Социологический ежегодник 2011

Курьезное перевертывание Штомпкой сильной и слабой программ глобальной социологии и его идентификация с одной из них, а не с другой, возникают из борьбы, происходившей внутри международной социологии в последние полвека. Социологическая революция, которая произошла после Второй мировой войны, началась в Соединенных Штатах с реконструкции европейской социальной мысли, представлявшей модернизацию в качестве естественной и неизбежной телеологии. Оказалось, что эта модернизация является американизацией, сформированной в контексте «холодной войны». Особенно самодовольным нарративом было то, что доминировавшие тогда американские социологи напридумывали о конце идеологии, добродетелях американской либеральной демократии и торжестве американского экономического предпринимательства.

Это и есть та Америка, которой восхищается Штомпка. Это также и та Америка, которая наполняла силой восхождение социологии США – как в национальном, так и в международном плане – внутри МСА в первые послевоенные годы. Социальные движения 1960-х годов – студенческие, антивоенные, за гражданские права – бросили вызов этому мессианству, явив новый портрет Соединенных Штатов как оплота внутреннего расизма и внешнего империализма. Социология в целом, а особенно социология США, становилась гораздо более критической по мере того, как ниспровергались ее простодушные допущения. Соответственно, в МСА центр притяжения начал смещаться: в ней росло количество членов с Глобального Юга, избирались такие президенты, как Фернандо Энрике Кардозо, Т.К. Ооммен и Иммануил Уоллерстайн. Социология проникала в новые независимые территории с разными видениями мира, и по мере того как они становились членами МСА гегемония социологии США и Европы все более оспаривалась. Создание журнала «International sociology» в 1986 г. ознаменовало явление незападных социологий, не терпящих существующих конвенций и стереотипов. Этот журнал дал приют первому кругу дебатов об альтернативных социологиях. В то же время исследовательские комитеты, которые всегда были и продолжают быть становым хребтом МСА, уступили площадку национальным ассоциациям, и это привело к учреждению в 2002 г. поста вице-президента по национальным ассоциациям. Отделение национальных ассоциаций в МСА провело свою первую международную конференцию в 2005 г. во Флориде; второй была Тайбэйская конференция 2009 г. Таким образом, предлагаемое Штомпкой позитивистское видение глобальной социологии как единой и универсальной и исключительно западного происхождения многие годы было в осаде.

Итак, обзор Штомпки выдвигает исчезающую позицию в поле борьбы. В арьергардном действии, задуманном с целью защиты «цивилизации от варварства» и продвижения универсализма в противовес всяким формам партикуляризма, в особенности тем кейс-стади национальных социологий, которые содержатся в трехтомнике, он атакует их попеременно и без разбору то как идеологию, то как утопию, как если бы они были эквиваленты. Он забывает, что Карл Манхейм определяет их как противоположности: если идеология – это консервативное мировоззрение, пытающееся сохранить status quo или вернуться к status quo ante, то утопия стремится утвердить новый мир будущего.

В обсуждаемом обзоре Штомпка выступает как идеолог, пытающийся восстановить фиктивное прошлое посредством навязывания глобальному универсального. Он не учитывает эмпирическую реальность и прибегает к фантазийным заявлениям в защиту давным-давно исчезнувшего иллюзорного мира. Рождение универсального из глобального, в свою очередь, является утопией – и здесь я со Штомпкой соглашусь, – видением, которое не может быть полностью реализовано до тех пор, пока мы сталкиваемся с неравным миром, обладающим неравной социологией, и это положение дел вряд ли исчезнет в обозримом будущем.

Позвольте мне прояснить основания и значимость этой утопии. Если исходить из того, что не бывает социологии из ниоткуда (это позитивистская иллюзия), то что должно быть опорной точкой социологии? Моя позиция на этот счет такова, что социология родилась во второй половине XIX в. вместе с гражданским обществом, вместе с ростом профсоюзов, политических партий, добровольных организаций, школ, газет, а все они появились в Европе в ответ на деструктивность рынка. Как экономическая наука принимает точку зрения экономики и экспансии рынка, а политика – точку зрения государства и политического порядка, так социология принимает позицию гражданского общества и защиты коммуникативного действия. Конечно, академические дисциплины – это комплексные поля соперничества с доминирующими и подчиненными группами, но эти определяющие принципы задают повестку дня для дебатов. Это не означает, что социология изучает лишь гражданское общество; она изучает также экономику, государство и т.д., но с позиции гражданского общества. XIX век был лишь первой волной маркетизации, вызвавшей рождение гражданского общества; вторая волна в начале ХХ в. принесла реакцию со стороны государства (социал-демократию, фашизм, сталинизм, Новый курс); теперь нас накрывает третья волна маркетизации, которая находится вне контроля со стороны национальных государств, и противостоять ей может только глобальное гражданское общество. Именно поэтому так важна глобальная социология, выстраиваемая снизу. Но из чего мы можем выработать такую глобальную социологию? Разумеется, есть зачаточные транснациональные группировки, движения, сети, но мы просто не можем отбросить в сторону национальное государство, которое до сих пор во многом фреймирует наши жизни и особенно наши социологии.

Проблемы, с которыми мы сталкиваемся в нашу эпоху третьей волны маркетизации, коренятся в сговоре рынков и государств: государства содействуют рынкам, а рынки содействуют государствам, и это ведет к таким угрозам человечеству, как разрушение окружающей среды, эндемические финансовые кризисы и безудержная коммодификация всего и вся. Так, Тайбэйская конференция началась с обращения тайваньского нобелевского лауреата Юань Ли об опасностях глобального потепления. Как химик он смог определить проблему и даже обрисовать в общих контурах ее решение, и он призвал ученых мира объединиться вокруг его проекта. Как и другие подобные обращения, его обращение было наивным, поскольку эффекты глобального потепления очень неравномерны, как и предлагаемые решения. Как социологам, нам известно, что мы заброшены в мир с очень разными интересами и что любая попытка объединения представляет собой сложный, неустойчивый и трудный процесс переговоров и разговоров. Реалистическая оценка возможного зависит от социологии социологии, социологии научного сообщества и социологии глобального гражданского общества, которая принимает в расчет государства и рынки. Поскольку наш научный анализ приносит так много плохих новостей, тем более важно использовать нашу науку для того, чтобы держаться утопических возможностей. Как настаивал Макс Вебер, только страстно стремясь к невозможному, мы можем достичь возможного.

Литература

1. Attitude to other nations // Polish public opinion. – Warsaw, 2010. – N 1. – Mode of access: http://www.cbos.pl/PL/publikacje/public_opinion/2010/01_2010.pdf

2. Bourdieu P. The rules of art. – Stanford: Stanford univ. press, 1996. – XX, 408 p. – 1st ed. 1992.

3. Chang Mau-kuei, Chang Ying-hwa, Tang Chi-chieh. Indigenization, institutionalization and internationalization: Tracing the paths of the development of sociology in Taiwan // Facing an unequal world: Challenges for a global sociology / Ed. by M. Burawoy, Mau-kuei Chang, M. Fei-yu Hsieh. – Taipei: Institute of sociology: Academia Sinica: Council of national associations: International sociological association, 2010. – P. 158–191.

4. Connell R. Southern theory. – Crows Nest: Allen & Unwin, 2007. – 272 p.

5. Giddens A. The politics of climate change. – Cambridge: Polity, 2009. – VIII, 264 p.

6. Jasinska-Kania A. The systematic transformation and changes in Poles’ attitudes towards various nations and states // The Polish sociological bull. – Warsaw, 1991. – Vol. 4, N 96. – P. 299–312.

7. Merton R. The perspectives of insiders and outsiders // Merton R. The sociology of science. – Chicago (IL): Univ. of Chicago press, 1973. – P. 99–136. – 1st ed. 1972.

8. Sztompka P. American hegemony looks different from Eastern Europe // Contexts. – Wash., 2005. – Vol. 4, N 2. – P. 31–33.

9. The new production of knowledge: The dynamics of science and research in contemporary society / Gibbons M., Limoges C., Nowotny H., Schwartzmsn S., Scott P., Trow M. – L.: Sage, 1994. – IX, 179 p.

10. Weber M. The methodology of the social sciences / Trans. and ed. by E. Shils, H. Finch with a new introduction by R. Antonio, A. Sica. – Piscataway (NJ): Transaction, 2010. – XLVI, 210 s. – 1st ed. 1949.

Пер. с англ. В.Г. Николаева

Десять тезисов о статусе социологии в неравном мире (Перевод с англ.)29

П. Штомпка

Около десяти лет назад на Всемирном социологическом конгрессе в Брисбене я завоевал пост президента МСА, выступив с очень «политически некорректным» лозунгом «Мастерство, а не баланс». Теперь этот лозунг снова кажется уместным, особенно после Конгресса в Гётеборге и полной победы Майкла Буравого, вновь вдохнувшего в МСА революционный пыл: требование некой «альтернативы», «корневых» социологий в противовес подавляющему характеру западных методов и теорий и «империализму» английского языка. Мы представили свои противоположные точки зрения на страницах журнала «Contemporary sociology» (июль 2011 г., с. 388–404)30, но поскольку это привело в фундаментальному непониманию моей позиции и принесло мне такие незаслуженные ярлыки, как «последний позитивист» и «слепой поклонник Соединенных Штатов», то я хочу еще раз изложить свою позицию и сделать это как можно короче и точнее, в десяти пунктах. Майкл любезно принял этот текст для публикации в «Global dialogue», за что ему спасибо.

Во-первых, не надо делать эпистемологических выводов из текущего положения дел в мире или из конкретных различий в институциональном статусе нашей дисциплины в различных частях земного шара. Большинство социологов, включая меня, в силу своей профессиональной восприимчивости остро сознают несправедливые неравенства между нынешними обществами и внутри них, в том числе разные возможности для исследований. Но это не означает, что должны быть разные социологии для привилегированных и непривилегированных. Хорошая социология одинаково способна понять и богатство и бедность.

Во-вторых, если перевернуть одно известное высказывание, если вы реально хотите изменить неравный мир, то первым делом надо его понять. И опять-таки большинство социологов, включая меня, ориентированы на реформу, но наши активистские устремления не могут быть осуществлены путем морализаторства, проповедей и идеологических манифестов, а только путем открытия механизмов и закономерностей социальной жизни, в том числе тех, которые создают и питают неравенства и несправедливости. Карл Маркс провел большую часть своей жизни в библиотеке, а не на баррикадах, и гигантом социальной науки он стал не благодаря «Коммунистическому манифесту», а благодаря «Капиталу».

В-третьих, существует одна социология для многих социальных миров31. Механизмы и закономерности социальной жизни универсальны для всего человеческого рода, хотя, конечно, они проявляются по-разному в разных цивилизациях, культурах, обществах или сегментах обществ. Между тем даже последние постепенно становятся более единообразными в силу глобализации, если только не брать то, что относится к несправедливым неравенствам (Север versus Юг; ядро versus периферия; расовые, гендерные и классовые подразделения внутри обществ), и религиозные фундаментализмы (верующие versus неверующие).

В-четвертых, стандарты социологического исследования и хорошей теории универсальны; они включены в кумулятивно развивающийся багаж методов и плюралистический архив социологических теорий. Ни к какому «позитивизму» это отношения не имеет, ибо качественные методологии, как и господствующие сегодня интерпретативные теории, сознавая специфику своего социального предметного содержания, требуют также универсальных стандартов, пусть даже и отличающихся от стандартов «позитивистской» социологии, пытающейся имитировать естественные науки.

В-пятых, греховное происхождение не дисквалифицирует результат. Тот исторический факт, что создание стандартного набора инструментов и плюралистического архива теорий инициировали бородатые старцы, по большей части евреи, жившие в Германии, Франции и Британии, и что далее они развивались в основном в Западной Европе и в США, ничего не говорит об их внутреннем качестве. Последнее всегда подвергалось и должно впредь подвергаться скептической проверке, исправлению и улучшению. Отказ от этой методологической и теоретической традиции – признак обскурантизма. Вместо этого я бы рекомендовал вместе с Ньютоном и Мертоном «стоять на плечах гигантов».

В-шестых, тщетная попытка создать «альтернативные» или «корневые» социологии разрушительна для дисциплины. Наука, в том числе социальная наука, не знает границ. Она развивается как общий фонд знания, вклад в который вносят все национальные, континентальные, региональные и даже локальные социологии, и вклад этот более чем приветствуется. У этих социологий могут быть уникальные возможности исследования, уникальные исследовательские повестки дня, особые проблемные акценты и ориентации, но никаких альтернативных методологий или «индигенных» теорий им не требуется. Вместо отстаивания необходимости «индигенных» социологий я бы посоветовал: просто делайте социологию. В незападном мире делается очень много важной социологической работы. Но обычно она базируется на стандартных методологиях и вносит вклад в универсальный фонд теорий. И в ней нет ничего альтернативного или «индигенного»; это просто хорошая социология.

В-седьмых, требование развития национальных социологий не имеет особого смысла в нашем сегодняшнем глобализирующемся и все более и более космополитическом мире. То, что страны, или национальные государства, различаются, не означает, что их социологии являются или должны быть разными. Единственный смысл «национального» в этой области касается некоторых сохраняющихся институциональных различий, наличия разных отцов-основателей, разных фокусировок исследований. Но результаты, если они заслуживают того, чтобы именоваться «социологией», а не просто ареальными исследованиями или локальной статистикой, должны быть в достаточной мере абстрактными, чтобы обогащать универсальный фонд социологического знания. Будущее (в том числе МСА) не за национальными социологиями, а за исследовательскими группами или сетями (нынешними исследовательскими комитетами, тематическими группами или рабочими группами).

В-восьмых, тот исторический факт, что в авиасообщении, туризме, компьютерах, Интернете и науке, в том числе социологии, наиболее широко используемым средством коммуникации стал естественный язык, английский, а не искусственный, специально изобретенный (скажем, эсперанто), – это не катастрофа, а великая возможность. Особенно это касается социологов из ограниченных языковых ареалов (вроде моего), которые ныне имеют в своем распоряжении большую часть универсального социологического наследия (через переводы на английский) и обретают зримость и возможность внести свою лепту в универсальный фонд (через публикации на английском).

В-девятых, ошибочно думать, что экзистенциальная ситуация исследователя дает эпистемологические преимущества. Выявление механизмов и закономерностей несправедливостей и неравенств вовсе не было исключительным достижением неудачников или инсайдеров. Многие примеры указывают как раз на противоположное. Прочная легитимность в науке может быть обеспечена единственно качеством результатов, но никак не социальным статусом ученого.

В-десятых, ценностные суждения и идеологическая предвзятость в социологии неизбежны и даже допустимы на эвристической стадии отбора проблемы или темы исследования, но не должны присутствовать в конечных результатах и их обосновании. И кроме того, все ценности, как советовал Гуннар Мюрдаль32, должны быть открыто предъявлены для обсуждения. Это я и пытался сказать в своих десяти тезисах.

Пер. с англ. В.Г. Николаева

«Пациент отказался от госпитализации», или в защиту социологии

Н.Е. Покровский

После многих лет, проведенных мной в сфере профессиональной и международной социологии, у меня сложилось явственное чувство, что будущему социологии в сегодняшнем мире угрожает серьезная опасность. Ее судьба сегодня менее ясна, а наши ряды более разрозненны, чем когда-либо раньше. Попытаюсь облечь свои внутренние ощущения и интуиции в рациональную форму. «Нуждаемся ли мы на самом деле в защите социологии? От кого? И почему именно сейчас?» Я часто задаю себе эти вопросы как в отношении России, моей родной страны, так и в отношении остального мира. Я терпеть не могу пессимистической тональности, но приходится прибегать к ней. Сегодня, на мой взгляд, существуют как критические внешние риски для социологии, так и угрозы, идущие изнутри нашей профессиональной группы.

Опасность извне

Внешние опасности сводятся к одной основной угрозе. Говоря начистоту, в сегодняшнем мире социология быстро теряет свое влияние и авторитет. Ни властные структуры (прежде всего, государство), ни бизнес, ни население не проявляют особого интереса к тому, что можно назвать «рациональным диагнозом» клинического состояния социального. Вместо этого правят бал различные иррациональные силы. Почти повсюду преобладают старые и новоизобретенные формы религии, социальная мифология, идеология и массовая ослепленность. Эти силы без труда отодвинули в сторону рациональность, даже в социальных науках. В таких условиях сфера рационалистической и научной социологии значительно сужается. А ведь свет разума – это единственное основание, на котором держатся сила и жизнеспособность социологии. Мы, социологи, призваны давать обществам диагноз их состояния. Между тем кажется все более очевидным, что «клиенты», или «пациенты», т.е. наши общества, выбирают отказ от диагноза и госпитализации. Наши общества чувствуют себя довольно комфортно без социологического диагноза, невзирая на то, что состояние «пациента» во многих случаях явно критическое. Иными словами, внешняя опасность для социологии проистекает из отказа общества от рационально и научно обоснованного анализа текущей ситуации. Это и впрямь тот случай, когда «пациент отказался от госпитализации».

Опасность изнутри

Неудивительно, что для социологии существуют и внутренние угрозы, и они связаны с внешними. Поскольку многие социологи и социологические сообщества видят, что их социальная роль и общественная значимость все более падают, то они решили превратить социологию в «социальную силу», своего рода широкое социальное движение за построение лучшего общества. Исходя из этого понимания социологии, вопросы научности и высокой профессиональной образованности оказались отодвинутыми на задний план, а на передний план была вынесена программа социологии как общественного служения и революционного преобразования мира. Социологи до сих пор лишь разными способами объясняли мир, задача же состоит в том, чтобы его изменить. Этот знаменитый лозунг Маркса, слегка перефразированный, стал фактически девизом для тех, кто пытается сегодня изменить мир задолго до того, как мы сумеем его понять и научно объяснить. У таких социологов публичное действие заведомо предшествует знанию. Можем ли мы с этим согласиться? Я не могу. Хотя бы потому, что в нашей стране, России, мы хорошо знаем из истории, начавшейся после 1917 г., что значит радикально перестраивать общество до того, как оно будет проанализировано и понято.

Что нам следует (и чего не следует) делать

Я убежден, что место социолога, пока он носит белый халат ученого, – не на общественных / политических баррикадах. Конечно, социолог может в любое время стать социальным и политическим защитником и протагонистом какой-нибудь общественной цели. Но это немедленно лишает его права представлять науку социологию. От нас не ожидается участие в лечении общества (как в чем-то отличном от анализа). Есть немало социальных институтов, основной задачей которых является проведение лечения: государство, политическая сфера, общественные организации и движения, пресса, общественное мнение и т.д. Каждый, кто знаком с клиническим процессом, очень хорошо знает, что роль диагноза очень важна и что конечный успех лечения в огромной мере зависит от его точности и правильности. Но диагноз нельзя смешивать с лечением. Они относятся к разным сферам экспертизы. Да, мы можем и должны вносить вклад в изменение мира, отстаивая наши профессиональные научные цели и повышая социологическую культуру и сознательность в наших обществах посредством образования и массмедиа. В этом только и состоит «публичная миссия социологии». В противном случае мы рискуем стать слепыми поводырями слепых.

Таким образом, я целиком и полностью поддерживаю десять тезисов Петра Штомпки в защиту социологии. Наука социология для него, как и для меня, есть прежде всего и в первую очередь научность и профессиональное мастерство. Все остальное намного более спорно.

II. Социальная солидарность как проблема классической и современной социологии

Статьи и обзоры

Многоликая солидарность33

Д.В. Ефременко

Большинство материалов настоящего раздела «Социологического ежегодника» подготовлено участниками исследовательского проекта «Социальная солидарность как условие общественных трансформаций: Теоретические основания, российская специфика, социобиологические и социально-психологические аспекты». Проект осуществляется при финансовой поддержке Российского фонда фундаментальных исследований. Обращение нашего исследовательского коллектива к теме социальной солидарности было далеко не случайным. С момента становления социологии как самостоятельной обществоведческой дисциплины тематика солидарности имела серьезные основания претендовать на статус одного из главных направлений социологических исследований: достаточно вспомнить, какое внимание солидарности уделял один из отцов-основателей профессиональной социологии Эмиль Дюркгейм. Ведь именно солидарность в конечном счете делает общество обществом. Она же выступает необходимым условием любых социальных изменений, и в этом смысле вопрос о природе, характере, состоянии солидарностей является одним из коренных вопросов социального развития.

Несмотря на первоначальный импульс, приданный исследованиям солидарности Дюркгеймом и его последователями, в дальнейшем в мировой социологии на передний план снова выдвинулись сюжеты, связанные с социальными конфликтами. Соответственно, тема солидарности постепенно стала смещаться на периферию социологических исследований. Разумеется, эта маргинализация не была абсолютной. Например, для Питирима Сорокина проблема солидарности оставалась одним из важных направлений его научной деятельности. В рамках сорокинского интегрализма солидарность предстает как позитивный модус взаимоотношений индивидов, предполагающий созвучность установок и поведения взаимодействующих участников, когда они взаимно помогают друг другу в достижении своих целей. По сути дела, у Сорокина речь идет об интенсивных взаимодействиях семейного типа, которые, однако, могут обнаруживать себя в самых разных социальных группах34. Антитезой солидарности в этом случае становятся «антагонистическое взаимодействие» и «принудительные социальные связи». Социологический анализ причин солидарности и антагонизма, будучи спроецирован на макроуровень социальных взаимодействий, может, согласно Сорокину, внести существенный вклад в устранение войн, преодоление преступности, различных форм угнетения и неравенства35.

Проблематике солидарности уделял внимание и Толкотт Парсонс, который видел в ней как, и в социальной системе вообще, феномен объективированного характера, но в то же время рассматривал солидарность как предельно динамичный процесс, выступающий важнейшим условием стабильности и воспроизводства социальной системы. Однако в целом в социологии второй половины XX – начала XXI в. социальная солидарность рассматривалась преимущественно в специализированных аспектах, и основное внимание исследователей было сфокусировано на отношениях солидарности внутри отдельных групп. Более того, в современной социальной теории прослеживается тенденция едва ли не к полному исключению солидарности из социологического дискурса36.

Лишь в последнее время начали предприниматься попытки вернуться к более комплексному рассмотрению феномена социальной солидарности. Например, под эгидой Американской социологической ассоциации в августе 2011 г. был сформирован новый исследовательский комитет по изучению социальной солидарности, морали и альтруизма37; в рамках Международной социологической ассоциации такой комитет до сих пор отсутствует.