Ллойс

– Сейчас главное, осторожно, Тинки. Чипы довольно хрупкие. А эти лежали здесь в грязи и гнили не один десяток лет. Мы, ведь, не хотим их разбить? Так что, помаленечку, – прошептала девушка еле слышно и снова вцепилась в металл.

Затрещали искры. На покрытый ржавчиной пол щедро полились карминно– красные капли.

****

Несущаяся над Землей станция получила новый приказ. Он противоречил всем существующим и вероятным протоколам, но на запросы Штаба приходили одни только подтверждения. На долю мгновения машина даже поверила, что все бункеры проекта снова заполнились людьми, что над управлением комплекса снова работают сотни техников-операторов, а Командный Центр в непрерывном режиме ставит перед ними задачи. К сожалению, данные камер наблюдения эту информацию опровергали. Объекты проекта по-прежнему были необитаемы и заброшены. Все, кроме одного, где в головном Центре на полу лежала полуголая девушка, упорно идентифицируемая интеллектом хранителя как «гость». Практически, безоружная, но каким-то образом сломавшая гермоворота и сумевшая загрузить в ретранслятор совершенно невообразимую последовательность приказов. Загруженные данные противоречили любым протоколам, и будь суперкомпьютер чуть менее скован инструкциями заложенных на аппаратном уровне протоколов, а череда пакетов хоть немного более простой, он бы наверняка их отменил, хотя, приходящие к нему сигналы, теперь и не подтверждались генетическими сигнатурами, несли с собой маркеры аварийных кодов высшего приоритета доступа. Проанализировав информацию, искусственный интеллект пришел к выводу, что при желании ему ничего не стоит заблокировать странный приказ. С другой стороны проигнорировать поступающие килобайты информации было бы… бесчестно. Воин не должен уклоняться от боя. Настоящий воитель не может нарушить приказ господина. Даже если с ним не согласен. Иначе потеряет честь. Спустя несколько непозволительно долгих наносекунд, суперкомпьютер, приняв окончательное решение, приготовился к выполнению поставленной перед ним задачи. Пусть его готовили не для этого, но предложенный вариант был намного лучше, чем кануть в холодной безвестности. Это будет действительно захватывающий бой. Последний бой. Но разве могло бы быть по другому? А значит, надо действовать так, чтобы уже погибшим создателям не было за него стыдно. ИИ «Немезиды» с удивлением проанализировал свои мысли. Что это, грусть? Страх? Чушь, он – машина, а значит, не должен испытывать никаких эмоций. Видимо, процессоры повреждены намного сильнее, чем докладывает система самодиагностики. Но это не страшно. На эту войну его хватит…

Семьсот тридцать шесть спутников-дронов захватили в целеуказатели возможные ориентиры – объекты с предположительно схожим функционалом. Четыре станции – орудия принялись просчитывать сектора обстрела, соизмеряя расход энергии и боезапас с количеством пораженных целей. Результат радовал. Прежде чем иссякнет энергия, им удастся уничтожить более девяноста семи процентов приоритетных целей. Конечно, возможен ответный удар, но даже в случае мгновенной контратаки задача, все равно, будет выполнена более, чем на восемьдесят шесть процентов. Неплохо. ИИ «Немезиды» почти гордился. Активировав все аварийные и дублирующие ретрансляторы, станция отдала приказ на активацию и одновременно привела в действие автоматику собственного ядерного реактора. Стержни замедлителей медленно поползли из активной зоны. «Немезида» была довольна. Создатели бы тоже гордились. Приказ исполнен, а значит, так или иначе судьба станции подходит к концу. Воин победил и теперь должен уйти. Достойный конец. Прежде чем процесс расплава превратил боевую платформу в пар, суперкомпьютер успел отправить вниз единственное предназначающееся разбудившей станцию гостье сообщение.

****

Когда скриптор добрался до Центра Управления, Ллойс лежала на полу и, улыбаясь, смотрела на занимающий почти всю стену огромного зала экран.

– А… Это ты… – Лениво заметила она, на секунду переведя взгляд на застывшего в проходе легионера, и широко улыбнулась. – А я решила, что тебя убили.

– Я тоже думал, что ты мертва, – сухо ответил Райк.

– К несчастью, меня не так просто замочить, сладенький, – скривилась девушка и, приподняв уже успевшую полностью восстановиться руку, демонстративно пошевелила пальцами. – Скоро буду как новенькая… Или не буду. – Добавила она чуть тише.

– Меня Умник уже просветил, – глухо процедил Райк, сделав осторожный шаг вперед.

– Умник… Умник – он такой… умный. – Глухо хохотнув, Элеум неожиданно зашлась в остром приступе кашля. – Да не бойся ты, я не кусаюсь. Почти. – Сплюнув в сторону сгусток вязкой, исчерченной яркими прожилками крови слюны, девушка, слабо улыбнувшись, скосила глаза на скриптора. – Черт. Кажется, все таки, надорвалась. Я действительно рада, что ты жив, милый. Как ты сбежал?

– Я не сбегал, – покачал головой и, сделав еще один осторожный шажок в сторону девушки, прошептал Райк. – И не называй меня милым.

– Договорился? Смог откупиться? Тогда, где же остальная компания? – Деланно безразличным тоном поинтересовалась так и не сделавшая попытки встать на ноги девушка.

– Легион не ведет переговоров с еретиками и мутантами, – отрицательно качнул головой подросток. – Кодекс Хранителей не позволяет касаться мерзости…

– Значит, мертвы? – Устало прикрыла глаза наемница. – Похвально, парень. Растешь. Я вот тоже времени зря не теряла… Значит, у нас осталось только одно маленькое дельце?

Остановившись в десятке шагов от распростертой на полу девушки, скриптор медленно обвел взглядом Центр Управления.

– Что ты сделала с «Немезидой»? – Спросил он после длительного молчания.

– Да собственно, ничего. Просто поиграла. – Губы наемницы исказились в горькой улыбке. – Забавная штука. Была. А вояки – дураки. Оставили Центр без защиты…

– Это я снял защиту… – Застонав, Райк обхватил голову руками и принялся раскачиваться из стороны в сторону. – Дура. Какая же ты дура… Что ты наделала!! – Неожиданно заорал подросток и, бессильно опустившись на колени, спрятал лицо в ладонях. – Что ты наделала… Куда… Легион… – Простонал он уже тише.

– Тоже хотел немного поиграть в войнушку, да, милый? – Усмехнулась Элеум. – Опоздал. Я уже раздала партию. И мне, кажется, этой штуке даже понравилось, – кашлянув, девушка вяло кивнула подбородком в сторону экрана. – У всех есть свой козырь, парень. У тебя – куча наноколоний, которыми ты, наверняка, рано или поздно научишься управлять. У толстяка была способность превращаться в монстра. У серокожего… да и черт с ним… Мой козырь называется «Семя хаоса». Знаю, что слишком пафосно, но поверь, название выдумала не я.

– Ты… ты… – плечи скриптора поникли. Ну, да… Ты всегда говорила, что ненавидишь…

– Какой же ты долбоклюй, сладенький. – Устало прикрыв глаза, наемница, болезненно скривившись, прикусила губу.

По подбородку и шее, уже отмеченным щедрой россыпью ссохшихся коркой красных дорожек, протянулась очередная карминовая полоса.

– Я, конечно, отмороженная, но не настолько, чтобы выжигать ваши гребаные базы. Как бы мне этого не хотелось.

– Гермоворота… Я, ведь, закрыл гермоворота… – глухо простонал Райк.

– Не закрыл. Их заклинило, или заклинили, минимум, лет десять назад. – Губы Элеум снова тронула тень улыбки. – Мелочь, милый. Обычная железка. Хотя, и довольно крепкая.

– Мерзость. Ересь… Да что ты за тварь?!.. Отвечай!.. – Неожиданно вскочил на ноги, сжимая кулаки, скриптор. – Пожалуйста… – добавил он чуть тише и, покачнувшись, снова обессилено опустился на пол.

– Черт, я действительно рада, что ты жив, парень, – слабо усмехнулась Элеум. – Оказывается, мне не хватало твоих дурацких вопросов. И крика. Хочешь исповеди? – Закашлявшись, девушка отвернула голову, и ее обильно вырвало кровавой желчью. – Не обращай внимания, – проворчала она, отдышавшись. – Это всё Тинки… И Семя… Контроль… Знаешь, большую часть жизни я даже не знала, что это значит. Носила рабский ошейник и мечтала о свободе. А когда ее получила… У всех есть свой ошейник, парень – ответственность, страх, жадность, гордость… любовь. Какая разница, из чего твои цепи? Главное, что они тебя держат. Я считала, что свободна, что мне осталось разорвать только одну единственную удавку… – Рука Ллойс опустилась на живот и ласково погладила изображение феи. – Это всё она. Шестнадцать колоний наноботов под надзором семнадцатой. – Я зову её Тинки. Эта маленькая сучка контролирует всё, начиная от кровяного давления и выброса гормонов, заканчивая использованием моих способностей. Есть даже голосовое управление, представляешь? Чертов старик меня боялся. Слишком боялся и поэтому придумал эту злобную стерву. Он был гением, но я, все равно, оказалась сильней. И он дал мне Тинки. В случае неповиновения эта злобная сучка мучает меня приступами боли, травит солями тяжелых металлов, закупоривает сосуды в мозгу и пытается остановить мне сердце, она сводит меня с ума гормональными выбросами, рвет изнутри, пытается сломать, как некогда сделал ее создатель. Но есть одна проблема. Вернее две. Первая – хозяина больше нет. И вторая – каждый раз, как она пытается меня убить, я становлюсь чуть сильнее. А она – нет. Мне, кажется, боты постепенно выходят из строя. Растворяются в моей крови. Поглощаются иммунитетом. С каждым годом она все меньше и меньше может меня контролировать. Таким сложным колониям нужна диагностика. И поддержка. Ремонт. Запомни, Райк, – девушка снова тяжело закашлялась. – Никогда не полагайся на этих чертовых наноботов. Даже если их создал гребаный гений. И еще. Я думаю, тебе пора отсюда выходить. Мне удалось добраться до силовых установок, перезапустить энергоснабжение и немного поколдовать с главным реактором. Наверняка, хапнула здоровенную дозу, но зато сумела вытащить все до единого замедляющие стержни. Так что, через пару-тройку часов здесь произойдет небольшой бум. Или большой… Если честно, я не очень хорошо в этом разбираюсь. Кстати, если ты еще не понял, куда я направила бомбы – по-настоящему большой фейерверк там, наверху. Орбитальная тактика рвет друг друга в клочья. Последний звездопад, парень. Лучшее, мать его, в мире бесплатное зрелище, и мне искренне жаль, что я его не увижу. Последний звездопад, Райк. Мне, кажется, я заслужила место в первом ряду, но наш Мир – это не слишком справедливое место. Думаю, после этого представления на орбите не останется ни одного гребаного спутника. Пусть это даже, всего лишь, протухший кусок железа. Красиво, наверное. Посмотреть не хочешь?

– Зачем ты это сделала? – Мгновенно перестав раскачиваться, легионер тяжело перевалился на четвереньки и, приблизившись к девушке еще на несколько шагов, снова сел на бетон. – Ты разве не думала, что это был шанс все исправить?..

– Думала. – Изобразив движение, должное, видимо, изображать пожатие плеч, девушка слегка отстранила голову от подбирающейся к остаткам волос едко пахнущую лужицу желчи. – Наверняка не так долго, как ты, но думала. Это было не такое уж и сложное решение, милый.

– Почему? – Устало спросил скриптор.

– Эрик Гутеннберг. – Слабо улыбнулась в ответ Элеум.

– Что? – Не отрывающий от лица наемницы растерянного взгляда скриптор несколько раз удивленно моргнул. – При чем здесь Гуттенберг?

– Эрик Клаус-Мария Гутеннберг – Великий, мать его, Хранитель знаний. Ученый, сумасшедший, садист… и… в какой-то мере, мой отец. В фигуральном смысле, конечно. Гребаная легенда старого мира. Это, ведь, он написал все эти ваши заветы, так? А еще, как ты наверняка знаешь, до войны он руководил отделом биотехнологий «Гентеха». Тех самых, что разрабатывали проект серокожих.

– Святой Гуттенберг погиб, спасая людей от последствий ядерного удара. Он командовал карантинной командой, когда…

– Бла-бла-бла. – Проворчала девушка. – Если хочешь услышать историю до конца, пожалуйста, не перебивай. Мне не так и легко. В конце концов, это, ведь, моя история, Райк. Не твоя.

– Да, конечно, продолжай, – потеряно кивнул скриптор.

Элеум Ллойс смерила подростка задумчивым взглядом и тяжело вздохнула.

– Ты любопытен, милый, болезненно любопытен. Наверняка, сейчас, тебе очень хочется меня убить, но еще больше ты желаешь узнать мои мотивы.

– Но ты, ведь, тоже хочешь мне ее рассказать, так? – Безразличным тоном произнес Райк.

– Наверное, – протянула девушка. – Наверное… Ладно… Когда я его встретила, – продолжила она, – ему было больше двухсот лет, и почти семьдесят из них он работал над одним единственным проектом. Ему не хватало только подходящего материала. Отданная ему, как плата за починенный ветряк, почти уже сгнившая заживо от постоянного приема тяжелых наркотиков девчонка подходила почти идеально. Нечасто сейчас встретишь генетически чистых людей без десятка плавающих в крови культур нанобланков, правда? Помнишь детскую считалочку? – «Было у отца три сына, старший был почти машина, средний геносимбиот, младший – «чистый» был урод.». Пустоши не терпят слабых. Технически я умерла еще во время первого его опыта, когда он решил проверить мою чувствительность к боли. Подохла от болевого шока на третьей минуте. Сердце не выдержало. Он меня реанимировал. А потом снова убил. А потом еще раз и еще. – Глухо рассмеявшись, Элеум, протянув руку, пошарила в кармане лежащей неподалеку жилетки. – У тебя сигарет нет? Если боишься подходить ближе, можешь просто их кинуть…

– Значит… Это из-за его проекта? Ты… была человеком?

– Не совсем. Я оказалось недостаточно чистой, милый. – Сглотнув слюну, Элеум отвернулась от скриптора и принялась внимательно изучать потолок. – Во мне, все же, что-то было. Что-то, спрятанное настолько хорошо, что его не распознали даже самые точные сканеры. Я почти человек. Единственное, что меня выдает – моя кровь. Нормальным людям она не годится. Вроде, отвечает всем параметрам, но несовместима с большинством сложных нанокультур. Так что, те кустари в Хабе слегка прогадали. – Лицо девушки перекосилось в злорадной усмешке. – Старик тоже не сразу заметил, слишком уж ему не терпелось начать работу, а потом… потом было уже поздно. И Гуттенберг испугался. Представляешь? Сам великий Гуттенберг, человек, по чьему слову когда-то выжигались целые города, напрудил в штанишки, словно увидевший буку малолетний карапуз. Сначала он хотел меня уничтожить, но оказался слишком жадным… Слишком любопытным. И сумасшедшим. Так что, в конце концов, он просто продолжил со мной «работать». Так как насчет сигарет?

– Ты, ведь, знаешь, как я отношусь к табаку. – Медленно покачал головой скриптор.

– Жаль, – тяжело вздохнула девушка. – А я думала, что у тебя припрятана пара пачек… Вот поэтому я и не люблю железноголовых, Райк. Слишком уж вы… правильные… Черт. Умерла бы за сигарету. Или убила. Не знаю.

– Ты – мутант класса S?

– А ты, Райк? Разве сам ты – не плод мутаций древней обезьяны? Гуттенберг рассказал мне про эволюцию. Мне понравилось. – Невесело рассмеявшись, наемница сплюнула на пол очередной кровавый сгусток. – Я всегда считала себя чистой. Может быть, чуть более быстрой, чуть более выносливой, чуть более крепкой, чем другие. Чуть более везучей. Я оказалась достаточно стойкой, чтобы сначала Арена, а потом Пустошь подавилась моими костями, но мне всегда было также больно, как и другим. Если меня ранить, у меня течет кровь. Мне плохо, если я наемся тухлятины. Когда мне весело – я смеюсь. Когда грустно – плачу. Я люблю вкусно поесть, потанцевать и выпить. Терпеть не могу пауков и прочую многоногую живность. А еще мне нравится музыка. Я слышала ее только пару раз, но мне она нравится…

– Пожалуйста, – перебил девушку Райк. – Это важно, Элеум.

– У меня нет категорий, парень… – Тяжело вздохнула наемница после долгой паузы. – Геноморфоз – вот как это называл Гуттенберг. Семя хаоса. Идеальный механизм выживания. Я не мутант, Райк. Мутанты – это люди, хоть, и измененные. А я – чудовище, что притворяется человеком, мерзость, оживший кошмар ваших Хранителей… – Лицо девушки неожиданно скривилось в болезненной гримасе, по телу пробежала судорога. – Черт… – прошипела она чуть слышно. – Черт, как же это больно…

– Мутант, способный обмануть сканер… Это… Это… – Столкнувшись взглядом с наемницей, скриптор поспешно отвел глаза.

Истерично хохотнув, девушка, морщась при каждом движении, медленно перевернувшись набок, со стоном подтянула колени к животу и уставилась на Райка немигающим взглядом.

– Поначалу старик утверждал, что смог докопаться до ста одиннадцати хромосомных цепочек, и расшифровать тысячу с чем-то аутосом… – Слегка ворчливо заметила она. – Чтобы это не означало. Этот старый хрыч постоянно задвигал мне всякую заумь. Первые месяцы он просто выкачивал из меня кровь литрами, сливал ее в свои колбы и радовался, как ребенок. Потом начал отрезать от меня куски. Иногда маленькие, иногда побольше. А еще позже – просто бить. Черт, он, ведь, почти каждый день меня бил. А потом, когда понял, что мне наплевать, снова начал работать над «проектом». Пытался меня переделать почти год. Меня столько раз собирали и разбирали… перекраивали, подлаживали, обстругивали… Десятки капитальных «переделок», сотни «мелких правок». Но что бы он со мной не творил, я, все равно, становилась собой. Восстанавливала статус кво, как он говорил. Удаленные кости снова отрастали, имплантаты отторгались и отказывались работать, большинство нанокультур сгнивали прямо в теле, не успев выйти в активный режим. Это странно, ведь, на Арене ничего подобного не было. Хотя, на арене меня так и не калечили. У меня стояли отличные адреналиновые ускорители. Спустя пару месяцев поле его первого эксперимента, я нашла их на дне горшка. Лично я думаю, что Семя разбудила боль. Она – хороший учитель, Райк. Иногда слишком хороший. – Скрипнув зубами, девушка крепко зажмурилась и замолкла.

В центре управления воцарилась тяжелая, нарушаемая лишь еле слышным гудением ламп, тишина.

– Пожалуйста, – не выдержал Райк.

– Старик решил вспомнить прошлое, но генные модификации тоже не принесли никакого эффекта. – Продолжила, не открывая глаз, Ллойс. – Меня не взял ни один из его вирусов-архитекторов. Ни старые, ни новые. В конце концов, он просто плюнул и, пробормотав что-то про невозможность устойчивой перестройки лабильного генома, назвал меня бесполезным куском дерьма. И начал работать над Тинки. А еще «подарил» мне ошейник из стали Гатфильда. Ты, наверняка, знаешь, что это такое. Обычная сталь, пока не начнешь ее гнуть или резать. Тогда я еще не умела рвать железо руками. Как он смеялся, когда находил очередную сломанную пилу. И снова меня бил. Или отдавал своему ублюдскому андроиду. Чертова железяка – с каким удовольствием я разорвала его на куски. Старик говорил, что развивает необходимые качества, но по-моему, на самом деле ему просто нравилось слушать, как я кричу. Он называл меня своей главной неудачей, но мне, кажется, что делал это только для того, чтобы лишний раз меня унизить. Он это умел. Ломать. Гнуть. Перекраивать. И делал это со мной почти год. Каждый день. Каждый драный день. Загонял меня в настоящие кандалы. Не те, что на шее, а те, что у тебя внутри. И ему почти это удалось. – Вздохнув, девушка осторожно коснулась почти лишенного волос скальпа и болезненно сморщилась. – Знаешь. Мне кажется, что он любил меня. По-своему. Любил, когда я огрызалась и пыталась сбежать, любил, когда выполняла любую его прихоть, любил, когда резал, когда жег, когда вставил в чертову стальную колодку нагревательную спираль, и раскалял ее до красна за малейшую оплошность или непослушание. Любил, как кузнец любит остывающую на наковальне заготовку, как инженер, собравший первый работающий прототип идеи. А потом настала очередь Тинки. Вот тогда я стала, действительно, послушной. Очень послушной. А он полюбил меня еще больше. Думаю из-за нее. Ведь, это она меня победила. По-настоящему победила. Без дураков. Именно она, а не я была его настоящим первенцем. Но знаешь, я всегда была упрямой, настолько упрямой, что к тому моменту, как мы с тобой встретились, мне, чтобы не сдохнуть приходилось почти каждый день накачивать себя аддиктолом, и даже вставить себе в язык чип блокиратор. Один из первых образцов старика. Знаешь, дешево и сердито – чип анализатор и небольшой заряд взрывчатки. Стоит мне выйти за рамки… Начать метаморфоз… Сначала небольшой разряд электричества и, если не остановишься – тут же – бах!.. – Ллойс хохотнула. – Гарантированная потеря языка и большей части зубов. Большая вероятность того, что оторвет нижнюю челюсть. В качестве бонуса – перелом основания черепа и, как минимум, тяжелая контузия. Как не модифицируйся – с половиной башки много не навоюешь…

– Ты носила во рту бомбу? – Вяло поинтересовался безучастно разглядывающий искореженный сейф скриптор. – Добровольно?

– А почему нет? – Пожала плечами девушка. – Боевая форма – вот как это называется. Что-то типа «Логова зверя», но лучше. Намного сильнее. Зверь меняет носителя внешне, и его активация необратима. У меня идет только внутренняя перестройка. И я постепенно возвращаюсь в норму. Зверь рвет зубами и царапает когтями, а я… Это сложно объяснить. Энтропия, Райк. Я как-то могу влиять на магнитные и гравитационные поля. Это похоже на газовый разряд, но это не молния… Гермоворота… Сам видел. Гордись, парень, ты трахался с психически нестабильной девкой, способной усилием мысли разнести в клочья атомный танк. И выжил. Можно сказать, что тебе повезло. Но мне повезло еще больше. Прежде чем подохнуть, старик, все же, научил меня нескольким полезным вещам. Например, что у всех нанокультур второго и последующих поколений есть слабые места, самое распространенное – плохая совместимость с другими продвинутыми культурами. И чем сложнее колония, чем больше в ней разных нанитов, тем больше возможность несовместимости. Видимо, ты прав – я везучая. Монстру повезло полюбить железячника. – Девушка вздохнула и уставилась в потолок. – Ну, вот я это и сказала. – Криво усмехнулась она. – Черт, даже… как-то легче… что ли? Что это было, Райк? Что ты мне вколол, когда меня подстрелили? «Лазарь»? «Реаниматор»?

– Зачем ты уничтожила «Немезиду»?

– Ты все еще не понял? – Тяжело вздохнула наемница. – Гуттенберг. Не знаю, кем я была, но он вырастил из меня чудовище, Райк. Монстра, что почти успешно притворяется человеком. Мой проект, вот как меня он назвал. Проект. Не мутантка, не «мерзкая тварь» или «кусачая сучка» – как называли меня в борделе прежде, чем продать на Арену, даже не «мясо» – проект. Я не была для него живой, просто материал для того, чтобы сделать совершенного слугу. Помощника. Любовницу. Телохранителя и убийцу. Домашнее животное. Почти машину. Так же, как Гратц сделал из твоей сестры Куклу. И ему это почти удалось. Я делала все, что он скажет, убивала по его приказу… Черт, я убивала всю свою жизнь. За всю свою гребаную жизнь я не сделала ничего хорошего, только убивала. Врагов, друзей, просто имеющих несчастье оказаться рядом… Любимых… Всех. Я, действительно, монстр, Райк. Мерзость. Ересь. Ходячая анафема. Но даже такое чудовище, как я знает, что огонь и кровь ничего не исправят. И поэтому я не дам бомбам упасть, не позволю умереть этому Миру снова. Я знаю, как это больно – умирать.

– Хорошая история, Ллойс. Только грустная. – Сидящий на полу с отсутствующим видом скриптор тяжело вздохнул, устало помассировал лицо основаниями ладоней и тяжело поднялся на ноги. – Скоро здесь будет полно народу. Братство, Ржавые, Серокожие…

– Все истории грустные… Иногда мне кажется, что других уже не осталось… – задумчиво проведя по татуировке покрытым неестественно красной кожей пальцем, девушка скосила уцелевший глаз на легионера. – У тебя точно нет сигарет?

– Не хочешь встать? Ты, ведь, можешь ходить.

– Могу, но… не хочу. Тинки… Твой «Реаниматор» сильно подкосил её, Райк. Почти убил. Эта сучка испугалась и начала еще сильнее накачивать меня ядом. Но к этому времени у меня успел развиться иммунитет. Сегодняшняя встряска, радиация, «Семя погибели»… Тинки умирает, Райк. Я чувствую, как она умирает. И хочет забрать меня с собой. Это победа, милый. Моя победа. Я, наконец-то, сниму ошейник. Умру свободной. – Расслабленно улыбнувшись, Элеум еще раз пригладила сиротливо торчащие в разные стороны клочки волос. – А подыхать лучше с комфортом. Так, что я лучше полежу.

– Может, хотя бы вылезешь тогда из лужи блевотины? Или оденешься.

– Плевать. Мне не привыкать. А одежда почти вся порвалась. К тому же, в ней слишком много дохлых червяков. – Девушка медленно покачала головой. Какая разница? Я что, тебя смущаю? – Покопавшись на поясе, наемница швырнула под ноги скриптору с лязгом прокатившийся по полу револьвер.

– Решила уравнять шансы? – Невесело усмехнулся, поднимая оружие, Райк.

– Примерно, – буркнула, прикрывая глаза, Элеум. – Я не буду пытаться поджарить тебя заживо, сладенький. Или сожрать. Хотя, поверь, мне очень-очень этого хочется. У «Семени хаоса» есть одна очень неприятная особенность. Голод. И контроль… Это как с «Логовом зверя» и упырьей немочью. Легкоусвояемый белок, помнишь? Я просто не могу себя контролировать в боевой форме. Срань, да я даже при частичном обращении не могу себя контролировать. И, вряд, ли уже успею научиться. Так что, даже не надейся на драку, сладенький. Ты, конечно, сказочный, просто-таки эпичный долбоклюй, но я не хочу тебя убивать. А еще хочу сделать тебе подарок. Два подарка, если точно. Первый у тебя в руках. Второй в моей жилетке. Заберешь… потом.