Полная версия
Житие, чудеса и подвиги Преподобного и Богоносного отца нашего Сергия, игумена Радонежского и всея России Чудотворца
Архиепископ Никон (Рождественский)
Житие, чудеса и подвиги Преподобного и Богоносного отца нашего Сергия, игумена Радонежского и всея России чудотворца
Аще мужа свята житие списано будет,
то от того польза велика есть и утешение вкупе,
и списателем, и сказителем, и послушателем.
Епифаний ПремудрыйБуди ревнитель право живущим, и сих житие и деяние пиши на сердце своем.
Св. Василий Великий
РЕКОМЕНДОВАНО К РАСПРОСТРАНЕНИЮ ИЗДАТЕЛЬСКИМ СОВЕТОМ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ
ИС Р15-544-3688
Предисловие
«Слава Богу о всем и всяческих ради! Слава показавшему нам житие мужа свята и старца духовна, – благодарим Бога за премногую Его благость, бывшую на нас, яко дарова нам свята старца, господина преподобного Сергия, в земли нашей Рустей, в стране полунощней».
Так начинает свое сказание о житии и подвигах преподобного отца нашего Сергия его присный ученик, блаженный Епифаний1. «Дивлюся же, – говорит он, – како толико лет минуло, а житие святого старца не писано было; и о сем сжалихся зело, како убо таковый святый старец пречудный и предобрый, отнележе преставися 26 лет прейде, и никто не дерзняше писати о нем, ни дальний, ни ближний, ни больший, ни меньший».
Сии слова Премудрого Епифания еще с большим правом можем повторить мы, с тою лишь разницей, что со дня кончины преподобного Сергия до нашего времени протекло не 26, а уже пятьсот лет, и до сих пор мы не имеем на современном русском языке полного жизнеописания великого старца, не только в смысле самостоятельного исторического исследования о его жизни и подвигах, о его значении в истории Русской Церкви, русского подвижничества, русского просвещения и вообще нравственного воспитания русского народа, но даже и простого, полного перевода жития, написанного Епифанием. Правда, существует более десятка разных житий преподобного Сергия, и лучшее из них, конечно, то, которое составлено святителем Московским Филаретом2. Но это житие предназначено было для чтения при Богослужении и читано самим в Бозе почившим иерархом в Лавре, на всенощном бдении 5 июля 1822 года. По своим достоинствам внутренним это житие – слиток золота, но, как предназначенное для церковного чтения, оно по необходимости отличается краткостью и опускает многие подробности, драгоценные для благоговейных почитателей памяти великого угодника Божия. Следует еще упомянуть о двух житиях преподобного Сергия, помещенных в сочинениях «Русские святые», преосвященного Филарета, архиепископа Черниговского3, и «Жития святых Российской Церкви» А.Н. Муравьева4; но ни то, ни другое также не имеют желанной полноты, потому что составители этих житий, описывая жития всех русских святых, по необходимости старались быть краткими в изложении. Из отдельных изданий следует упомянуть только одно, вышедшее уже после 2-го издания нашей книги, к 500-летию преставления преподобного Сергия: «Преподобный Сергий Радонежский и созданная им Троицкая Лавра» Е. Голубинского5; автор предлагает в этой книге, как сам он говорит, «повествование о Преподобном, с одной стороны – краткое, а с другой стороны – полное, без опущений воспроизводящее все частности его жизни, как естественного, так и сверхъестественного характера». Но и эта книга не может вполне удовлетворить благоговейного чтителя памяти великого угодника Божия: довольно сказать о ней одно уже то, что ради «краткости» автор ее не имеет в виду дать в ней назидательное чтение, а предлагает лишь сжатое изложение фактов, собранных им из всех исторических источников и изложенных в форме «жизнеописания». Притом и это «жизнеописание» издано нераздельно с путеводителем по Лавре и составляет как бы введение к этому путеводителю. На других отдельных изданиях, вроде сочинения Г. Лаврентьева6, не считаем нужным останавливаться, так как они представляют плохие переделки из Епифания или же просто заимствование из вышеупомянутых авторов.
Предлагая благочестивым читателям свое описание «Жития и подвигов Преподобного и Богоносного отца нашего Сергия», потрудившийся в его составлении считает долгом сказать, что он вовсе не имел в виду писать ученое исследование о жизни угодника Божия: он задался более скромною целью – собрать в одну книгу всё, что можно было найти в исторической и проповеднической литературе о преподобном Сергии, и соединить в одно целое не только все дошедшие до нас подробности из его жизни, но и те нравственные уроки, какие извлекали из сказания о его жизни наши проповедники. Для настоящего, пятого, издания вновь пересмотрено по возможности всё, что вышло в 1891–1893 годах по случаю 500-летия преставления угодника Божия, и, таким образом, многое в тексте пополнено и исправлено. Побуждением к этому труду служило то же, что побудило и преподобного Епифания в свое время взяться за перо, – это отсутствие в наличной духовной литературе полного жития преподобного Сергия. Подумать только – кто был преподобный Сергий для нашей Русской Церкви, для Русского государства, для русского народа? Святая Церковь прекрасно характеризует его, называя столпом Церкви. Он не только сам был крепким столпом Церкви Христовой, но, по выражению одного из наших архипастырей, Херсонского архиепископа Никанора7, «уподобил и продолжает уподоблять своей духовной природе и всех близко соприкасающихся к нему людей. Он напитал своим крепким духом целые сонмы, целые поколения монашествующих». До семидесяти монастырей было основано его учениками и учениками его учеников; его духовное потомство было одною из главных духовных сил, содействовавших духовному претворению разных полуязыческих племен, раскинутых по пространству северной и средней России, в одно целое Великорусское племя, объединенное, одушевленное, скрепленное духом Православия. Будучи сам высшим носителем христианского православного духа, «он примером, назиданием, молитвами своими много содействовал и содействует напитанию этим духом всего православного российского народа, – духом, который составляет руководительное начало, крепость и славу народной русской жизни. Потому-то к преподобному Сергию, как к неиссякающему роднику крепкого русского духа, притекают на поклонение, для назидания, для молитвы и до сего дня многие тысячи народа. Ни один вблизи путешествующий инок не минет обители преподобного Сергия. Редкий из иерархов Русской Церкви не припадал до праха земного пред ракою преподобного Сергия. Все до единого из венценосцев России приносили у раки Преподобного свои молитвы (особенно – по вступлении на царство). Не только члены нашего царствующего Дома, но и премногие члены иностранных царственных семейств приходили туда же – то молиться, то изучать русскую жизнь у самых ее основ, у того родника, у одного из главных родников, из которых она бьет ключом»8.
Да, наши летописцы имели полное основание именовать преподобного Сергия игуменом всея Руси, и святая Церковь достойно и праведно величает его возбранным воеводою Русской земли!
«Если бы возможно было, – говорит известный наш историк В.О. Ключевский, – воспроизвести писанием все, что соединилось с памятью преподобного Сергия, что в эти пятьсот лет было молчаливо передумано и перечувствовано перед его гробом миллионами умов и сердец, это писание было бы полной глубокого содержания историей
нашей всенародной политической и нравственной жизни… Да и каждый из нас в своей собственной душе найдет то же общее чувство, стоя у гробницы Преподобного. У этого чувства уже нет истории, как для того, кто покоится в этой гробнице, давно остановилось движение времени. Это чувство вот уже пять столетий одинаково загорается в душе молящегося у этой гробницы, как солнечный луч в продолжение тысячелетий одинаково светится в чистой капле воды. Спросите любого из этих простых людей, с посохом и котомкой пришедших сюда издалека: когда жил преподобный Сергий и что сделал для Руси XIV века, чем он был для своего времени, – и редкий из них даст вам удовлетворительный ответ, но на вопрос: что он есть для них, далеких потомков людей XIV века, и зачем они теперь пришли к нему, каждый ответит твердо и вразумительно»9.
Так характеризуют великое духовное значение преподобного Сергия, с одной стороны, один из наших знаменитых духовных витий, с другой – один из глубоких знатоков нашей родной истории.
В другом своем слове, обращаясь к житию преподобного отца нашего Сергия, архиепископ Никанор справедливо говорит, что это житие «переносит нас в новый для нас, хотя и стародавний мир, мир других людей – святых людей, – других воззрений – святых воззрений, – других обычаев – святых обычаев, в мир отречения от мира и себя, в мир святых великих подвигов, в мир вольного неуклонного несения креста Христова… Чувствуешь в душе разнозвучие гармонии этого мира с дисгармонией нашего внутреннего и внешнего мира, и с одной стороны мирно настроивается сердце умилением, – так вот взял бы крылья, яко голубине, и полетел бы туда, в пустыню, за 500 лет назад, – а с другой – надрывается сердце, что поневоле приходится жить многомятежною жизнию своего века»10. Справедливо говорит преподобный Иоанн Лествичник: «…как убогие, видя царские сокровища, еще более познают нищету свою: так и душа, читая повествования о великих добродетелях святых отцов, делается более смиренною в мыслях своих»11.
Так благотворно действуют на душу описания подвигов великих угодников Божиих, каков был преподобный отец наш Сергий. «Якоже ароматы, – говорит святитель Платон, митрополит Московский, – чем более растираются руками, тем больше издают благоухания: тако и жития святых, чем более углубляем мы в них свое размышление, тем более открывается святость и слава праведников, а наша польза»12. Но это сравнение еще не достаточно сильно: ароматы со временем все же утрачивают силу своего благоухания, а жития святых – никогда. Это неистощимые очаги благодатного огня, от которых каждый может возжигать в самом себе такой же огонь ревности Божественной, и сколько бы таких огней ни зажигали от них, сами они никогда не умалятся…
От жизнеописателя обыкновенно требуют, чтобы он не только знакомил читателя со всеми ему известными событиями из жизни описуемого лица, но и рисовал пред ним живую личность, вводил во внутренний духовный мир этого лица, давал читателю возможность при чтении жизнеописания пожить вместе с тем лицом, с кем его знакомят, полюбоваться его достоинствами, подышать, так сказать, воздухом той эпохи, в которую жило и действовало это лицо. Справедливость требует сказать, что при жизнеописании святого лица выполнить эти требования можно только отчасти. В Бозе почивший Московский святитель Филарет по сему случаю однажды выразился так: «Ненадежно для нас догадками проникнуть в души святых, которые далеко выше нашего созерцания. Надежнее следовать простым сказаниям очевидцев и близких к ним»13. И действительно, описывая жизнь обыкновенного смертного, писатель может больше полагаться на свой духовный опыт; описывая жизнь подвижника, он должен быть сам подвижник…
Увы, сего-то столь существенного условия для написания полного жития преподобного отца нашего Сергия потрудившийся в составлении сей книги и не имеет! Глубоко сознавая свою нищету духовную, он и не помыслил бы взять на себя такой непосильный труд, если бы не имел пред собою труда первого жизнеописателя Сергия, его ближайшего ученика, преподобного Епифания. Этот ученик потщился, елико было ему дано, в себе самом воплотить добродетели своего великого наставника, опытно проходил под его руководством жизнь духовно-подвижническую и потому в состоянии был лучше, чем кто-либо иной, списать жизнь своего святого старца в назидание наше… Но и он сознавал всю трудность такого дела, и он говорил: «Якоже не мощно есть малей лодии велико и тяжко бремя налагаемое понести, сице и превосходит нашу немощь и ум подлежащая беседа… Подобаше ми отнюдь со страхом удобь молчати и на устех своих перст положити, сведущу свою немощь… Яко выше силы моея дело бысть, яко немощен есмь, и груб и неразумичен…» Одно, что заставило его взяться за труд, – это горячая любовь к почившему старцу: «Любовь и молитва преподобнаго того старца привлачит и томит мой помысл, и принуждает глаголати же и писати…» Он скорбит об одном: как бы не пришло в совершенное забвение житие такого великаго старца, как бы чрез это забвение не потеряна была навсегда духовная польза читателей… «Аще убо аз не пишу, а ин никто же не пишет, боюся и осуждения притчи оного раба лениваго, скрывшего талант и обленившагося».
С такими мыслями приступал к своему труду первый благоговейный «списатель» жития Сергиева. Нужно ли говорить, с какими чувствами должен приступать к сему делу недостойный писатель нашего грешного времени?
И он должен сознаться, что не без долгих колебаний решился на свой труд, призывая на помощь молитвы преподобного старца и его присного ученика Епифания Премудрого… А когда, для полноты изображения личности угодника Божия, приходилось говорить о внутренних духовных состояниях, он брал черты из писаний Богомудрых отцов-по-движников, изобразивших эти состояния, на основании собственного опыта в своих писаниях…
Последуем же, благочестивый читатель, шаг за шагом вослед блаженного Епифания; будем благоговейно внимать его простому, задушевно-теплому, сердечному повествованию; прислушаемся и к тем урокам, какие извлекают из его рассказа наши святители: Платон и Филарет, митрополиты Московские, Филарет, архиепископ Черниговский, Никанор, архиепископ Херсонский, и другие проповедники и благочестивые писатели… И если эта книга даст вам возможность хотя немного отдохнуть душою за ее чтением, хотя на несколько минут забыть окружающую вас суету земную, перенестись мыслью и сердцем в отдаленную по времени, но тем более близкую нашему сердцу родную древность, повитать со святыми и преподобными обитателями дремучих лесов Радонежских, подышать благоуханием молитв Сергеевых, насладиться созерцанием его Боголюбезного смирения, тогда мы почтем себя счастливыми и воздадим славу Господу. А если книга наша не удовлетворит любознательности вашей, если составитель ее чего недописал, или переписал, или в чем погрешил, то смиренно просит в том прощения, и с глубокою благодарностию примет всякое доброе замечание и указание погрешностей на случай нового издания.
Лавра Преподобного Сергия Марта 12 дня, 1885 года
Глава I
Сын радости
Радуйся, от чрева материя освященный. Радуйся, в рождении твоем сыном радости нареченный.
Акаф. 2. Ик. I14Радуйся, яко прежде рождения проглашением прославивый Святую Троицу.
Ик. МинеиРадуйся, пречудное в младенчестве постничество нам являяй.
Акаф. 1. Ик. 3
Родина Богоносного Сергия. – Его родители. – Их семейство. – Чудное предзнаменование. – Размышления блаженного Епифания. – Молитвы святой матери. – Урок родителям. – Рождение благословенного дитяти. – Младенец-постник. (1319–1326).
Верстах в четырех от славного в древности, но смиренного ныне Ростова Великого, на ровной открытой местности по пути в Ярославль, уединенно расположилась небольшая обитель во имя Пресвятой Троицы: это заштатный Варницкий15 монастырь. По древнему преданию, почти шестьсот лет тому назад, тут была некая весь, имя которой забылось в истории, но которая всегда была и будет именита и дорога сердцу православных русских людей, потому что весь эта была благословенною родиною великого печальника и заступника Русской земли, преподобного и Богоносного отца нашего Сергия, игумена Радонежского и всея России чудотворца. Здесь было поместье его родителей, благородных и знатных бояр ростовских Кирилла и Марии; тут был их дом; тут и жили они, предпочитая уединение сельской природы суете городской жизни при княжеском дворе. Впрочем, Кирилл состоял на службе сначала у Ростовского князя Константина II Борисовича, а потом у Константина III Васильевича; он не раз сопровождал их в Орду, как один из самых близких к ним людей; владел достаточным по своему положению состоянием; но по простоте тогдашних нравов, живя в деревне, он не пренебрегал и обычными сельскими трудами; мы увидим потом, что Кирилл посылал, например, своего малолетнего сына за конями так же, как и теперь посылают своих малюток простые поселяне.
Кирилл и Мария были люди добрые и богоугодные. Говоря о них, блаженный Епифаний замечает, что Господь, благоволивший воссиять в земле Русской великому светильнику, не попустил родиться ему от неправедных родителей, ибо такому детищу, которое, по устроению Божию, должно было впоследствии послужить духовной пользе и спасению многих, подобало иметь и родителей святых, дабы доброе произошло от доброго и лучшее приложилось к лучшему, – дабы взаимно умножилась похвала и рожденного и самих родивших во славу Божию. И праведность их была известна не одному Богу, но и людям. Строгие блюстители всех уставов церковных, они помогали и бедным; но особенно свято хранили они заповедь Апостола: страннолюбия не забывайте: тем бо не ведяще неции странноприяша Ангелы (Евр. 13, 2). Тому же учили они и детей своих, строго внушая им не упускать случая позвать к себе в дом путешествующего инока или иного усталого странника. До нас не дошло подробных сведений о благочестивой жизни сей блаженной четы; зато мы можем вместе с святителем Платоном сказать, что «самый происшедший от них плод показал, лучше всяких красноречивых похвал, доброту благословенного древа. Счастливы родители, коих имена прославляются вечно в их детях и потомстве! Счастливы и дети, которые не только не посрамили, но и приумножили, и возвеличили честь и благородство своих родителей и славных предков, ибо истинное благородство состоит в добродетели!»
Кирилл и Мария имели уже сына Стефана, когда Бог даровал им другого сына – будущего основателя Троицкой Лавры, красу Церкви Православной и несокрушимую опору родной земли. Задолго до рождения сего святого младенца дивный Промысл Божий уже дал о нем знамение, что это будет великий избранник Божий и святая отрасль благословенного корня. В один воскресный день его благочестивая мать пришла в церковь к Божественной литургии и смиренно стала, по тогдашнему обычаю, в притворе церковном, вместе с прочими женами. Началась Литургия; пропели уже Трисвятую песнь, и вот незадолго пред чтением святого Евангелия, вдруг среди общей тишины и благоговейного молчания, младенец вскрикнул у нее во чреве, так что многие обратили внимание на этот крик. Когда начали петь Херувимскую песнь, младенец вскрикнул в другой раз, и притом уже столь громко, что голос его был слышен по всей церкви. Понятно, что мать его испугалась, а стоявшие близ нее женщины стали между собою переговариваться, что бы мог означать этот необыкновенный крик младенца? Между тем Литургия продолжалась. Священник возгласил: «Вонмем! Святая святым!» При этом возглашении младенец вскрикнул в третий раз, и смущенная мать едва не упала от страха: она начала плакать… Тут ее окружили женщины и, может быть, желая помочь ей успокоить плачущее дитя, стали спрашивать: «Где же у тебя младенец? Отчего он кричит так громко?» Но Мария, в душевном волнении, обливаясь слезами, едва могла вымолвить им: «Нет у меня младенца; спросите еще у кого-нибудь». Женщины стали озираться кругом и, не видя нигде младенца, снова пристали к Марии с тем же вопросом. Тогда она принуждена была сказать им откровенно, что на руках у нее действительно нет младенца, но она носит его во чреве…
– Как же может кричать младенец, когда он еще в утробе матери? – возражали ей удивленные женщины.
– Я и сама удивляюсь этому, – отвечала им Мария, – и нахожусь в немалом недоумении и страхе…
Тогда женщины оставили ее в покое, не переставая, впрочем, удивляться этому необыкновенному случаю.
«В наше время, – говорит святитель Московский Филарет, – свидетели подобного происшествия, вероятно, имели бы немало заботы об изыскании причины, произведшей сие необыкновенное явление. Более проницательные, может быть, осмелились бы догадываться, что молитвенный восторг благочестивой матери, в три важные периода священнодействия, сообщил необыкновенное возбуждение жизни плоду, который носила она во чреве. Но в то время любили не столько любопытные умствования, сколько благоговейное наблюдение путей Провидения, и народ выходил из церкви, повторяя написанное в Евангелии об Иоанне Предтече: что убо отроча сие будет? (Лк. 1, 66). Да будет над ним воля Господня!»
Благоговейный списатель жития Сергиева, преподобный Епифаний сопровождает свое повествование о сем необыкновенном происшествии таким размышлением. «Достойно удивления, – говорит он, – что младенец, будучи во чреве матери, не вскрикнул где-либо вне церкви, в уединенном месте, где никого не было, но именно при народе, как бы для того, чтобы многие его услышали и сделались достоверными свидетелями сего обстоятельства. Замечательно еще и то, что прокричал он не как-нибудь тихо, но на всю церковь, как бы давая понять, что по всей земле распространится слава о нем; и не тогда возгласил он, когда мать его была где-нибудь на пиршестве или почивала, но когда была она в церкви, и именно во время молитвы, как бы указывая на то, что он будет крепким молитвенником пред Богом; не прокричал он в каком-либо ином месте, но именно в церкви, в месте чистом, в месте святом, где пребывают святыни Господни и совершаются священнодействия, знаменуя тем, что и сам он будет совершенною святынею Господа в страхе Божием. Достойно замечания также и то обстоятельство, что не возгласил он однажды или дважды, но именно трижды, являя тем самым, что он будет истинным учеником Святой Троицы, так как троичное число предпочитается всякому другому числу, потому что везде и всегда сие число является источником и началом всего доброго и спасительного». После сего, приведя из ветхозаветной и новозаветной истории примеры и указания, свидетельствующие о важном знаменовании троичного числа, и воспомянув страшную тайну Триипостасного Божества, блаженный Епифаний продолжает: «Подобало и сему младенцу трижды провозгласить еще во чреве матери, прежде рождения на свет, в предзнаменование того, что он будет некогда служителем Святой Троицы и многих приведет к познанию Бога, научая словесных овец своих веровать во Святую Троицу, единосущную во едином Божестве. И действительно, – рассуждает далее Епифаний, – не служило ли все это явным указанием на все дивное и досто-чудное в последующей его жизни? Не сбылось ли все это самым делом в его чудесных деяниях? И кто видел и слышал о первых предзнаменованиях, тот должен был потом верить и тому, что последовало за ними, ибо не просто, не без особенной цели были даны эти предзнаменования: они были предвестниками и началом всего, что совершилось впоследствии. Вспомним древних святых, просиявших в Ветхом и Новом Завете: как зачатие, так и рождение многих из них предваряемо было особенным откровением от Бога; так, пророка Иеремию Бог от чрева матери предызбрал и освятил; то же свидетельствует о себе другой пророк – Исаия, а святой и великий пророк и Предтеча Христов Иоанн, еще будучи во утробе матери, познал Господа, носимого в ложеснах Пречистой Приснодевы Марии: взыграся младенец радощами во чреве (Лк. 1, 44) матери своей Елисаветы, и ее же устами пророчески возопил: откуду мне сие, да прииде Маши Господа моего ко мне? (Лк. 1, 43). О святом пророке Илии есть сказание, что родители его видели, как светлые и благообразные мужи повивали сего младенца огненными пеленами и питали его пламенем огненным…» Далее Епифаний приводит подобные же рассказы о святых: Николае Чудотворце, Ефреме Сирине, Алипии и Симеоне столпниках, Феодоре Сикеоте, Евфимии Великом, Феодоре Едесском и Петре, митрополите Московском, – рассказы, которые мы опускаем, дабы, по выражению самого блаженного Епифания, «долготою слова послушателем слухи ленивы не сотворити», и приводим здесь только заключительные его мысли: «Досточудно, – говорит он, – было это возглашение младенца во чреве матери; досточудно было его воспитание от младенческих пелен; досточудна была и вся жизнь этого поистине досточудного мужа! Господь еще до рождения отметил его Своею благодатию и необычным случаем предуказал Свое особенное Божественное о нем промышление».
Всегда преданные воле Божией и внимательные к путям Провидения, Кирилл и Мария поняли указания Промысла Божия и сообразно с этими указаниями должны были вести дело воспитания дитяти. После описанного происшествия особенно мать сделалась необыкновенно внимательна к своему состоянию. Всегда имея в мыслях, что она носит во чреве младенца, который будет избранным сосудом Святого Духа, Мария, во все остальное время беременности, готовилась встретить в нем будущего подвижника благочестия и воздержания, а потому и сама, подобно матери древнего судьи израильского Сампсона (Суд. 13, 4), тщательно соблюдала душу и тело в чистоте и строгом воздержании во всем. «Заботливо храня носимый ею во чреве Божий дар, она желала, – как говорит святитель Платон, – чрез свое воздержание дать телесному составу дитяти чистое и здравое питание, хорошо понимая добрым сердцем своим ту истину, что добродетель, сияющая в здравом и прекрасном теле, становится чрез то еще прекраснее». Всегда благоговейная и усердная молитвенница, праведная мать теперь чувствовала особенную потребность сердца в молитве; поэтому она часто удалялась от людского взора и в тишине уединения со слезами изливала пред Богом свою горячую материнскую молитву о будущей судьбе своего младенца. «Господи! – говорила она тогда, – спаси и сохрани меня, убогую рабу Твою; спаси и соблюди и сего младенца, носимого во утробе моей, Ты бо еси – храняй младенцы Господь (Пс. 114, 5); да будет воля Твоя, Господи, на нас, и буди имя Твое благословенно во веки!» Так, в строгом посте и частой сердечной молитве пребывала богобоязненная мать святого дитяти; так и самое дитя, благословенный плод ее чрева, еще до появления своего на свет, некоторым образом уже предочищался и освящался постом и молитвою.
