Алфавит грешника. Часть 1. Женщина, тюрьма и воля

Владимир Лузгин

Алфавит грешника. Часть первая. Женщина, тюрьма и воля

A

«А заплачу – изменится жизнь хоть на йоту…»

А заплачу – изменится жизнь хоть на йоту,Или если покаюсь – то по новой вернётЮных грёз облупившуюся позолоту,Что за золото я принимал в свой черёд?И когда полыхнут громовые раскатыИль холодные руки протянет пурга,Объяснит ли судьба, чем пред ней виноватый,Коли так беспощадна она и строга?Неужели ей жалко сотню тысяч зелёныхНа квартиру и дачу посреди сосняка,Строганины из нерки, литра водки палёнойИ холодного пива до открытья ларька?Ну и, главное, песни той, которою брежу,Как подросток на женщин случайных смотря,Правда с каждой весною всё спокойней и реже,И всё чаще из окон чужих втихаря.

«Аз – альфа, смысл и суть вселенной…»

Аз – альфа, смысл и суть вселенной,И точка над последним i,России сын благословенный,Что проклят и забыт людьми.Свободный – рабству я обязан,Когда от уз освободясь,Не одичав от зла и грязи,Простил врагам и зло, и грязь.И остаюсь самим собоюМеж искушающих лжецовПод твердью божией святоюВдали от хижин и дворцов.Предтеча будущих пророков,Провидцев, магов, колдунов:Как квинтэссенция пороков,Как сила благостных основ.Остерегающий надежду,В беседах ищущий ума –Пусть на тюремную одежду,Давно мной сменена сума.Позор меня да не минует,А счастье отблагодарит,Что жил в беспамятстве и всуе,Где чернь позорная царит.И кружит Клоты бестолковойНелепое веретено,Пока заказанное словоСудьбой не произнесено.

«Алым – ярче текущего в жерлах металла…»

Алым – ярче текущего в жерлах металла,Половину небес залило, обметало.А второю, остывшей, укутались ели,Им казалось – надёжно, от дождей и метелей.Так прости их, Господь, да и нас вместе с ними,Если жили бездумно мечтами пустыми.Ну, а если не хочешь, иль просто не силе,Позабудь, словно мы ничего не просили.

«Ашшурбанапал был обычным тираном…»

1

Ашшурбанапал был обычным тираном,Таким же, как до или после него,Грозой Иудеи, Египта, ИранаИ прочих окраин из мира того.Он так и остался бы в лике злодеев,Кем наша история населена,Из тех, что великие зверства содеяв,Ославлен и проклят на все времена.Хотя, может быть, они это хотели,Оставив свои описанья победНа дикой скале или царственной стеле,Без страха пред мнением будущих лет.Но в дьяволом выстроенной вереницеБезумных бесчинств, лишь АшшурбанапалОт судного часа сумел уклонитьсяТуппумами, что для архива собрал.И зря угрожал он жестокою каройТому, кто без спроса табличку возьмёт,Зане, вопреки грабежам и пожарам,Труд жизни его возвращён в обиход.Сказания. Кодексы. Акты. Анналы.Ан. Ки. Сотворенье. Потоп. Авраам.Ничто, превратившееся в Начало.И в чём-то, пусть смутно, понятное нам.

2

А кто-то, при власти он или в опале,Смотрящий на зоне, шестёрка в гаи,Как в зеркале видит в АшшурбанапалеНесбывшиеся притязанья свои.Глумленье, тщеславие и святотатство,Насилие женщин, и чтоб на века –Ни с кем несравнимое в жизни богатствоС потёками крови, замытой слегка.

«Аще ваших тузов бьют козырные масти…»

Аще ваших тузов бьют козырные масти,Аще пики пришли к оглашённым червям,Ни при чём здесь ни случай, ни эпоха, ни власти,Выбор сделать до хода жизнь представила вам.И никто помешать вашим планам не в силе –Заложиться на банк, уступить, пасануть,А когда вы получите, что заслужили,О случившемся с вами не жалейте ничуть.Не держите обиду и зависть под сердцемК тем, кто выставил вас дураков дуракомВ чэчэвэ, в карамболе, в генерале и терцеИли в вами задуманном деле другом.Что считать не пришедшие вовремя флешиИ нечаянно взятые ералаши,Лучше, вспомнив Петра, его «Камо грядеши?»,Помолитесь неслышно за спасенье души.

Б

«Бал дворянский! Оркестр полнокровный!..»

Бал дворянский! Оркестр полнокровный!Канделябры, колонны, паркет.Словно не было, не было словноСтрашных и героических лет.Зря сражались и гибли напрасно,А потом ещё шли под расстрелСотни тысяч, и белых, и красных,И кто выбрать цвета не успел.Но смеётся и пляшет Россия!От кавказских до северных водТоржествуют князья голубыеМеж сменивших окраску господ.Бал в разгаре. Кружа и взметая,Льётся музыки сказочный дождь,Под которым визжит золотая,Бриллиантовая молодёжь.Чьи отцы – патриот к патриоту,Выжигая свободы до тла,Напилили без меры и счёту,Как они называют, бабла.Вот и знать не хотят нуворишиПод надёжною крышей ЧК,Что в народе всё явственней слышенГолос Блюхера и Колчака.Не случайно, за орднунг радея,На отмытый от крови помост,Ставит власть монументы злодеев,Аккурат в подполковничий рост.И грохочет оркестр полнокровный!Канделябры, колонны, паркет.Словно не было, не было словноСтрашных и героических лет.

«Балкон напротив, а на нём…»

Балкон напротив, а на нём,Как от мужских объятий тая,Соседка в платье голубомЛежит, случайный текст читая.И что заставило еёЗабросить рыбу в маринадеИ пересохшее бельёПотрёпанной книжонки ради.Каким сюжетом сраженаКрасотка с королевским взором:Благополучная жена,И дважды мать, и скоро сорок.Лак на ногтях лежит с утра,В порядке губы и ресницы,Но предрешенному вчера,Сегодня, видимо, не сбыться.Вечерний дождь снимает знойИ гасит уличные гулы.Прошёл субботний выходной.Над книгой женщина уснула.Вернувшись вновь в разгул страстейНа фоне серой прозы буден –Ведь скоро будет сорок ей.А восемнадцати не будет.

«Без сдержек и противовесов…»

Без сдержек и противовесовВласть абсолютная, онаОт бога при посредстве бесовДля наказания дана.Ну, а богатство, нажитоеНа муках и крови людской –Не меньший знак: воздастся втроеПри встрече с огненной рекой.Как незаслуженная слава,Собой торгующих господ,По справедливости и правуВсё в ту же бездну приведёт.Лишь только тот, кто чист и честен,Сколь жизнь его ни тяжела,Достоин быть в заветном местеСреди заветного числа.Дабы в Великую Седмицу,В своё второе рождествоС Отцом навек соединитьсяВ чертогах Царствия Его.

«Бессильны акты и уставы…»

Бессильны акты и уставы,Обыденных событий ход,Когда по сердцу взгляд лукавыйОстрее бритвы полоснёт.Бесплоден приворот старинныйИ паутина прошлых пут,Коль губы спелою малинойПритягивают и зовут.А грудь, мелькнувшая сквозь вырезКитайской кофточки цветной,Хотя и нет прекрасней в мире,Уже открыта предо мной.Её соски желез молочных,Твердея под рукой моей,Нам обещают рай бессрочныйДо окончанья наших дней.И всё равно, как это чудо,Чем заслужил я и когда,Раз ты явилась ниоткудаСпасти меня от вникуда.

«Больше у России нет друзей…»

Больше у России нет друзей,Исключая армии, и флота,Жуликов всех рангов и мастей,Да «шестёрок-жириков» без счёта.Дальше – хор попов про третий Рим!Питерские, брайтонцы, мигранты.Вертикаль и, непоколебим,Рейтинг венценосного гаранта.А вокруг извечные враги,Крик сестёр вчерашних вороватыхПод Китая гулкие шаги –Тоже нами вскормленного брата.И потом, наверное, в аду,Черти ждут нас, веривших на слово,По весне в двухтысячном годуЛетоисчисления Христова.Потому и нет у нас друзей,Исключая армии, и флота,Жуликов всех рангов и мастей,Да «шестёрок-жириков» без счёта.

«Боюсь, когда на лодку катит вал…»

Боюсь, когда на лодку катит вал,А ветер лишь крепчает, пеной вея,И грешен, что животных убивалНе для еды насущной – для трофея.Мне стыдно говорить про геморрой,Тем более показывать кому-то,Хотя бывает утренней поройПочти невыносимая минута.Чего скрывать, я жаден и ленив,Неадекватен и непостоянен,С первопричиной путая мотив,Как баб доступных путают по пьяни.С господствующей логикой мирясь,Свой интерес всегда держу в уме я,Не прерывая дружескую связьСо всеми, кто со мной её имеет.И вычеркнув, как фейк, ночной дебош,Мне дышится свежо, легко и ровно.Чего скрывать, я дьявольски хорошИ ангельски приятен, безусловно.

«Бровей багровей глухаря…»

Бровей багровей глухаряИ ярче крови глухаринойСползает медленно заряНа травы с поросли осиной.Как ранее по кедрачу,По соснам, взвившимся над строем,Где были тучи по плечу,И звёзды, льющиеся роем.Хотя известно на земле:Она лишь отблеск солнца краткий,Пока блаженствует во мглеВосток, на сладость неги падкий.Проснётся он и хлынет свет,Открыв назначенное зрячим:Кто будет вскормлен и согрет,А кто для жертвы предназначен.При этом выиграет тот,Чьё сердце в сумраке урочищРитм выживания найдёт,Не заморачиваясь прочим.А те, другие, сгинут зря,Под дробью пух развеяв пудрой,Приняв за брови глухаряСледы кровавые под утро.

«Брызги крови во мху – осень сыплет брусникой…»

Брызги крови во мху – осень сыплет брусникойДа рядами маслят по оленьей тропе:Это доля твоя, чем с тобой, с горемыкой,Расплатилась судьба, что ты выбрал себе.Ведь ещё повезло – не оборыши встретилПод приветливым солнцем, хоть пора холодам,И вернулся домой в срок, который наметил,И устал не до смерти – сообразно годам.Так чего ты бурчишь, расплатившись с ментами,Перекупщикам сбыв результаты трудов,И палёнкою друга, как всегда, остограммивВ прибазарном шалмане между мелких воров.Лучше, вспомнив былое, со слепым гармонистомСпойте песню любимую хором втроём,Чтоб её подхватила своим голосом чистымВсем шалавам шалава за соседним столом.И не трогайте мать, матерь вашу – Россию,Что, детей разогнав, как назойливых псин,Холит новых хозяев, пряча глазки косыеЗа зеркальными окнами офисов ФСИН.Неужели вы четверо, вместе с другими,Заслужили иное за деянья свои,Если челядью верной при каждом режимеПрославляли господ за пайки и паи.Или может не вы, самодержцу в угоду,Под попов и начальничков брань и враньё,Словно дикого зверя обложили свободуИ волками в клочки растерзали её.Брызги крови во мху – осень сыплет брусникойДа рядами маслят по оленьей тропе:Это доля твоя, чем с тобой, с горемыкой,Расплатилась судьба, что ты выбрал себе.

«Был я в деле, был я в доле…»

Был я в деле, был я в доле,Встречен, принят, окормлёнЖенщиной, тюрьмой и волейК вящей гордости сторон.И немало позабавилОкружающих при том,Что боролся против правил,Насаждаемых кнутом.Был я в силе, был я в деле,Форс держа и теша нрав,И сколь власти ни радели,Отступили, не сломав.А в ответ им красной нитьюГнев отсвечивал в стихах,Что писались по наитью,На лету да впопыхах.Был я в теме, был я в силе,Даже в худшие года,Как меня не поносили,Пипл, попы и господа.Но по фраерской привычкеЛишь смеялся я до слёзОт запоя до больнички,Не беря того всерьёз.Был я в доле, был я в теме,Потому и бил с носкаВместе с теми, вместе с теми,Кто не ссучился пока.Ведь не зря же жребий божий,Разделяющий людей,Даст любому, что тот сможетУдержать в судьбе своей.Потому и был я в доле,Встречен, принят, окормлёнЖенщиной, тюрьмой и волейК вящей гордости сторон.

В

«В год тридцать третий нашей эры…»

В год тридцать третий нашей эрыНа перекладине крестаОн, символом грядущей веры,Смерть принял в образе Христа.И чтоб другим не осквернитьсяИ в сроки соблюсти закон,Омытый, в белой плащаницеБыл в тот же вечер погребён.Но слух прошёл меж прозелитов,Что он воскрес и в час ночнойНе раз встречался в месте скрытомС учениками и женой.А Савл, в ходатае за сирыхУзрев иное естество,Явил пред городом и миромКак сына божьего его.С тем и живут с тех пор понынеЖрецы в сиянии свечей,Что вдовы им и глас в пустыне,И жертвы царских палачей.Собор с торгующими в чреве,Бесовский блуд полурасстригПод, не стесняющийся в гневе,Медийных проповедей рык.А где же тот в венце из тёрна,В крови, сочащейся из пор,Поднявшийся над чернью вздорнойНа осмеянье и позор?Реб Иешуа Бен Йосеф,Чьи речи за строкой строкаВетра истории разносятСквозь расстоянья и века.Но ежедневно, ежечасноВ ответ нашёптывает змейО жертвах истины напраснойИ разуверившихся в ней,Кто получает мерой полнойБлага мирские за отказОт совести и мук духовныхВ стране, грешащей напоказ.В которой с яростью зверинойНарод готовится опять,Чтоб Человеческого сына,Предав, унизить и распять.

«Ванька ротный, Ванька взводный, Ванька рядовой…»

Ванька ротный, Ванька взводный, Ванька рядовой –Навсегда они остались на передовой.При дороге, меж пролесков, посреди болот,Где попали под бомбёжку или артналёт.Труп на трупе, слой на слое, падая внахлёст,Как свалили пулемёты вставших в полный рост.Молодые и не очень, на одно лицо –Брошенные без поддержки, взятые в кольцо.Голод, вши, мороз, сексоты, смерш и трибунал,Да в тылу за сотню тысяч грозных погонял,Что сегодня гордо встали в бесконечный рядВеличавых монументов, словно на парад.Кто-то в бронзу, этот в мрамор, тот в гранит одет –Соколы отца народов, маршалы побед.Погубившие без счёта, чьих-то сыновейПо хозяйскому приказу, к выгоде своей.Чтоб их внуки под прикрытьем власовских знамёнВновь страну в игре азартно ставили на кон.За начальством повторяя: «Надо – повторим»,Зная – не найдётся смелых прекословить им.И, конечно, не осадят, не остерегут,Те, кому давно не страшен самый страшный суд.Ванька ротный, Ванька взводный, Ванька рядовой –Кто ответил за безумье власти головой.

«Ведь не зря тратил я молодые года…»

Ведь не зря тратил я молодые годаТам, за речкой, за чёрной горою,И горит на груди Золотая Звезда,Как положено это Герою.Сторожил я с друзьями Тадж-Бекский дворец.Замирял кишлаки по горам Кандагара.И холодная сталь, и горячий свинецВ моё тело входили недаром.Я у Сунжи в лесу, окружённый, одинОтбивался в упор от давнишних знакомых,Но не умер и взял, как и дед, свой Берлин,Хоть его и зовут по-другому.Почему же сегодня мне в спину кричатО каких-то правах и свободах,Если я по приказу навёл автоматНа хохлатых фашистских уродов.Я – отечества воин, воспитанный в ГРУ,Заявляю всем сквозь балаклаву:Если надо – убью, если надо – умруЗа вождя, за народ, за державу.И никто помешать не сподобится мне,Присягнувшему Русскому флагу,Знайте: я, как отец на сибирской броне,Въеду в мной усмирённую Прагу.

«Весенний ветерок лепечет…»

Весенний ветерок лепечет,По-детски проявляя прыть,Дабы скорее окна вечерМог тьмой безмолвною накрыть.Чтоб я уснул и засыпая,Как в интернетовской сети,Посредством божьего вай-фаяСебя мог снова обрести.Весёлым, смуглым иностранцем17 лет тому назад,Под горький запах померанцевИ пенье сладкое цикад.Вдали отечества родного,Давно презревшего меня,За дело, помысел и словоСрамя, пороча и черня.Пусть судит бог, но я не скрою:Как мужику, мне грянул гром,И стала родина чужою,И хуже мачехи притом.А я ведь верил безгранично,Служил, работал, воспевалС другими и единолично,Без сторожей и погонял.Но доказать сумели власти:Стране навеки сужденоИметь две старые напастиИ с ними новшество одно.Ну, и зачем мне Муссолини,Попов средневековый бредСреди запретов, красных линийИ нарисованных побед.Я жить хочу открыто, честно,Среди свободных, как и я,И не во сне, а повсеместноДо дней последних бытия

«Весы справедливости – верные, точные…»

Весы справедливости – верные, точные,Хозяина нет им и сторожа нет,Но каждый из нас в своё время урочное,Коснётся их чаш, излучающих свет.Они не знакомы с людским правосудием,Вершимым нередко во лжи и за мзду,Где форма и буква – слепое орудие,Несущее в мир человека вражду.И с верой не путай их в царстве таинственном:Под грозные взгляды, меж благостных струй,Не важно, страдал или предал, единственно –Покайся и руку холуйски целуй.Весы справедливости – точные, верные,Они по-другому выносят вердикт:То сладкие губы, то язва с каверною,То вдруг беспричинная ярость владык.И самое горькое, самое страшное,По нашим грехам меря долю детей:Где сын-алкоголик с тоской бесшабашною,Где дочь над разбитой любовью своей.

«Волею чьею пред мною ты явлена…»

Волею чьею пред мною ты явлена,Обескуражив, маня, обжигаяВзмахом ресниц прямо в сердце направленным –Даже в одежде бесстыже нагая?Ради чего ты очеловечена:С умыслом каверзным, с целью благою,Шествуя в нимбе волос обесцвеченных –Даже в одежде бесстыже нагою?Или жила где-то рядом с рождения,Выросла, вызрела, стала такаяВластная, падкая до наслаждения –Даже в одежде бесстыже нагая.Впрочем, я сам вожделею и жаждаю,Как удержаться седому изгою,Коли мне снишься ты полночью каждою –Даже в одежде бесстыже нагою.Ну, а когда я сквозь темень кромешнуюТронуть решился, к себе привлекая,Расхохоталась: чужая, нездешняя –Даже в одежде бесстыже нагая.Словно ко мне ты пришла во вселенную,Разума чтобы лишить и покоя,Мной, моей памятью запечатленная –Даже в одежде бесстыже нагою?И покорившись навек неизбежному,Как я кому-то скажу: «дорогая»,Если ты всюду со мною по-прежнему –Даже в одежде бесстыже нагая.Так и живу я с мечтами напрасными,С опустошающей страстью мужскоюК той, кем была ты, играя соблазнами –Даже в одежде бесстыже нагою.

«Время забыться и время подняться…»

Время забыться и время подняться,Внемля проклятиям после оваций,И улыбаясь до судного дня –Дайте меня мне.Дайте меня.Как статуэтку на распродаже:Жалкого, бедного, нищего даже,Не заменив ни штиблет, ни ремня –Дайте меня мне.Дайте меня.Камушком, камнем, гранитной плитою,Надписью к памятнику золотою,Пламенем вечным святого огня –Дайте меня мне.Дайте меня.Дайте, устав ненавидеть, влюбиться,Пасть Люцифером и Буддой явиться,Птицей лететь и идти семеня –Дайте меня мне.Дайте меня.Дайте озябнуть и после согреться,Чтобы на руку друзей опереться,Лесом брести или там, где стерня –Дайте меня мне.Дайте меня.Дайте свободу и нары на киче,Всё, что сложилось, и всё, что я вычел,И подытожив, судьбы не кляня –Дайте меня мне.Дайте меня.

«Вы – что не грезили собой…»

Вы – что не грезили собой,С чужим не жили человекомИ с разъярённою толпойНе жгли костры в библиотеках.Вас не учил протоирей,Мол, если верите приметам,Врата откроются скорей,Чем вы подумали об этом.Ведь свет и тьму в глазах слепыхНе отличить, кто не захочет,Как день вчерашний от других,Меня от вас и всех от прочих.

Г

«Ген рабства кровь моя несёт…»

Ген рабства кровь моя несёт:Ген азиатский, древний, мутный,Грозящий мне ежеминутно,Но сладкий, словно горный мёд.Ген рабства кровь моя несёт!Как стыдно мне и как мне страшноСказать об этом, не таясь,Что с прошлым чувственная связьСильней свободы бесшабашной.Как стыдно мне и как мне страшно!Пускай живу в грехе и зле,Да зло ли собственное тело,Себя хранящее умелоНа прахом вскормленной земле.Пускай живу в грехе и зле!Когда умён и обеспечен,Зачем других мутить вокруг,Бросая в лица царских слугДавно обдуманные речи.Когда умен и обеспечен!И пусть внутри вопит душа.Да, оскоплён, незряч и болен,Но кто сказал, что я не воленЖить, сквозь соломинку дыша.И пусть внутри вопит душа!Коль крови я с рожденья верен,Как мой отец и как мой сын,За то великий господинНам срок немереный отмерил,Коль крови я с рожденья верен!

«Глядеть – глядел…»

Глядеть – глядел.Постигнуть – не постиг.Пытался, но не разобрал ни слова,И прочитав немало умных книг,Я ничего не приобрел чужого.Любить – любил.Да удержать не мог.Грозил, смеялся, падал на колени,Бежал куда-то, не жалея ног –Дитя мечты и порожденье лени.А сквозь меня судьба моя текла,И знаю, что не раз дарила случай,Нередко даже просто волоклаЗа волосы из темноты дремучей.Но, видимо, я зол и бестолков,Притом, сестры и дочери капризней,Но если так, прошу без лишних слов:Прости и просто вычеркни из жизни.

«Глубока вода и темна…»

Глубока вода и темна.И пускай звезда высока,А дорога вниз от небес до днаТоньше крылышка мотылька.Клён, коль ночь тиха, серебрист.И пускай ольха золота,Но возьмёшь когда прошлогодний лист,Нет различия ни черта.Жжёт огнём пурга меж снегов.И пускай к ней мга, как беда,Если к худшему ты душой готов,Не сломать тебя никогда.Боль обид уйдёт в свой черёд,И пускай кричит дочь навзрыд,Пеленала мать, в гроб жена кладёт –Сын запомнит и повторит.Глубока вода и темна.И пускай звезда высока,А дорога вниз от небес до днаТоньше крылышка мотылька.

«Говорят, что пить одному нельзя…»

Говорят, что пить одному нельзя,Говорят: к беде и печали,А теперь чего, раз ведёт стезя,Как нам вороны накричали.Был мой друг как друг, незлобив и прост,Был мой друг и вдруг – не вернётся.Унесли его ночью на погост,Закопали как инородца.Было у него: синь морская глаз,Сочный говорок, слух совиный,А теперь на нём бархат и атласИ со всех сторон домовина.На щеках его был румянец густ,Будто только шёл по морозцу,А теперь над ним розы чайной кустПод созвездием Змееносца.Поступь у него так легка была,Да и жизнь легла, словно спета,А теперь кругом холодок и мглаБез единственного просвета.Был мой друг как друг, незлобив и прост,Но случилось так – не вернётся!Унесли его ночью на погост,Закопали как инородца.Значит, по уму, по его деламКак и раньше, не оценили,А теперь ему безразлично тамМежду сырости, среди гнили.И любимая, что любимой звал,Не задумываясь – забыла,А теперь чего, пусть бы и узнал,Не дотянется из могилы.Тоже и родня, умеряя пыл,Что тут было брать, разлетелась,А на это он даже не сострил –Сколько мёртвому не хотелось.Был мой друг как друг, незлобив и прост,Лишь одна беда – не вернётся!Унесли его ночью на погост,Закопали как инородца.И причём никто – ни друзья, ни яНе сказал ему, между прочим:«До свидания. До свидания,Если этого бог захочет».

«Года пролежав под застывшей землёй…»

Года пролежав под застывшей землёй,Томясь незаслуженной карой,Сегодня общалось открыто со мнойТворенье писца Ахикара.Не важно, как выглядел автор стихов,Один из немногих на свете,Кому поклониться я в ноги готов,Читая его в Интернете.Во-первых, сказал ассирийский мудрец,И это усвоено мною:Покажется легче пушинки свинецВ сравнении с клеветою.Ещё, сколько с виду она не добра,Запомни: не в силах отмытьсяНе с глади озёрной и не с серебраЛукавой притворной блуднице.И дальше, смиряя гордыню и пылДля дружеского разговора,Тот прав, кто не злился и просто забылПричину ненужного спора.Но больше всего мне последний наказХотелось, чтоб выучил каждый:Пускай лучше умный ударит сто раз,Чем глупый похвалит однажды.

«Голубь бился в моё окно…»

Голубь бился в моё окноИ, казалось, кричал о том,Как там холодно и темно,Как опасливо за окном.Но лишь створку я отворил,Приглашая его под кров,Голубь взмахом светящих крылВзвился в небо до облаков.А я, мучаясь, не пойму,Нет вины моей иль грехаВ том, что нужно было емуДобиваться вот так стиха.

«Гопота тоскует об империи!..»

Гопота тоскует об империи!Впрочем, приспособившись вполнеК воровству, бесправью и безверию,Как Махно, гуляющим в стране.Хочется царя по типу Грозного,И его опричниных затей,Иль генералиссимуса звездного –Друга всех спортсменов и детей.Пусть давно прошло то время, олухамНе понять, в молении гундя,Как их слепота политтехнологамПомогает вылепить вождя.Чьи шестёрки в слюнях до истерикиНа экранах родины моейПресекают происки АмерикиИ зовут сплотиться поплотней,Чтоб под визг резиновых шпицрутенов,Под задорный колокольный звонБенкендорфы, плеве и РаспутиныОкружали президентский трон.Чтоб царила всюду имитация.Встать с колен. Во всем достичь побед.Минус вымирающая нация.Плюс Газпром, Транснефть и Петромед.Потому – да здравствует империя!И плевать, что бьёмся в западнеВоровства, бесправья и безверия,Как Махно, гуляющих в стране.Где подвалы в шприцах одноразовых,Где в углах – не то, так это в рот.Господи, прости и не наказывайВ плебс переродившийся народ.

«Гости, я их ждал, и вот без стука…»

Гости, я их ждал, и вот без стукаВ предрассветной сонной тишинеВходят постепенно друг за другомВ маленькую комнатку ко мне.Эльфы – невесомые созданья,Гномы – горных недр бородачи,Что остались за лазурной граньюВ Гагой убаюканной ночи.Феи в электрических коронах,Ангелы из бабушкиных книг,Жившие по сказочным законам,Жаль, к которым так и не привык.Принцы – благородные красавцы,Королевы – злы и хороши,К ним мне приходилось прикасатьсяКраешками зреющей души.Колдуны – соседи непростые,Добрые волшебники – не в счёт,Не встречались в жизни мне вторые,Первые – совсем наоборот.Людоеды – рост обыкновенный,Великаны – эти на виду,Что тут спорить, каждый, непременно,Принесёт обиду и беду.Это так. Но я лежу счастливый,Пусть каких-то несколько минут:Главное, что папа с мамой живы,И сестра попала в институт.А когда сквозь солнечные нитиРазбредутся гости, кто куда,Я скажу им: «Снова приходите,И как можно чаще, господа!».

«Грузовые вагоны мчат сквозь тьму и сугробы…»

Грузовые вагоны мчат сквозь тьму и сугробы,Набивая карманы дорогих москвичей,Для которых опять арестантские робыМужики примеряют на Отчизне моей.Сколько здесь их лежит поседевших и юных,Безымянных и тех, кого помним пока –От Дудинки к Норильску рельсов гибкие струныПри содействии вохры натянули зэка.Выбивают вагоны дробь на стыках со свистом,И кричат тепловозы, как от пули шальной,Где народа враги, кулаки и троцкисты,От души намахались на природе киркой.Сколько здесь их лежит осторожных и прытких,Безымянных и тех, кого помним пока –От Норильска к Дудинке рельсов чёрные ниткиПри содействии вохры размотали зэка.Снова мутное солнце опускается низко,Как тогда заблудившись в беспредельной пурге,И не видно крестов или звёзд обелисковНад могилами тысяч, привыкших к кирке.Сколько здесь их лежит трусоватых и смелых,Безымянных и тех, кого помним пока –От Дудинки к Норильску рельсов острые стрелыПри содействии вохры прочертили зэка.А над ними вагоны мчат железной оравойМеж озёр и речушек, сквозь туманы и гнус,По отмытым дождями позвонкам и суставам,Чьи владельцы ковали Советский Союз.