Человек. Образ и сущность 2017. Гуманитарные аспекты. № 1–2 (28–29): Социокультурные трансформации в условиях геополитических преобразований

2. Утопия и гетеротопия

Существует точка зрения, что именно Мишель Фуко определил местоположение тех социальных смыслов, реальность которых оказывает влияние на общее упорядоченное поведение людей, отклонение от которого влечет за собой закономерное наказание.

Исследуя типы наказания, Фуко выделяет три формы власти. В Средние века это была публичная казнь, которая длилась как театрализованное зрелище. Казнь рассматривалась как месть монарха своему врагу. Допрос и пытки были средством выяснения истины. Этот взгляд казался вполне правомерным, поскольку власть монарха полагалась данной от Бога. В эпоху Просвещения публичная казнь уступает место мгновенной смерти, символом которой становится гильотина. Законность казни теперь мотивируется не изменой монарху, а нарушением общественного договора. Это значит, что казнь совершается от имени и в соответствии с сакральной волей народа. В современную эпоху наказание совершается как следствие нарушения тех правил поведения, которые обеспечивают сохранение общественного порядка. Это предопределяет создание и совершенствование механизма надзора за повседневным поведением людей [Автономова, 2016, с. 121–122].

Очевидно, что в этих структурах социальных отношений индивидуальность субъекта «испаряется», она перестает играть роль при принятии судьбоносных решений власти. Власть относится к индивидам как к абстрактным единицам – подданным или гражданам, следующим правилам установленного порядка или нарушающим эти правила. Соответственно, они либо находятся и живут в «нормальном» социальном месте, либо попадают в «другое место», отличающееся от нормального места. Если требование общего упорядоченного поведения переносится на все человечество, на народы и государства, то тогда становится необходимой и глобальная система надзора за правильным поведением из одного центра, который и декларирует общие правила. Эта ситуация позволяет видеть периферию как своего рода безумие, а из периферии видится безумие центра. Реализация системы надзора из одного центра, естественно, приводит к признанию в качестве нормы требований и образа жизни данного центра, тогда как иные образы жизни видятся как проявление «ненормальности», требующей упорядоченности и публичной казни нарушителей декларируемых правил.

Мишель Фуко, оценивая глобальную ситуацию второй половины XX в., естественно, не мог не видеть ее парадоксальности. Он пытался прояснить для себя сущность этой парадоксальности через осмысление исторических форм безумия в классическую эпоху. Анализируя историю безумия в классическую эпоху, он отмечал рождение опыта, пересечение патологий. «Возьмем наугад, – писал он, – несколько человек, подвергшихся изоляции из-за “повреждения” в уме и упомянутых в регистрационных книгах: это “закоренелый жалобщик”, “величайший из сутяг”, “человек весьма злобный и сварливый”, “человек, днем и ночью докучающий прочим людям своими песнями и изрыгающий ужаснейшие богохульства”, “расклейщик пасквилей”, “большой лжец”, “человек, умом беспокойный, угрюмый и нелюдимый”» [Фуко, 1997, с. 147]. Очевидно, что в этих характеристиках проявления умственного заболевания и проявления особенностей характера пересекаются, так что их видение в равной степени представляет картину безумия.

Очевидно, что эта характеристика может быть отнесена не только к классической эпохе, к XVII в., но и к современной ситуации, эпохе тотальной информатизации и всеохватывающих информационных сетей, свободному в них самовыражению. Мы словно возвращаемся в мир глупости – «корифея в хороводе человеческих изъянов, в сумасшедшей пляске порочных жизней» [там же, с. 148]. В чем М. Фуко видит сущность этого вида безумия? Он иллюстрирует его понимание на примере аббата Баржеде, который был подвергнут изоляции и получал тот же уход, что и другие умалишенные. Баржеде лишился рассудка, потому что, будучи служителем церкви, он занимался самым отвратительным ростовщичеством, не проявляя никаких признаков милосердия и не испытывая угрызений совести. Он, таким образом, выпадает из установленного для него морального порядка, а восприятие его безумия оказывается возможным лишь в этических формах. Это безумие разрушает не рассудок, который ориентирован на получение максимального финансового дохода, а мораль. При этом моральные структуры используются как средство возвышения себя, продвижения по ступеням социальной лестницы.

М. Фуко приводит в пример графа д’Альтютера, которого в действительности звали Дуслен. Он объявил себя наследником Кастильской короны и при этом клятвенно уверял, что всякую неделю ему является Пресвятая Дева и что он нередко беседует с Богом. Возникает вопрос о том, умалишенный ли он или преступник (или между ними существует связь); в силу чего выдвигались предложения заключить его пожизненно в Бастилию как первостатейного негодяя [Фуко, 1997, с. 149].

Таким образом, если нет реального критерия различения двух типов безумия – безумия как следствия болезни и безумия как следствия выпадения человека из морального порядка, – то их смешение может становиться прикрытием для притворства, позволяющего избежать правового преследования. Человек, подверженный заболеванию, – Другой, но такой Другой, которым потенциально может стать каждый. Поэтому и происходит самоотождествление здорового человека с больным Другим, стремление оказать максимальную медицинскую и иную помощь этому Другому. Характерны в этом отношении инициативы квакеров.

М. Фуко считает, что именно XIX век решил перевести «человека неразумного» в больницу: изоляция здесь – это терапевтическая мера, целью которой является излечение больного. Иной же безумец является проявлением отчуждения от соотечественников; его воспринимают как Другого, как изгоя. В исследовании Фуго просматриваются формы оценок и самооценок цивилизационных субъектов современности, т.е. XX и XXI вв. Они становятся своего рода teaminus a quo, т.е. исходным понятием, определяющим внутренний характер отношения к другому цивилизационному субъекту.

Эмпирические описания, которым следует М. Фуко, стали тем основанием, на котором он сформировал свою концепцию гетеротопии. Подготовленный весной 1967 г. в Тунисе текст он разрешит опубликовать только в 1984 г. Это объясняется теоретической неопределенностью текста. Современную эпоху он характеризовал как «эпоху Пространства», представляющую из себя сеть взаимодействующих мест, образующих скорее конфигурацию, нежели развитие во времени. Цивилизационные образования оказываются находящимися в различных местах, куда их помещали силой либо где они обрели естественное местоположение и покой. Это положение дел можно назвать «пространством локализации», которое распахнулось после построения Галилеем бесконечно открытого пространства.

Фуко утверждает, что наша жизнь руководствуется признанием пространственных оппозиций – между частным и публичным пространством, пространством семьи и социальным пространством, пространством досуга и пространством труда. Мы живем не в пустом пространстве, а в пространстве, заряженном определенными качествами: чистого верха – пространства вершин жизни – и низа – пространства «грязи». Если перенести это толкование заряженного пространства на современную глобальную ситуацию, то можно из определенного центра увидеть распространенную ненормальность жизни, которую и можно определить как пространство «грязи» (физическое и моральное). Естественно, что «грязь» нужно вычищать любыми доступными средствами. Такова логика гетеротопии.

Возможно ли ненасильственное очищение от «грязи»? Одним из ненасильственных средств преодоления качеств низового пространства можно считать утопию. Фуко считает, что качественное деление пространства оказывается предпосылкой для отталкивания от всякого места в нем и рождения утопии, местоположения без реального места, выражающей усовершенствованное общество либо изнанку общества. М. Фуко считал, что в каждой культуре, в каждой цивилизации существуют места и институты, являющиеся фактически реализованными утопиями. Это места, которые являются абсолютно иными, нежели все места, которым они противостоят. В противоположность утопиям эти места Фуко называет гетеротопиями. Гетеротопия – это исключительное место по отношению к основным местам социума, воспринимаемым как нормальная реальность жизни. Между нормальной реальностью жизни и гетеротопиями Фуко помещает Зеркало – как своего рода инструмент концентрации смешанного, срединного опыта. В этом срединном опыте я вижу себя там, где меня нет; зеркало – это утопия, моя собственная видимость, которая воздействует на занимаемое мной реальное место. Я начинаю смотреть на себя и восстанавливать себя там, где я реально нахожусь.

В каждом обществе существует потенциал рефлексии, самокритики, открывающей путь к возможным радикальным изменениям. Исследование гетеротопии открывает возможности влиять на характер изменения данного общества. Фуко стремился дать эмпирическое описание форм гетеротопий и классифицировать их различия. Он выделял два типа гетеротопий. Это, во-первых, так называемые кризисные гетеротопии, т.е. священные, запретные места, которые оказываются в кризисном состоянии по отношению к той среде, в которой они находятся. Так, изменяются особые условия и место жизни юношей, попадающих на военную службу. Изменяется традиция «свадебного путешествия», обязательного для начала сексуальных отношений девушки со своим женихом, и т.д. Кризисные гетеротопии замещаются так называемыми девиантными гетеротопиями, которые предназначены для индивидов, чье поведение является отклонением от требований нормы. Это – психиатрические клиники, тюрьмы, дома престарелых.

Гетеротопия обладает способностью функционировать по-разному. Такой, например, является гетеротопия кладбища. До конца XVIII в. кладбище располагалось рядом с церковью в центре города. С XIX в. кладбища стали создавать у внешней границы города. Теперь кладбища образуют иной город, где каждая семья обладает своим «черным жилищем».

Гетеротопия в одном месте может сопоставлять несколько пространств. Так, театр сменяет на сцене несколько различных мест. То же самое происходит и в кинотеатре. Сад обладает способностью соединять различные смыслы, какой обладает ковер.

Гетеротопии обладают свойством накапливать время, они открыты в сторону гетерохронии. Так, на кладбище фиксируются утрата индивидом жизни и переход в квазивечность. Такие гетеротопии, как музеи и библиотеки, накапливают в себе время, запирают в одном месте все времена, все эпохи. Существуют и врéменные гетеротопии, такие как ярмарки или деревни для проведения отпусков.

Роль гетеротопии могли играть и колонии. Например, пуританские общества, основанные в Америке англичанами, были совершенно иными местами, как и колонии иезуитов в Южной Америке. Гетеротопией по преимуществу Фуко считает и корабль как плавучий кусок пространства, который двигается от одного публичного дома к другому, из порта в порт.

Используя свойства гетеротопии и потенциал их трансформаций, можно наладить каналы влияния на внутреннее духовное состояние тех или иных народов и стран в нужном направлении.

Мишель Фуко применяет эмпирический подход к рассмотрению форм и типов гетеротопий. При этом он, естественно, обнаруживает разрывы между гетеротопиями, разрывы скорее пространственные, нежели временные. Первостепенная задача, считает он, заключается в том, чтобы узнать, как одна и та же модель может состояться в едином когнитивном горизонте для разделенных во времени умов и народов.

Список литературы

1. Автономова Н.С. Познание и перевод. Опыты философии языка. – 2-е изд. испр. и доп. – М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2016. – 736 с. – (Сер. Humanitas).

2. Веселовский А.Н. В.А. Жуковский. Поэзия чувства и «сердечного воображения». – М.; СПб.: Центр гуманитарных инициатив, 2016. – 512 с.

3. Перл М. Дантов клуб. – М.: ЭКСМО, 2005. – 480 с.

4. Платон. Избранные диалоги. – М., 1965. – 442 с.

5. Фуко М. История безумия в классическую эпоху. – СПб.: Университетская книга, 1997. – 704 с.

References

1. Avtonomova N.S. Poznanie i perevod. Opyty filosofii jazyka. – 2-e izd. ispr. i dop. – M.; SPb.: Centr gumanitarnyh iniciativ, 2016. – 736 s. – (Ser. Humanitas).

2. Veselovskij A.N. V.A. Zhukovskij. Pojezija chuvstva i «serdechnogo voobrazhenija». – M.; SPb.: Centr gumanitarnyh iniciativ, 2016. – 512 s.

3. Perl M. Dantov klub. – M.: JeKSMO, 2005. – 480 s.

4. Platon. Izbrannye dialogi. – M., 1965. – 442 s.

5. Foucault M. Istorija bezumija v klassicheskuju jepohu. – SPb.: Universitetskaja kniga, 1997. – 704 s.

Конец первой части. Продолжение статьи (часть 2) будет опубликовано в следующем номере журнала.

Ущемление и депривация как побудительные мотивы социальной активности

С.И. Сулимов

УДК 316.37

Воронежский государственный университет Воронеж, Россия, [e-mail]

Данная работа посвящена анализу таких побудительных мотивов индивидуальной и групповой социальной активности, как «ущемление» и «депривация». Социальное принижение индивида и общности вызывает ответную реакцию, с помощью которой ущемленные стараются компенсировать связанные с униженным положением потери. Но такое положение может привести к состоянию депривации, в котором ущемленные люди и группы не решают свои проблемы, а только ищут виноватых. Как показывает историческая практика, активность субъектов депривации носит разрушительный характер.

Ключевые слова: ущемление; депривация; социальная активность; нищета; рабство; восстание; культ вуду.

Поступила: 24.04.2017

Принята к печати: 10.05.2017

S.I. SulimovInfringement and deprivation as incentive motives of social activityVoronezh state university Voronezh, Russia, [e-mail]

The paper contains an analysis of «infringement» and «deprivation» as incentive motives of individual and group social activity. Social belittling of the individual and the community cause a response by means of which restrained try to offset the losses connected with the humiliating situation. This situation can lead to deprivation, in which the restrained people and groups do not solve the problems but merely look for people they can blame for the situation. As can be seen from the history, the activity of subjects of deprivation tends to be of a destructive character.

Keywords: infringement; deprivation; social activity; poverty; slavery; revolt; cult of the voodoo.

Received: 24.04.2017

Accepted: 10.05.2017

Введение

Несмотря на либерально-демократическую риторику последних двух столетий, в наши дни социальное неравенство остается таким же реальным, как и тысячи лет назад, хотя и выражается менее ярко. Буржуазно-демократические революции в Европе и социалистическая революция в России положили конец неравенству правовому и сословному, североамериканское общество прямо именует себя «обществом равных возможностей», но имущественное равенство граждан все равно остается для кого-то утопической мечтой, а для кого-то – нежелательной перспективой.

Притом что российское и западное общества формально отрицают существование в них закрытой иерархии, все-таки многие престижные должности доступны далеко не всем гражданам. Каждый гражданин или социальная группа может попробовать изменить свое положение в общественной структуре (открытый тип стратификации этому не препятствует), но далеко не у каждого это получится. Значит, дело здесь не в возможностях, а в желании или, как иначе можно выразиться, в побудительных мотивах. Таких мотивов может быть множество, но не все они имеют равную силу.

В настоящей работе мы проанализируем такой мотив социальной активности, как ущемление, под которым будем понимать заведомо приниженное положение, изначально занимаемое в обществе индивидом или группой, и рассмотрим политико-культурную ситуацию в современной Западной Европе сквозь призму этого явления.

История изучения вопроса

В изучение социальной мобильности, и особенно ущемления как ее важного компонента, внес немалый вклад британский философ и историк А.Дж. Тойнби. Вот как он характеризует это явление: «Хорошо известно, что, когда живой организм лишается какого-либо органа или свойства, он отвечает на этот вызов специализацией другого органа или свойства, которые, развиваясь, возмещают ущерб. У слепых, например, обостряется осязание. Представляется, что возникновение некоторого нового свойства с целью компенсации ущерба – явление повсеместное, и нередко физический недостаток является стимулом для мобилизации ума и воли. Аналогичным образом социальная группа, слой, класс, в чем-либо ущемленные собственными ли действиями, действиями ли других людей, либо волею случая, утратив нечто важное, направляют свою энергию на выработку свойства, возмещающего потерю, в чем, как правило, достигают немалых успехов» [Тойнби, 2010, с. 171–172]. А.Дж. Тойнби приводит в качестве примера кузнеца или сказителя в варварском обществе: все варвары-мужчины по умолчанию считаются воинами, и калека был бы обречен на бесславное прозябание, если бы не открыл и не развил в себе иной талант, не связанный с рукопашными схватками. Так, хромец становится кузнецом, вооружает воинов и поэтому пользуется их уважением, а слепец осваивает игру на арфе и основы стихосложения, что превращает его в легендарного скальда или рапсода (каковыми были, например, Снорри Стурлусон или Гомер).

По мысли философа, тот же механизм действует и в отношениях между социальными группами: неполноправная или униженная группа стремится освоить какие-либо занятия или методы, в которых более привилегированные группы не преуспели, хотя бы потому что на этом поприще у нее не будет конкурентов. Затем вчерашние отверженные превращаются в незаменимых соседей или даже учителей, хотя видимых знаков уважения им могут и не оказывать. И чем обиднее и всеохватнее ущемление, тем более мощным стимулом оно является. Например, одной из самых действенных форм социального ущемления А.Дж. Тойнби считает бедность: «Выходцы из низов, как правило, остро ощущают и переживают ущербность своего положения, что заставляет их постоянно совершенствоваться и развивать интеллектуальные способности. Таким образом, бедность – это постоянно действующий стимул к преодолению трудностей, если не считать тех случаев, когда стимулирующим началом являются честолюбие, корпоративный дух или интеллектуальные искания личности» [там же, с. 173].

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Исследование выполнено при поддержке гранта Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ), проект № 17-33-00025 «Гетеротопия: Цивилизационный контекст».

2

Маша Протасова – возлюбленная В.А. Жуковского, которому отказали в браке с ней по причине близкого родства; также ставшая жертвой ранней смерти.