То, что помню

Ну и у самого моря, конечно, стояла слава и гордость Коктебеля – Карадаг, к которому мне было строго-настрого запрещено даже приближаться, рядом – заросшая лесом Святая гора и сбоку – голая острая скала Чертов Палец. Набережная была свободная и почти пустая. Были мы там в начале лета, и единственными признаками курортного места были торговцы с бусами из крашеных ракушек, палатка с воздушной кукурузой и другая – с блинчиками. Блинчики пеклись на глазах изумленной публики в специальной машине (как говорили, американской) – длинная лента теста выползала из подающего аппарата, резак нарезал ее квадратами, квадраты сваливались на горячую поверхность и там жарились. В море плавали морские велосипеды, тогда они были крупнее и тяжелее, чем теперь, но мы все же катались.

Однажды было событие – в Планерское пришел «Товарищ», учебный парусный корабль. Уже тогда он был не новый, но выглядел прямо-таки сказочно.

Многое, конечно, на снимки не попало – до сих пор об этом жалею. Если бы я была тогда взрослой, я, конечно, успела бы снять и мелких, сантиметров по пять в диаметре, крабов, которых местные мальчишки ловили и носили с моря в авоське. И птенцов скворца, которые жили под крышей домика-коттеджа (год спустя мы жили именно в домике). И Карадаг в тумане – он выглядел таким таинственным! Но с другой стороны, у меня все еще есть причина вернуться в Коктебель.

2. Вечер в Домском соборе

Был этот вечер в конце восьмидесятых годов в Риге, и это был не просто вечер, а литературное мероприятие – вечер памяти Яна Райниса в честь его 125-летия.

В Риге я с тех пор не была и город почти не помню. Лучше всего запомнила не европейские средневековые улочки и не милые кафе с крошечными пирожными, и даже не рыбный рынок, а незадолго до того открытый новый вантовый мост. Вот это красота – я до сих пор узнаю его на всех видах Риги.

Но, конечно, в Домском соборе не побывать было совершенно невозможно, а тут еще и подвернулись билеты на литературный вечер. Не все эту удачу оценили. Один попутчик из нашей туристической группы, правда, оживился, спросив, а будет ли на вечере сам виновник торжества, перепутав с Раймондом Паулсом. Но когда ему объяснили, что виновнику – 125, и он – автор никак не музыки, а стихов и пьес, попутчик утратил кураж.

Подруга, с которой я вместе приехала, идти на вечер тоже отказалась, но я все же нашла себе компанию. Эта дама из нашей группы была библиотекарем, работала в провинции и внешне характеризовалась одними "не" – немолодая, некрасивая, невысокая, неинтересная. Зато очень любящая литературу и свою библиотеку.

На вечере было много всего. Сначала официальное выступление какого-то чиновника – о значении поэзии Райниса для современных жителей Латвии. Потом, кажется, что-то вроде модного в то время в школах "литературного монтажа" из стихов Райниса.

А потом объявили выступление Вии Артмане. Мы все ее тогда хорошо знали – за несколько лет до того вышел фильм "Театр", Артмане появлялась в "Кинопанораме" и других передачах об искусстве. И вот вышла величавая светловолосая дама, встала на возвышении, которое было устроено вместо сцены – и как нарочно сдвинулась так, что с моего места ее стало совершенно не видно! Я завертелась, попыталась вытянуть шею, заглянуть как-нибудь сбоку… И тут она начала читать! Сначала по-латышски – я не понимала ни слова, но звук голоса был такой, что я забыла о том, что не вижу ее. Не речь, а музыка! И вот удивительно – в фильме, в записи этот голос как-то не казался чем-то особенным. А здесь… Чуть выше, чуть ниже, легкая смена темпа и высоты, гамма благороднейших интонаций – хорошо, что я не видела лица, а слушала только этот замечательный голос в великолепной акустике Домского собора! Она перешла на русский язык, и все повторилось снова – музыка звучного театрального голоса, не изуродованная ни малейшей фальшью. Потом я нашла в книге то, что она читала – монолог Спидолы из пьесы "Огонь и ночь":

Нет, Ригу я никому не отдам,Она для тех, кто трудился в ней сам…

Ну, конечно, Вия Артмане была не менее опытной и умной актрисой, чем ее героиня в "Театре". Наверняка знала, где надо встать и как руководить своим голосом, чтобы произвести на слушателя наилучшее впечатление. Но каков был эффект! Потом она читала еще какие-то стихотворения Райниса на русском и на латышском, мы долго хлопали и не отпускали ее…

А потом выступал Евтушенко, читал свои стихи. Он, собственно, был, как теперь говорят, "приглашенной звездой" этого вечера, на него возлагались все надежды. Сначала он прочел что-то непримечательное, похоже, специально к юбилею сочиненное, потом "Идут белые снеги" – хорошо прочитал, будто пропел. А потом был, как мне показалось, отрывок из поэмы – о внешне непримечательной, немолодой и неинтересной, но очень хорошей и доброй героине, которую другие персонажи поэмы (и сам автор вместе с ними) называли "теть Марусь". Стихи были трогательные, умные, каждому становилось ясно, что под видом неинтересным, некрасивым и будничным может скрываться прекраснейшая душа, в высшей мере заслуживающая любви и уважения.

Ну а после всего Евтушенко давал автографы, его со всех сторон окружили люди, он со всеми разговаривал, улыбался, а особенно красивым молодым девушкам писал что-то в стихах. Я автографов никогда не просила принципиально – если известный человек захочет что-то мне написать или случайно мне в руки попадет написанная знаменитой рукой записка, тогда другое дело. А вот моя попутчица-библиотекарша взялась за дело решительно. "Возьму автограф хоть на билете! В библиотеке положу на видном месте, пусть все смотрят!" – и она рванулась в бой. Ввинтилась в толпу, нырнула, протиснулась – и вот она уже у самого локтя Евтушенко (он высокий, а она совсем невелика). И застряла. И так, и эдак подсовывает ему свой билет, даже ручку вытащила, а он никак ее не замечает! Она и окликает, и говорит что-то (мне издали плохо было слышно, что именно), а он ни в какую! Ну, в общем-то было неудивительно, как раз в этот момент его осаждали с другой стороны столь прекрасные светловолосые валькирии, что отвлечься от них ни один мужчина не смог бы. Ну что делать – я решила помочь, нырнула пару раз под чьи-то локти, продвинулась – и вот уже я за спиной моей попутчицы. А она совсем уже вошла в раж, окликает его, чуть не в ухо кричит: "Евгений Александрович, Евгений Александрович, подпишите мне, пожалуйста, мне для библиотеки надо!". Но, видно, совсем ему не хотелось отвлекаться от прекрасных рижских валькирий, он повернулся к библиотекарше и проворчал: "Да успокойтесь вы!". Она отодвинулась, ее тут же оттеснили, и меня тоже. Придя в себя, она снова бросилась на штурм, и минут через пять вернулась с победой – с кривой подписью синей шариковой ручкой поперек глянцевого билета.

Моя попутчица радовалась, а мне было как-то досадно. Понятно, конечно, что с милыми девушками поэту приятнее общаться, чем с немолодой и надоедливой особой, да и терпение у него не бесконечно. Но ведь это же о такой немолодой, некрасивой и незаметной "теть Марусь" он написал стихи, ведь именно к таким несовершенным людям вызвал сочувствие своими словами! А вот встретив "теть Марусь" лицом к лицу, он не узнал ее. Или узнал, но не захотел с ней связываться. Сочувствовать "теть Марусь" на расстоянии было легче. Как написал Кайсын Кулиев, "легко любить все человечество – соседа полюбить сумей".

3. Путешествие с приключением

Год был две тысячи второй, после чудес перестройки и дефолта мы только начали входить во вкус новой жизни. На работе не было ни работы, ни зарплаты, зато можно было наловить халтуры, частных заказов. Так вот я заработала на поездку в Прагу. Поехали с сыном, муж объявил, что в Праге был, она ему не нравится, и он лучше останется дома с собакой. До сих пор я уверена, что в основе этого "не нравится" был "режим экономии", но уговорить тогда его так и не удалось. Поехали, конечно, именно в том самом "режиме экономии", путевку взяли такую, чтобы не лететь самолетом, а ехать поездом.

На вокзале получили от сопровождающей в последний момент билеты и документы, сели в купе. Для начала оказалось, что купейные вагоны в поезде не российские, на четыре места в каждом купе, по два с каждой стороны, а европейские (кажется, делались такие в ГДР). В купе было по три места, причем все три с одной стороны, на противоположной стороне был, кажется, столик и одно откидное место, чтобы за столиком сидеть. Три лежачих места были удивительно неудобны для дневной поездки – если они были разложены, сидеть нельзя было ни на одном, только лежать или наклонять голову куда-нибудь на сторону, слишком низко. Ну, понятно, в нецивилизованной Росссии люди сутками живут в поезде, и сидят, и лежат, а в местах цивилизованных – либо едут несколько часов, либо летают.

К этому неудобству еще добавилось то, что мы с сыном попали в разные купе, я в одном на нижней полке, он – в соседнем, на третьей, самой верхней. Ну, думаю, человек он уже взрослый, пятнадцать лет, сам разберется, как ехать и что в дороге делать. Единственное, что я определенно от него потребовала – чтобы документы и деньги разложил по карманам жилетки, и не снимал ее вообще, да еще – чтобы не устраивал в купе беспорядок, и заложил свою дорожную сумку в верхнее отделение, над коридором, и мою тоже. Внизу я оставила только хозяйственную сумку с припасами в дорогу – булками и "Дошираком", – а сумочку с документами засунула под подушку. Мои соседи – молодая пара интеллигентного вида – тоже заложили вещи наверх, а соседи сына – пара совсем молодая, едущая в свадебное путешествие, наоборот, все оставили внизу. "Ну что вы, зачем убирать, – сказала новобрачная, – я всю жизнь с родителями переезжаю, у меня папа военный, я знаю, как надо, чтобы удобно было." Ну ладно, дело хозяйское, думаю.

Отстояли в Бресте четыре часа, переставили нас на другие колеса, и вот мы уже в Европе. Вообще-то разницы никакой мы не ощутили – все те же деревья, увешанные омелой, вдоль дороги, те же тыквенные грядки в полосе отчуждения, да и деревни в Польше немногим тогда отличались от белорусских. Таможенники в черных мундирах все как один хорошо говорили на русском и предупреждали (хотя мы и так знали), что выходить на станциях нам нельзя. До сих пор не знаю, всегда ли так делается, или они боялись, что мы, голодные и грязные, побежим милостыньку просить на польских и чешских вокзалах? Ну, мы особенно не обижались. Последних таможенников проводили уже в двенадцать ночи, проводник – невысокий худой молодой человек лет тридцати – сказал, что в Праге будем в семь утра по местному времени, мы перевели часы и легли спать. Перед сном еще немного поспорили – запирать ли дверь купе. В общем-то, незачем, ну кто нам что сделает, если дверь будет открыта – это же не Россия, а тихая, спокойная, добропорядочная Европа. Вроде даже и неловко свою необразованность и трусость проявлять. Но в конце концов решили все-таки запереть – просто чтобы никто не ошибся дверью.

Проснулась я часа в два ночи. Поезд стоял, мои соседи тихо сопели на своих полках, в окно был виден темный вокзал с крупной светящейся надписью: OSTRAVA. Название города знакомое – вроде бы, Острава – это Моравия. Кажется, должны быть горы, но ни одной горы видно не было. И вообще ничего не было толком видно, только пустой перрон. Двадцать минут прошло, полчаса, почти уже час. Сколько же поезд должен стоять в Остраве? По расписанию получалось минут двадцать, не больше. Стало быть, мы опаздываем. А если поезд опоздает в Прагу, будет ли тамошний сопровождающий с машиной нас ждать? Сотовые телефоны тогда еще не у всех были. А если не будет, как объяснить таксисту, куда ехать? Ну, адрес гостиницы у меня есть, можно будет показать бумажку. А если он нас, оккупантов, не захочет везти? Как купить карту города, чтобы добраться? А где сумка с документами? Ага, вот она, я на ней лежу… Пока я размышляла на все эти беспокойные темы, спать вообще расхотелось, зато поезд, наконец, тронулся.

Не успела я внушить себе, что в любом случае от меня ничего не зависит, и заснуть, как в замке двери зашевелился ключ, и дверь открылась. Интересно, думаю, как это закрытую изнутри дверь открыли? Впрочем, у проводников всегда есть такой специальный ключ, который открывает все купе. Но вошел вовсе не проводник, а рослый, крупный человек в черной куртке на поясе. Это еще кто? Снова таможенник? Вроде куртка похожа. Но почему он не зажигает свет, а садится на корточки и начинает возиться руками в моей хозяйственной сумке? Лапша сушеная шуршит, человек ворчит что-то… Да что это за безобразие, они что, думают, что если мы из тоталитарной России, так в наших вещах можно рыться без спросу? "Вы что тут делаете? – спрашиваю. Он бурчит что-то, языка не понимаю, но интонация ругательная. "Вы кто такой?" Он опять рычит что-то, я от возмущения во весь голос ору: "Выйдите отсюда и оставьте вещи!". Мои соседи проснулись. "Что случилось, кто это?" Он вскакивает на ноги, открывает дверь, а в коридоре светло и стоят еще трое таких же здоровенных субъектов в черных кожаных куртках. "Ага, думаю, это точно не таможенники, у тех куртки саржевые." Но если не таможенники, то кто? А из-за их спин высовывается проводник и говорит: "Это ничего, ничего, вы сидите тихо, они сейчас уйдут…" Задвигают дверь, снова становится темно, и тут до меня доходит – это грабители, самые настоящие, а проводник сам отдал им служебный ключ! И они намерены тут всех обобрать! Но ведь сын-то в соседнем купе, ему пятнадцать, и он насмотрелся приключенческих фильмов, как бы в драку не полез! Ведь любой из этих громил его одной левой убьет! Надо предупредить!

Открываю дверь, грабитель кричит и с грохотом задвигает снова. Мой сосед сверху шепчет: "Вы куда, они же грабители! Заприте дверь!" Я уже в злости, рычу на него: "Запритесь, когда я выйду! А я к сыну!". Его жена укоризненно сверху: "Ну что ты, в самом деле…" Снова открываю дверь, выскакиваю в коридор, грабитель на меня опять что-то рычит, я только отмахиваюсь – некогда разговаривать! Сосед захлопывает за мной дверь, а в соседнем купе дверь уже открыта. Внизу сидит один из грабителей в черной куртке и роется в вещах молодоженов, а мой потомок выглядывает сверху. "Мам, это что тут?" Я ору: "Запритесь и не открывайте никому!". Субъект в черном вылетает из купе и бежит в конец вагона.

А там еще один его приятель схватился с пассажиром из первого купе – тот только что проснулся, в одних красно-черных полосатых трусах, и кричит: "Ты, подлец, деньги бери, а документы отдай! Отдай, говорю, документы! " Вижу, они друг у друга сумочку дамскую дергают, вырвать из рук пытаются. Наконец, грабитель сунул руку внутрь, вытащил сотовый и кошелек, отпустил сумку – и бегом в тамбур. А там их уже трое, и все ростом под метр девяносто. Парень в полосатых трусах прыгнул в свое купе и с грохотом задвинул дверь.

А в довершение всего из последнего купе высунулась аккуратнейшая, хотя и полусонная, дамочка в халате и с сумочкой в руке, и спросила на весь вагон: " Ой, это уже Прага? Мы приехали?" Никто ей не ответил, потому что грабители убрались в другой тамбур, хлопнув в очередной раз дверью, а проводник исчез.

Тут уже мне стало страшно, я подергала свою дверь – оказалась не заперта, сосед все-таки не стал особо паниковать. Кинулась под подушку, сумка на месте, документы целы, все в порядке. Заперла дверь и сразу же заснула.

Наутро предатель-проводник не показывался, все сами проснулись часов в шесть, и тут же началось обсуждение. Как грабили, у кого что пропало, и можно ли на вокзале в Праге написать заявление на грабителей из Остравы. Отдельно обсуждалось, кому жаловаться на проводника, который явно был с грабителями в доле, но пришли к выводу, что доказать его вину будет трудно. Выяснилось, что всерьез ограбили только молодоженов, которые хоть и знали, как надо ездить, но умудрились в одну и ту же сумку с вещами положить видеокамеру и все деньги, да еще выставили ее на проходе. Грабитель успел их обобрать как раз перед тем, как я всунулась и крикнула: " Запритесь!". В моей сумке была только лапша, а жена парня в красных трусах (это ее сумочку он отнял у грабителя) пострадала только на двести долларов и сотовый телефон. В остальные купе грабители не полезли, слишком много получилось шума, могло быть и сопротивление, а даже самый тупой грабитель понимает, что обчищенные сумки – это одно, а членовредительство – это уже другое. В нашем случае, как, должно быть, и во всех других, у них и был расчет на относительно небольшой убыток. Как мы ни были злы, но увидев, что поезд прибыл в Прагу вовремя (как это удалось машинистам, не знаю), сопровождающий с машиной нас уже ждет, а погода прекрасная, тратить драгоценное время отдыха на заявление мы не стали.

На обратном пути мы ехали в другом вагоне, пожилая проводница в открытую предупредила, что могут грабить, и посоветовала изнутри не только запираться, а еще закладывать дверную ручку чем-нибудь. В нашем купе заложили отвинченной от лесенки металлической планкой, а в соседнем – пляжной туфлей на толстой резиновой подошве. Впрочем, грабителей больше мы не встречали нигде – ни в Европе, ни в России. Такое не часто бывает. Но и сказочных мест, где все идеально, спокойно и добропорядочно, тоже на свете немного.

4. Потоп в Праге

Приключения у нас были не только по дороге в Прагу. Начались они еще в Москве. За путевки заплатили, страховками обзавелись, вещи собрали… и тут в Праге начался потоп. И время не так чтобы особенно подходящее для проливных дождей – конец июля, но дожди начались в верховьях Влтавы. И если выше Праги по течению еще вода куда-то спокойно растекалась, то в самом городе, среди каменных берегов (это не набережные там каменные, там само русло реки – из камня), вода быстро поднялась. По телевидению все выглядело скверно, а комментарии в исполнении талантливых журналистов звучали просто ужасно. Показывали дома, залитые водой до третьего этажа, и старушек – жительниц этих домов, которые не желали эвакуироваться. Бабушки, похожие на наших арбатских старушек, говорили, что всю жизнь там прожили, и никогда их не заливало. Впрочем, тут же журналисты добавляли, что и такого наводнения двести лет не было. Показывали ушедшие под воду набережные, Староместскую площадь, по которой бродили туристы по колено в воде, блестящие от дождя (дождь шел к этому времени уже и в самой Праге) улицы, рассказывали о затопленном пивном заводе в низовьях Влтавы… По всему выходило, что город уже под водой, без малого – всемирный потоп!

Я несколько испугалась: в кои-то веки собраться за границу и оказаться в зоне стихийного бедствия – это уже не шутки! Пошла в турбюро, где покупала путевку, поделилась сомнениями с менеджером, а он тут же воодушевился: деньги вернуть нельзя, страховка тоже уже оплачена, но ехать, несомненно, рискованно, да-да, весьма рискованно! Он так воодушевленно говорил, что я поняла – ему мой отказ очень выгоден, он надеется еще раз продать наши путевки! И я решила ехать.

Ехали мы на поезде, и уже на вокзале услышали, что вода в Праге начала спадать, а когда приехали наутро через две ночи, просто рты раскрыли. В Праге отличная погода, двадцать пять градусов, никакого дождя, и главное – никаких следов наводнения ни в районе вокзала, ни возле гостиницы. Но где же наводнение, где всемирный потоп? Отправляемся на экскурсию, доходим до Староместской площади и видим – точнее, носами чуем – первые следы потопа. По всей площади веет запахом тины, гнилых водорослей и еще какой-то речной гадости, а около маленького кафе стоит пожарная машина и откачивает в водосток воду из подвала. От этой воды и пахнет. Идем ближе к Влтаве – вода в реке коричневого цвета, бурлит, тащит за собой какие-то обрывки и обломки. Там же и дома, залитые до третьего этажа – оказывается, они стояли не на берегу, где испокон веков город строился, а внизу, на набережной, и залить их должно было неизбежно. Строились они где-то в конце девятнадцатого века, тогда выгоды ради застройщики на многое шли. С этих же нижних набережных в наше уже время были построены автомобильные тоннели ниже уровня воды. Я не поняла, для чего это было сделано – то ли чтобы разгрузить набережную, то ли, чтобы выхлопными газами не отравлять жителей тех самых домов – но решение получилось неудачное. Тоннели были залиты рекой в первую очередь, как только вода поднялась выше парапетов. При нас она спала настолько, что парапеты были видны, и видно было, как в тоннеле закручивается водоворотами вода.

Вот на снимке виден справа в виде дуги парапет, отделяющий реку от тоннеля, а слева подальше – спуск в тоннель с боковой улицы.

Обнаружилось в Праге и еще одно неудачное инженерное решение, а именно – общественные туалеты в метро. То того я всегда удивлялась – почему на станциях метро в Москве, хотя бы на некоторых, нет общественных туалетов? В Праге они были. И когда центральные станции метро так же, как подвалы в центре города, были залиты водой, из берегов вышла еще и канализация этих туалетов. Запах, зараза, сырость! Часть станций закрыли вообще, часть работали только в одну сторону. Вместо метро пустили дополнительные автобусы и трамваи. Весь транспорт в Праге на неделю сделали бесплатным, при нас за неделю центральные станции так и не открыли, но честно говоря, запах там стоял такой, что я бы туда и не пошла.

А вот Карлов мост выстоял. Хотя историки тогда писали, что за все время существования Карлова моста вода переливалась через него только дважды, но вот в 2002 году перелилась так, что на исторически ценный мост никого не пускали, пока экспертиза не установила, что он цел и годен к эксплуатации. А этот мост относительно новый, по нему спокойно ходили и трамваи, и люди. Но по опорам видно, насколько выше обычного вода – метра на два-два с половиной точно, и это уже на третий день падения уровня.

Где-то недалеко от этого моста мы уже на следующий день обнаружили колоритную сцену. Из подвала школы, откуда уже была откачана вода, лопатами вытаскивали и грузили в кузов грузовика размокший школьный архив – классные журналы, тетради с контрольными и прочее… может, и правильно, ведь сколько всякой ненужной бумаги люди хранят!

А вот репортажи усердных журналистов с тех пор воспринимаю скептически – все сказанное делю на два.

5. Карловарское угощение

Во времена моего дошкольного детства моя мама лечила печень карловарской солью. Ездила за ней в какую-то особую аптеку и привозила штук по пять стеклянных баночек с жестяными закручивающимися крышками. В баночках были белые кристаллы, на боках – наклейки: "Натуральная карловарская соль", а на крышках был выбит рисунок – бьющий фонтан. Мне всегда хотелось попробовать эту соль, но мама говорила, что она очень противная, и здоровым людям ее пить нельзя. Но мне все равно хотелось попробовать ту самую воду из фонтана.

Спустя сорок лет я все-таки попала в Карловы Вары вместе с сыном. Ездили мы с туристской группой, сопровождающая сразу объяснила: "Приготовьте кружки! Сейчас будем пробовать воду из знаменитых карловарских источников. Всего их двенадцать, чем дальше, тем вода более концентрированная и более целебная. Пейте понемногу, чтобы все попробовать. Вода бесплатная, туалет – шесть крон."

Мы начали пить, и я тут же вспомнила маму. Да, здоровым людям это пить явно не следовало. Первые три источника давали воду тепловатую, и только слегка отдающую солью. Чем дальше, тем становилось противнее. Сын сдался на четвертом источнике – в пятнадцать лет любопытства у него было достаточно, однако терпения куда меньше. Мое любопытство оказалось сильнее – я дошла до пятого источника и, пропустив следующие, отправилась к самому последнему. Это оказался тот самый источник, о котором я когда-то мечтала, знакомый фонтан с жестяной крышечки. Он бил посередине огромного бассейна в высоком стеклянном павильоне, и был такой горячий, что невозможно было притронуться к стенке кружки, в которую я набрала из него воду. Но когда вода слегка остыла, я наконец-то попробовала воду из фонтана. Господи, какая же она была противная! Горькая, отдающая сероводородом! Проглотить было невозможно, плюнуть некуда и стыдно, а в кружке оставалось еще глотков на десять! Я выбежала с кружкой наружу и с облегчением выплюнула воду в урну, а остаток из кружки выплеснула на газон. Посмотрела, не завяла ли на том месте трава (вроде не завяла), и пошла искать сына.

Сын времени на несъедобную воду не терял – он нашел лоток, с которого торговали вафлями. Знаменитые карловарские вафли, известные также как "лазенские вафли", вознаградили нас за все муки. Круглые плоские диски размером с закусочную тарелку очаровательно хрустели на зубах и таяли во рту, в меру сладкие, слегка с кислинкой – просто чудо! Никакой начинки в этих вафлях не бывает, они сами по себе хороши. Не теряя времени, мы съели пол-коробки этих вафель, а потом купили еще четыре восьмигранные коробки – в подарок родственникам и знакомым.