Россия и мусульманский мир № 5 / 2015

Россия и мусульманский мир №5 / 2015

КОНФЛИКТУ ЦИВИЛИЗАЦИЙ – НЕТ!

ДИАЛОГУ И КУЛЬТУРНОМУ ОБМЕНУ МЕЖДУ ЦИВИЛИЗАЦИЯМИ – ДА!

Современная Россия: идеология, политика, культура и религия

Философская истина: историко-культурологический анализ

(Часть 2) (продолжение)

Л. Скворцов, доктор философских наук, профессор, руководитель Центра гуманитарных научно-информационных исследований (ИНИОН РАН)6. Геометрическая метаморфоза веры

Постулат о совпадении субстанции Природы с сущностью Бога означал толчок в направлении глубокого мировоззренческого сдвига, утверждения рационального миропонимания как общечеловеческого воззрения, соединяющего в себе истину фактического постижения естественных явлений и видение их первопричин и конечных оснований. Религия обретала форму ясного, логически последовательного, универсального знания. Философия же получала в готовом виде ранее недоступное знание конечных оснований и причин.

Принятие этого нового миропонимания должно было повлечь за собой грандиозную перестройку церковной иерархии, системы ритуалов и взаимоотношений участников нового миропонимания. Назревание этого мировоззренческого сдвига упиралось в традиции.

Мировоззренческий сдвиг наиболее отчетливо выразил Бенедикт Спиноза (1632–1677). Он провозгласил ставший широко известным постулат: «Ибо, что другое природа, как не Бог и божественный разум. Deus sive natura (Бог, или природа)». Этот тезис означал исходное основание нового миропонимания. В единой рационально геометрически выстроенной доктрине находило объяснение происхождение материального и идеального в их единстве, в тождестве Бога и Природы. «Под богом, – утверждал Спиноза, – я разумею существо абсолютно бесконечное, т.е. субстанцию, состоящую из бесконечно многих атрибутов, из которых каждый выражает вечную и бесконечную сущность»1.

Под субстанцией Спиноза разумел то, что существует само в себе и представляется само через себя, т.е. то, представление чего не нуждается в представлении другой вещи, из которой оно должно было бы образоваться2. Это – Бог.

Бог есть производящая причина всех вещей, и Бог есть абсолютно первая причина3. И только он один есть свободная причина4.

Бог как субстанция обладает атрибутами протяжения и мышления, а человек как созданная реальность, обладающая телом и душой, причастен к Богу в качестве модуса. Человек не является субстанцией, но его причастность в качестве модуса Богу означает, что при всех своих различиях люди равны в своей сущности.

Человек обладает идеями, и всякая существующая в нас адекватная идея – истинна. Ложность состоит в недостатке познания, в неадекватных, т.е. искаженных и смутных идеях5. Спиноза выделяет три рода познания.

Познание первого рода Спиноза отождествляет с мнением или воображением. Адекватные идеи о свойствах вещей он называет познанием второго рода и разумом.

Третий род познания он называет интуитивным знанием, адекватным познанием сущности вещей.

Самое полезное в жизни, утверждал Спиноза, – это совершенствовать свое познание или разум, и в этом состоит высшее счастье.

Человек как часть природы не может не следовать ее общему порядку, устраняя зло. Всё, что может препятствовать разумной жизни, должно удаляться тем путем, который кажется самым надежным.

Всё, что считается добром, т.е. полезным для разумной жизни, позволительно употреблять в свою пользу.

Человеку полезен другой человек, руководящийся разумом. Воспитание людей должно осуществляться таким образом, чтобы они жили исключительно под властью разума6.

Позиция Спинозы, провозглашающая философскую истину в познании сущности Природы и формировании образа жизни, соответствующего природному порядку, – это духовный прорыв в новую цивилизационную эпоху – эпоху Просвещения. Считается, что Спиноза, выдвинув положение о том, что природа является причиной самой себя и не нуждается ни в какой другой причине, в толчке извне, сыграл серьезную роль в философском обосновании атеизма7.

С другой стороны, философия Спинозы оценивается как «метафизически переряженная природа в ее оторванности от человека»8. В действительности в своей цивилизационной сущности философия Спинозы являлась попыткой определить константную основу истины «естественного» общества нахождением точки опоры духовного рычага, способного изменить сознание людей, следующих ложным формам «искусственного» общества.

Характерной чертой искусственного общества является разделение людей по религиозным, социальным и нравственным признакам. Полагая такое разделение следствием ложного миропонимания, Спиноза обосновал новые исходные пункты мировоззрения, соединяющие людей в позитивные общности, открывающие возможности взаимопонимания и сотрудничества в решении общих задач.

Философская позиция Спинозы опиралась и на его личный опыт. Как известно, Спиноза получил образование в училище, предназначенном для подготовки раввинов, проявив при этом выдающиеся способности. Догматы иудейской религии он пытался заместить философией, имеющей не частный этнический и конфессиональный смысл, а смысл универсальный. Это – специфическая рациональная теология, учение о Боге не как догматическая вера, а как интеллектуально достоверное знание. Так формировалась возможность построения на этом знании основания гармоничной цивилизации, принципиального нового духовного мира, нового массового самосознания. Позиция Спинозы обусловила сложности с публикацией его трудов. При жизни Спинозы его труды распространялись в рукописях, выходили анонимно.

Первое философское произведение Спинозы «Краткий трактат о Боге, человеке и его блаженстве» после смерти философа был затерян и стал известен лишь в XIX в. Единственное произведение, вышедшее при его жизни и под его именем, это «Принципы философии Декарта». «Богословско-политический трактат» был издан анонимно. Закончив в 1675 г. создание своего главного труда – «Этики», он отложил его издание под влиянием враждебных слухов, распространяемых его оппонентами.

В этом контексте представляет большой интерес публикация Пина Тотаро о рукописи «Этики», обнаруженной в апостольской библиотеке Ватикана9. Ее судьба – проявление столкновения философской новации с духовной традицией.

Рукопись представлена на латыни и никогда ранее не идентифицировалась в качестве «Этики» Спинозы. Она зарегистрирована в каталоге манускриптов под названием «Теологический трактат».

Пина Тотаро отмечает, что та самая организация Ватикана, которая была ответственна за цензуру, сохранила рукопись на века, обеспечив выживание копии рукописи наиболее важной философской работы Спинозы10.

Теологический смысл рукописи Спинозы проявляется в воспроизведении доноса на него Нильса Стенсена, с которым Спиноза водил дружбу в студенческие годы и который был обращен из лютеранства в католицизм во Флоренции в 1677 г. и стал доказывать свою лояльность Римской церкви путем успешного обращения в католицизм Альберта Бёрга, который возможно был учеником Спинозы. Альберт Бёрг появился в списке организации, созданной в Риме вследствие новой церковной политики, и характеризовался как 26-летний блондин, обращенный во Флоренции Стенсеном. Стенсен вскоре был назначен епископом в Северной Германии.

Спиноза в связи с обращением Бёрга написал ему письмо полное философских намеков и автобиографических замечаний.

На высказывание Бёрга, что, став членов Римской церкви, он готов без всяких сдержек выступать против своих оппонентов, Спиноза писал, что он не хотел отвечать на его письмо, будучи убежденным в том, что скорее время, нежели аргументы, есть то, в чем нуждается Бёрг, чтобы восстановить и себя, и свою семью11. Таким образом, Спиноза был убежден, что время обеспечит полное торжество нового миропонимания, определяющего истину самосознания человека и формирование цивилизации, основанной не на традиционной вере, а на новой рациональной философии. Его предвосхищение будущего безусловно находило подтверждение в духовной эволюции интеллектуальной Европы. Показательной в этом отношении является позиция Гёте, который считал, что человек достигает уверенности в своей сущности тем, что признает сущность вне себя подобной и закономерной. Г. Зиммель, комментируя эту позицию Гёте, писал, что «субъект и объект имеют общие корни в некоем более первоначальном и предельном бытии, в некоей последней закономерности… Здесь обнажается последний узловой пункт всех духовных путей Гёте, всего его образа истины…»12.

Казалось бы, если найден стратегически верный путь к конечной истине, то ее постижение становится скорее технической, нежели концептуальной задачей. Однако философия обнаруживает гносеологическую трудность – невозможность конкретной расшифровки конечной причины, а стало быть, и описания субстанции, опираясь на рациональные основы опыта, логику разума и научные исследования.

Если субстанция – это продукт размышления, понятие, которое не содержит в самом себе доказательства своей объективной реальности, то тогда реальностью обладают лишь данные в опыте атрибуты – протяжение и мышление. Не случайно философские доктрины, возникающие после Спинозы, так или иначе, в той или иной форме расшифровывали понятие субстанции, представляя ее либо как материю (в трудах французских материалистов), либо как дух (в трудах немецких идеалистов). Вместе с тем субстанция оказывалась понятием, субъективность которого требовала своей интерпретации.

7. Объективность субъективности

Если субстанция оказывается понятием, действительный эквивалент которого в объективной реальности не может быть расшифрован, то тогда его расшифровка должна происходить в сознании субъекта. В этом случае ясность и светоносность мироздания переходит в сознание субъекта и превращается в мировоззрение.

Истина мироздания воспринималась как принудительная сила, игнорирование которой означало вступление на путь не-истины.

Теперь аналогичной принудительной силой начинает обладать мировоззрение. Опыт XIX и XX вв. раскрыл принудительную силу мировоззрения.

Фанатизм мировоззренческих движений требовал ответа на философский вопрос: как возможно, чтобы представление сознания воспринималось как исходное и объективно-истинное первоначало цивилизационного бытия?

В Новое время первый шаг в ответе на этот вопрос сделал Франц Брентано (1838–1917).

Как известно, Франц Брентано развил концепцию интенциональности, которая давала интерпретацию ментальных состояний, имеющих определенную направленность на объективность, т.е. относящихся к чему-то за пределом субъективности и в этом смысле претендующих на объективный смысл, т.е. на истинность.

Проблема интенциональности не была новой. Ею занимались уже схоласты, считая интенциональным (ментальным) несуществование объекта.

Брентано, однако, считал, что существование внешних объектов выводится из внутренних опытов, поскольку внешняя перцепция ошибочна, тогда как истина внутренней перцепции самоочевидна. В этом смысле реальность «психического феномена» являла свою противоположность «физическому феномену».

Концепция Брентано, открыла новые возможности для феноменологических исследований «субстанции», оказала влияние на Гуссерля, Хайдеггера, на аналитическую и континентальную философию. Интенциональность, как явление «психического феномена», имеет направленность на что-то, что может находиться «за пределом», т.е. быть трансцендентным по отношению к субъективности. Дермот Морен, сотрудник университетского колледжа в Дублине (Ирландия) и Университета Мердоха (Австралия), отметил тот факт, что Иммануил Кант в 1772 г. в письме Маркусу Герцу характеризовал проблему ментального состояния как проблему точности. Он ставил в качестве приоритета вопрос о значащей репрезентации, а не о знании, поскольку наши идеи таковы, что как будто они указывают на что-то находящееся за ними самими, на что-то такое, что будто бы они говорят нам еще о чем-то13.

Вместе с тем Кант поставил под сомнение возможность постижения реальных свойств субстанции: чистый разум при таких попытках впадает в антиномии.

Рассматривая противоречия в оценках позиции Брентано, Дермот Морен отмечает, что, с одной стороны, интенциональный акт не имеет независимого существования, не является субстанцией, а с другой – утверждается, что психический феномен имеет экзистенциальное существование, направлен на некоторый вид объекта или объективности и владеет реальным существованием.

Дермот Морен считает, что у позднего Брентано субстанция, о которой можно сказать по истине, это в действительности мыслитель, имеющий акт, а интенциональный объект – это просто некоторая модификация бытия исполнителя акта14.

Акты презентации подобны знанию. Они имеют существование и обладают очевидностью во внутренней перцепции, в то время как цвет и звук имеют только опосредствующее существование. Это – легитимация философского солипсизма, в котором виртуальный мир обретает не только реальность, но и внутреннюю очевидность истинности, тогда как внешние чувственные восприятия формируют мир, вводящий в заблуждение. Этот подход определяет новый тренд европейской философии. Это – философия, открывающая истину бытия без субстанции15.

В этом проявилось глубокое сомнение европейской философии в том, что атрибуты субстанции – протяжение и мышление, расшифрованные теоретической и экспериментальной наукой, – создадут основания универсального цивилизационного миропонимания, формирующего как высоконравственное самосознание человека, так и рациональный образ его жизни.

В действительности атрибут протяжения, определившийся как сингулярное состояние вселенной, и атрибут свободного мышления, выразившийся в неопределенности поведения элементарных частиц, не могли стать основанием истинных принципов нравственной и правовой жизни общества. Более того, они не определяли и рождение тех действительных условий, в которых происходит реальная жизнь реального человека. Идея Гёте, будто субъект и объект имеют общие корни в первоначальном и предельном бытии, в последней закономерности, оказалась поставленной под сомнение.

Отчего зависит жизнь человека – от абстракции философии или от реальных отношений человека с природой? Не настало ли время смешать абстрактные карты философии и вернуться к действительным основаниям жизни человека – Земле, Воде, Воздуху и Огню?

Если философия сохраняет ценность понятия «субстанция», признавая вместе с тем, что оно не имеет реального объективного эквивалента во внешнем мире, то тогда нужно находить его эквивалент во внутреннем мире человека.

И здесь обнаруживается актуальность анализа онтологического аргумента Ансельма.

Если философия реставрирует онтологический аргумент Ансельма, то она получает легитимное основание для формирования средствами мышления истинных миров, которые будучи помысленными и понятыми становятся реальными в головах людей. Если они поняты, и приняты, то их реальность не может быть отвергнута. «Дурак» Ансельма, говоривший в сердцах, что Бога нет, не осознавал, что тем самым он утверждает существование Бога: произнесение понятия «Бога» есть вместе с тем признание его существования, поскольку оно входит в понятие Бога. Однако этот аргумент мог восприниматься как натяжка, игнорирующая реальность объекта в объективной действительности. В этом случае следует говорить о нереальной реальности как пустом воображении или состоянии сна.

Однако с рождением информационного общества ситуация начинает меняться. Возникает информационный универсум, в котором пребывает и живет человек, взаимодействуя с мыслительными конструкциями как с объективной реальностью. Философ, не признающий эту реальность, не понимает мотивы и характер поведения «компьютерного человека». В Сети слово и значение создают информационный объект, который предстает как реальность, в которой начинает возникать и образ «компьютерного человека», «отделившийся» от реального индивида и представляющий его в информационном универсуме16.

В этом универсуме субстанция – это компьютерный человек как субъект, имеющий интенции и осознающий их соответствие возможным компьютерным реализациям и получению соответствующей сатисфакции. Субстанция оказывается органически сливающейся с реальностью интенции, так что, как отмечал Дэниэл Денет, «в первом приближении интенциональная стратегия состоит в обращении с объектом, чье поведение вы хотите предсказать, как рациональным агентом с верованиями и желаниями и другими ментальными позициями, проявляющимися в том, что Брентано и другие называют интенциональностью»17.

Развивая концепцию интенциональности, Брентано проводил различение внешней и внутренней перцепции. Он считал внутреннюю перцепцию действительным признаком ментальности. Именно к домену внутренней перцепции он относил критерии интенциональной истины.

Проблема истины сознания связана с признанием первенства объектов сознания. Это первенство в тех или иных формах признается репрезентационной философией. Брентано следовал этой философской традиции. Вместе с тем Брентано признавал роль внешней перцепции в нахождении адекватных ориентации в реальном мире.

Гуссерль же считал, что строгая наука может возникнуть лишь в том случае, если внешний мир будет «вынесен за скобки».

Гуссерль подверг критическому анализу позиции Брентано, его признание связи сознания с объектом через посредство ощущений.

Для Гуссерля ощущения не являются репрезентацией объекта; они лишь материал для интенционалъных актов. Объекты, согласно Гуссерлю, воспринимаются сознанием, но они не ощущаются в опыте. Если для Брентано понятие «презентация» определяет класс психических явлений, которые коренятся во всех других актах, то Гуссерль создает иную конструкцию объективирующей интенции, которая не зависит от реальных психических эпизодов и их каузальных структур. Интенциональное отношение – это не психофизическое отношение, не отношение между сознанием и вещью. Это отношение, имеющее внутренний посыл как реалитет. Гуссерль приводил в качестве примера иллюстрации с видением ящика. Ящик всегда воспринимается сознанием как один и тот же. Между тем восприятие его посредством ощущений меняется постоянно. Значит, находящийся в сознании объект и содержание ощущений – это не одно и то же. Хотя объекты и воспринимаемы, но они не ощутимы в опыте. Мы видим ящик, но не видим наши ощущения. Истинность интенционального ви́дения объекта отличается от адекватности ощущений. Чистая достоверность интенционального видения, считал Гуссерль, предполагает чисто феноменологическое отношение, которое будет запрещать трансцендентные утверждения18. Условия истинности конкретных суждений и теоретических построений изменяются. Условие истинности заложено в направленности интенций чистого эго. Направленность же определяется структурой внутреннего мира эго, который заключает в себе интеллектуальную сублимацию истории эго, его настоящего и видение горизонтов будущего. Это и есть то внутреннее построение, которое составляет истину бытия. Таким образом, мы находим объяснение принудительной силы мировоззрения.

Истина бытия относится к интенциональной реальности, отвлеченной от реальности эмпирического мира. Реальный эмпирический мир с его текучестью и неопределенностью заключается с помощью методологии эпохэ′ «в скобки». Содержание интенциональной реальности раскрывается с помощью концепции ноэмы. Ноэма – это смысл заключенный имманентно в конкретном переживании, являющийся в перцепции таким образом, что ноэма выступает как конкретное единство являющегося смысла акта. Это единство смысла акта и есть интенциональный объект. Концепция ноэмы, дополненная концепцией внутренних и внешних горизонтов, в которых располагается интенциональный объект, позволяет избежать платонического взгляда на реальный объект как эмпирическое проявление объекта идеального. Реальность интенционального объекта может быть проиллюстрирована на простом примере. Цветущая яблоня принадлежит Природе. Дерево может сгореть, может превратиться в набор химических элементов. Но смысл перцепции яблони, принадлежащий ее сущности, сгореть не может: он не содержит химических элементов и материальных качеств. Это – ноэма. Она не существует помимо акта. Дермот Морен, давая обобщающую характеристику позиции Гуссерля, отмечал: «В Идеях I (1913) Гуссерль предлагает новое толкование интенциональности в терминах ноэзис и ноэма, как движение, усилившее исследование интенциональности. Каждый акт, вне зависимости от его особенностей, имеет ноэтический аспект, понятый как “направление рассмотрения чистым эго” и как акт, заключающий в себе “чувственные вложения”, хотя ноэтический акт содержит в себе более чем это чувственное – вложение»19. «Чувственные вложения» эго могут трактоваться как ценностные отношения любви и ненависти, обусловливающие социальное восприятие истины и не-истины. Универсализация этих отношений заменяет собой традиционные представления о философских универсалиях как исходных началах постижения истины бытия. Истина бытия теперь считается обусловленной движением в направлении ноэматического контента или ноэмы. Ноэматическая корреляция и полагается условием достижения истины.

Закономерно возникает вопрос об исторических корнях философских представлений Гуссерля.

Упреки Гуссерля в сознательном игнорировании окружающей человека реальности и попытки увидеть в гуссерлианских представлениях влияние платонизма не являются адекватными. Можно утверждать, что концепция Гуссерля является расшифровкой и конкретизацией кантианской доктрины трансцендентального единства апперцепции. Критерий истины здесь относится не к соответствию представления объективной реальности, а к внутренней корреляции контента представлений. Возникает также вопрос о практическом смысле абстрактных рассуждений Гуссерля. Можно определенно утверждать, что эти рассуждения формировали легитимную гносеологическую основу управления информацией и более того – ведение информационных войн. В XX в. они стали реальностью политики целого ряда государств. В XXI в. они набирают новую силу.

Вместе с тем во всё более острой форме возникает гносеологический вопрос: возможно ли достижение истины знания и истины цивилизационного пути лишь с помощью ноэматической корреляции, которая в качестве истины представляет выражение ценностных интересов субъекта?

8. Возрождение Разума. «Всё в одном» как философская истина

Доктрина интенциональности в обеих ее вариациях – Брентано и Гуссерля – допускает фундаментальную концептуальную ошибку: она осуществляет метаморфозу человека, превращая его из модуса в субстанцию. При этом имеется в виду человек как индивид.

Эта философия служила невольным оправданием субъективизма в международной политике, проявлявшегося наглядно в преступных деяниях германского нацизма, итальянского фашизма и японского милитаризма.

Субъективизм в политике изменил всю цивилизационную ситуацию в мире.

В итоге возникает глобальная мозаичная структура ноэматических смыслов, противостоящих друг другу. Происходит эрозия общего смысла цивилизационного бытия человечества, определяющего гармонию и его восходящее развитие. Следствием этого процесса стало возникновение двух мировых войн, одна за другой. Философы интерпретировали этот процесс как разрушение разума. Воссоздание общего смысла глобальной цивилизации философы могли трактовать как возрождение Разума, воссоздание общего признания истинности нравственных универсалий, тогда как универсализация частных геополитических интересов могла трактоваться как утверждение ноэмы рассудочных истин.

Доминирование рассудочных истин в глобальном самосознании могло означать, что человечество потенциально оказывается беременным Третьей мировой войной. Философия, осмысливая процесс эрозии универсальной цивилизационной истины, оказывается перед необходимостью переоценки собственного исторического пути. Среди философов XX в. эту проблему наиболее отчетливо осознал Мартин Хайдеггер. Он попытался найти на нее ответ, переосмыслив весь исторический путь западной философии и вернувшись к ее исходному началу – к досократикам.

Хайдеггер обращается к 50-му фрагменту речений Гераклита, собранных и пронумерованных филологом Германом Дильсом и изданных в 1901 г.

Этот фрагмент гласит: «Если вы слушали только меня, но выслушивали Логос (будучи ему послушными), тогда есть знание (которое в том состоит, чтобы) вторя Логосу, сказать: одно есть все»20.

Одно доступно философскому восприятию, и поскольку оно есть всё, то это значит, что одно – это символ универсума. Универсум – это та реальность, которая является основанием философской истины. Одно в данном контексте затрагивает сущность бытия, не как его отдельную область или сферу, природу или искусство, а само бытие как смысл, соединяющий в одно различное и даже противоположное. Их взаимное приспособление образует целое, которое может играть роль кода универсума.