Не вилка. Сборник рассказов

Мне почему-то захотелось спать, захотелось уйти от всего этого как можно дальше, уйти от моей мучительно долгой смерти и забыть о ней, как о сне. Я закрыл глаза, но ничего не изменилось, и мне даже показалось, что я их вовсе не закрыл, будто нужно закрыть еще раз.

Я засыпал, мысли путались и улетали далеко от меня, я не мог их поймать, потому что падал вниз, когда они стремились вверх. Все исчезало вместе со мной, я все еще падал.

Я не помнил, как очнулся, я просто вдруг осознал, что не сплю, что соленая вода бьет меня по лицу, что в рот и нос забрался песок и что я не могу дышать. Песок был холодным и мокрым, как после дождя, и это было даже приятно. Приятно не так, как обычно, приятно совершенно по-другому, намного легче и необъяснимее.

Я открыл глаза: серое мрачное небо, затянутое тучами, недвижно стояло на месте и в то же время менялось, будто бы внутри него что-то двигалось. Тучи были высоко, но, казалось, протяни руку, и достанешь до них, не вставая на носки.

Я промок, но меня не знобило, несмотря на довольно сильный ветер. Я лежал у берега бескрайнего темного океана, слившегося на горизонте с серым небом. Большие волны мерно разбивались о берег в тщетной попытке убежать из океана на сушу, пытались, ползли как можно выше по темному песку, пока океан не затягивал их обратно. Казалось, он дышал, двигался как одно большое существо. Он тянул и меня к себе, но мне нравилось лежать на берегу, нравилось слушать шум волн и нравилось, как они щекочут мне щеки.

Я лежал, и ничего не менялось, я лежал бы там вечность, отдыхая и ни о чем не думая, просто слушая, чувствуя, ощущая, дыша. Это был такой момент, когда ты ощущаешь не телом, а душой, чем-то большим, чем нервы на твоих руках, больше, чем чувства, вызванные выплеском гормонов. Это ощущение себя самого, принадлежащего чему-то большому, соединившегося с чем-то прекрасным, чем-то великим, могущественным, сильным.

Мои глаза закрывались, океан убаюкивал меня музыкой прибоя, минутное мое пробуждение от смерти подходило к концу и мне казалось, я не увижу этот океан еще хоть раз, не услышу его, не почувствую его, не стану его частью, не утону в нем с головой. Это был мой последний шанс на жизнь, это последняя предсмертная иллюзия, какой пичкает меня мое сознание, отвлекая от смерти, от конца моего существования, от гибели меня самого, когда тело давно пребывает в вечном сне, в забытьи, в котором вскоре окажусь и я.

Мне было хорошо, но я не старался удержать этот момент, не пытался через силу открыть глаза и изо всех сил бороться с тем, чтобы не уснуть. Я подчинился смерти, и она стала моей путевой звездой, моим проводником в иной мир, в ничто или во все сразу. Если я видел этот океан, это неестественное небо, значит, это была часть смерти и ничего с этим не поделать, нужно принять это таким, какое оно есть, потому что все так, как должно быть, а вовсе не так, как будет лучше нам. Я мертв, и мне больше нет смысла заявлять о своем мнении и своих правах, ведь даже тело дано было мне в аренду, и пришло время возвращать долг.

Я и не хотел бороться, ведь тогда ушел бы этот момент, хоть и короткий, но столь значимый, столь прекрасный, ценный сам по себе, ценный своей ограниченностью во времени, ускользающим мгновением, отведенным именно для него. Я почувствовал себя ребенком, которому нужно идти домой для дневного сна. Не хватало мне тогда лишь теплого ласкового солнца, проступающего на несколько секунд из-за туч.

Я заснул. Все погрузилось в ставший уже привычным мрак, но я все же очнулся. Я вновь открыл глаза и вновь оказался на том же пляже, только теперь волны подобрались совсем близко и качали мое тело, которое почти не касалось песка. Я в испуге вынырнул из воды, судорожно пытаясь вздохнуть, но воздуха не было, хотя я вовсе не задыхался. Я приспособился к несуществующему пространству вокруг себя уже через несколько секунд, если здесь было время, конечно.

Небо все еще бурлило, трансформировалось во что-то, съедая само себя и изрыгая переваренные тучи обратно. Океан был спокоен, темные безмятежные воды покоились на бесконечном пространстве, не имеющем конца. На горизонте не было ничего.

Я встал и решил пройтись по песку вдоль берега, надеясь отыскать хоть что-то, что помогло бы мне разгадать эту тайну, эту загадку моего океана. Я смотрел под ноги, наблюдая, как волны одна за другой обвивают мои лодыжки, поднимая песок и вспенивая воду, тут же затопляя образованные мной ямки, смывая с холодного темного песка мои следы. Странно, что отсутствие воздуха не мешало ощущению свежести, запах океана явно ощущался, соленая вода витала в пространстве вокруг, будто бы я уже был в воде, на самом дне.

Через десять минут прогулки мне стало казаться, что я хожу кругами, чувство дежа вю не покидало меня ни на секунду. Мне захотелось бежать. И я побежал, быстрее, чем мог себе представить. Я бежал вдоль берега, пока не наткнулся на чьи-то следы. Они глубоко вошли в песок, будто бы кто-то с силой отталкивался от земли, волны еще не успели смыть их окончательно, так что я мог с легкостью догнать человека, идущего впереди меня. Я побежал. Шаги становились все отчетливее, я был совсем близко, как вдруг следов стало две пары, причем первая начиналась из ниоткуда, просто появлялась и тянулась вдоль первой, будто бы сопровождая ее.

Я поднял глаза, как вдруг увидел фигуру человека в белой футболке и темно-синих штанах. Он стоял на одном колене, как я сейчас, рисуя что-то на песке. Казалось, он спешил, все его движения были резкими и напряженными, он будто бы боялся упустить что-то важное. Я следил за ним, не решаясь подойти. Он начал выкапывать что-то из песка, как безумный, охваченный навязчивой идеей о том, что ядро земли можно подержать в руках. Он постоянно оглядывался на океан, проверяя, не исчез ли тот, пока он копался в песке.

Подойдя ближе, я понял, что он рыл песок руками. Чем глубже он рыл, тем тяжелее ему становилось, тем чаще песок с краев осыпался, рушился и засыпал вырытую яму. Докопав до уровня воды, он начал выбрасывать грязные комья песка как можно дальше от ямы, но вдруг песок под ним дрогнул, он резко попытался встать, но этим лишь усугубил свое положение. Он провалился в песок с головой, так что его уже не было видно. Я побежал к нему.

Он тонул. Тонул в песке, хотя вокруг был бескрайний океан. Его лицо показалось мне знакомым. Я должен был спасти его, я ухватился за воротник его футболки обеими руками и тащил его, когда как во всех сторон песок, как волны, сыпался, засыпая его.

– Что ты делаешь? – кричал он мне – Беги! Здесь можно рыться вечно. Беги!

Он толкнул меня. Я упал на спину, на мгновение сконфуженный происходящим, а когда очнулся и встал, его макушка навсегда ушла в песок. Только сейчас я вдруг осознал всю странность этого события. Кто это был?

Неожиданно сбоку замельтешило что-то белое. Я обернулся и увидел еще одного человека, идущего по моим следам. Это был мой знакомый, я знал его когда-то давно, но мы не общались долгое время. За ним шло еще несколько человек, некоторые так же были мне знакомы, но большинство я не знал. Они как будто вырастали из песка. Все как один остановились и уставились на меня. Они не узнавали меня, я их.

Это было жутковато, мне захотелось уйти, и я медленно пошел в противоположную от берега сторону. Но стоило мне подняться на холм, как передо мной возникли тысячи лиц, которых я, как мне казалось, никогда не видел. Я помнил некоторых, некоторые были мне дороги и мне хотелось подойти к ним и расспросить обо всем.

Все они смотрели на меня пустыми глазами на ничего не выражавших лицах, как зомби, не отводя взгляд. Я развернулся, желая уйти, но они окружили меня. Я медленно пошел между ними, заглядывая в каждое лицо, понимая, что видел его где-то, но не мог припомнить, где.

Взглянув на очередное лицо пожилого мужчины, я вдруг попал в приемную кабинку банка, где получал перевод, а мужчина этот, протягивая мне бумагу, указал три места, где я должен был оставить свою подпись.

Я отпрянул, снова очутившись у берега. Другое лицо перенесло меня в детство, в дом, где я вырос, и, играя на улице, я узнал в безжизненном лице моего соседа, что был всегда добр ко мне. Еще одно лицо было из какой-то придорожной кафешке, куда я заглянул месяц назад. Официантка показалась мне симпатичной и милой, так что я запомнил ее, и вот она здесь. Теперь я иду по оживленной городской улице и вижу приятные лица нескольких человек, которые теперь здесь, среди толпы.

Стюардесса, таксист, библиотекарь, продавец – я видел все эти лица когда-то. Неужели это моя память? Я судорожно начал искать в груде лиц одно единственно важное для меня, но нигде не находил. Мне хотелось еще раз взглянуть на него, еще раз прикоснуться к нему, я стал подпрыгивать, метаться из стороны в сторону, кричать, звать его, отталкивая ненужных знакомых, которые вдруг вздумали хвататься за меня, цеплять меня руками, как ветви в лесу.

Мне снова приходилось вырываться, биться с ними, но они с напором обрушивались на меня, будто бы желая остановить. Я не мог уйти, не затронув самого важного для меня воспоминания, я не хотел помнить ничего другого, я хотел остаться в том, дорогом мне месте. Я не хотел уходить, я должен был вспомнить лицо, глаза, волосы, улыбку, но не мог. Эти гадкие воспоминания наваливались на меня снова и снова, я слабел под их напором, их гнетом.

“Здесь можно рыться вечно” – вспомнил я слова утонувшего в песке. Ведь все эти лица – песчинки, в которых так легко увязнуть. Они цепляются за меня, тянут вниз, каждый в свое воспоминание, делят меня на миллионы маленьких частиц. А ведь любая песчинка когда-то была камнем. И вот что от него осталось – жалкая, ничтожно мелкая пылинка.

Все эти люди – не те, кого я знал. Я знал камни, но время стерло их в песок. Я вырвался из их рук, несясь вперед, расталкивая всех, кто смел встать у меня на пути, и со всех ног врезался в воду, будто бы что-то с силой ударило по ногам.

Я упал, и на секунду все стало тихо. Я погружался в мягкое пространство океана, он качал меня, как мать качает на руках дитя. Нужно было плыть. Я перевернулся в воде, нащупал песок и хотел было встать в полный рост, как вдруг чьи-то руки схватили меня за ноги и начали тянуть вниз. Весь песок был пропитан воспоминаниями. Я руками вцепился в сжатые на моих ногах кулаки и пытался разжать их, но не получалось. Я бил их, но они крепко держали меня. Сила здесь ничего не решала, я должен был отпустить все это, я должен был отказаться от памяти, потому что мир, в котором я жил, только мешает понять себя.

Теперь я живу здесь и должен действовать по здешним правилам. Неужели мне нужно снова умереть, чтобы продолжить путь? Я вдруг почувствовал, что устал бороться, устал дергаться, рваться, бежать. Я был в безопасности здесь, ничто не могло убить меня, здесь все подвластно мне, я управляю всем, что вижу, слышу и ощущаю, я создаю эти миры, все это – я, все это – мое сознание, и если мне нужно освободиться, нужно лишь захотеть этого, если нужно перестать чувствовать запахи, прикосновения, боль – нужно всего лишь захотеть, всего лишь использовать свою власть над собой. Нужно работать в самом себе, нужно быть главой самого себя и не позволять обстоятельствам брать верх.

Я снова ощутил безумную легкость, меня просто выталкивало на поверхность, меня больше ничего не держало, я был абсолютно свободен. Я вынырнул. Смахнув с лица капли воды, я оглянулся и увидел небольшой по размерам остров, где теснилось несколько тысяч людей, может больше. Все они махали мне рукам, прощаясь, и пели. Их голоса сливались в один единый звук, пробирали насквозь, пронзали все пространство. Это было чудесно.

Я медленно уплывал от них, но их голоса были слышны всюду, будто бы эхо плыло вместе со мной, будто бы я двигался вместе со звуком. Становилось темно, и на острове зажглись тысячи голубых фонарей. Все они плавно двигались, все как один организм, похожий на медузу. Она неспешно плыла по небу, ее шапочка медленно и грациозно расширялась и сужалась, плывя в безвоздушном пространстве. Она выглядывала из-за туч то там, то тут, она растворялась в ночной тьме, угасая с каждой секундой. Но песнь ее все еще гудела где-то в вышине.

Это было нечто большее, чем сама песня, музыка, мотив, слова. Это была песня души, которую нужно ощущать, а не слышать.

Я плыл, не чувствуя усталости, и, кажется, проплыл достаточно много. Казалось, острова уже не увидеть, но на самом деле, будь сейчас светло, он был бы не так уж и далеко. Я плыл, не зная, куда плыть, с исчезновением медузы я потерял последний ориентир. Везде было одинаково темно, мне даже казалось возможным, что я и вовсе плыву обратно к острову. В жизни всегда так: тебе дают толчок, а дальше – полное равнодушие.

Я плыл в полной тишине, рассекая воду то правой, то левой рукой, пока вдруг не услышал в моих равномерных всплесках посторонние звуки, будто бы что-то еще плыло вместе со мной, и не с одной стороны.

Я остановился и с минуту держался на воде. Было все так же тихо. Я продолжил плыть, но снова услышал посторонние всплески. Я вспомнил лес и сопровождавших меня громил, и мне показалось, что этот момент настал снова. Снова с обоих сторон от меня движутся мои стражи, огромные, неведанные мне прежде, но все же мои.

Я больше не боюсь их, это какая-то часть меня, неизвестная мне самому. Я плыл и искоса поглядывал на них, на их огромные чешуйчатые спины, выступающие из воды, на их хвосты, вздымающиеся вверх и бьющиеся о воду с огромной силой и мощью, я любовался их грации, присущей всем морским существам, а главное – их размерами. Они были больше, чем я, больше, чем звери в моем лесу, больше, чем остров, на котором я был недавно. Они могли быть кем угодно, чем угодно и каким угодно. Они могли быть даже больше океана, ведь я видел лишь малую их часть и мог лишь догадываться, что скрыто под водой.

Они сопровождали меня всю ночь, всю ночь я без устали плыл неизвестно куда, неизвестно под каким ориентиром. Солнце зашло над тучами, было пасмурное и серое утро, волн не было, потому что не было ветра, но прохлада ощущалась. Мои спутники исчезли так же незаметно, как и появились, я плыл один, опустив голову в воду и наблюдая за пустым и темным водным пространством подо мной. Там ничего не было, ни единой живой души. Это огромное пустое пространство внутри меня – зачем оно здесь? Почему его так много? Чем заполнить его?

Моя рука вдруг коснулась земли, я поднял голову и передо мной оказался еще один остров. Крохотный островок с одной лишь греческой колонной, заросшей зелеными кустами, лианами и мхом. Его можно было обойти за несколько секунд: с пляжа шло возвышение к колонне, за ней дерево, а за ним – обрыв. Больше ничего. Он был как оазис в пустыне.

Куда плыть дальше я не знал, поэтому решил остаться на этом крохотном островке. Я сел у берега и смотрел вдаль, ни о чем не думая, слушая лишь шум волн и представляя крики чаек, теплоту припекающего солнца и, может быть, легкий свежий ветерок, дующий с океана. Мне не хотелось лезть в воду, но я будто бы затерялся в своем же собственном океане, я не знал, что делать дальше, куда и зачем держать путь. Я зашел слишком далеко, чтобы вернуться или отступить, но я все еще далек от цели, от разгадки, от истины.

Вдруг очередной волной к моей руке принесло что-то холодное, металлическое. Это оказался ключ, старый, почерневший, но не ржавый, со странным узором, похожим на дерево. Я встал и, оглядев островок, все понял. Где-то там, на верху, должна была быть замочная скважина, но ее не было видно. Я принялся искать ее на ощупь, водя пальцами по стволу дерева.

Наконец, щель была найдена. Я вставил ключ, два раза провертел его на 360 градусов, и дверь чуточку приоткрылась. За ней был длинный коридор с множеством дверей по обе стороны. Конца не было видно. Двери были разных цветов, некоторые деревянные, некоторые железные, новые и старые, только что выкрашенные или уже выцветшие, с облупившейся краской.

Я неуверенно ступил вперед, а когда оглянулся, двери уже не было, был тот же коридор с еще более разнообразными дверьми. Между ними, почти у потолка, висели лампы с больно бьющим по глазам ярким желтым светом. Я шел по коридору, не решаясь заглянут ни в одну дверь, тихо ступая босыми ногами по красному ковру, взятому из какой-то богатой гостиницы.

Вдруг я наступил на что-то мокрое. Из-под одной двери текла вода, однако шума не было слышно. Я дотронулся до ручки, как вдруг из другой двери на противоположной стороне, находящейся через две от той, где стоял я, в той части коридора, какую я уже прошел, раздался шум. Я остановился, не двигаясь, не поворачивая головы, стараясь уловить краем глаза, что могло послужить ему причиной.

Меня обдало холодным потом: темная фигура смотрела на меня в упор, стоя в чуть приоткрытом дверном проеме, не двигаясь. Я видел его светящиеся глаза, две круглые белые точки где-то на лбу. Фигура не была похожа на человеческую, а скорее на нарисованную черным карандашом детскую страшилку.

Мы стояли так, не двигаясь, несколько минут, которые казались мне вечностью. Он пугал меня, а я не знал. Это было что-то мое, что-то, что пугало во мне меня самого, но я даже не знал, что это. Я непроизвольно дернулся, шея затекла и не могла больше держать голову. Это спугнуло моего наблюдателя, и он исчез, хлопнув дверью.

Я выпрямился и с минуту не знал, что делать дальше. Мне хотелось заглянуть в ту комнату, куда он сбежал, она пугала и завораживала. Но тут неожиданно все остальные комнаты одна за другой стали греметь, кричать, испускать дым из-под дверей, которые ломились от переполнявшего комнаты содержимого.

Дверь, у которой стоял я, тряслась, трещала, из щелей меж дверью и косяком сочилась вода. Казалось, она вот-вот вылетит, как пробка из шампанского. Все пришло в движение, все сходило с ума. Раздался грохот, и я увидел, как из дальней двери в глубине коридора высовывается огромная лапа чудовища. Она искала что-то на ощупь, пытаясь схватить и затянуть в комнату, дверь от которой превратилась в щепки.

Кто-то начал бешено стучать по своей двери, будто на него надвигалось что-то ужасное. Из других дверей слышались крики, человеческие или нет – я не мог разобрать. Сыпались перья, валил дым, из одной двери сочились облака. И тут все подпрыгнуло, затряслось, оглушающий грохот пронесся по всему коридору, я свалился на мокрый пол. В дверь с другой стороны на полной скорости врезался дирижабль, выбил ее вместе с кусками стены, и медленно начал падать вниз.

Поднялась пыль, я почти ничего не видел, но пытался подняться. Размахивая руками, очищая пространство от серой пелены и вглядываясь вглубь коридор, я с ужасом заметил, как на меня бежит огромный, еле помещающийся в коридоре, мускулистый носорог. Я побежал. Я слышал, как поток воды выбил дверь и теперь разливался в обе стороны, догоняя и обгоняя меня, я слышал, как со всех сторон рушились стены, что-то громыхало, взрывалось.

Двери с бешеной скоростью вылетали, как только я пробегал мимо, ударяясь друг о друга и разлетаясь в щепки. Я снова ощутил, как с обеих сторон от меня движется что-то огромное, пробивая стены, бежит сквозь комнаты вместе со мной, разрушая все на своем пути. Все рушилось за спиной, все превращалось в груду камней и дерева, помятое железо. Все исчезало.

Стены рушились, обнажая огромное, пустое и темное пространство за ними, где и были собраны все комнаты. Я бежал мимо сотни новых дверей, как вдруг огромная трещина прошлась поперек моего пути, и весь коридор медленно начал падать, переламываться, перемалываться, крошиться на сотни мельчайших частиц, плавающих в пространстве, кружить, как в мясорубке.

Я остановился, пока стены и потолок вокруг меня падали и медленно парили в черной бесконечной невесомости. Остался только я и дорога, которой я пришел – все остальное кануло в бесконечность, в темную материю, не имеющую в себе ничего, но в то же время являющей собой абсолютно все.

Я добрался до места, я был в пункте назначения, я стоял над пропастью, куда мне следует упасть, в безграничную пустоту, в мир без жалких и ограниченных мыслей, в мир без слов, соединенных в предложения. Не в мой мир, не в чужой – во все миры сразу, во все возможные их вариации, во все, что могло быть, во все, что могло случиться, во все, что не случилось. В абсолютное все, живущее в каждом из нас, но ограниченное жизнью, восприятием, представлениями, нелепыми понятиями, названиями и прочей несущественной человеческой чепухой.

Все мои мыли, все мои знания, все мои страхи, чувства, воспоминания – все это затерялось в безграничной, неподдающейся описанию пустоте, все это так ничтожно мало по сравнению с ней, все это так ограничено.

Я сидел у обрыва, не решаясь сделать шаг. Я боялся, меня пугала ее безграничность, я не мог постичь всех ее истинных размеров, потому что их у нее не было, ее нельзя было свести к чему-то одному, как это делают люди, она была всем. Отдаться ей – значило навсегда забыть о мире, в котором я живу, умереть для него, потерять с ним последнюю связь. Значило перестать мыслить, перестать быть собой, слиться со всем сущим, стать всем, а точнее, перестать существовать.

Я не мог решиться. Что-то держало меня у самого края, меня завораживала эта пустота, это ощущение близости чего-то поистине огромного. Меня держала радость наблюдения, которая исчезнет, как только я стану частью чего-то.

Пустыня

В пустыне не так много воды, скажу я вам. Этого не поймешь по-настоящему, пока не пробудешь в ней хотя бы восемь часов без единой капли во рту. Все это при том, что нужно идти, не останавливаясь, перекатываться с дюны на дюну, в надежде отыскать если не город, то хоть колодец или, в крайнем случае, караван.

К счастью, уже как час я вижу перед собой неясные очертания чего-то большого, напоминающего целый город серых и однотипных высоток. Понимаю, что в пустыне высотки – еще большая редкость, чем вода, но все же я уверен, что это не мираж.

Странно то, что сколько бы я ни шел, они не прекращают расти, но все же остаются вдалеке. Неужели они такие огромные?

Похоже, так оно и есть. Через час они выросли до моих размеров, еще через два уже превышали в размерах небольшой дом, через следующие два они казались мне бесконечно высокими, притом, что путь до них достаточно долгий.

Сейчас уже было ясно, что это вовсе не городские высотки, а просто-напросто огромные бетонные колонны без окон и вообще чего-либо – голые серые цилиндры, растущие из земли, как тростник, вот и все. С моим приближением нарастал и какой-то шум, басистый, протяжный гул. Когда я подошел совсем близко и мог коснуться холодной поверхности колонн и почувствовать их легкую вибрацию, я отлично различал этот звук.

Это были барабанные удары, спокойные, размеренные, глухие. Они эхом отскакивали от колонн и разносились по всей этой территории. Возможно, когда-то давно здесь и правда стучали барабаны, но они ушли, а эхо от них все еще бродит здесь, как в клетке, не в силах освободиться. Может, эти колонны и есть тюрьма для звука: куда бы он не направился, в какую бы сторону не отскочил – везде он встречает на пути эту мощную конструкцию и снова вынужден оттолкнуться от нее, чтобы врезаться в другую.

Воды здесь не было, только песок и бетон. Мне нужно идти дальше, долго я не протяну. Огромные тени падали на землю, в них было холодно, а на свету жарко. Я старался чередовать эти явления, чтобы не сгореть и не замерзнуть. Глупо будет замерзнуть в пустыне.

Я шел долго и утомительно, но, наконец, выбрался из леса бетонных колонн. Вдалеке виднелись скалы, острые, как копья, направленные прямо на меня. Терять нечего, а это хорошо – можно упасть и умереть прямо сейчас, и никто тебя не осудит, никто не посмотрит на тебя с упреком, да и грустить по мне некому. Но все-таки я иду, надежда есть, пока ноги идут, а разум не затуманен.

Я никогда не видел миражей, мне всегда было интересно увидеть их, узнать, что это, поэтому я и здесь, но, как на зло, мне не представилось увидеть ни одного из них.

Шум колонн постепенно угасает, и я остаюсь в тишине. Скалы передо мой медленно возвышаются, иногда даже чудится, что они перестраиваются, но это проходит и я вижу их ясно: длинные, заостренные на концах, будто бы обглоданные, похожие на когти гигантского неизвестного существа, обращенного в камень каким-нибудь богом или чудовищем, как в старинных мифах.

Это завораживает и радует, как будто ты сам часть какого-то мифа, повести о храбром воине, встретившем и пробудившем древнее зло. Но это всего лишь скалы, и я совсем близко. В них шума нет, почти идеальная тишина, песок бледный, солнца не видно, и я дрожу от холода.

И здесь нет воды. Да и с чего бы ей быть здесь, это же чертовы скалы в пустыне. Животных тоже нет, ни единой ящерицы, ни одного скорпиона – никого, кроме меня и красных камней. Но если я дошел до этого места, значит, смогу пойти и дальше, главное – не останавливаться, иначе забуду, зачем иду.