И грех, и смех

– Отличный, – повторил Пато. «Я еще поиздеваюсь над кое-кем, – подумал Пато, имея в виду

Николая. – Я намочу кусок хлеба и неожиданно

запихну ему в рот вслед за водкой. Я покажу ему

сладкую жизнь».

Джамал с отарой овец через два часа был далеко от кошары, на склоне соседней горы. Жажда в

нем, по мере того как солнце поднималось ввысь,

становилась невыносимой. Его губы иссохли, тело

изнемогало от жажды. Он на секунду представил

полчища жаждущих войск, пересекающие неизвестные безводные чужие просторы, и как воины,

умирая от жажды, выпадают из рядов. «Мне легче, – успокаивал себя Джамал. – Я могу в крайнем

случае выйти на дорогу и попросить у водителей

проезжающих машин. Или под мост. Нет, под мост

не пойду: я туда рыгнул, черт возьми.

Джамал не мог больше терпеть и направил

овец в сторону моста. Он остановил две машины,

но воды у них не оказалось. Он сверху заглянул

под мост. Вода блестела, притягивая его как магнит. Но нет!

Солнце беспощадно жгло землю, траву. Овцы

толпились на лужайке возле дороги, учащенно

дыша и засунув головы друг под друга. Дорога, соединяющая две сопки, была пуста. У Джамала начиналась паника: ноги в сапогах горели, лицо жгло,

тело вспотело.

119

Через минуту на свое счастье Джамал увидел

спускающуюся с горы бричку Пато. «Мое спасение, – подумал он, облизнув иссохшие губы. – Ну,

быстрее же, – мысленно подхлестывал он Пато,

который полз как черепаха». Он задышал ровнее

оттого, что скоро он приложит к губам пластмассовую баклажку с холодной минеральной водой. «Я

люблю «Новотерскую» воду, но пойдет и другая», –

думал Джамал.

Когда Пато, скрипя колесами и дребезжа железяками, добрался до моста, Джамал вышел на

дорогу.

– Дай воды! – сказал он. – Я умираю.

Пато со смешком ответил:

– Нету.

У Джамала сердце забилось, как молот о наковальню, и он замер, настигнутый ударом судьбы.

– Но, если хочешь, у меня есть томатный сок, –

предложил Пато, лукаво улыбаясь.

Джамал оторопел.

– Давай хоть что-нибудь, – повелел он, сделав

шаг надежды навстречу бричке.

Пато протянул ему банку с красной жидкостью.

Джамал сорвал крышку с трехлитрового баллона, поднес его к губам и опрокинул жидкость в

горло. Пато замер, предвкушая трагическую сцену.

Все случилось в считанные секунды.

Джамал отбросил банку, которая разбилась на

дороге вдребезги, захрипел и упал.

– Воды! – хрипел Джамал. – Воды!

Пато, не ожидавший такого поворота, пришел

в ужас. Он спрыгнул с брички, прихватив с собой

ведро, и пустился под мост. При этом его кепка

упала, штаны сползли. Он, черпнув из лужи ведро

воды, быстро поднялся наверх, держа одной рукой

штаны. После нескольких огромных глотков Джамалу стало легче: он кашлял и отхаркивал.

Когда он пришел в себя, спросил:

120

– Ты где воду взял? – Он еле сидел, глаза слезились.

– Как где? – спросил Пато. – В луже под мостом.

Джамал тяжело задышал.

– Идиот, – выпалил он. – Я туда рыгнул.

Пато засмеялся.

– Нечего было туда рыгать, – произнес Пато. –

Ты знаешь, есть русская поговорка: «Не плюй в колодец, ибо он может пригодиться».

121

С ЧУЖОЙ ЛОШАДИ

СЛЕЗАЮТ ПОСЕРЕДИНЕ

РЕЧКИ

В конце июня выдался прекрасный день. Селение Исган Ярак с восходом солнца быстро оживало. Первым делом люди спешили в сараи, чтобы

надоить молока и отпустить коров на выпас в центре села, откуда они начинали дневное шествие по

сочным лугам. Коров в селе уже давно пасли по

очереди.

Сабир, учитель сельской школы, с круглым лицом, ровными бровями, прямым носом и с вечной

усмешкой на губах, гнал свою корову на выпас с

палкой в руке и сумкой, небрежно перекинутой через плечо. У него сегодня самый мрачный день в

жизни: пришла его очередь. Еще за несколько дней

до этого Сабир начинал нервничать, представляя

день, когда он будет бегать за чужими коровами с

загаженными костлявыми крупами с самого утра

до самого вечера. Это он ненавидел с детства, когда ему приходилось помогать деду. За это он не

любил молоко и все виды его переработки, в том

числе и айран.

Корова, подгоняемая хозяином, шла не торопясь, шатая массивным крупом из стороны в сторону и всем весом наступая на широкие набухшие

копыта.

Сосед, Джамал, с квадратным лицом, холодными глазами и шутливым характером, увидев

Сабира, остановился, чтобы подождать его и идти

вместе. Заметив на лице Сабира мину, готовую

взорваться по любому поводу, решил поддразнить:

– Хорошо смотришься, однако – как настоящий

пастух.

– Да пошел ты! Лучше бы нашел кого-нибудь,

чтобы пас за деньги, – парировал Сабир.

122

– Кстати, – произнес сосед, сдвинув брови. – Я

вчера был на похоронах в Межгюле и слышал, что

там есть один человек. Профессиональный пастух,

между прочим. Магарыч с тебя, если получится.

Сабир раздраженно спросил, нахмурившись:

– Ты не мог это сказать еще вчера?

– Ну ничего. Через месяц наступит твоя очередь

еще.

– Ладно, – фыркнул Сабир, – сейчас дойдем до

годекана и с народом обсудим, как быть. А то и

вправду, сколько можно это терпеть – я действительно начинаю чувствовать себя пастухом, раз думаю об этом тридцать дней в месяце, а не учителем

математики. Мне надо беречь нервы для школы.

– Будут противники, – вставил сосед. – Первый –

твой коллега Селим, у которого три коровы и три

взрослых сына, которые с удовольствием ходят пасти. Что он будет деньги выкидывать? Такие еще

найдутся.

Действительно, Селим и еще несколько человек

воспротивились.

– Да я знаю этого типа, – сморщив лоб, нервно

начал Селим, со строгими чертами лица. – Он несерьезный и ненормальный, и как можно доверить

ему целое стадо – возьмет и загонит в Черный лес,

и что потом?

К счастью для Сабира, такие дела в селе решали

большинством голосов, и народ согласился отправить к пастуху трех представителей во главе с Джамалом, чтобы согласовать все детали предстоящего

договора.

Сабир, убедившись, что к следующему разу он

сможет снять с себя тяжелую обузу, с поднятым

настроением увел стадо, временами покрикивая:

«Гей, гей, чтобы вас волки сожрали». Он вернул

губам былую усмешку.

123

Красный «жигули» остановился в узком проулке соседнего селения, и из него вышли трое. Они

завернули за угол и остановились напротив железной калитки зеленого цвета в глухой стене забора.

Джамал постучал.

Дверь открылась, и на них уставилась пожилая

сухая женщина с морщинистым лицом. Она в коричневом помятом платье, на голове у нее черный

платок с бахромой, на ногах – резиновые галоши.

Она недоверчиво осмотрела незнакомцев с ног до

головы.

– Вам кого?

– Извините, бабушка, – вежливо, как велит горский этикет, начал Джамал. – Мы все из Ярака, и– Извините, бабушка, – вежливо, как велит горский этикет, начал Джамал. – Мы все из Ярака, и

мы хотели увидеть Аюба. Он здесь живет?

– Да, он мой сын, – подтвердила она, – проходите домой, – она изменилась в лице, и ее карие глаза

забегали. – Сейчас позову.

Во дворе, который был аккуратно подметен,

бродили жирные куры и горделиво разгуливали

петухи; в углу на привязи мирно стояла черная породистая собака с безразличным выражением на

морде.

Спустя минуту к калитке приблизился Аюб –

тридцати пяти лет на вид, высокий. Большие круглые глаза и широкие сросшиеся на переносице

брови производили жалкое впечатление.

– Гьапур-дава, фици вува, – он со всеми за руку

поздоровался. – Может, пойдемте домой?

– Спасибо, – вежливо отказался Джамал. – Аюб,

нам нужен пастух, и хотели тебя спросить, сможешь ли нам помочь.

Он, словно в оцепенении, некоторое время не

сводил глаз с Джамала.

Это смутило Джамала, и он отвел взгляд.

– Да, – ответил Аюб после паузы, – если не кинете. А то есть такие села, куда лучше не соваться.

– Например? – Джамалу стало интересно.

124

– Ну, например, Тураг, Кандик, Кучтил…

– А что, они не платили?

– Платили, но не вовремя, – с достоинством

произнес Аюб. – Месяц прошел – и деньги на бочку. Вот так я работаю.

– Хорошо, мы согласны, – произнес Джамал,

и, глядя на пастуха, подумал: «Ну и характер же у

него», и намотал на ус выражение «деньги на бочку».

В Яраке Аюбу выделили дом и собрали деньги в качестве аванса. Он каждый день выходил из

дому на работу в одно и то же время с точностью

педанта – в половине седьмого, а стадо пригонял,

ориентируясь по закату солнца. Все было замечательно: яракцы были довольны и сожалели, что не

знали его раньше.

Больше всех радовался Сабир: из его жизни

ушла самая серьезная проблема его быта.

Он собрал в кучу все свое пастушеское обмундирование: сапоги резиновые с мехом, плащ-накидку от дождя, сумку, которой было много лет,

начавшую разрываться по швам, – и собрался облить бензином и поджечь. Он таким образом хотел

получить удовольствие в отместку за те дни, которые он посвятил животным.

Джамал, увидев неладное, подошел к соседу.

– Ты что собираешься делать?

Сабир оторвал взгляд от кучки вещей и ответил:

– Хочу попрощаться с утварью за ненадобностью. Она мне больше не понадобится.

Джамал засмеялся.

– Ты знаешь, – начал он, – по-моему, ты рано

это делаешь.

– Почему? – Сабир поднял одну бровь. – У тебя

есть что сказать?

Джамал с подозрительной улыбкой на лице искоса смотрел на соседа. Тот уже доставал спички

из кармана.

125

– Что-то этот Аюб мне не понравился с первого

взгляда, – заключил Джамал. – От него можно ожидать что угодно.

– Да ладно тебе, – не хотел Сабир с ним соглашаться. – Нормальный парень. Он уже почти двадцать дней исправно делает свое дело. – Он зажег

спичку.

– Может, пока не надо, – произнес Джамал. – Не

делай этого.

Сабир ничего не хотел слышать, хотя сомнения

Джамала вывели его из душевного равновесия. Он

бросил спичку на кучу, и все с хлопком вспыхнуло.

На календаре тридцатое июля. Полдень. Жарко

и душно. Аюб согнал стадо к роднику на пойло.

Животные, попив воды, шеренгой тянулись наверх,

лениво отмахивая хвостами оводов; тяжело дыша,

выпуская из ноздрей пар, преодолевали короткий

подъем к месту водопоя, где высокие ореховые и

грушевые деревья бросали прохладные тени. Буйволы, мыча, ложились в трясину возле родника.

Аюб выкриками увлеченно регулировал ответственный момент пойки: большие животные могли

пободать слабых или рогами могли нанести травмы друг другу.

Через несколько минут Аюб со вздохом опустился под раскидистую крону орехового дерева.

Потом он, подтянув к себе сумку, отработанным

движением левой руки откинул ее подол, доставая

хлеб, сыр и металлическую солдатскую флягу с холодной водой из родника. Пообедав, он прижал голову к стволу дерева и уснул мертвым сном вместе

со своим стадом.

Через некоторое время его сон неожиданно прервали вспышка молнии и раскаты грома – началась

гроза. Аюб быстро достал из сумки болоньевый плащ

и накинул его на плечи. Он наблюдал, как жирные

капли дождя ударялись о гладкую зеленую поверх-

126

ность толстых ореховых листьев, ручьем сползали

по их середине на землю, покрытую низкорослой

зеленой травой. От земли шел пар. Ласточки весело

резвились, перелетая от одного дерева к другому.

Когда дождь прекратился, воздух стал таким свежим

и прохладным. У Аюба дух перехватило – он застыл,

глядя на небо, в котором кучевые облака, подгоняемые ветром, шли на юг по сине-голубому небу. Рай!

Когда Аюб, весь мокрый, пригонял стадо, Селим встретил его на окраине села.

– Гьапур-дава, – поздоровался Селим, протягивая руку. – Весь промок, брат? Тяжело тебе хлеб

достается.

– Да ничего, – ответил Аюб. – Дай сигарету, а

то мои промокли.

Селим, протягивая сигарету, сказал:

– Плохи дела, Аюб, – он посмотрел ему прямо в

глаза. – Народ не собирается давать тебе денег так

быстро, как ты хотел.

У Аюба задрожали руки, в которых он держал

горящую спичку.

– Не может быть, – отрешенно произнес Аюб. – Я

сегодня жду денег. – Он бросил долгий вопросительный взгляд на Селима, выдыхая из легких сигаретный дым. Селим молчал.

Утро тридцать первого июля. Стадо стоит в

центре села в ожидании пастуха. Его нигде нет. В

воздухе нарастает напряжение. Джамал неотрывно смотрит на Сабира, лицо которого стало чернее

тучи. Старейшина села достал из нагрудного кармана записную книжку, где велся учет денег и списка очередности. Оторвав взгляд от страницы, он

посмотрел на Сабира и произнес:

– Твоя очередь, Сабир.

Сабир негодовал:

– Я ни за что не пойду пасти коров, – решительно произнес он. – Я сейчас же поеду в Ме-

127

жгюл и привезу этого сукина сына сюда. Явное

недоразумение.

– Может, он заболел, – ехидно вставил Селим. –

Вчера после дождя он был весь мокрый.

Сабир с Джамалом открыли дворовую калитку

Аюба. Во дворе Джамал заметил совсем другую атмосферу: собака с диким оскалом рвалась с цепи, куры

не шествовали, как месяц назад, а летали, роняя перья.

Аюб появился в майке и недружелюбно посмотрел на гостей.

– В чем дело, Аюб? – гневно спросил Сабир. –

Ты почему сбежал, нарушив договор?

– Я? – Аюб высоко задрал голову. – Я? – Он

ткнул пальцем себе в грудь. – Вчера был последний

день месяца, и вы мне не заплатили. – Он нервничал и заикался.

Гости пришли в замешательство.

– Аюб, – вкрадчиво начал Сабир, – вчера не был

конец месяца. В июле месяце тридцать один день.

Тридцать один, – подчеркнуто добавил он.

Аюба это нисколько не смутило

– Это мне не интересно, – твердо сказал он, зло

покачивая головой. – Может, у кого-то в месяце сорок дней, а у меня тридцать. Тридцать.

Калитка захлопнулась так сильно, что штукатурка посыпалась на голову Сабира.

Джамал не выдержал и разразился громким басистым смехом, и смеялся до тех пор, пока слезы

не хлынули из глаз.

Сабир, растерявшись, застыл, не зная, что сказать.

Позже старейшина села, провожая Сабира пасти стадо, сказал:

– У нас есть поговорка, Сабир: с чужой лошади

слезают посередине речки.

128

ТЕОРИЯ ВЕРОЯТНОСТИ

После окончания второго семестра студенты

обретали свободу от учебы и каждый сам выбирал

себе занятие. Кто куда ехали: мой сосед по общежитию Аким собирался на родину в Африку, Педро

из Доминиканской Республики – в Японию, чтобы

защитить очередной черный пояс по каратэ, – с

ума сойти! – а Диссонаяки из Шри-Ланки – в Англию, чтобы нарастить волосы на образовавшейся

на голове лысине, – я ему очень сочувствовал. Я

же выбрал строительный отряд и делал последние

приготовления для отъезда в Братск.

Я купил гимнастерку и краской, по единому

шаблону для всего отряда, наносил на ее спину

контуры меридианов земного шара с голубем –

символом мира. Все это время Аким, смугловатый

студент с черными как смоль волосами, молча сидел на кровати, отрешенно уставившись в пустоту.

– В чем дело, Аким? – спросил я, выпрямившись и держа губку с краской в руке. – Ты с утра

был такой радостный, что улетаешь домой, а сейчас на тебе лица нет. Может, поедешь со мной на

БАМ?

Аким дружески посмотрел на меня и изогнул

губы в усмешке.

– Проблема, – выпалил он. – Ты помнишь моего земляка Шарафа? Он в прошлом году окончил

учебу.

– Худой, высокий, веселый? – спросил я, вспоминая африканца.

– Да, – согласился Аким. – Он мне звонил сегодня. Он просил, чтобы я ему привез вина, – Аким

сделал паузу и посмотрел на меня. – А у нас там

сухой закон. Я не знаю, что делать.

– Ну ты же христианин.

– Какая разница, закон есть закон.

– Тогда не вези, – посоветовал я.

129

– Я ему обещал. Не одну, не две, а десять

бутылок вина, представляешь? А он обещал кому-то еще.

– Тогда отвези, – предложил я с иронией.

– Как?

– Очень просто, – сказал я. – Покупаешь четыре

трехлитровых банки с виноградным соком, с этикетками, сок выливаешь, а туда заливаешь вино.

А потом закатываешь их новыми крышками. Все.

Если попадешься – виноват завод. Ты помнишь,

как в прошлом году мы купили в магазине бутылку

водки? И что там было?

– Вода.

– Вот именно! Так что давай дерзай, парень.

Шараф в европейской одежде – в белых брюках,

в белых босоножках и сорочке – подкатил к дому

Акима на служебной машине (он работал главным

инженером на заводе). Дверь ему открыла мать

Акима, тетя Ария, вся укутанная в одежду: поверх

чадры видны были лишь глаза темного цвета и лоб

с копной седеющих волос.

– Шараф?! – удивилась тетя Ария. – Проходите.

Мы будем рады. Чай?

Шараф сделал несколько шагов во двор и остановился.

– Нет, спасибо, – произнес он. – Я зашел, чтобы

узнать, не приехал ли Аким.

– Нет, – взволнованно ответила Ария. – А что,

он уже должен был приехать?

– Не знаю, я ему звонил вчера, сказал, что вылетает, – сомневающимся тоном ответил Шараф. – Я

боюсь, что он может поехать в строительный отряд

в тайгу… – Шараф специально нагнетал обстановку, а то, не дай бог, Аким возьмет и поедет на БАМ

с разрешения мамы.

– А это что, опасно? Отряд, автомат Калашникова?..

130

– Нет-нет, – перебил ее Шараф, увидев, как напряглись ее заострившиеся черты. – Это студенты с

лопатами. Это не опасно, если тебя не укусит клещ.

– Тайга? Клещ? – прищурившись, переспросила

Ария. – Что это?

– Тайга – это высокие русские деревья, – начал объяснять Шараф, – а клещ это, – он выдвинул указательный палец, приложив большой, – это такая маленькая

зараза, которая может укусить и убить человека.

– Ужас, – помотала головой Ария. – Я не пущу

туда своего сына.

– Да нет. Это ерунда, – продолжал заливать Шараф. – Я был там, работал два месяца, и даже клещ

укусил. Выжил. Я лучше остался бы жить там, чем

терпеть эту жару.

Солнце стояло в зените и нещадно палило своими лучами пески полуострова.

Шараф собрался было уходить, но проницательная Ария поставила разоблачительный вопрос.

– Что передать сыну, если вдруг он приедет? –

спросила она. – Он, наверное, что-то должен привезти тебе, раз ты так ждешь его.

Шараф остановился, обернулся и, не подумав,

выпалил:

– Да, он обещал привезти сок, – невнятно пробубнил Шараф.

– А что, в Адене нет сока? – переспросила любознательная Ария.

– Это необычный сок, тетя Ария, – произнес

Шараф, выкручиваясь. – Целительный.

– А что он лечит?

– Ну… – начал он выдумывать. – От головной

боли, от стресса, поднимает тонус…

Ария, переваривая сказанные слова, стала обнаруживать у себя какие-то симптомы.

– Как называется?

– Русское ви… – Шараф осекся. – Русский сок. –

На лбу у него выступила испарина.

131

Он быстро сел в машину и уехал, пожалев о

том, что почти наполовину выдал свой секрет.

План оказался на грани срыва.

Наступил счастливый день в жизни Акима: он

открыл двери родного дома и через секунду оказался в объятиях родных. От прилива чувств на глаза

Акима навернулись слезы. Картонная коробка с четырьмя баллонами сока вылетела у него из головы

лишь на какой-то миг. Он мгновенно пришел в себя

и обернулся к таксисту, который вытаскивал из машины сумки и чемоданы с вещами и гостинцами.

– Осторожно, осторожно! – прокричал Аким

таксисту, когда тот неуклюже стал затаскивать коробку с таинственным грузом.

Ария подошла к коробке, присела и, положив

руку на коробку, выжидательно глядя на сына,

спросила:

– Это русский сок, сынок?

Аким остолбенел, и на его лице возникло изумленное выражение.

– Мама, как ты узнала?

– Да вот Шараф целыми днями ходит и спрашивает про этот сок.

Аким разгневался.

Перед уходом на встречу с друзьями Аким

убрал сок в холодильник, с глаз долой. А мать его

предупредила:

– Не опаздывай, сынок. У нас соберутся гости –

сок надо купить.

Аким знал, кто гости – в основном соседские

и родственные женщины, чтобы поболтать и посплетничать.

Встреча с Шарафом и другими друзьями состоялась на высокой волне удовлетворения от

чувств исполненного обещания. Все четверо были

выпускниками советских вузов и поначалу инте-

132

ресовались учебой, общими знакомыми, но видно

было, как Шарафу не терпелось перейти к практическому вопросу.

– Успокойся, брат, – произнес Аким, видя в глазах Шарафа главный вопрос. – Привез!

– Привез?

– Привез, – с довольной улыбкой подтвердил

Аким.

Шараф не совладал с эмоциями, обнял Акима и

поцеловал его.

– Молодец, – сказал Шараф, – ты настоящий

друг. Значит, так, – продолжал Шараф. – Берем сок

и едем за город, в оазис к моему знакомому. Там

и утолим тоску по России. Эх… мороз, мороз, не

морозь меня…

Пока Шараф заканчивал свои дела по работе, прошло много времени. Поэтому, когда Аким

приехал домой с опозданием, к своему удивлению,

увидел нечто необычное. В доме стоял шум, женщины зажигали и пели песни, пританцовывая, а

старые леди все как одна громко разговаривали и

смеялись, забыв про все законы приличия. Аким,

почувствовав неладное, стремглав бросился мимо

пирующей толпы к холодильнику: он был пуст.

У Акима от шока волосы встали дыбом. Подошла

мать, веселая, как никогда, и со счастливой улыбкой на лице.

– Сынок, что случилось? – спросила она, глядя

сбоку на обескураженное лицо сына.

– Мама, где мой сок?

– Выпили, – сказала Айшат хладнокровно. –

Хороший сок.

– Ну, это же не для вас. Я…

– Я понимаю, – оправдывалась мать. – Ты же

знаешь, что у нас принято гостей угощать соком.

Ты опоздал, а отцу некогда, вот и пришлось открыть твои баллоны. Ты не переживай, один баллон я оставила для Шарафа.