Ключ от Снов

– Да, Казимир, ну-ка расскажи господам друидам, счастья и довольства им без меры, что же такое ты зашвырнул прямо оборотням в логово? – довольно хохотнул Мотеюнас, который втайне тоже очень гордился сыном, хотя толком так ничего и не понял, что же все-таки произошло у колодца.

Мальчишка разом сник, осторожно глянул на отца и неестественно тоненьким голоском жалобно и притворно пропищал.

– Ничего и не кинул, так, безделицу.

– Ничего себе – безделицу, – улыбнулась Эгле. – Да он какую-то волшбу сотворил, это уж точно, потому что мой глаз наметан на такие дела, будь здоров.

Теперь уже пришла очередь нахмуриться отцу.

– Это еще какую такую волшбу, постреленок? Ну-ка, выкладывай отцу все подчистую!

Мальчишка шмыгнул носом и опасливо покосился на папашу.

– Небось, заругаешь ты меня, вот что…

– Да за что же тебя ругать-то, сыночек, – всплеснула руками мать, однако при этом выразительно и осуждающе глянула на мужа. – Ты ведь теперь наш спаситель-избавитель от ночных. Вот и господа друиды говорят: заткнул ты им самую что ни на есть дырищу, через нее-то эти злыдни к нам в деревню и пробирались. А ты тоже, старый! – хозяйка укоризненно замахала на мужа рукой. – Устроил тут форменный допрос, а Казялис-то, вишь, уже спит, намаялся, поди, сыночек.

– И в самом деле, – усмехнулся Мотеюнас, пряча улыбку в окладистой бороде, которую он уже успел отпустить со дня их первой встречи. – Укладывай-ка, мать, нашего героя на боковую, да и мы покурим перед сном маленько. А после ляжем, умаялись ведь не на шутку.

Потихоньку в доме все стихало, даже голоса переговаривающихся вполголоса друидов и хозяина стали приглушенными, ночными. За стеной тихо пела хозяйка, укладывая полусонного Казимира.

– Так думаете, почтенные господа друиды, не вернутся больше сюда ночные? – продолжил Мотеюнас прерванный разговор. – Вот и милостивая сударыня молодая волшебница так мне давеча молвила.

– Обещать не возьмемся, но, сдается мне, вроде похоже на то, – не сразу ответил Травник. Еще сидя за столом, он все время цепко обшаривал взглядом избу, словно искал чего-то. Пару раз, извинившись, друид выходил в сени, но на предложение радушного хозяина провести и показать, «где у нас тут чего по оправной части», ответил вежливым и мягким отказом, напомнив, что уже гостил тут и хорошо помнит все расположение двора и сада. А в какой-то миг Травник вдруг успокоился, словно бы нашел, что искал, и это тоже не ускользнуло от проницательного и сметливого Мотеюнаса.

– Прикрыл твой парень ход оборотням, – улыбнулся Травник, и Март счастливо засмеялся, а Эгле ответила смущенной улыбкой. На самом деле она уже битый час ломала голову, что же произошло у колодца, поскольку заклятья, которое привело бы к такому исходу, она себе и представить не могла. Пару раз за столом она потихонечку и шутливо попыталась выяснить все у мальчишки, но Казис крепко хранил свою тайну, и это тоже было для девушки удивительной загадкой.

– А вы, почтенные господа, как думаете: что мой постреленок учинил там со страху? – хитро усмехнулся Мотеюнас. – Слыхал я прежде, что через вот этот самый страх и от прочих потрясениев души самые разные чудеса как раз и могут случиться, вот ведь что!

– Бывает, что и со страху, – согласился Травник и тоже усмехнулся. – Но чаще – от чистого сердца.

– Это как же тебя прикажешь понимать, гостюшка? – удивился Мотеюнас.

– Понимать надо просто, – в тон ему ответил друид. – Видел я, что твой парнище в колодец бросил. Или показалось, что видел – в пылу-то боя не до рассматриваний было, сами понимаете…

– А что это было? – в голос воскликнули Март и Эгле и, покосившись друг на друга, одновременно прыснули.

– Не был я поначалу уверен, – просто сказал Травник. – Поэтому когда уж все кончилось, первым делом глянул я в твоем доме эту вещь – и не нашел. Прошелся по светлице, по комнатам – тоже нет. Тут я и уверился. А теперь знаю наверняка.

– Вот те раз – гости пошли! – хохотнул в бороду крайне заинтригованный хозяин. – Загадки мне загадывают, что твои скоморохи! Говори же скорей, почтенный господин, потому как никаких моих разумениев тут нет. Да и быть не может! Я в колдовствах не сведущ, как ты понимаешь.

– Что ж, почтенный хозяин, – в тон ему улыбнулся Травник. – Тогда глянь, что за пятно у тебя над дверью образовалось.

Мотеюнас поспешно встал и направился к дверям. Чуть выше, над косяком, на стене явственно светлело пятно не меньше как прошлогодней пыли. Мотеюнас узрел пятно и обернулся – вид у него был порядком сконфуженный.

– Да, недоглядела моя хозяйка, – покачал головой хозяин. – Да и то сказать, все дела да хлопоты, на все иной раз и рук-то не хватит.

– Да не об этом речь, – покачал головой Травник и лукаво усмехнулся. – Хозяйка-то твоя как раз женщина справная, каждому бы дай Бог такую. Пятно-то ведь недавно появилось, верно?

– Да почитай вчера, – поскреб затылок бородач. – Постой-постой, а Чур-то наш где? Ах ты, мать честная…

И он в замешательстве уставился на друидов.

– Понял теперь? – похлопал его по плечу Травник. – Эта мысль только твоему парню в голову и могла прийти. И, как оказалось, мудрее любого колдовства да волшбы эта идея. Так-то!

Маска родового предка Чура, что всегда висела в избе Мотеюнаса и охраняла окна и двери от ночных, исчезла. Вместо нее над дверью осталось только продолговатое пыльное пятно.

– Вот дела так дела, – только и сумел выговорить пораженный хозяин. И тут же в его глазах мелькнул огонек беспокойства. – Постой-постой, почтенный господин! А как же мы теперь без Чура-то, охранителя нашего, будем, коли этот шельмец Чура в колодец швырнул ко всем этим, понимаешь, чертям, а?

– А к чему вам теперь Чур-то ваш? – светло улыбнулась Эгле, так что Март на мгновение ею даже залюбовался. – У вас ведь теперь свой Охранитель растет. Вон, слышишь?

За стенкой хозяйка закончила укладывать сына и сейчас тихо напевала над его кроватью в ожидании мужа.

Спи, Казялис, милый мой,Мой Козленок дорогой.Завтра новый день придет —Силы новой принесет.

Мотеюнас слушал, и на его губах ширилась и расцветала довольная улыбка. Смешанная, как это ни странно, почему-то со страхом.

ГЛАВА 8

СЕСТРИЧКИ

Ралина вздрогнула. Она отчетливо услышала, как ее назвали по имени, но далекий голос раздался где-то глубоко внутри ее существа, отзываясь в голове неприятными покалываниями. Волшебница закрыла глаза, потрясла головой, пытаясь избавиться от наваждения, но кто-то невидимый вновь вкрадчиво позвал ее:

– Рали-и-на!

– Кто здесь? – прошептала старая друидесса. В ответ раздался сухой надтреснутый смешок, затем – еще и еще, пока голос не расхохотался у нее в ушах до того оглушительно, что ей показалось – сейчас лопнут барабанные перепонки.

– Ралина! – повторил старческий голос, – неужели ты меня не узнаешь? Прежде ты сразу начинала плеваться и костить меня всякими мерзкими словечками, помнишь, сестренка? Ну, а после тут же принималась за свои колдовские штучки, чтобы меня заклясть, проклясть, изничтожить, или как там это у вашей сестры называется?

– Клотильда… – вздохнула друидесса. – Как же ты меня отыскала на этот раз, хотела бы я знать?

– Неужели ты считаешь, что я так просто возьму и оставлю свою сестрицу в ее нынешних горестях? – укоризненно проговорил голос и вновь захихикал. Друидесса покачала головой.

– Ты все не унимаешься, Клотильда… Даже после того, как тобой же подосланные убийцы тебя же и обманули? Ведь они просто провели тебя вокруг пальца.

– Один из них за это уже поплатился, хотя и не я приложила к этому руки. Признаться, меня это очень даже устраивает – не люблю, знаешь ли, проливать кровь почем зря.

– Ну, хватит, – резко провела рукой в воздухе перед собой Ралина, словно разрезая нечто, видимое только ей. – Коли явилась – найди в себе силы объявиться открыто.

Пламя в костре взметнулось ввысь, словно в нем сейчас стрельнул большой уголек, рассыпав множество искр в ночном небе. Возле огня заклубился туман, он постепенно сгущался, превращаясь в невысокую тонкую фигурку, которая то ли низко наклонилась, то ли была порядком скрючена жизнью или болезнями. Мало-помалу туман становился все прозрачнее, начали проступать детали одежды, черты лица, и вот уже напротив Ралины стояла маленькая, действительно сгорбленная старушка, мало чем схожая и обличьем, и натурой со своей родной сестрой. Друидесса прищурилась. От Клотильды ее отделял только костер, но между ними существовали и иные, невидимые границы, пересекать которые было всегда губительным для обеих сестер.

– Чем обязана, тварь? – Ралина своим излюбленным движением поджала губы. – Неужто в твоем змеевнике случился пожар, что ты теперь вылезла помирать под открытое небо? Но ведь от тебя откажутся и солнце, и луна, и уж тем более – всевидящие звезды.

– Не известно еще, кто из нас змея-то, – хихикнула ведьма. – Боюсь, не та ли, кто обманом и силой однажды лишила меня перстня Властительницы Круга, чтобы завладеть им самой? А меня велела бросить на далеком, студеном, никем не обитаемом острове – на верную гибель, на голодную смерть, в холод и забвение? Кто же тут походит на змею – разве ее жертва? А, может быть, все-таки сама эта хищница, злобная и коварная, которая привыкла всю жизнь прятаться под маской показного благородства и следовать интересам якобы высшей справедливости?

– После твоих дьявольских экспериментов на Острове Духов ни один судья, даже самый гуманный и всепрощающий, никогда не осмелился бы снова ввести тебя в мир людей, – гневно ответила друидесса.

– Почему это ты так думаешь? – воздух между двумя сестрами понемногу стал накаляться, и отнюдь не пламя разгоревшегося костра было тому причиной.

– Потому что ты давно потеряла человеческий облик, – сказала Ралина и почувствовала, как в сердце что-то кольнуло.

– Но ведь я его, в конце концов, все-таки обрела! – огрызнулась Клотильда.

– Я этого не знаю. Не уверена, – печально ответила старая друидесса и как-то сразу сникла, плечи ее опустились, и Ралина даже ростом стала казаться ниже. Хотя кто это мог видеть в зачарованном лесу друидов, под нездешними звездами и непривычными созвездиями?

– Вы заточили меня на диком острове умирать и даже не оставили никакой надежды… – горько прошептала Клотильда. – Это вы меня сделали тем, чем я стала теперь! Вы все! И хоть из твоих прихлебателей уже никого не осталось в живых, посмотри на меня, сестрица! Перстень Властительницы Круга добавил тебе не один год жизни, но, однако же, и я еще здравствую на этом, а не на том свете! И без всякого колдовства, заметь, моя лживая искусница!

– Твое долголетие дала тебе Тьма, которую ты отыскала в собственной душе, – покачала головой Ралина.

– А если мне не оставили надежды на возврат к Свету? Ни одной лазейки! Ни одной… – повторила Клотильда уже шепотом и вдруг бурно разрыдалась. Вид плачущей ведьмы, безжалостной к своим жертвам, не ведающей сострадания, не понимающей грани между естеством и безумством, ведьмы, находящей истинное удовольствие только в пыточном ремесле и вознесшей его в ранг отвратительного искусства, мог бы поразить кого угодно. Любого, но – не Ралину. Старая друидесса слишком хорошо знала свою сестру. Свою бывшую сестру – для себя она ее уже давно схоронила, не оплакав и не простив.

– У тебя грязные слезы, Клотильда, – сурово сказала старуха. – Наверное, именно оттого, что они приходят из глубины твоей высохшей черной души. Но споры ядовитого мха живут долго, неизмеримо дольше жизни самих растений. Это не секрет долголетия, Клотильда, – покачала головой Ралина, едва сдерживая порыв гнева. – Просто твой яд уже давно пережил тебя саму. А ты уже давно мертва. Именно потому у меня давно нет сестры. Зачем же ты пришла сюда снова?

– Чтобы отомстить, сестрица, зачем же еще? – рыдания Клотильды пресеклись как по мановению волшебной палочки. Она подняла сухонькую, желтоватую руку и простерла ее над костром, устремив на Ралину. – Ты – последняя, кто виновен во всем, что когда-то случилось с глупой, наивной и доверчивой девочкой Клотильдой. И будь уверена: я не упущу возможности отквитать хотя бы один шар у судьбы.

– Ты бессильна в своих желаниях, ведьма. Хотя они и понятны мне, – пожала плечами друидесса. – Ведь ты – всего лишь иллюзия, Клотильда. Давно уже – бесплотная тень.

– Пока… – прошамкала ведьма. – Только на сегодня, милая Ралиночка. – При этих словах Клотильды старую друидессу всю передернуло от омерзения, а ее милая сестрица злобно рассмеялась.

– Завтра для тебя будет уже поздно, – заверила ведьма. – Хотя… – изобразила она колебание, – если ты сама, по доброй воле отдашь мне перстень Круга, я, быть может, еще и подумаю. Но – только при этом условии.

– Ты еще ставишь мне условия, змея? – Глаза старой друидессы превратились в маленькие сверкающие огоньки. – Попробуй только приблизиться к моей душе, и я сотру тебя в порошок. Ты знаешь, я слов на ветер не бросаю.

– А, может, ты просто утратила перстень? – вкрадчиво молвила Клотильда и вся так и подалась вперед, к своей более удачливой, как ей всегда казалось, сестре. – Последнюю сотню лет ты выглядишь уже не так свежо, как бывало прежде.

Однако расчетливый удар Клотильды по женской гордости сестры пришелся мимо цели. Друидесса только плотнее запахнулась в плащ и ничего не ответила. Впрочем, одна из ее рук все время на протяжении разговора была укрыта в складках одежды.

– Покажи перстень! – прошипела ведьма, так что из костра вновь поднялся целый сноп искр.

– Перстень со мной, – сухо промолвила Ралина, но ее рука по-прежнему была скрыта от глаз сестры. – Но тебе его не видать, старая навозная жучиха! Так что можешь убираться туда, откуда пришла…

– Я уйду, – согласно кивнула Клотильда. – Сейчас я и впрямь уйду. Но завтра – помни, что завтра я уже буду в этом лесу, и я буду здесь искать встречи с тобой. До приятных свиданьицев!

И тень неслышно истаяла, только звезды на чернильном небе как будто слегка померкли на миг, а затем быстро разгорелись вновь.

Старая друидесса недвижно смотрела на пламя. Костер понемногу угасал, угольки выкатывались из огня, умирали, но мысли Ралины были далеко. Она вспоминала, и видения медленно всплывали перед ее глазами, словно давно остывший воздух над огнем, который уже никому не мог обещать тепла.

Клотильда наклонилась над блюдом и разом замутила в нем воду. Сколько стоит мир, столько же и живет в нем магия, но по-прежнему, как и встарь, ничего нет надежнее древнего, проверенного ведовства, усмехнулась она. Все эти новомодные штучки пройдут, канут в воду, опустятся на дно, как безнадежно тонет по весне старый ноздреватый озерный лед, еще хранящий на своем теле острые следы зимы. И только старинное ведовство останется, и все так же будут в деревнях наливать воду в широкие плоские блюда, бросать туда заговоренные травы и порошки и тихо нашептывать заветные слова.

Мысли ее вновь возвратились к сестре. Она хмыкнула, зябко повела плечами, плотнее запахнулась в платок, несмотря на то, что огонь в очаге горел светло и жарко. Все-таки в этом мире за все сущее приходится платить, и ведовство – не исключение. Клотильда почти физически чувствовала, как в последние годы сладкая влага жизни истекает из нее, как вода из прохудившегося кувшина, на поверхности которого пока еще вроде бы не найти и одного отверстия, но они есть, есть…

Тем не менее, сейчас у Клотильды было хорошее настроение. Более того, она была почти довольна жизнью, что с ней и в юные-то годы случалось не часто. Сестрица-предательница все-таки не показала ей перстень Властителей Круга, хотя и признала, что он у нее есть. Более того – она так и не показала ей руки, именно Той руки! А ведь этого Клотильда жаждала сейчас больше всего, из-за этого она, пожалуй, и прибегла к забытому ведовству, к которому не обращалась уже много долгих лет. Значит, паршивый Ткач с рябым тогда все-таки сказали правду…

Ведьма медленно, как сомнамбула, поднялась. Невидящими после магии глазами Клотильда отыскала в комнатушке свой сундучок с пыточным инструментом, нечувствительными после ведовства руками осторожно сгребла поблескивающие металлом и отсверкивающие зачарованным стеклом щипцы, ножички и свои самые любимые крючки, после чего осторожно положила все на стол, подальше от огня. Затем легонько потянула мягкую бархатную подстилку, которая с тихим треском отклеилась, открыв маленькое углубление в дне – тайничок. Внутри лежало что-то маленькое и продолговатое, плотно завернутое в белую тряпицу и крепко перевязанное цветной ниткой. Сморщенные сухие пальцы осторожно вынули спрятанное и бережно сжали, дабы не выронить драгоценное содержимое тряпицы.

За эту вещь уже давно изрядно помутившаяся разумом Клотильда отдала бы сейчас, наверное, все сокровища на свете. Тем более что в минувший час стоимость ее еще больше возросла и окончательно подтвердила свою исключительную для ведьмы ценность.

Все ее бросили, горько усмехнулась Клотильда. Опять, как бывало и прежде, она оказалась нужной и, возможно, даже единственно необходимой – но лишь до определенных пределов. А затем ее попросту забывали, как забывают в брошенном доме мусорное ведро или половую тряпку. Так случилось и в этот раз. Ну, что ж, у нее будет больше времени для того, чтобы подумать и о своих заветных желаниях. Особенно тех, что многие годы сжимают ей сердце и иссушают душу неизбывной жаждой мести.

Клотильда положила тряпицу на стол, легким движением развязала узелок на нитке и развернула. На чистой тряпице лежал палец. Палец был человеческий, тонкий, уже изрядно высохший и от этого приобретший коричневатый оттенок. Он был отрублен или отрезан очень аккуратно – издали могло показаться, что это просто деревянный сучок, и только поблизости можно было различить плоский вытянутый ноготь. Клотильда смотрела на свое сокровище и довольно улыбалась.

– Ткач не солгал, – прошептала Ралина. – Они не смогли уничтожить проклятую сестрицу, позорно и примитивно купившись на дешевый фокус с наведенной иллюзией, но они таки сумели отхватить у нее палец – в знак доказательства будто бы исполненного предприятия. Старая обманщица упорно держала руку под плащом, закрытой. Интересно, догадывается ли она, что частичка ее тела – у меня? А это… Это ведь очень, очень многое значит! Конечно, имея определенные знания!

Ведьма даже прищелкнула языком от удовольствия, но тут же воровато и подозрительно оглянулась, словно кто-то мог за ней подсматривать или подслушивать.

– И я сумею, я вытащу из этого незначительного обстоятельства, – она взглянула на отрезанный палец почти с нежностью, как воспитанная девочка – на долгожданную куклу, – все, что смогу. Потому что сейчас это – мой единственный шанс. И, похоже, последний.

Она уселась возле очага, вытянула свои натруженные ноги и погрузилась в собственные мысли. Клотильде необходимо было полностью расслабиться и освободить голову от ненужных мыслей – с этого начиналась подготовка к сотворению Заклинания.

«Не понимаю», – думала Ралина. «Вот хоть ты тресни!» С каждой минутой у нее становилось все тревожнее на душе, как пустой кувшин понемногу переполняет тоненькая, но отнюдь не иссякающая струйка воды, уровень который становится все выше и выше, неуклонно приближаясь к критическому. «Одно из двух. Либо она желала убедиться, что перстень Круга все еще у меня, либо… Либо она очень хотела что-то увидеть у меня в руках. Что-то другое. Но что же? Очень странно! И самое неприятное в том, что у меня по-прежнему нет ни одной мысли по этому поводу. Чего она хотела? Что ей было нужно? Какие такие откровения надеялась она найти в моих руках? Или она таким странным способом что-то пыталась понять, уяснить для себя?»

Старая друидесса придирчиво взглянула на свои руки и скептически поджала губы. Длинные ладони, тонкие пальцы, уже порядком пересушенная кожа – до мазей ли сейчас и лекарственных притираний? Конечно, они теперь уже далеко не те, что были в молодые годы, но все-таки руки как руки. За исключением, разумеется, известного изъяна. Но он нисколько не мешает ей спокойно жить и по-прежнему творить заклинания и магические пассы вот уже несколько лет после того досадного случая. Странно…

Сестричка Клотильда всегда была искусницей и мастерицей на всякого рода ловушки и западни, об этом Ралина помнила еще с детства, когда она была не Верховной друидессой, а маленькой девочкой. И хоть в хитроумные силки и продуманно расставленные петли ее младшей сестренки, поднаторевшей в этом деле не чета мальчишкам, попадались главным образом несмышленые мышата из хлебного амбара или глупенькие пернатые пичуги, привлеченные горстью семечек, рассыпанных в петле силка, Ралина вдруг почувствовала себя мудрой старой мышью, которую сейчас готовятся провести на мякине. Потому что, если Сложное всегда можно предположить, хотя бы по его подготовке и связанным с этим неизбежным шумом и возней в стане неприятеля, то от Простого защититься заранее зачастую невозможно. Потому что у Простоты всегда слишком много, неисчислимо много вариантов.

ГЛАВА 9

ПТИЧЬЯ КЛЕТКА

– В детстве я всегда был завзятым любителем птиц. Не веришь? – усмехнулся Сигурд. – И зря, между прочим. Мало кто из соседских мальчишек мог сравниться со мной в умении распознавать голоса всяких пичуг. Еще подходя к лесу, на первой же опушке я уже мог слышать и определить самых разных птиц, что пели вдали: кто сидит на гнезде, кто кормится, кто ухаживает за кем, ссорится, озорничает… Птицы, Ян Коростель, – Сигурд вздохнул чуть ли не мечтательно, – они великие озорники. Поэтому за ними постоянно нужен глаз да глаз.

– А мне кажется, что ты все лжешь, – тихо сказал Ян. – И про детство, и про птиц, и про мальчишек соседских. Ты, по-моему, совсем не похож на человека, у которого могут быть друзья.

– Вот как? – заинтересовался Птицелов. – Скажите, пожалуйста! И на кого же, по-твоему, я похож?

– Сам на себя, – еще тише ответил Коростель.

– Вот те раз! Ну, допустим. И что же в этом плохого? – шутовски всплеснул руками Птицелов. – Человек и должен походить сам на себя, на кого же еще?

– Не в этом дело, Птицелов, – мрачно посмотрел на него Ян, встретив насмешливый взгляд зорза. – Ты просто больше ни на кого не похож. Ни на кого и ни на что. Совсем. А человек не должен быть… таким. Человек – он… Он всеми бывает, – пробормотал Коростель.

– А ты, значит, похож на эту голенастую птицу, что по осени шагает себе пешком в теплые страны? – усмехнулся зорз.

– Может быть, – согласился Коростель. – Но, прежде всего я похож, наверное, на своих отца и мать.

Несколько мгновений Птицелов сидел без движения, затем быстро поднялся и ушел к воинам. Те испуганно вскочили со своих лежанок, сооруженных из мешков и полушубков, но страшный колдун только скользнул по ним взглядом, опустился у костра в отдалении и так просидел здесь весь остаток привала. Затем воины поднялись, к Яну как всегда подошел чудин с коротким копьем наизготовку, делая вид, что сейчас легко тыкнет его в спину. Коростель нехотя поднялся и побрел вслед за Лекарем. Спиной он постоянно чувствовал сверлящий его взгляд Колдуна, а случайно встретившись глазами с Птицеловом, Ян заметил, что Сигурд демонстративно отвернулся.

На очередном привале Птицелов долго о чем-то тихо беседовал со своими подручными и в течение разговора несколько раз махнул рукой в сторону Коростеля. Ян ждал, что теперь что-то, быть может, переменится в его судьбе, но до следующего привала они вновь шли в том же порядке: Ян – в хвосте, Колдун – замыкая цепочку.

На следующей остановке разожгли костер и стали готовиться на ночлег. Птицелов вновь долго разговаривал со старшими из союзных воинов. Оба его подручных сидели возле огня, неподалеку от Коростеля, но разговора он не слышал. Тогда Ян натянул на себя всю одежду, что нашлась поблизости, и, смежив веки, отчаянно попытался заснуть, поскольку намаялся после дневного перехода так, что все тело гудело, и он не чувствовал под собою ног. Наконец это ему удалось, и он забылся во сне, однако очень скоро проснулся оттого, что отчаянно озяб. Коростель собрался было уже сбегать до ветру, как вдруг услышал рядом негромкий голос Лекаря. Костер за несколько часов привала уже порядком поугас, пламя, и без того не высокое из-за строжайшей экономии топлива – строжайший приказ Птицелова всем костровым, – уже не гудело, а лишь потрескивало в глубине угольками. Поэтому Ян обнаружил, что хоть плохо, но вполне может расслышать слова, если очень чутко внимать беседе его конвоиров-зорзов. И он сразу навострил уши и затаил дыхание.

– Во всем этом столько же дешевого авантюризма, сколь и похвальной дерзости, – задумчиво проговорил Лекарь, раскапывая из углей на своем краю костра запеченную хлебную корку.

– Нашему достославному Мастеру Сигурду в равной степени свойственны и то, и другое свойство человеческой натуры, – осторожно заметил Колдун. – Хотя сейчас случай, наверное, исключительный, в этом я с тобой, пожалуй, согласен. Но только что это меняет?