Ключ от Дерева

Так же молча они вошли в дом, зажгли свечи и оставили ветер снаружи шелестеть и хлопать ставнями. По ночам семена не зреют, и утро, как всегда, должно было все взять на себя.

ГЛАВА 6

ХОЗЯИН КЛАДБИЩА

Не прошло и месяца, как Ян Коростель возвратился с войны, и вот уже вновь собирался покидать родные места. Сбегал в деревню, договорился с соседями приглядеть за огородом и своим неважнецким хозяйством, попрощался с домом. После разговора с Травником Ян долго не мог заснуть, ворочался с боку на бок. Впервые после всей этой истории он почувствовал настоящий страх: не страх смерти или чего-то другого, страшного и неведомого, а темное, бездонное чувство гнетущего ожидания и какой-то обреченности перед будущим. Ян понял для себя непредсказуемость завтрашнего дня, который придет в любом случае, неумолимо и независимо от его бессонницы, и он скользнет в него, так и не готовый принять решение, бессильный, опустошенный необходимостью выбирать одну из миллионов своих возможных жизней. В каждой из них, однако, было место для его дома, огорода, реки, его берега, его неба, которые не нужно выбирать снова, которые есть с ним и так.

Потом он заснул, и ему казалось, что к его дому слетелось множество лесных птиц, и они все заглядывают в окно и смотрят на него, спящего. Коростель увидел себя самого на диванчике, и он же был одной из птиц, длинноногой, с пестрыми крыльями и нечеловеческим взглядом. Вдруг из комнаты подошла к окну пожилая женщина – Ян отчетливо разглядел в ее волосах нити поздней седины – и раскрыла форточку. Птичий народ отпрянул от стекла с шумом и гамом, но женщина протянула руку и высыпала на подоконник горсть хлебных крошек. Затем она предостерегающе приложила палец к губам и задернула занавеску, скрыв от них спящего Яна. Через минуту в доме погасла свеча, но птицы уже не видели этого, увлеченные веселой и суматошной борьбой за угощение, и Коростель тоже прыгал и скакал вместе с ними, отталкивая соседей, склевывая крошки и ругаясь на птичьем языке. Проснулся он на рассвете, и во рту был кислый вкус хлеба.

Сборы были недолгими. Травник привязал ключ к тонкому и крепкому шнурку, который извлек из своего дорожного мешка. Друид повесил ключ Камерона Яну на шею и посоветовал не снимать даже на время сна. Спустя два часа из дозора вернулся Лисовин. Они уединились с Травником и некоторое время тихо беседовали, очевидно, уточняя маршрут. Друиды тем временем соорудили во дворе большой костер, чтобы сжечь весь мусор перед уходом. Дым тонкими струйками поднимался в небо, и со стороны казалось, что хозяева затеяли очередную уборку в доме. Ян собрал котомку, положил туда одежду, кое-какую еду и взял несколько вещей, с которыми никогда не расставался. Впрочем, он рассчитывал скоро вернуться.

Лисовин и Травник вышли из дома, и все их спутники поднялись. Друиды выстроились в цепочку по одному и вышли из калитки. Ян навесил на дверь большой амбарный замок и спрятал ключ от него под крыльцом в условном месте. Затем он бросил на окна прощальный взгляд и побежал догонять маленький отряд, быстро шагавший по тропинке в сторону леса. Поравнявшись с Травником, он перебросился с ним парой слов, после чего отряд ускорил шаг и свернул в чащу леса.

Когда Коростель открыл глаза, друиды, утомленные дневным переходом, спали у костра, сложенного из смолистых елей. Огонь костра отодвинулся за несколько часов, и Ян порядком продрог. Он привстал, укрываясь одеялом, и увидел рядом пустое место, аккуратно прикрытое одеялом. Коростель оглядел своих спутников и не нашел Травника. Решив, что тот попросту отлучился неподалеку, Ян решил последовать его примеру и направился в ближайшую рощицу. Там сквозь ветви пробивался лунный свет, и Яну показалось, что рядом лежит лесное озеро и это поблескивает поверхность воды. Он подошел ближе, раздвинул заросли орешника и замер от удивления.

Посреди поляны стоял Травник, закутанный в плащ. По его одежде пробегали темно-синие и бледно-голубые искры, они вспыхивали и чередовались между собой, от чего плащ со стороны казался живым существом. Друид протягивал руки к невысокому светящемуся прямоугольнику чуть ниже человеческого роста. Он был прозрачным, и Ян видел сквозь него темную озерную воду. Травник тихо проговорил какое-то слово и, низко наклонив голову, вошел в прямоугольник, как входят в дверь. Едва друид вошел, как тут же исчез. Ян даже вскрикнул от неожиданности.

Свечение на мгновение поблекло, но затем вспыхнуло вновь. Тогда Коростель осторожно подошел к черной двери, обрамленной сиянием, и протянул руку. Его пальцы тут же охватили синие огоньки, и он ощутил легкое покалывание. Внезапно руки исчезли и одновременно словно кто-то потянул его внутрь. Ян пошатнулся и, чтобы удержать равновесие, шагнул в дверь. В ту же секунду ослепительное желтое пламя невообразимых оттенков ударило его в лицо, и он ошеломленно застыл, не в силах сдвинуться с места. Но это не было огнем, пылающим в ночи, не было это и падучей звездой, сорвавшейся с небес, или подземным пламенем. Он по-прежнему стоял на траве, но это был день ранней осени, и это были подлинные цвета.

– Ну и как ты себя чувствуешь? – раздался сзади насмешливый голос. Ян резко обернулся и увидел за спиной Травника, с улыбкой наблюдающего за ним, видимо, уже некоторое время. Он сидел на парапете большого каменного моста, непостижимым для Яна образом перекинутого через маленькую тихую речушку.

– Я уже давно заметил, как ты за мной увязался, – подмигнул Яну друид. – Вот только хотелось посмотреть, пропустят тебя Двери или не пропустят. Оказалось, я не ошибся в своих предположениях.

– Каких предположениях? – не понял Ян.

– Ключ, что у тебя на шее, – пояснил Травник, слезая с перил. Он легко сбежал с насыпи и оглянулся на Коростеля. – Что же ты стоишь? Идем!

Ян осторожно спустился по склону и зашагал вместе с Травником по высокой траве сам не зная куда. Однако в скором времени друид остановился перед неким молодым человеком в странной одежде, безмятежно спавшим на пригорке. Травник наклонился и легонько потряс спящего.

Человек открыл глаза, сел и осоловелым взором обвел стоящих перед ним. Затем он вздрогнул, и его сон тут же как рукой сняло. Перед ним лежал карандаш и кожаный блокнот, откинутая страница была исписана неразборчивым мелким почерком. Ян понял, что они находятся в какой-то другой стране с другим небом, другими расстояниями, и запах воздуха был особенный, с привкусом осеннего дыма, какой бывает в октябре, когда на городских площадях жгут кучи палых желтых листьев.

– Ну что? – после некоторого молчания спросил друид. – Теперь ты веришь, что все это тебе не снилось? И в ту ночь, когда ты остался в доме один и чуть не сошел с ума от тоски и отчаяния, и сейчас, когда у тебя остался единственный друг – твоя тетрадь. Теперь ты веришь?

– Теперь я знаю… – тихо ответил молодой человек, облизнув пересохшие губы. Очки в толстой роговой оправе постоянно сползали ему на нос, но даже сквозь стекла можно было заметить нездоровый, лихорадочный блеск глаз. Он подавленно смотрел на Травника и Коростеля, и Ян почувствовал, сколь велико было потрясение незнакомца от неожиданной встречи с его спутником.

– Смотри же! – молвил друид. – В глазах змеи не отражается солнце, а память о снах всегда стирает утро. В жизни всегда есть приливы и отливы, ведь море тебе знакомо не понаслышке. Если в твоей жизни сейчас отлив, пересохло дно, значит, твоя высокая вода уже в пути. А пока ты должен смотреть, и тебе будет многое открыто. Только не солги. Над тобой будут смеяться, поносить, объявят лгуном или фантазером, от тебя могут отвернуться родные и друзья, все те, чьи души пуще смерти бегут Вымысла.

Друид обернулся к Яну и улыбнулся.

– Ибо мы и есть с тобой Вымысел, вымысел для не знающих настоящего страха, не ведающих подлинного счастья. Они не понимают, что небо уже давно наклонилось над ними, над их маленькой жизнью, краше и милее которой для них нет ничего. Смотри же, хорошо смотри!

Травник положил ладонь на плечо парню, а другую руку протянул к траве, которая вдруг стала стремительно расти, кудрявиться плотной зеленой шапкой спутанных злаков и соцветий, поднимая к пальцам друида блокнот его собеседника. Вытертую кожаную обложку обхватил шаловливый вьюнок, цепкие стебельки забрались меж страниц и с видимым даже Яну любопытством ощупывали неразборчивые карандашные слова.

– Ты все будешь видеть, даже если тебе это будет грезиться или открываться во сне. – Травник вложил блокнот с зеленым узором из вьюнка в руки молодого человека. – Я тебе говорил это раньше, но ты не понимал меня или не верил. Нашим встречам приходит конец, дальше ты будешь видеть сам, и я не знаю, смогу ли вновь прийти к тебе просто так. Может случиться, когда-нибудь и ты будешь на моем месте, кто знает. От души желаю тебе другого пути – легкого и спокойного. Я ухожу, и теперь у тебя остается только он. – Травник взял карандаш и быстрым, неуловимым движением начертал на белом листе какой-то знак. – А это тот, о котором я тебе сказал в наш последний вечер.

Друид жестом указал парню на Яна, который все это время стоял, силясь понять смысл слов Травника. Коростель понимал, что он в мгновение ока очутился в чужой стране, и ему было не по себе.

– Вы не знаете друг друга, между вами лежит бездна мира, который мало кто способен познать. Может так случиться, что вы больше никогда не встретитесь, однако мне нравится, что судьба свела вас вместе, во всяком случае, теперь вы хотя бы узнаете друг друга, если что. Я сказал все, дальше провидеть мне не дано. Пойдем, Ян! Тебе же, – Травник тихо назвал молодого человека по имени, но Коростель его не расслышал, – тебе оставаться. Это всегда труднее… Я не знаю твоего пути, но я чувствую, что он не прямой.

Травник повернулся и, не говоря больше ни слова, зашагал по траве к мосту. Ян некоторое время озадаченно смотрел на молодого человека, после чего развел руками и поспешил за Травником. Друид шагал быстро, не оглядываясь, и Ян основательно запыхался, прежде чем догнал его. Он не видел, как трава, примятая их сапогами, медленно распрямляется и тихо течет, подобно темной вечерней речушке под быстрым и холодным ветром осени, которая остается за порогом мерцающего прямоугольника, спокойно и беспрепятственно пропустившего Яна обратно в май.

В небе по-прежнему висела луна, и длинные тени еловых лап протянулись через поляну, где крепко спали путники. Ян попытался было расспросить Травника, но друид не был расположен к разговорам, молча покачал головой и улегся спать у догорающего костра. Коростель пристроился рядом и долго смотрел на дышащие темно-багровым березовые угли, силясь разобраться в своих мыслях. Под мерное дыхание друида он незаметно заснул, а костер еще дымился до утра.

К полудню следующего дня отряд вышел к старому заброшенному погосту. Травник, за все последнее время не проронивший ни слова, дал знак остановиться на привал у полуразрушенных ворот, утопающих в высокой траве. Они тихо вошли в рощу, усеянную позеленевшими надгробиями и поминальными камнями, а деревянные памятники здесь уже порядком погнили и покосились от времени и непогоды. Рыжий Лисовин остался снаружи, уселся у ворот и мирно задремал, однако глаза его были полуприкрыты, и рука лежала на рукояти изрядного охотничьего ножа за поясом. Травник тем временем углубился в крайнюю аллею, дав знак сопровождающим его Марту и Яну остановиться возле входа, где начиналась еле различимая тропинка.

У маленькой могилы, утопающей в кустах белого шиповника, была вкопана низенькая лавочка. На ней восседал тщедушный старичок в выгоревших холщовых штанах и дырявой поддевке. Он поигрывал сучковатой клюшкой и с улыбкой посматривал на идущего к нему Травника. Друид быстро шагал по тропинке, и старичок предупредительно заерзал, подвигаясь и освобождая место подле себя. Однако Травник садиться не стал, остановился перед дедом и протянул ему какой-то предмет, не разжимая кулака. Старичок заулыбался еще шире и отстранил руку друида.

– Симеонушка! – ласково проговорил он щербатым ртом, остро поглядывая снизу вверх. – Нешто я не узнал бы тебя без цацок, что ты, милый?! С утречка уже, почитай, тебя поджидаю. Как весточку получил, сразу сподобился, надо ведь какой-никакой порядок в своем хозяйстве навести, веничком помахать, освежить старые дорожки.

С минуту старец распространялся о чистоте да порядке, посверкивая быстрыми глазками и поминутно почесываясь, что как-то не вязалось с его чистеньким щуплым тельцем, в котором и душе держаться уже было, видимо, трудновато.

Травник не стал его расспрашивать о житье-бытье и молча слушал, задумчиво оглядывая белый цветущий шиповник; до грани весны и лета было еще далековато, да и окружающие кусты были зелены еще майской сочной яркостью без всяких примет завязей. Наконец он вздохнул, жестом остановил разболтавшегося деда и присел перед ним на корточки.

– Времени у нас в обрез, Хозяин, поэтому давай ближе к делу. Когда сумеешь открыть Мост? Сколько часов у нас есть? Мое слово ты знаешь.

Старик окинул взглядом друида, и искорка мимолетного сочувствия промелькнула в его глазах, хотя это могло и показаться.

– Слово-то знаю, как же… – протянул он, и личико его, сморщенное, как старое яблоко-падалица, вдруг приобрело хищное выражение злого хорька, подбирающегося к оставленному без присмотра курятнику. – Лет, почитай, семь или восемь мы с тобой не видались, а ты сразу торопишь, все в один миг схватить норовишь! Вон как волосы снегом-то позасыпало, дорогие, знать, цены всем уплачиваешь.

– Цены, говоришь? – усмехнулся Травник, но в уголках его рта запала, осталась горькая складка. – Цены ведь ты устанавливаешь, дедушко, ты жизни к себе тянешь за ниточки, и сеть твоя тонка, да не рвется.

Старичок весело рассмеялся, и словно отголоски некой затаенной мечты на миг блеснули в прежде, казалось бы, безжизненных водянистых глазах.

– Никто тебя силком не тащит на Мост, ты меня сам разыскал. А цену тебе нынче не я устанавливаю, это тебе и без меня известно… Зато я могу тебе немного поспособствовать по старой памяти, мы ведь старинные знакомцы, можно сказать, приятели. Что на это скажешь?

– Стервятник ты, дед, – ответил друид и повернулся к спутникам, усевшимся на огромный белый камень, нагретый теплый майским солнцем. – Ян! – позвал он.

Коростель, сгорая от любопытства, подошел к Травнику, с интересом разглядывая сморщенного старичка.

– Вот мой сопровождающий, – указал на Коростеля друид. Старик приподнялся с лавки и внимательно изучил Яна недобрым, колючим взглядом. Коростель даже поежился – быстрый холодок пробежал у него по спине.

– Твой прошлый провожатый мне понравился больше, шустрый такой, все вопросы спрашивал, – заявил старик, закончив осмотр Яна.

– Теперь он не разговаривает, даже со мной, – промолвил Травник, – и взор его погружен в себя уже семь лет.

– Ай-ай-ай, какая жалость! Кто бы только мог подумать! Ты полагаешь, что это я виноват? – деловито осведомился старец.

– Твоя вина, что его не спас, не предупредил о том, куда не стоит заглядывать безрассудству молодости, – ответил друид.

– Да, ты меня винишь, винишь и по сей день. А иначе ты бы должен признать, что сам потащил его за собой в бездну. Предлагал я тебе оставить парня у меня, подкормился бы, отдохнул, глядишь, и отогрелся бы душой, – упрекнул Травника дед.

– У тебя отогреешься, как же, – в тон ему ответил друид, и в глазах его неожиданно для Яна сверкнул гнев. – От тебя же могильным мраком веет, ты душу выстуживаешь, тоска и смерть за твоей спиной. Но учти: больше ты лазеек к моим людям не отыщешь, никакие имена тебе не помогут. Давай ближе к делу.

Старик с минуту печально смотрел на друида, затем укоризненно покачал головой.

– Эх, Симеонушка, все бы тебе старых людей обижать! А я-то спешил да торопился, думал, покалякаем по-приятельски. Глядишь ты все вперед, а у самого тоже смерть за спиной, из-за плеча выглядывает. Ну, дело хозяйское, неволить не буду. Наклонись-ка пониже, не все сказанное мной сгодится для ушей твоего парнишки.

Травник обернулся к Яну и попросил его отойти в сторонку, после чего сел на скамейку рядом со стариком, и они принялись тихо беседовать. Ян в первую минуту удивился, даже обиделся малость, однако явственно представил у своего уха тонкие и бескровные губы старца, надтреснутый голос, подсыпающий в душу дребезжащие слова, полные тайных намеков и невысказанной угрозы. Ему тут же захотелось отшатнуться, как от змеи, вдобавок в ухе сильно зачесалось. Зуд стал нестерпимым, и Ян стал отчаянно ковырять мизинцем. В этот миг Травник поднял голову, посмотрел на него, и Коростелю показалось, что друид подмигнул ему. Через несколько мгновений предводитель друидов уже стоял на ногах, а старик все семенил вокруг, говоря без умолку и буквально захлебываясь словами. Травник что-то коротко бросил, слово ли, звук ли это был, и тот осекся на полувздохе, тут же сник и мрачно потупился. Травник подошел к Яну и Збышеку, и они быстро направились к выходу. Яна так и подмывало обернуться и посмотреть, что там делает дед, но почему-то не хватило духу, и он шагал, еле поспевая за широко шагающими спутниками, чувствуя спиной пристальный, неприятный взгляд хозяина кладбища.

Наскоро перекусив в соседней дубовой роще, друиды стали держать совет. Травник поведал о разговоре со старцем и сказал, что они пришли к согласию и можно выступать.

– Мне кажется, лучше всего, если в этот раз я буду тебя сопровождать на Мосту, – сказал Лисовин.

– Я очень ценю твою заботу, о лучшем сопровождающем я не мог бы и мечтать, – ответил Зеленый друид. – Однако будет лучше, если ни один из Посвященных не вступит на порог Ожидания. Поэтому рядом со мной будет Ян. Обычный человек на Мосту всегда вне опасности, если он остается на левой стороне и не вздумает сигать через перила.

– Может, ты возьмешь с собой Молчуна? – осипшим голосом спросил толстый друид Снегирь, познания которого были Яну неизвестны. Снегирь все время держался рядом с молодым парнем, от которого Коростель за неделю не услышал ни одного слова. Он не был немым в прямом смысле слова, иногда издавал тихие восклицания или бормотал что-то неясное себе под нос, остальное же время молчал, и на его губах постоянно цвела наивная детская улыбка. Однако убогий, каким считал его Ян, носил с собой приличных размеров лук и полный стрел колчан, а с широким кинжалом не расставался даже во сне. На советах Молчун внимательно прислушивался ко всему, о чем говорили, и Ян замечал короткие внимательные взгляды, которыми изредка обменивались с немым Травник и рыжебородый Лисовин. В них можно было прочитать все что угодно, кроме жалости к больному и слабоумному товарищу. Несколько раз Молчун пытался заговорить с Коростелем, но голос ему отказывал, а в красноречивых жестах немого Ян ничего не мог понять и беспомощно улыбался в ответ. Молчун начинал волноваться, его лицо краснело, он отчаянно тряс руками, сопел, и тогда подходил Збышек, уводил немого в сторонку и что-то успокаивающе шептал ему, объясняя на незнакомом Яну наречии. Молчун сразу сникал, словно из него выпускали воздух, глаза его теряли осмысленное выражение, и в конце концов он засыпал крепким сном славно потрудившегося человека. Наутро он, как обиженный ребенок, несколько часов дулся на Яна, угрюмо посматривая на него издали, потом все забывал, его легковесная память стиралась начисто, и он снова был весел и общителен. Ожидания или тревоги были ему непонятны, а вынужденное безделье он обычно скрадывал вырезыванием из дерева разных зверюшек и диковинных птиц, украшенных причудливой резьбой. Однажды Молчун и Яну вырезал маленькую дудочку и даже просверлил в ней нужное количество отверстий, взяв для сравнения сопилку Коростеля. Он расставил их по какой-то своей системе, однако сколько Ян ни дул в нее, ему не удалось извлечь из дудочки немого хоть сколько-нибудь музыкальный звук или даже намек на него. Как всегда, Молчун принялся на пальцах что-то ему объяснять. Ян ничего не понял, однако сердечно поблагодарил немого и спрятал бесполезную дудочку в свой заплечный походный мешок. Он был уверен, что увидел в тот день в глазах немого разочарование и растерянность, и дал себе слово научить Молчуна резать дудочки и играть хотя бы простенькие мелодии.

– Я бы рад, – тихо сказал Травник. – Но ты сам знаешь, Снегирь, что клин клином не всегда вышибают. Если его и ждет исцеление – это случится не здесь. Я по-прежнему чувствую опасность, она подстерегает его на Мосту Ожиданий. Он может уйти еще дальше, туда, откуда мы его уже не сможем вытащить.

– Но это для него единственный шанс снова все вспомнить! – воскликнул юный Март, вскочив от волнения с места.

– Может быть, и вспомнить, а может – все забыть, – задумчиво проговорил Лисовин, и Ян вновь увидел перед глазами трясущиеся пальцы Молчуна, словно почувствовал, как бьется в тесной клетке тела его больная мятежная душа и силится вырваться наружу, к свободе, к пониманию.

– Я присмотрю за ним, – сказал Лисовин и отправился будить Молчуна, мирно спавшего под тенью раскидистого дуба. Травник кивнул в ответ, и это был жест благодарности.

Всем было велено отдыхать. К вечеру отряд должен был спуститься к реке, и Яну были знакомы эти места. Предстояла трудная бессонная ночь, и Травник долго беседовал с Яном, советовал, как себя вести в непредвиденных ситуациях, о чем можно спрашивать Привратника, какие можно подать в случае чего условные сигналы или предостерегающие жесты. О хозяине кладбища Травник предпочел не распространяться.

Солнышко пригревало все сильнее, и деловитые пчелы усеяли цветы на поляне, усердно выискивая весеннюю сладость. Под их мерное жужжание Яна разморило, он растянулся под деревом и крепко заснул. Травник тоже спал, и на его руке дремал большой желтый махаон с длинными косами на парусиновых крыльях, испещренных радужными пятнами. Под зеленым дубом сидел Лисовин и что-то тихо объяснял улыбающемуся Молчуну. Немой друид кивал и раскачивался из стороны в сторону, а его пальцы нервно подрагивали и вязали из травинок узлы. Книгочей сидел с раскрытой книгой, а Март быстро писал в маленькой тетради оленьей кожи, и брови его были приподняты от удивления собственным мыслям.

Ветерок залетел на заброшенное кладбище, пробежал по могилкам и надгробным камням, заглянул в дальние аллеи, словно искал кого-то, однако там было безлюдно и тихо, и маленькая лавочка была пуста. Ветерок лениво поиграл ветками сирени, дунул беззаботно на цветы бессмертника, обступившие полуразрушенные ворота погоста, и стремительно умчался прочь.

ГЛАВА 7

НА МОСТУ

Ночь тихо опустилась над рекой, вода потемнела и тихо журчала у левого пологого берега, а течение лениво накручивало буруны в зарослях камышей. Тишина стояла в лесном логе, затуманенном весенними испарениями земли и трав. Здесь остановился на отдых маленький отряд друидов, идущий издалека по своим надобностям. Путники развели маленький костер и подвесили котелок с хариусами, пойманными на быстрине хитрым Лисовином. Травник и Ян стояли у воды, бурой от тины, покрывшей отмель, и глаза их неотрывно следили за течением, пропадающим из виду посередине реки. Дикие утки пересвистывались в высокой траве, взрослые селезни рыскали в плавнях в поисках корма, а на другом берегу еле слышно тявкала невидимая лисица.

– Смотри, Ян, – тихо молвил друид, вылавливая что-то в воде длинным ореховым прутом. Серый и ноздреватый, этот предмет тихо покачивался в прибрежной зыби, и был виден только краешек его поверхности.

– Что это? – спросил Дудка, поддев его кончиком сапога.

– Первый посланец, – усмехнулся Травник. – Давненько я их не встречал в это время года.

– Чей посланец? – удивился Ян, недоверчиво разглядывая плавающий ком, тускло поблескивающий в лунном свечении реки.

– Имена их не известны никому, а сущность посланца проста. – Глаза друида улыбались, однако лицо оставалось неподвижным. – Это лед. Обыкновенный речной лед, и его явление никого бы не удивляло, не цвети вокруг майская трава ворониха да апрельский адонис, горицвет по-вашему. Скоро лед пойдет кучно, а через пару часов запрудит какой-нибудь рукав реки, ведь с основным руслом не так-то легко справиться даже Привратнику.

– А откуда тут льду-то взяться? – недоверчиво протянул Ян, кроша ногой тающую льдину, неуместную своей величиной в теплой майской реке, давно растопившей колкие замороженные стеклышки последних морозов на мелях и в узких прогретых заливчиках, оставшихся от буйного мартовского половодья.

– Когда Привратник наводит Мост Ожиданий, все холодеет вокруг, и даже реки мерзнут в лед, – ответил Травник, внимательно вглядываясь в речные излучины. – Смотри сам.

Из глубины ночи река выносила все новые и новые куски зеленого льда, целые глыбы и торосы; они скапливались ниже стоянки друидов, перегораживали и прудили течение. Оглянувшись на тихое восклицание Травника, Ян увидел, что прибрежная трава амальгамно шелушит свою темноту, поблескивая серебром инея, выбелившего поляны и кусты ивняка. Октябрь да и только, подумал Ян. Травник предупреждал днем, что будет похолодание, но одно дело – услышать, другое – шагать по изморозной траве, оставляя темные талые следы, и все это – в начале черемухового мая.