь краски. Уж, ты-то такая самодостаточная женщина.

Оля: Я не о том. Вся нерастраченная нежность досталась ребенку. Все в жизни должно быть в меру. А, уж, родительская любовь особенно.

Артем

:

Ты ее очень избаловала?

Оля: Да, в общем, особенно нечем. Я сама сузила круг собственных чувств.

Артем: Оля, давай вернемся к ребенку.

Оля: А я не отходила (замолкает, долго ходит из угла в угол, не знает, как начат, а потом, как головой в омут.) Понимаешь, два года назад наша девочка поехала отдыхать на море. Нас, как будто бы, тянет в одно и то же место. Я отпустила ее с семьей подружки. Девочка она видная, крупная, высокая. В свои четырнадцать она выглядела на семнадцать-восемнадцать лет. Она всегда была серьезна, она начитана. У нее есть чувство достоинства.

Артем: (Перебивая). Так что же не так?

Оля: Все так. Она познакомилась с мужчиной намного старше себя. Умным, красивым, воспитанным, внимательным. Она полюбила его. Я вижу – это не увлечение, не влюбленность – это любовь. Ранняя, первая, беззаветная.

Артем: А куда смотрели твои знакомые?

Оля: (С усмешкой). Они смотрели, чтобы она хорошо кушала и далеко не заплывала (долгое молчание). Моя девочка в четырнадцать лет стала женщиной с мужчиной, которому, как мне кажется, лет сорок пять.

Артем: Это она тебе сказала?

Оля: Да.

Артем: (С нарастающей требовательностью). Ну и что ты?

Оля: Я не знаю, как его зовут. Я не знаю сферы его деятельности. Я не знаю, из какого он города. Она молчит. Она хранит свою тайну, свою любовь (пауза). Я думаю, что она его ждет.

Артем: (В нем начинает просыпаться беспокойство). Так что, это невозможно узнать?

Оля: Пойми. Он не изнасиловал ее, он не развратил ее. Он – соблазнил (пауза). А за это не судят (пауза). У нас в обществе в подобных ситуациях скорее осуждают женщину (пауза). Даже, если она совсем девочка. А он – самоутверждающийся мужик.

Артем: (Начинает нервничать). И какой из этого выход?

Оля: Артем, и какой из этого выход? (Оля начинает медленно ходить по комнате, наступает долгое молчание. Артем сидит за столом опустив голову) Знаешь, Артем, у меня такое чувство, что я тебя больше уже никогда не увижу.

Входит очень красивая, статная девушка. Это их дочь. Взгляд проскальзывает мимо Артема. Она обращается к матери.

Дочь: Ма, обожди, я сейчас все объясню.

ЗАНАВЕС