От экватора до полюса. Сборник рассказов

За очередным небольшим городком дорога неожиданно врезается в лес и круто спускается к реке Дамодар. Именно в этом месте проходит тропик Рака и начинается тропическая зона. Когда нет дождей и река не так глубока, в ней часто можно видеть мужчин и женщин с детьми по колено в воде. Их тела согнуты, а руки что-то выбирают из воды и складывают в сумки, висящие на плече либо прикреплённые к поясу. Они не ловят рыбу и не ищут речных рачков.

Ответ гораздо прозаичнее. В верхней части реки находятся шахты. Добытый открытым способом уголь частично смывается водой и уносится течением на несколько километров вниз по реке. Его и собирают все от мала до велика для продажи.

Мост через реку высокий на случай сильного наводнения, длинный и узкий. Двум грузовым машинам не разъехаться. Нехорошая привычка некоторых местных водителей не уступать дорогу другому, раз уж въехал на мост, приводит частенько к долгим препирательствам на мосту, во время которых за спинами спорщиков выстраиваются длинные вереницы машин, водители которых тоже; вступают в спор и тогда уже образовавшийся затор даже с помощью полиции не скоро устранишь.

А полиция рядом, так как совсем недалеко от реки, на берегу которой сжигают тела умерших, находится озеро, заросшее лилиями, и тут же расположился город Час, с которым в последнее время буквально сросся город Бокаро. Однако разница между ними великая.

Час, по крайней мере, его старая половина, существует многие десятилетия. Улицы его узки, домишки маленькие, жмутся один к другому, как в мозаике. Магазинчики слеплены в длинные ряды и разделены между собой тонкими перегородками. Храмики деревенского типа маленькие. Многие квартиры не имеют дверей, а лишь незакрытые проёмы, в которых ничего, кроме чёрной пустой комнаты не видно, а иной раз вход завешен тряпицей. В воскресные дни бестротуарные улицы старого Часа запружены людьми, велосипедами и мототранспортом настолько, что совершенно непонятно, как они умещаются вместе, не сбивая друг друга.

На крышах торговых лавочек часто можно видеть беспризорных обезьян, внимательно следящих за тем, у кого что можно украсть или выпросить из съестного. Коровы лениво бродят, сжёвывая по пути брошенные кем-то газеты, тряпки, башмаки. Устав ходить, они спокойно ложатся посреди улицы, заставляя водителей усиленно сигналить. Более опытные водители не тратят впустую времени, а сразу объезжают святых животных, если, разумеется, такая возможность есть.

Случается, что двери магазинов вдруг начинают спешно закрываться, с грохотом приспускаются почти до самой земли железные шторы, улицы мгновенно пустеют, и только слышны свистки полицейских да топот бегущих ног. Тогда понимаешь, что услышанные только что резкие звуки были не взрывами лопнувших автомобильных камер, как показалось, а выстрелами то ли бандитов, совершивших ограбление, то ли полицейских, помешавших им. И теперь магазины будут час или два закрыты, позволяя продавцам время от времени выглядывать осторожно и перекрикиваться, делясь впечатлениями и последними новостями.

Многотысячный городок, но маленький и тесный. Все живут и работают рядом и, как в деревне, хорошо знакомы между собой.

Бокаро – город другой. Он необычен. «Добро пожаловать в металлургический город Бокаро» говорит большими буквами указатель, направляя приезжего на широкую асфальтированную улицу, по одной стороне которой в глубине стоят красивые трёхэтажные здания, а по другую долго тянется зелёный массив городского парка с его детской железной дорогой, маршрут которой проходит через города: Москва, Ташкент, Дели, с большим живописным озером, возле которого часто устраиваются пикники, с эстрадой, где выступают профессиональные и самодеятельные певцы и танцоры, с обширным местом для ярмарок и гуляний.

Кто-то назвал Бокаро городом будущего Индии. И в этом есть зерно истины прежде всего потому, что город, вернее его жители, сами строят уже сейчас своё будущее. Город строится отдельными секторами с большими пространствами между ними и, благодаря этому, как бы наполнен воздухом, светом и своеобразной красотой масштабности. Он не давит стенами. Каждое оригинальное здание гостиницы или кинотеатра стоит отдельно, напоминая жемчужины, брошенные на широкий ковёр земли.

Новый заводской пруд-охладитель удачно вписался в городской ландшафт. Особенно он прекрасен, когда солнце распускает свои лучи над корпусами завода, расположенного по другую сторону пруда. Тогда невольно приходит в голову аллегорическое сравнение, что отражающийся в воде завод сам является солнцем, пришедшим дарить людям тепло и радость.

Все секторы города отличаются друг от друга своими, присущими только им особенностями. Первый сектор, как самый старый несколько приземист и растянут. Но в нём самый большой торговый центр, который начинает успешно конкурировать с магазинами Часа.

Десятый сектор больше напоминает современный европейский город с рядами тесно посаженных высоких однотипных коробочек зданий. Он находится на пригорке и красиво смотрится издали.

Вплотную к нему, но в низине примыкает ещё не снесённая деревушка, состоящая из нескольких десятков маленьких, вросших в землю и будто боящихся оторваться от неё хижин. С наступлением ночи деревушка тонет в темноте, оставаясь значительно ниже уровня света, растекающегося с улиц и зданий девятого сектора.

Для строительства кооперативных домов было выделено специальное место, и оно теперь так и называется кооперативная колония. Дома здесь совершенно различные, построенные по индивидуальным проектам.

В четвёртом секторе живут советские специалисты. Это целый городок, где каждый двухэтажный дом погружен в море зелени акаций, пальм, манговых деревьев, бананов. Здесь растёт великолепный баньян, высокие эвкалипты, подножье которых охраняют колючие кактусы, папайя с голым стволом и курчавой головой.

Таким разнообразным, удивительным и сначала во многом непонятным предстал перед Владимиром Григорьевичем Кузовковым город Бокаро в первый день его приезда.

Если быть дотошно пунктуальным, то пуск батареи начался неделю назад, когда разжигали дымовую трубу. У любой печки для того, чтобы она горела, должна быть обязательно тяга. А у коксовой батареи шестьдесят пять печей и каждая высотой пять метров, длиной пятнадцать и около полуметра шириной. Для таких печей тяга нужна солидная, потому и труба дымовая у них огромная, а начало её работы – тоже событие.

В понедельник, задолго до торжественного пуска собралось много народа. Женщины-рабочие с детьми расселись на земле, поджав под себя ноги, подбирая время от времени с земли уползающих малышей, усаживая их себе на бедра и шлёпая иных для порядка. Однако никакого крика и плача эта процедура не вызывала.

Продолжая начатый женщинами круг, тесным кольцом вокруг трубы стоят мужчины. Лица их веселы. Они постоянно переговариваются через головы остальных, делая замечания по поводу того, что происходит у основания трубы.

А там тем временем установили столик, покрытый белой скатертью, на него положили красивым рядом кокосовые орехи и возле них кнопочное устройство дистанционного зажигания трубы. Затем к этому месту подошёл с важным видом индус, держа небольшой узелок в руке. Специальных священников здесь нет, поэтому обряд священнослужения, или иными словами подношения даров индийским богам, выполняет кто-то из наиболее уважаемых рабочих, знающих хорошо порядок ублажения богов.

Вот узелок развязывается, из него достаются разные кулёчки и пакетики. У самой трубы раскладываются большие листья баньяна, на каждый помещается плод банана, кусочек кокосового ореха, горстка риса и другие угощения. На стене трубы красной краской наносится несколько полос. Всё это – и угощение, и полосы – обрызгивается водой, принесённой в глиняном кувшинчике. В щёлочку или ямку находящегося рядом камня вставляются ароматические палочки, которые тут же поджигаются, и, начав дымить, они распространяют приятный сладкий запах, очень нравящийся индийцам.

Только после этого священнодействующий индус складывает ладони перед грудью, закрывает глаза и начинает шевелить губами, мысленно разговаривая с богами, прося у них помощи в таком большом и важном деле. Затем он поднимается с подносом в руках, обходит по кругу всех стоящих и каждому мажет лоб красной краской. Вскоре солнечного цвета пятнышки появляются и у советских инженеров, как у принимавших участие в работе на этом объекте, так и у приехавших по приглашению с других участков.

В числе гостей оказалась одна русская женщина. Дойдя до неё, индус остановился в нерешительности. Строгие правила индийского этикета не позволяют мужчине прикасаться к чужой женщине, а тут ещё и не индийской. Однако подбадриваемый весёлыми голосами советских экспертов «Давай-давай!», он всё же рискнул: окунул большой палец в краску и аккуратно поставил пятнышко на лоб смеющейся женщины.

Наблюдавшие за своим товарищем и замолкшие на минутку в ожидании индийцы при виде совершённого взорвались бурей радостных возгласов. И долгое стояние в ожидании предстоящего пуска перестало быть томительным, разговоры стали громче и оживлённее.

Появились фотокорреспонденты. Им тоже покрасили лбы. Я стрекотал своей кинокамерой. Рабочие при виде повёрнутого на них объектива замирали, вытянувшись, боясь испортить кадр.

Наконец, к месту торжества подкатили легковые эмбэсадоры с начальством. В образовавшемся коридоре людей к трубе прошли генеральный управляющий заводом, руководители строительства и эксплуатации завода, советские главные эксперты и другие важные гости.

Получив свою долю краски, генеральный управляющий мистер Самарапунгаван взял в руку кокосовый орех и с силой разбил его о кирпичную стену дымовой трубы. Эхом радости откликнулась толпа. Разбить орех с первого раза считается очень важным, ибо полагают, что только в этом случае удача будет сопутствовать работе.

Самарапунгаван хорошо знал этот обычай. Высоко интеллигентный человек, сын профессора, он с рождения завода работает на нём сначала инженером и уж позже становится генеральным управляющим. Будучи молодым специалистом, он был направлен в Советский Союз на стажировку, где встретился с молодой красивой переводчицей, полюбил её и, женившись, забрал свою любимую в Индию, а через некоторое время – и её мать.

Превосходно владея русским языком, он никогда не кичился своим знанием, и, если ему приходилось выступать с речью перед советскими специалистами, а тут же находились и его соотечественники, то говорил он только на английском. Всего однажды мне пришлось слышать, как во время его очередного такого выступления переводчик допустил неточность в переводе, и тогда Самарапунгаван очень вежливо, деликатно извинился по-русски и поправил переводчика, что вызвало бурю аплодисментов в зале, а он продолжал выступать, словно ничего не произошло.

Прозрачная жидкость кокосового ореха растекалась тёмным пятном, смачивая белую поверхность стены. Это было началом. Зрители хлынули к трубе. Почётным гостям и ответственным за строительство раздавали орехи, и они били их под общие крики радости. От разбитых скорлуп орехов отламывалась вкусная мякоть и раздавалась желающим отметить торжество дегустацией. Дали орех и русской женщине. Она с силой одним ударом расколола его о стену, и так же, как неожиданно плеснуло молоко из-под осколков ореха, брызнула новая волна восторга. Индийцы громко закричали и даже зааплодировали. Десятки ладоней потянулись к женской руке, чтобы взять кусочек именно ею разбитого ореха.

Мне вспомнилось, как самому пришлось как-то впервые бить кокосовый орех. Прямо скажем, волновался. Скорлупа кокосового ореха весьма толстая и крепкая. Не каждому удаётся расколоть её сразу. А мне ещё дали маленький плод, почти спрятавшийся в ладони. Тут легче было разбить себе пальцы, чем орех. Однако я размахнулся и, крепко сжимая плод пальцами, с силой прямо-таки припаял кокос к цементному фундаменту пускаемого агрегата. У всех наблюдавших за мной вырвался возглас разочарования, так как орех не разбился.

Я, признаться, сам немало удивился этому, раскрыл ладонь, и кокос теперь к удивлению и восторгу окружающих распался на две равные части, проливая мне на руки и фундамент свой сок. Под общий смех кто-то закричал:

– Мистер Бузни фокусник. Это его новый фокус. Мне тоже стало смешно, так как с орехом получилось случайно, но это дало повод приписать мне ещё один факт как подтверждение способностей фокусника.

Дело в том, что незадолго до этого дня мы проводили с индийскими коллегами вечер в нашем Доме дружбы, где я показывал фокусы с появлением и исчезновением маленьких шариков. Они, в сущности, были несложными, но никто не мог догадаться, куда исчезали шарики, если на мне рубаха с короткими рукавами без карманов, а в руках только газета. Эти фокусы принесли мне некоторую популярность, и многие при встрече, смеясь, повторяли мои слова: «Шарик есть, шарика нет».

Никаких речей по поводу трубы никто не произносил, и официоза не было. В образовавшейся толпе кричащих, хохочущих, толкающихся и протискивающихся в разные стороны людей мало кто заметил сам момент пуска трубы, но тем не менее, генеральным управляющим кнопка пуска была нажата, где-то внутри трубы сверкнула искра, поданный газ вспыхнул, и труба заработала. Неделю она разогревалась, и только потом можно было начать разогрев, или как ещё говорят, сушку самой батареи, чтобы потом десятки лет не затухал зажжённый в печах огонь.

Батарея, которая во время работы напоминает страшного змея Горыныча своими зияющими огнём, огромными пастями и клубящимся чёрным дымом, сейчас, до пуска, стоит, как новенькая игрушка, мирно выставив напоказ зрителям ровный ряд чёрных бронированных дверей. А зрителей собирается сегодня много. Один за другим подъезжают джипы, эмбэсадоры, автобусы. Перед батареей уже выстроен из бамбука и кусков цветного полотна большой шатёр, внутри которого расставлены столы и готовятся угощения. Подвозится вода разных сортов, сладости, фрукты.

Главный распорядитель – довольно высокий индус с широкой красной лентой, перекинутой через плечо, – поминутно выскакивает из шатра, отдавая различные распоряжения своим помощникам. Всю неделю перед этим шли дожди, а сегодня светит жаркое солнце, и все довольны, особенно фотографы. Они щёлкают аппаратами, торопясь запечатлеть друзей распорядителя полицейских, женщин, продолжающих носить что-то на головах, и саму праздничную батарею. Во время таких торжеств обычно происходит много встреч.

– О, мистер Рудской! Рад Вас видеть. Вы сейчас здесь работаете или тоже в гостях?

– Мистер Гупта? Хэллоу! Приятно встретиться с Вами. Да, я сейчас здесь на коксохиме.

– Тогда поздравляю Вас! Это Ваш день.

– Спасибо. И Вас поздравляю. Вообще-то праздник скорее Ваш. Завод-то для всех индийцев.

– Конечно-конечно, – соглашается сразу Гупта. – Скажем так, что это наш общий праздник. Давайте сфотографируемся вместе, – предлагает он, видя на груди у Рудского фотоаппарат.

– С удовольствием, мистер Гупта.

Николай поворачивается к группе товарищей, стоящих в стороне и кричит:

– Эй ты, здоровяк, Анатолий, а ну иди сюда! Сними-ка нас с Гуптой. Мы вместе работали на сталеплавильном комплексе.

Толя неторопливо поворачивается, подходит к Рудскому, молча снимает у него с плеча фотоаппарат, кажущийся игрушкой в его крупных ладонях.

Когда Гарбуз впервые появился у нас на комплексе и представился Тэ Эс Гиллу, как инженер-электрик, тот неожиданно рассмеялся и спросил:

– Скажите, у русских все электрики высокого роста или только к нам таких присылают? Что ни электрик, то один больше другого, а переводчики все маленькие, худенькие.

Толя тогда, не смутившись, шутя, ответил на английском языке:

– Электрики должны быть сильными, чтобы лучше сопротивляться току, – и потом серьёзно добавил, – а вообще-то я раньше хотел быть переводчиком. Много занимался языком. Но желание стать инженером пересилило.

– У Вас неплохой английский, – согласился Гилл. – Вы могли бы быть переводчиком.

– Спасибо, но рост у меня электрика, так что останусь им, – ответил Анатолий, и оба рассмеялись удачной шутке.

Сейчас Гарбуз выбирает позицию, наводит камеру на Рудского и Гупту и недовольным голосом, в котором только друзья могут расслышать добродушие, говорит:

– Если б не Гупта, не снимал бы тебя, Николай. Чего зря кадры портить твоей фигурой? Удивительно, как это ты сегодня с целыми руками и ногами, и нос не поцарапан.

Он намекал на то, что его приятель любитель спортивных мероприятий, играет в футбол и несколько раз умудрялся разбивать себе то руку, то ногу. Гарбуз сочувствовал ему, но при этом всякий раз говорил:

– Эх ты, спортсмен, тебя надо на блюдечке носить подальше от мяча и поля.

Рудской обнимает за плечи Гупту и в ответ на ворчание Анатолия требовательно кричит:

– Давай-давай! Снимай скорее!

Услышав знакомые русские слова, которые часто произносят советские специалисты, Гупта тоже говорит:

– Давай! Давай!

Все хохочут, и снимок получается весёлый, непринужденный.

Становится жарко. Катятся на землю капли пота. Можно подумать, температура поднимается оттого, что масса людей пожимают жарко друг другу руки, смеются, рассказывают шутки и анекдоты, посматривая на батарею, сверкающую на солнце чистотой.

Почти в центре к самым топкам наверх подведена широкая лестница. То и дело по ней поднимаются и опускаются люди. Несут кокосовые орехи, устраиваются репортёры, примеряясь, откуда лучше фотографировать, последний раз проверяют, всё ли в порядке, инженеры-механики.

Здесь и мистер Варма. Через его руки фактически прошло строительство всего комплекса от первой батареи до пятой, которую пускают сегодня. Работая с самого начала трудовой деятельности с русскими экспертами, он, не изучая специально русский язык, научился легко понимать русских и даже говорить многое по-русски. Кому-то может показаться это неудивительным. Но вот, например, Гилл работал в таких же условиях, что и Варма и почти столько же, но по-русски знает, пожалуй, только «давай-давай» и «хорошо», может, ещё два-три самых употребительных слова и только.

Варма нетороплив, спокоен и, тем не менее, умеет очень оперативно решать любые вопросы и, пожалуй, лучше многих присутствующих на сегодняшнем торжестве понимает всю важность дня для завода и всей страны.

Практически батарея была готова к пуску ещё год назад. И кокс, который она могла давать всё это время, очень нужен промышленности Индии. Да разве только это? А коксовый газ? Без него не обходится домна, конвертер, прокатные станы, химические цеха. Да, пожалуй, нет такого передела, где бы не использовался коксовый газ, который дают батареи. Прекрати его подачу – и станет весь завод. Правда, четыре батареи в настоящее время справляются со своей задачей, но дополнительный кокс – это золото для страны, дополнительный коксовый газ – это ценнейшее сырьё для химического производства, из которого можно получить более сотни продуктов, необходимых народному хозяйству. И всё-таки батарею не пускали.

Ощущалась острая нехватка в стране коксующихся углей. А без них не получишь кокса и газа. И вот оборудование, стоящее миллионы рупий, было законсервировано, пока, наконец, правительство Индиры Ганди не сумело изыскать возможности и дало твёрдые гарантии стабильной поставки коксующихся углей. Ведь однажды пущенная в работу, коксовая батарея останавливаться не может практически до конца своей службы, а значит, перебои в поставке сырья равносильны смертному приговору печам.

Но сегодня они, наконец, задышат жизнью, а ещё через два месяца дадут свой первый кокс.

Варма кладет кокосовые орехи на поднос. В принципе он понимает, что бога, может, и нет, но традиции, особенно религиозные, очень сильны в народе, и отступать от них никак нельзя. Правда, жизнь не стоит на месте, и древние традиции принимают несколько иной смысл и формы.

Например, вчера закончился праздник Холи. Это самый большой праздник весны и красок. Его связывают со многими легендами, рассказывающими о победе бога Кришны над чудовищем-людоедкой Путаной, которая хотела отравить его своим молоком, или о ведьме Холике, сгоревшей в костре по воле богов из-за её жестокости. Но Варма склонен к более реальным объяснениям, близким к жизни. В дни праздника все красят друг друга разными красками, как бы говоря тем самым, что люди с разным цветом кожи, разных положений в обществе равны друг другу.

Есть и другое объяснение обычая красить красками. После праздника Холи начинается самый жаркий период, когда могут возникать и часто появляются кожные заболевания. С древних времён индийцы спасаются от таких болезней особой мазью красного цвета. Может, это и легло в основу праздника красок.

Однако в современной Индии многие начали забывать легенды и древние традиции. Теперь в праздник Холи красят друг друга чем попало, особенно молодёжь. Изобрели массу всяких пульверизаторов для этого праздника, лопающиеся шары, бомбочки, которые при взрыве обрызгивают краской стоящих поблизости с ног до головы. На улицах больших городов в эти дни просто нельзя появляться. Людей и автомобили обливают такими красками, которые ничем не смоешь. А обижаться нельзя. Такой праздник. По сути дела, самый весёлый и радостный. Ведь он знаменует собой и окончание полевых работ, когда урожай собран и засеян новый.

Удачно совпало, что продолжением праздника Холи оказался сегодняшний пуск батареи. Это тоже своеобразный сбор урожая, то есть окончание строительных работ и закладка фундамента многолетней эксплуатации. Варма невольно улыбается своему сравнению.

Внизу, на площадке, неожиданно в центре внимания фотолюбителей оказалась молодая индийская женщина, несущая на голове высокую пирамиду сложенных деревянных плиток. Розовая кофточка, простенькое, но в цветочках, сари, дешёвые браслеты на руках делали женщину нарядной, и это как-то не вязалось с грузом на голове, который, впрочем, она несла очень легко с совершенно прямой спиной, придающей всей фигуре необыкновенную стройность.

Советский инженер-механик Борис Короленко тоже фотографирует женщину, но потом останавливается и беспомощно смотрит по сторонам. Чувствуется, что он кого-то ищет и, видимо, чем-то раздражён. Тут он замечает спускающегося по лестнице Варму и крупными шагами направляется к нему, говоря на ходу:

– Мистер Варма, вы посмотрите! Давно хотел вас спросить. Ну, почему вы позволяете женщинам носить тяжести на голове? Ведь вот сейчас у неё только деревяшки, а я часто вижу, что кирпичи носят, землю и цементный раствор поднимают на десятиэтажную высоту. Да вон и ещё несут, – и Короленко показал в сторону, где целая вереница женщин шли с доверху насыпанными землёй корзинами на головах.

– Им же такую корзину два человека на голову ставят. Наверное, килограмм пятьдесят весом. Неужели нельзя установить обычные лебёдки и освободить женщин?

Варма внимательно слушает Бориса, не перебивая. Затем аккуратно подбирая русские слова, стараясь произносить их как можно правильнее и потому медленно с расстановкой говорит:

– Это наша беда, мистер Короленко. Завод наш очень болшой, – мягкий знак Варме никак не удаётся произносить. – Здесь были деревни и горы. Всю землю вынесли на головах женщины. Конечно, можно поставить лебёдки, но тогда какую работу дадим им? Они ничего болше не умеют. Их мужи тоже мало зарабатывают.

Короленко автоматически поправляет:

– Мужья.

– О да, мужья. Извините.

– Да чего там? Не в этом дело, – в сердцах говорит Короленко. – Просто обидно видеть таких красавиц и нагруженных, как…

Он не стал договаривать, а Варма понимающе кивнул:

– Да, конечно. Но мы пока бедная страна. Людей очен много, а заводов мало. Хорошо, когда, ест такие друзя, как Советский Союз. Вы много нам помогаете. Потом наши женщины не будут носит тяжести.

Варме и Короленко едва перевалило за сорок лет. Почти одногодки. У обоих уже приличный жизненный опыт, одинаковые профессии, почти в равной степени оголяется передняя часть головы, увеличивая лоб. Борис, правда, значительно крупнее Вармы, руки побольше и посильнее. Он и сейчас ещё частенько забивает ими победные мячи на волейбольной или баскетбольной площадках. А Варма спортом не занимается.

И тот и другой с серьёзными характерами. Короленко даже кажется сначала немного мрачноватым, но очень скрупулёзный в работе, любит докапываться до сути, делать всё так, чтобы была стопроцентная гарантия. Всё это их сдружило. Они не раз сидели вместе за столом и с чертежами в руках, и с угощениями, встречались семьями дома и на пикниках.

Теперь оба стоят рядом, переживая за предстоящий пуск. Батарея – это не только печи, за которые отвечают главным образом огнеупорщики, но это ещё и углезагрузочный вагон, машины, выталкивающие кокс из огнедышащих печей, снимающие тяжелейшие бронированные двери. Все они представляют из себя сложнейшие механизмы. Работать они должны исключительно чётко, и это понятно. Температура действующей печи достигает тысячи градусов. Если застрянет почему-то штанга, выталкивающая кокс, или не раскрутится болт на огромной бронированной двери, то тут не подождёшь и не исправишь неполадку в один приём. Всё должно был продумано заранее. Поэтому пуск батареи – это начало большого трудного экзамена для всех.