Адвокаты не попадают в рай

– И большие у Надежды Сергеевны бывали суммы? – осведомилась я.

– Вполне приличные, – закивала моя собеседница. – Надя ветеран, получает хорошую пенсию, а тратит совсем немного, бо́льшая часть денег остаётся.

– Вы осматривали квартиру сестры после её исчезновения? Может быть, что-то пропало?

– Да вроде бы нет, – неуверенно протянула клиентка, вопросительно глядя на меня. – Так мы засудим этого буквоеда?

– Знаете что, Любовь Сергеевна, давайте попробуем разобраться в вашем вопросе без помощи полиции, – решительно сказала я, предвкушая увлекательную головоломку. – Мне кажется, мы с вами сможем сделать для Надежды Сергеевны гораздо больше, чем загруженный выше головы следователь Лисицын.

– А что, может быть, вы и правы! – на лице старушки расцвела малиновая улыбка. – Давайте вместе съездим на квартиру к Наде, посмотрим, как там и что, не пропало ли чего.

– Вот и отлично, – обрадовалась я, подхватывая женщину под драповый локоть и увлекая в сторону лестницы.

Нам наперерез ринулся было сидевший до того на стульчике и терпеливо дожидавшийся меня Павел Алексеевич, но мы с мадам Кашевой прошли мимо, не заметив его порыва. А когда я, усевшись в машину, пристёгивала ремень безопасности, пришла эсэмэска. «Вот и делай людям добро», – набрал мне водитель нашей конторы, вынужденный из-за своей артистичности добираться до офиса на троллейбусе.

* * *

Пропавшая гражданка Мироевская проживала в сталинской пятиэтажке на верхнем этаже. С трудом справляясь с одышкой, Любовь Сергеевна один за другим мужественно преодолела высокие лестничные пролёты, вскарабкалась на пятый этаж и, отдуваясь, остановилась у обитой потёртым дерматином двери. Постояв с минуту, извлекла из большой кожаной сумки связку ключей и, звеня ими на весь подъезд, принялась один за другим отпирать замки. На звон из квартиры напротив высунулась растрёпанная голова с седеньким пучком на макушке и любопытным остреньким носом на узком лице.

– Это ты, Люб… – разочарованно протянула соседка, открывая створку пошире и утицей выплывая на лестничную клетку. – А я думала, Надежда вернулась.

– Нету от Нади вестей, – горько откликнулась Любовь Сергеевна. Затем с гордостью добавила: – Видишь, Раиса, со мной адвокат, Агата Львовна. Полиция на меня плевать хотела, а она поможет найти Надежду.

Трудно изобразить искреннее разочарование, если ты не Джеймс Белуши или не Джонни Депп. Я отвела глаза от опечаленного лица соседки и сделала вывод, что Раиса не притворяется. Женщина понизила голос до тревожного шёпота, чтобы не привлекать внимания других жильцов подъезда, и быстро заговорила:

– Куда она могла подеваться? Ума не приложу! Чуть какой шум, я тут же у глазка, смотрю, не лезет ли кто ко мне или к Наде. И могу поклясться чем угодно, что вчера Надежда из дома не выходила.

– Раиса, во сколько вы ложитесь спать? – уточнила я, стараясь во всех подробностях представить себе жизнь двух пожилых женщин, живущих друг напротив друга.

– Да поздно, часов аж в десять, – махнула рукой Раиса.

– А Надежда Сергеевна когда обычно ложилась?

– Надя-то слепая, не разбирает, день на дворе или ночь. Бывает, звонит мне в дверь часа в три ночи, просит прочесть название лекарства. Я ей, конечно, говорю: «Ты что, Надь, не могла до утра подождать?» А она смеётся. У меня, говорит, круглые сутки утро.

– А кто же за ней ухаживал, если старушка совсем слепая? – удивилась я.

– Три раза в неделю приходила социальная работница Катерина, – охотно отозвалась Раиса. – Хорошая девушка, только одета уж слишком шикарно для такой работы. Денег-то им там платят не ахти, но Катя ходит разодетая, как из журнала. И духи у неё французские.

– Это наводит на размышления, – скрывая улыбку, согласилась я. – Спасибо за помощь. Если что-нибудь ещё вспомните – звоните.

Я протянула Раисе визитку. Как только женщина взяла из моих рук картонный прямоугольник, пропустила вперёд клиентку, перешагнула порог квартиры Надежды Мироевской и закрыла за собой дверь.

Первое впечатление о чужом доме было странным. Как будто я вернулась лет на сорок назад, в те далёкие времена, о которых я могу судить только по кинофильмам и старым семейным фотографиям, сделанным в интерьерах жилищ интеллигентных москвичей. В коридоре располагалась выцветшая от времени стенка-прихожая, на стальных крючках которой весела поношенная верхняя одежда.

– Пальто Надежды на месте, – удручённо проговорила Кашевая, осматривая вещи. – И сапоги. Получается, из дома сестра не выходила.

В квартире витал въевшийся во все предметы запах валерьянки и старых книг. Последнее вполне понятно – свободные стены в коридоре оказались завешаны книжными полками. За пыльными стёклами стояли издания, которые в период застоя можно было купить только за сданную на вес макулатуру. Мое внимание привлекла стоящая на одной из полок перед книгами фотография мужчины и женщины средних лет, запечатлённых на фоне живописного замка. В голове молнией сверкнула мысль, что старинное сооружение я уже где-то видела. Заметив мой заинтересованный взгляд, клиентка вытащила снимок из-за стекла и, улыбаясь, пояснила:

– Семьдесят третий год. Надюша с мужем Михаилом в замке Шпандау. Миша служил в Германии, как раз там.

Ну да, конечно! Это же Шпандау, тот самый замок-тюрьма, в котором содержали нацистских преступников! Три страны-союзницы, Франция, Англия и Россия, чередуясь, по месяцу несли вахту, не спуская глаз с вождей Третьего рейха ни днём, ни ночью. Нельзя сказать, что условия в замке, превращённом в тюрьму, были ужасными – заключённые могли пользоваться библиотекой, получали вполне приличное питание, медицинскую помощь и даже имели возможность выращивать в саду замка любые цветы и растения, какие только пожелает их душа. Большинство из семерых узников проводили дни в саду. Большинство, но не все.

– Муж вашей сестры охранял высшее руководство поверженного рейха… – с уважением протянула я.

– Миша охранял Рудольфа Гесса до последнего его дня, – гордо сообщила Любовь Сергеевна, поглаживая снимок.

Без сомнения, Рудольф Гесс являлся самой загадочной фигурой среди нацистов. Именно он был тем единственным заключённым, который отказывался выходить из своей камеры. История его одиозного перелёта из Германии в Англию до сих пор вызывает неоднозначные суждения и будит воображение не одного поколения неонацистов. И теперь вдруг загадочно исчезает жена охранника Гесса? Возможно, разгадка кроется именно в этом.

Сосредоточившись на осмотре вещей, я полюбопытствовала.

– У вашей сестры есть дети?

Пристраивая фотографию на место, Любовь Сергеевна сокрушённо покачала головой.

– Хорошо они жили, но вот наследников у них не было. Надежда застудилась на войне, а Миша и слышать не хотел о приёмных детках. Пять лет назад Михаил умер, и сестра осталась совсем одна.

Осмотрев прихожую, я двинулась по квартире Мироевских дальше. Направо от входной двери располагалась небольшая кухня, на первый взгляд опрятная и чистая. Но при ближайшем рассмотрении стало видно: все предметы здесь носят отпечаток хозяйкиной слепоты. Везде присутствовал налёт, какой появляется на плохо отмытых вещах. Но в то же время бросалось в глаза, что почти девяностолетняя старушка пыталась навести в своем доме порядок.

Подойдя к раковине, я осмотрела залитую водой тарелку с остатками картофельного пюре и шкуркой от сосиски. На вид объедкам было не больше суток. Из этого следовало, что сутки назад Надежда Сергеевна преспокойно поужинала – приготовила себе гарнир, сварила и почистила сосиску, прежде чем бесследно исчезнуть.

Мелодия чужого мобильника вывела меня из задумчивости. Я огляделась по сторонам, но аппарата не заметила. Зато слегка подпрыгивала газета на столе. На звонок, задыхаясь, прибежала из комнаты клиентка.

– Это Надеждин телефон! – шёпотом проговорила Любовь Сергеевна, делая испуганные глаза. – Сестра никогда без него из дома не выходит! Где хоть звенит-то?

Ориентируясь на звук, я торопливо подняла газету, под которой обнаружилась старенькая раскладушка «Сони Эриксон». Она издавала громкие трели, вибрируя и подпрыгивая. Раскрыв аппарат, я молча прижала его к уху, рассматривая кольцо, лежавшее рядом там же, под газетой. Но позвонивший тоже молчал, ожидая отклика. А через несколько секунд человек на другом конце провода дал отбой. Взглянув на цифры, высветившиеся на дисплее, а затем пробежав глазами по списку последних звонков, я пришла к выводу, что за прошедшие сутки вызовы с данного номера поступали на телефон Надежды Сергеевны каждые полчаса. Кроме того, именно этот абонент был тем, кто соединялся со старушкой последним. Время беседы оказалось довольно долгим – семь минут и пять секунд, а состоялся разговор в час тридцать ночи. Получается, что в половине второго по полуночи Надежда Мироевская ещё была дома, раз смогла ответить на звонок.

Списав в блокнот все номера из журнала вызовов за неделю, я выделила тот, что повторялся чаще всего, и подозвала Любовь Сергеевну.

– Вы случайно не знаете, кому принадлежит этот номер? – указала я на обведённые рамкой цифры.

– Понятия не имею, – вглядываясь в страничку блокнота, ответила моя доверительница.

С сожалением отложив мобильник Мироевской и свои записи, я взяла со стола кольцо белого металла и принялась его рассматривать. Оно имело весьма своеобразный вид. В центре кольца располагался череп, с обеих сторон окружённый дубовыми листьями, а по бокам были высечены зиг-руны. Несомненно, я держала в руках одно из легендарных тотенкопфрингов, колец, утверждённых Гиммлером в апреле тысяча девятьсот тридцать четвёртого года, которые первоначально предназначались для награждения ветеранов СС. Впоследствии это ограничение было снято, кольцом мог быть награждён любой командир, прослуживший в СС три года и имевший безупречное досье. На практике им чаще награждались офицеры войск СС. За дисциплинарный проступок эсэсовец мог быть лишён кольца. Насколько я помнила из некогда прочитанной в Интернете статьи, чётких критериев для получения кольца не существовало, это был скорее подарок от рейхсфюрера СС. В наградном документе к кольцу говорилось, что мёртвая голова является напоминанием о том, что обладатель тотенкопфринга в любой момент должен быть готов отдать свою жизнь на благо общества. Руны, расположенные напротив мёртвой головы, – это символ процветания из немецкого прошлого, с которым бойцы возобновили связь через мировоззрение национал-социализма. Две зиг-руны символизируют название эсэсовского отряда. Свастика и хагалль-руна должны напоминать награждённому о непоколебимой вере в победу нацистского мировоззрения. Кольцо обвито листьями дуба, традиционного немецкого дерева. Такое кольцо нельзя купить, и по идее дарителя оно никогда не должно попасть в чужие руки. После выхода награждённого из СС или его смерти тотенкопфринг возвращается к рейхсфюреру СС.

Кроме того, кольцо имело мистический смысл. По замыслу Гиммлера, оно должно было на астральном уровне связывать своего владельца с эсэсовским замком Вевельсбург, куда поступали на хранение перстни умерших эсэсовцев как «символ незримого присутствия павших товарищей по оружию». Таким образом, кольцо было овеяно ореолом таинственности, элитарности и, несомненно, служило источником гордости для эсэсовцев. На его внутренней поверхности гравировалась аббревиатура S.lb. – «моему дорогому…», а далее шли фамилия владельца, дата вручения и факсимиле Гиммлера. В данном случае на том кольце, которое держала я, стояло имя Рудольфа Гесса. Тридцать первого марта тысяча девятьсот сорок пятого года Гиммлер приказал взорвать Вевельсбург, где хранилось более шестидесяти процентов всех колец. Они не обнаружены до сих пор. Конечно, то, что было у меня в руках, могло быть и подделкой. Но то, что муж Надежды Сергеевны служил в Шпандау и именно там проводил свои последние дни нацистский преступник Гесс, наводило на мысль, что это не простое совпадение. Что кольцо с мёртвой головой, скорее всего, настоящее.

Долгий звонок во входную дверь прервал мои размышления.

– Может, сестра вернулась? – с робкой надеждой в голосе проговорила моя клиентка, направляясь к двери.

* * *

Но на пороге квартиры оказалась вовсе не пропавшая старушка, а коротко стриженная разбитная девица, энергично жующая жвачку. Возле её ног были свалены пакеты из супермаркета, а по круглому румяному лицу блуждала заискивающая улыбка. Увидев, что дверь открыла не хозяйка квартиры, пришедшая сразу же перестала улыбаться и удивлённо спросила:

– А где Надежда Сергевна?

– Вы кто такая? – не слишком-то любезно осведомилась Кашевая, нервы которой явно были на пределе.

– Я из собеса, меня Катей зовут, – зачастила девица, подхватывая сумки и устремляясь в квартиру. – Я Надежде Сергевне продукты принесла. Ну, и прибраться тут надо бы. Она что, заболела?

В вопросе Кати прозвучало столько затаённой надежды, что моя клиентка впилась в лицо соцработницы настороженным взглядом.

– С чего это Надя должна заболеть? – недовольно и подозрительно спросила она, сканируя глазами круглое девичье лицо.

– Так она же совсем старенькая, – простодушно откликнулась Катя.

Одновременно она продолжала движение по коридору, и вставшая на её пути старушка была вынуждена отступить, иначе Катерина смела бы её с дороги. По-хозяйски проследовав на кухню, девица, не переставая болтать, принялась раскладывать продукты на полках холодильника.

– Я почему спросила… – тараторила она, заталкивая пакет молока в морозильник, а пельмени укладывая на верхнюю полку рядом с огурцами. – В последнее время Надежда Сергевна часто жаловалась на сердце, а с сердцем шутить нельзя. Уж я-то знаю, у моего сынишки больное сердце, мы с ним постоянно по больницам мотаемся.

– Я вам очень сочувствую, – сделала я попытку прервать монолог Катерины и задать ей пару вопросов по существу.

– А чего мне сочувствовать? – горько усмехнулась она, не давая себя перебить. – Кого я ещё могла родить от наркомана со стажем?

– Зачем же ты за наркомана замуж пошла? – опешила Любовь Сергеевна.

– А я Валерку со школы люблю, мне всё равно, кто он там, наркоман или алкоголик, лишь бы со мной оставался. Он ведь почему колется? Потому что мы с его родителями живём. А как только у нас будет отдельная квартира, Валерик сразу завяжет с наркотиками.

– И как ты не побоялась от него рожать? – покачала головой Кашевая. – Ведь мог дебил родиться!

– Мог, – покладисто согласилась Катя. – У Славки Дынина, дружка моего Валерки, девчонка родилась слабоумная. Вот это ужас, я вам скажу! А мой Данила ещё ничего, вполне терпимо. Правда, ему нельзя сильно нервничать, а Валерка частенько нас с сыном из дома по ночам выгоняет, тут кто хочешь занервничает, не только пятилетний ребёнок. Так что с Надеждой Сергевной?

– А почему это ты всё интересуешься? – снова насторожилась старуха, обличительно прищуриваясь.

– Надежда Сергеевна пропала при невыясненных обстоятельствах, – отодвинув в сторону клиентку, взяла я инициативу в свои руки. Если позволить им препираться, мы так и не сдвинемся с мёртвой точки. – Я адвокат Агата Рудь, помогаю сестре пропавшей разобраться в случившемся. Катерина, когда вы видели свою подопечную в последний раз?

– Позавчера, – секунду подумав, ответила девушка, усаживаясь на кухонный стул и принимаясь грызть печенье, беря по одной штучке из вазочки. – Надежду Сергевну обокрал телевизионный мастер, она решила продать военные награды своего мужа и попросила меня купить газету «Из рук в руки». Ну, я и принесла Надежде Сергевне газету, а там был телефон мужика, который занимается скупкой наград. Я даже помогла его номер набрать, сама-то она совсем слепая.

– Вот как, – заинтересовалась я, беря со стола забытый старушкой телефон и пролистывая журнал звонков. Обнаружив тот, который чаще всего вчера фигурировал в пропущенных вызовах, показала его соцработнице: – Вы звонили по этому номеру?

– Ага, по этому, – едва взглянув на экран, тут же согласилась Катерина, хрумкая печеньем.

– И о чём они договорились?

– Понятия не имею, – пожала плечами девица. – Я набрала Надежде Сергевне номер и побежала к Ольге Николавне из пятого дома.

– А почему ты вчера к Наде не заходила? – допытывалась сестра пропавшей, стоя в дверях.

– Вчера и не должна была заходить, – холодно откликнулась Катерина, – потому что Надежду Сергевну навещаю три дня в неделю. Я обязанности свои знаю, нечего меня учить. Ладно, пойду, пожалуй, а то меня Ольга Николавна заждалась. За продукты деньги верните, вот чеки.

И Катерина, поднявшись со стула, вытащила из заднего кармана джинсов бумажный комок и небрежно бросила его на стол. Заносчивое поведение соцработницы оказало на Любовь Сергеевну неожиданное действие: она вдруг прониклась к девушке симпатией.

– На-ка вот… Сдачу оставь себе, – доставая из кошелька пятитысячную купюру и протягивая её Катерине, проговорила клиентка. А потом, кивнув на вазочку, добавила: – И печеньица мальчонке возьми, пусть побалуется.

Социальная работница не заставила себя долго упрашивать. Сунув пять тысяч в сумку, она пересыпала шоколадные кругляшки в целлофановый пакет и отбыла восвояси.

Как только за Катей закрылась входная дверь, Любовь Сергеевна решительно прошлась по квартире, заглядывая во все шкафы, пока не обнаружила в спальне пустую вешалку.

– Здесь висело пальто Михаила, – уверенно заявила она. И тут же принялась заглядывать в коробки с обувью. – И ботинок Мишиных нет!

– Получается, Надежда Сергеевна отправилась на улицу в одежде покойного мужа, – выдвинула я наиболее вероятное предположение.

– Скажешь тоже! – небрежно отмахнулась клиентка.

Но мои слова заставили её задуматься. Посмотрев на меня долгим взглядом, старуха властно скомандовала:

– Агата Львовна, бери ручку и рви из блокнота листки. Сейчас мы напишем объявления о пропаже Надежды и расклеим их по району. Если кто-то видел мою сестру – за вознаграждение обязательно откликнется.

– И много вы собираетесь заплатить за информацию? – поинтересовалась я, следуя её указаниям и уже ничему не удивляясь. Даже тому, что клиентка перешла со мной на «ты».

– Рублей пятьсот, а может, даже тысячу, – прикинула клиентка. – Деньги у меня есть, я дачу продала.

– А не боитесь, что вам станут названивать падкие на халяву алкоголики с бомжами и морочить голову?

– А ты, Агата Львовна, напиши свой контактный телефон. И непременно укажи, что ты из адвокатской конторы «Устинович и сыновья», – предложила клиентка. – Меня, старуху, надурить могут, а с адвокатом шутить поостерегутся.

Понимая всю бесперспективность своего занятия, я настрочила с десяток объявлений. А потом, вооружившись скотчем и ножницами, отправилась под руководством гражданки Кашевой расклеивать бумажки по окрестностям.

* * *

На следующее утро Кира Ивановна рвала и метала.

Эд Георгиевич отбыл на международный юридический семинар в Барселону, оставив секретаршу следить за порядком. Вот Кира Ивановна и следила, как могла. Интернетчики ещё вчера должны были закончить обновлять наш сайт, но наступил новый день, а работа до сих пор так и не была сделана.

– Шеф будет в ужасе! – возмущалась секретарша. – Это катастрофа! Мы теряем клиентов!

– Да бросьте, Кира Ивановна, – подзуживал старейшую сотрудницу конторы Борис, – слава об адвокатском бюро на Маросейке передаётся из уст в уста, благодарные клиенты рекламируют нас своим друзьям, а те, заполучив заветный телефончик, торопятся набрать наш номер, чтобы…

Но закончить выступление мой кудрявый друг не успел – звонок телефона прервал его пламенную речь, которую секретарша слушала, нахмурив лоб и сердито подперев подбородок рукой. Кира Ивановна тут же схватила трубку и бодро отрапортовала:

– Адвокатская контора «Устинович и сыновья», доброе утро. Чем можем быть полезны?

Собеседник на том конце провода сказал что-то такое, отчего лицо секретарши озарилось улыбкой, и, подмигнув Борису, она пропела:

– Само собой, у нас имеются адвокаты! Конечно, мы сможем вас проконсультировать! Будьте добры, назовите вашу фамилию. Михайлов? Отлично, записываю вас к Марии Ветровой. Хотите к мужчине? Можно и к мужчине. Вас будет ждать наш лучший адвокат Борис Эдуардович Устинович. Это, правда, не тот Устинович, который руководит фирмой, а всего лишь его сын, но тоже очень толковый юрист. Шестнадцать ноль-ноль вас устроит? Вот и прекрасно. Записывайте адрес.

– Какой-то странный народ пошёл, – с недоумением протянула Кира Ивановна, снова пристроив трубку на базу. – Хочет, чтобы непременно адвокатом был мужчина. Это прямо какой-то мужской шовинизм!

В предвкушении встречи с потенциальным клиентом Устинович-младший, потирая руки, отправился на кухню, где Пол Банкин с раннего утра пил чай. Заглядывая в течение дня в рекреационную зону, я видела одну и ту же картину – недавние враги смотрели телевизор и уминали за обе щёки припасы из шкафчика для посетителей. В половине четвёртого Борька, пошатываясь от сытости, вышел из кухни и занял рабочее место, чтобы Михайлов не застал его врасплох. Но часы отсчитывали минуты, а затем и часы, а звонившего утром клиента всё не было. От нечего делать Джуниор принялся следить за Машей Ветровой, вынимающей из укромного места весы.

Наша конторская красотка в настоящий момент переживала бурный роман с актёром кино, исполняющим роли второго плана, и от любви похудела до несвойственного для себя сорок четвёртого размера. Будучи девушкой достаточно высокой, Мария приобрела модельные пропорции и теперь подумывала, не закончить ли ей карьеру адвоката и не податься ли в манекенщицы. Весы, которые Маша держала под столом, в последнее время стали для неё источником вдохновения, и Ветрова, в очередной раз взвесившись, с воодушевлением принималась рассылать резюме по столичным агентствам. Однако почтенный для модели тридцатилетний возраст портил всё дело, и разосланные анкеты оставались без ответа.

Взвесившись, Маша удовлетворённо тряхнула смоляными локонами и уже хотела было задвинуть весы под стол, как Джуниор задумчиво протянул:

– Что-то ремень не застёгивается на обычную дырку. Пару лишних кило набрал, что ли? Дай-ка, Мария, и я, что ли, взвешусь.

Борис взгромоздился на весы и, недоверчиво прищурившись, стал вглядываться в показания электронного табло. Пробормотав: «Ох и ни фига себе, сто тридцать кил наел», – он слез с весов и через минуту встал на них снова. Но от этого мало что изменилось – сто тридцать килограммов никуда не делись.

Пока я наблюдала за манипуляциями кудрявого друга, вступившего в неравный бой с напольными весами, Кира Ивановна ответила на телефонный звонок и начала семафорить мне глазами.

– Да, адвокат Агата Рудь у нас работает. Обождите минуточку.

Среагировав на мимику секретарши, я подбежала к ресепшену и приняла из рук Киры Ивановны тёплую трубку.

– Здравствуйте, – бойко проговорил женский голос на том конце провода. – Это вы обещали вознаграждение за информацию о пропавшей старушке в мужском пальто?

– Вы что-то о ней знаете? – не поверила я своим ушам. – И где же она?

– Сначала поговорим о вознаграждении, – немного поколебавшись, потребовал голос.

– Давайте встретимся и всё обсудим, – предложила я компромиссный вариант. – Где и когда вам будет удобно?

– У ювелирного магазина «Золотой скарабей» в Армянском переулке, я там работаю. Вы когда сможете подъехать?

– Думаю, минут через двадцать буду у вас, – прикинула я.

– В зале спросите старшего продавца Галину Васильевну, девочки меня позовут, – сообщила звонившая перед тем, как повесить трубку.

Ювелирный магазин находился недалеко от дома пропавшей старушки, и одно из объявлений я собственноручно приклеила на стену здания, первый этаж которого занимал «Золотой скарабей». Подхватив сумку, я бросилась на улицу. Налетев в дверях на Бориса, поймала на себе его безумный взгляд и услышала тихий шёпот:

– Представляешь, Агатка, восемь кило за неделю прибавил!

– Тебе срочно надо влюбиться, как Маше Ветровой, – посоветовала я, огибая массивную фигуру приятеля.

– Да я, вроде уже, – промямлил тот и залился жарким румянцем.

Не скрою, видеть зардевшиеся щёки Устиновича-младшего мне было приятно. То, что Джуниор неравнодушен ко мне с первого курса института, не было для меня тайной за семью печатями, однако я и сама не понимала, хочу ли провести рядом с Борисом остаток своих дней. Порой мне кажется, что Боря именно тот, кто мне нужен, и я даю ему об этом знать. Но как только обнадёженный приятель принимается за мной ухаживать, я начинаю на него злиться, мечтая оставить всё, как есть.

– Борь, только не начинай! – недовольно наморщив нос, оборвала я кудрявого друга.

– Да нет, Агатка, я ничего такого не говорю, – испугался приятель, придерживая дверь и выпуская меня на улицу. – Просто хотел спросить, не хочешь со мной бегать по утрам? У меня лесок рядом с домом замечательный, я бы за тобой заезжал, и мы бы совершали утреннюю пробежку. Может, прямо завтра и начнём?