Актуальные проблемы Европы №2 / 2016

Что касается событий на Украине, эксперты летом 2014 г. отмечали очень личностное отношение к ним россиян. Руководитель ВЦИОМ Валерий Фёдоров объяснял эту позицию близостью русского и украинского народов, а также тем, что более половины ныне живущих россиян имеют какие-то связи с украинцами – дружеские, родственные либо когда-то бывали на Украине [Фёдоров, 2014]. Год спустя, в сентябре 2015 г., ВЦИОМ констатировал снижение интереса к событиям на Украине в российском обществе: в январе 2015 г. за ситуацией в целом наблюдали 83% россиян (в том числе 38% следили внимательно), а в сентябре их число понизилось до 71% (в том числе 25% следили за информацией постоянно). При этом интерес к ситуации в соседнем государстве чаще проявляли пожилые люди (82% старше 60 лет), нежели молодежь (44% от 18 до 24 лет) [Куда идет.., 2015]. Таким образом, внимание к украинским событиям сохраняется, но его интенсивность снизилась по сравнению с периодом присоединения Крыма и введения Западом антироссийских санкций.

Ключевым событием в ходе украинского кризиса стало присоединение Крыма к России в марте 2014 г. По данным ВЦИОМ, в июне 2014 г. свыше 90% россиян поддерживали это решение [Фëдоров, 2014]. Год спустя «представления о правильности присоединения Крыма к России, трактуемые в понятиях восстановления исторической справедливости и защиты русскоязычного населения Украины от “фашистов”, не изменились». По данным Левада-центра, в марте 2014 г. 88% наших сограждан поддерживали это решение, в июне 2015 г. – 85%. Вывод социологов однозначен: «Факт присоединения Крыма окончательно легитимировался в общественном мнении» [Российско-украинские отношения.., 2015 а]. С точки зрения российского национального самосознания «присоединение Крыма для большинства (около 80%) стало доказательством того, что Россия вернула себе статус великой державы, утраченный с распадом Советского Союза», – считает Д.А. Волков [Волков, 2015 б].

События на востоке Украины еще летом 2014 г. обозначались как «война». Так, Валерий Фёдоров в интервью газете «Культура» отмечал, что «с одной стороны, никто не хочет влезать в войну на Украине, тем более когда перед глазами пример абсолютно бескровного присоединения Крыма. Но, с другой стороны, все большее число россиян предполагают, что у нас просто не остается иного выхода». При этом, по его данным, 27% респондентов были за ввод миротворцев, а 33% считали, что делать этого нельзя ни при каких условиях. Остальные 40% «ситуационно» определяют свою позицию [Фëдоров, 2014]. Сразу после присоединения Крыма в марте 2014 г. на вопрос Левада-центра о возможной судьбе Восточной Украины 48% говорили, что ее надо присоединять к России. К июлю 2015 г. таких осталось 15%, преобладающим стало мнение, что восток Украины должен оставаться независимым [Волков, 2015 а].

Менялась и оценка российским обществом событий в Украине. К осени 2015 г. россияне всë реже определяли ситуацию в соседней стране как гражданскую войну (50% – в январе 2015 г., 36% – в сентябре 2015 г.). Уменьшилось число тех, кто считал, что в стране господствуют террор и геноцид (с 17 до 6%, соответственно). Тем не менее заметна была доля тех, кто характеризовал ситуацию как «развал страны» и «полную дестабилизацию» (18%). Каждый шестой (17%) полагал, что в Украине сейчас анархия и бандитизм. При этом немало было тех, кто затруднялся с оценками (12%) [Куда идет.., 2015]. Комментируя результаты исследования, В.В. Фëдоров отмечал: «Прекращение перестрелок и бомбардировок в Донбассе снижают внимание россиян к ситуации в этом регионе. Наше общество всë больше устает от украинских новостей, интерес к ним падает, переключаясь на другие темы. Однако перспектив урегулирования конфликта, как и общего улучшения ситуации в братской стране, россияне не видят. В таких условиях наименьшим из зол представляется “замораживание конфликта” без перспектив его быстрого разрешения» [Куда идет.., 2015]. В тон ему звучало мнение Дениса Волкова: «Люди видят конфликт и понимают, что он достаточно сложный, и сложно будет примирять эти две части» [Волков, 2015 а].

«Для большинства в России происходящее в соседней стране представляется исключительно внутриполитическим конфликтом», – утверждает Денис Волков в статье, опубликованной на сайте Фонда Карнеги в августе 2015 г. [Волков, 2015 б]. Лишь около четверти российского населения считает, что между Россией и Украиной идет война, тогда как 65–70% это отрицают. Поэтому логично, что на вопрос, присутствуют ли сейчас на Украине российские войска, только 26% ответили положительно, 52 – отрицательно, 22% затруднились ответить [События на востоке.., 2015]. Невелико число наших сограждан, кто уверен, что на стороне ополченцев вообще не воюют российские граждане (11%). При этом большинство считают, что это добровольцы (48%) или наемники (24%), но не российские военные. К добровольцам, воюющим на стороне ополченцев, наши сограждане в большинстве своем относятся положительно. Однако за минувший год доля тех, кто одобряет их участие в конфликте на востоке Украины, снизилась с 64 до 53%, а неодобряющих возросла с 19 до 27%. Однако отправить своего сына или близкого родственника на эту войну готовы лишь 13% респондентов, а 68% постарались бы отговорить его от такого шага [Волков, 2015 б].

Вероятность войны России с Украиной российское население оценивает невысоко, во всяком случае, по данным Левада-центра, на апрель 2015 г. лишь у 11% опрошенных присутствовали «большие опасения» того, что столкновения на востоке Украине могут перерасти в войну между соседними государствами. Большинство россиян не считали такой сценарий вероятным: 48% рассматривали его как маловероятный, 14 – как совершенно исключенный. Только 4% россиян говорили о неизбежности войны. «Представления о войне циркулируют в общественном сознании скорее на эмоциональном уровне – опасениях и страхе, которые подогреваются ТВ-картинкой.., нежели на рациональных основаниях и реальных ожиданиях войны», – заключают эксперты Левада-центра [Российско-украинские отношения.., 2015 а].

«Отказ от установок “общего будущего” демонстрировался и в нежелании россиян каким-либо образом вовлекать страну в войну (ввод войск). Они предпочитают ограничиваться дипломатической и материальной (гуманитарные грузы) поддержкой восточным областям Украины», – считали эксперты Левада-центра в сентябре 2015 г. [Российско-украинские отношения.., 2015 б]. Летом 2014 г. четверть россиян поддерживала введение российских войск на территорию юго-востока Украины для прекращения конфликта. Среди поводов, которые могли бы вынудить ввести войска, были названы следующие: если будут продолжать гибнуть мирные жители на Украине (18%), возникнет угроза террористических актов на территории Российского государства (18%), продолжатся нападения на наши КПП на российско-украинской границе (18%). Треть респондентов (33%) отметила, что нашей стране не следует этого делать ни при каких условиях [Гражданская война.., 2014]. Д.А. Волков полагает, что анализ данных опросов по украинской теме за последние полтора года указывает на то, что «абсолютное большинство россиян настроены на невмешательство в чужие дела и против войны. Но умелая пропаганда и стремление к информационному комфорту помогают им совместить это настроение с поддержкой “помощи своим”» [Волков, 2015 б].

Что касается причин нынешнего конфликта на востоке Украины, бо́льшая часть опрошенных Левада-центром видит в нем результат вмешательства Запада (45% – июль 2015 г.) (по сравнению с летом 2014 г. эта точка зрения стала менее популярной); 27% считают его результатом националистической политики руководства Украины, 15 – протестом населения Восточной Украины против новой власти в Киеве и лишь 4% – результатом вмешательства России [События на востоке.., 2015]. В этом плане характерной чертой российского общественного мнения в отношении Украины Д.А. Волков называет «почти единогласное отрицание ответственности России» за произошедшие там события. «В качественных и количественных социологических исследованиях вырисовывается единый шаблон: “Россия не виновата”, “нас вынудили”, “мы защищаемся”. Интересным образом это перекликается со словами высоких российских функционеров: “Не мы это начали, начала другая сторона”» [Волков, 2015 б]. Социолог объясняет такое понимание происходящего в значительной степени влиянием государственных СМИ. Однако при всей «готовности» поддаться ему российская пропаганда основывалась в данном случае на глубинных установках российского массового сознания, сформировавшихся еще до украинского конфликта: недоверии к Западу, усиливавшемся со второй половины 1990-х и закрепившемся к середине 2000-х, тоске по утраченному величию. «Последовавшая со стороны Запада критика России и санкции против нее в каком-то смысле сыграли на руку российской пропаганде: “Ну мы же говорили, что все происходящее – антироссийский западный проект”… Запад организовал украинский конфликт и заинтересован в его продолжении, он ввел санкции, чтобы “ослабить и унизить Россию”» [Волков, 2015 б]. В этом контексте украинские власти в восприятии россиян предстают марионетками Запада, в чем убеждена половина российского населения. «Иными словами, российское население (как и российская власть) отказывалось признавать, что… украинцы могут самостоятельно выбрать себе политику и союзников» [Волков, 2015 б].

Одним из последствий решительной политики России в отношении к Украине и особенно присоединения Крыма стал рост популярности президента РФ. «Путина сейчас считают архитектором величия страны – именно он присоединил Крым, он принимал эти решения», – отмечал Д.А. Волков в интервью радиостанции «Коммерсантъ FM» [Волков, 2015 а]. Это тем более заметно, что, по оценкам социолога, к марту 2014 г. большая часть российского населения начала от Путина «уставать», и лишь 20% опрошенных однозначно поддерживали главу государства. Сразу после Крыма ситуация изменилась. В настоящее время большинство населения хотела бы видеть Путина следующим президентом. Для россиян обоснованием политики Путина на Украине является то, что она стала «реакцией на расширение НАТО» (в этом уверена половина населения страны) и «на угрозу русскоязычному населению Донбасса» (44%) [Волков, 2015 б].

Еще одним результатом украинских событий для российского общества стал рост ощущения собственной национальной значимости. Вначале национальная гордость «удовлетворялась» присоединением Крыма. Когда к концу 2014 г. радость от этого события несколько утихла, замечает Д.А. Волков, «доказательством значимости страны на международной арене становится продолжающееся противостояние с Западом, взаимные санкции и обвинения. Нас не любят, боятся, пытаются ослабить, значит, принимают всерьез» [Волков, 2015 б].

Украинский конфликт свидетельствовал о том, насколько российское общественное мнение зависит от пропаганды, особенно телевидения. Вектор пропаганде задавала власть, у которой для этого свои мотивы: дискредитация Майдана в глазах российских граждан, часть которых совсем недавно сама выходила протестовать на улицы; повышение собственного престижа путем представления себя защитником страны, а своих противников – орудиями внешних сил; инструментализация антизападных настроений. Многих из поставленных целей она добилась. «Политический протест в России сегодня для многих ассоциируется с хаосом, разрушениями, гибелью людей, которые последовали за победой украинского протеста», – отмечает Д.А. Волков [Волков, 2015 б].

Александр Гущин (политолог, доцент кафедры стран постсоветского зарубежья, РГГУ) в статье «Образ Украины в современных российских СМИ и публицистике в контексте российско-украинского кризиса» [Гущин, 2015] прослеживает формирование российскими СМИ образа Украины. Он отмечает, что украинский кризис 2014 г. не только коренным образом изменил отношения России и Украины и оказал негативное воздействие на отношения между ведущими мировыми государствами, но и серьезно повлиял на «внутреннее развитие России и Украины, на восприятие друг друга, самоидентификацию в современном мире, оценку событий прошлого» [там же, с. 1]. Тема идентификации страны, трактовка событий прошлого и настоящего Украины, образов друг друга стали показателем глубоких расхождений в отношении к ним двух стран.

Ярким примером формирования образа истории Украины в России А.В. Гущин называет показанный в январе 2015 г. по каналу «Россия 24» фильм «Проект Украина», сформулировавший основные идеологемы относительно истории ближайшего соседа. Основная из них – искусственность украинской государственности. В фильме акцентируется, что «в позднее Средневековье и раннее Новое время понятия Украина не было, а московофильское движение, которое… существовало на территории украинских земель, входящих в состав Австро-Венгерской монархии, было подавлено искусственно взращенным австрийцами украинофильством, которое имело своей целью стать противовесом польскому и русскому влиянию в регионе. Современная же Украина также находится под мощным влиянием западноукраинских идей, галицийской идеологии, которая имеет мало общего с ментальностью жителей Центральной Украины и тем более Востока и Юга страны» [Гущин, 2015, с. 1]. Из этого следует вывод о невозможности самостоятельной украинской государственности без союза с Россией, иначе страна подпадет под влияние галицийского национализма, что опасно не только для России, но и для самой Украины.

Подобные тенденции восприятия украинской истории всплывали, хотя и не так часто, в постсоветский период и до нынешних событий, замечает А.В. Гущин, являясь «реакцией на пересмотр национальной истории в самой Украине, что болезненно воспринималось в российском обществе и российской элите» [Гущин, 2015, с. 1]. Автор считает, что подобная интерпретация украинской истории является сегодня важной составной частью образа современной Украины в России. Отчасти это объясняется, по его мнению, недостатком сотрудничества ученых обеих стран в постсоветский период, в результате чего «российское общество вынуждено потреблять информационный продукт, далекий от объективных подходов, что, кстати, характерно и для современной Украины, в которой за последние годы попытки новых интерпретаций истории принимали порой гротескные формы» [там же, с. 1].

Поворотным моментом в изменении образа Украины в России стал 2014 г. Первоначально митинги на Майдане в конце 2013 г. в ответ на отказ В. Януковича подписать в Вильнюсе соглашение об ассоциации с ЕС воспринимались как ограниченный молодежный протест. Последовавшие за их разгоном события стали преподноситься как действия радикалов, идейных наследников Бандеры, а также как протесты против коррупции. Надежды сторонников Майдана относительно вхождения Украины в Европу трактовались как наивные и объяснялись «промывкой мозгов и пропагандистской кампанией Запада, который, являясь режиссером Майдана (прежде всего США), делал всë, для того чтобы сформировать ложные представления о будущем у украинцев» [Гущин, 2015, с. 1]. Янукович после победы Майдана и бегства «воспринимался не просто как изгнанный президент, но как лидер, неспособный принять жесткое решение, потерявший контроль над страной» [там же, с. 1].

Характерна лексика, которая первоначально (до президентских выборов в Украине и вынужденного их признания Россией) применялась в отношении новой власти в Киеве, отмечает А.В. Гущин. Сама власть ассоциировалась с понятием «хунты», а ее приверженцев называли «фашистами». Внушалось представление, что «реальная власть в Украине захвачена радикалами.., а А. Яценюк и А. Турчинов, с одной стороны, слишком слабы, чтобы контролировать страну, а с другой – сами являются ставленниками геополитических соперников России…» [Гущин, 2015, с. 2].

Украинские события в этот период были темой номер один для российских СМИ, и они тесно увязывались с присоединением Крыма. В данном контексте образ Крыма – «это образ территории, которая ввиду проживания там значительного числа русских не приняла Майдан и, ожидая репрессий со стороны новых властей, пожелала воссоединиться с Россией. Россия же рассматривается как сторона, которая была несправедливо лишена Крыма авантюристичным поступком Н.С. Хрущева, в то время как вся история свидетельствует о том, что Крым – не только одна из колыбелей российской цивилизации, но земля, политая кровью русских.., которая по праву принадлежит именно России» [Гущин, 2015, с. 2]. Современная Россия трактовалась в данном случае как наследница и преемница Российской империи. Соответственно, присоединение Крыма для большинства россиян означало возвращение потерянной не по своей воле территории, т.е. торжество исторической справедливости.

Если образ Крыма в представлении россиян статичен, то восприятие юго-восточных регионов Украины на протяжении украинского кризиса менялось. Когда начались события на юго-востоке, «идея Большой Новороссии главенствовала в общественно-политическом дискурсе, на ТВ и в прессе выступали идеологи новороссийского проекта, которые формировали представления о том, что 8–9 областей Украины собственно Украиной в том смысле слова, в каком ее понимают в Киеве, не являются», – указывает А.В. Гущин [Гущин, 2015, с. 2]. Муссировались ожидания, что в связи с неприятием новой власти они в ближайшее время решат отделиться от Украины. Именно через эту призму были восприняты события в Одессе. Однако трактовка СМИ изменилась после введения санкций, ухудшения отношений с Западом, а также в связи с тем, что протестное движение в ряде областей не вышло на ожидаемый уровень. Присутствовало мнение, что Россия «упустила благоприятное время для решения вопроса быстро и эффективно в свою пользу» [там же, с. 2]. В любом случае Юго-Восток трактуется как «регион русского мира», «часть общего с Россией духовного и ментального пространства, которую Россия не может оставить в беде» [Гущин, 2015, с. 3].

Нынешняя украинская власть подается как жестокая (частые упоминания о карательных операциях), систематически нарушающая Минские соглашения. «За исключением отдельных экспертов либерального крыла, общественное мнение находится под очевидным влиянием той пропагандистской линии, которая определяет ее как власть, с одной стороны, олигархата, а с другой – ставленников США…» [Гущин, 2015, с. 3].

Другой темой, обсуждавшейся в связи с украинскими событиями, стала федерализация, преподносившаяся исходя из якобы незрелости и искусственности украинского государства, а также культурной разнородности ее регионов как единственная возможная форма государственности. «Украина воспринимается как дезинтегрированное государство, с высоким риском распада, как в силу исторических региональных различий, так и в силу неспособности нынешней власти осуществлять реформы» [Гущин, 2015, с. 3].

Важной составляющей образа Украины в России стала тема экономического кризиса в стране, ее экономической недееспособности. По контрасту Юго-Восток определяется как экономически сильный регион: «Донбасс кормил Украину». Телезрителя подводят к мысли, что Запад, устроив переворот на Украине, не проявляет большой готовности помогать ей экономически, как это могла бы делать Россия в случае вхождения Украины в пророссийские интеграционные структуры.

Выстраивание образа Украины, отмечает А.В. Гущин, подвержено определенной эволюции. Это касается прежде всего отношения к украинским властям. Если весной 2014 г. их называли «узурпаторами», то сегодня все же воспринимают как власть, пусть и выдвинувшуюся посредством переворота. Также оставлено предположение о том, что народ Украины восстанет против новой власти, чтобы быть ближе к России. Зато постоянно обсуждаются неудачи украинской власти в экономической и социальной областях. Наконец, к концу 2014 г. тема Большой Новороссии сошла на нет. В свою очередь тема Крыма выведена из украинской проблематики и теперь рассматривается лишь в контексте внутренних проблем России.

В заключение российский политолог подчеркивает, что украинский кризис оказал негативное влияние на образ Украины, сложившийся в России. Произошло оформление и укрепление существовавших ранее идеологем. Эксперт опасается, что последствия недавних событий еще долго будут сказываться на отношениях двух стран.

Автор также обращает внимание на неоднозначный механизм формирования образа Украины и его последствия: с одной стороны, «российские СМИ строго следовали официальной позиции Москвы и оказали колоссальное влияние на формирование негативного представления об Украине в России, с другой стороны, информационная кампания сама стала оказывать косвенное влияние на принятие решений в Москве, украинский вопрос стал, по сути, и вопросом внутриполитическим для России» [Гущин, 2015, с. 3]. В связи с этим выдвигается предположение, что формирование образа Украины остается в России актуальной задачей властей, с тем чтобы отвлекать внимание российского общества от экономических и других острых проблем.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Российская идентичность в социологическом измерении: Аналитический доклад. – М.: ИС РАН, 2007. – С. 104, 106.

2

Там же. – С. 105.

3

Две трети россиян назвали Россию великой державой. – Режим доступа: https://news.mail.ru/society/24123545 (Дата обращения – 30.11.2015).

4

Российская идентичность в социологическом измерении: Аналитический доклад. – М.: ИС РАН, 2007. – С. 37.

5

Отношение России к Западу за последний год резко ухудшилось. – Режим доступа: http://ruskline.ru/news_r/2015/01/29/otnoshenie_rossijan_k_zapadu_za_poslednij_god_rezko_uhudsilos/ (Дата обращения – 29.01.2015).

6

Андреев А.Л. Отношение россиян к Европе // Россия и Европа / Под ред. Н.А. Нарочницкой. – М., 2014.– Т. 2. – С. 219.

7

Две трети россиян назвали Россию великой державой. – Режим доступа: https://news.mail.ru/society/24123545 (Дата обращения – 30.11.2015).

8

Матасова Т.А. Русско-итальянские отношения в политике и культуре Московской Руси середины XV – первой трети XVI. Автореф. дис. … канд. ист. наук. – М.: МГУ, 2012. – С. 21.

9

Бердяев Н.А. Чувство Италии // Биржевые ведомости. – Спб., 1915. – 2 июля. – Режим доступа: http://krotov.info/library/02_b/berdyaev/1915_198.htm

10

Российская идентичность в социологическом измерении: Аналитический доклад. – М.: ИС РАН, 2007. – С. 107.

11

Deutsche und russische Spiegelbilder. Was halten, was erwarten wir voneinander? (Potsdamer Begegnungen, 10) / Hrsg. von E.-J. von Studnitz und B. Klein. – Berlin, 2008. – Dezember. – S. 31.

12

Российская идентичность в социологическом измерении: Аналитический доклад. – М.: ИС РАН, 2007. – С. 99.

13

Монина Л. Народная геополитика России / Новости Украины From-UA.com [Cайт]. – 2013. – 31.01. – Режим доступа: http://www.from-ua.com/articles/258973-narodnaya-geopolitika-rossii.html

14

Глуховский Д. Польские чувства // Metro. – М., 2015. – 18 мая.

15

Валенса Л. С Россией не нужно входить в конфронтацию // НГ-Политика (Прилож. к «Независимой газ.). – М., 2015. – 6 окт.

16

Российско-украинские отношения в зеркале общественного мнения: Сентябрь 2015 // Левада-центр. Пресс-выпуск. – 2015. – 05.10. – Режим доступа: http://www.levada.ru/2015/10/05/rossijsko-ukrainskie-otnosheniya-v-zerkale-obshhestvennogo-mneniya-sentyabr-2015/