Поэтка

Дашка постучалась, заглянула в кабинет. Марья сидела за учительским столом, что-то писала. Подняла на Дашку глаза:

– Фёдорова, ты ко мне? Ручку забыла?

Дашка подошла к столу, протянула фотографию:

– Это вам…

Марья проворно взяла снимок. Разглядывала его, придирчиво поджимая бордовые губы. А Дашка стояла рядом, не знала, что говорить и куда смотреть. Взгляд упал на идеально ровную нитку пробора в Марьиных волосах. Иссиня-черные по всей длине, у самых корней – на два миллиметра – они были неожиданно белые. «Так она седая… Она седая, просто красится…» – прилетела сама собой внезапная мысль.

Бордовый Марьин ноготь одобрительно постучал по глянцевой поверхности фото – в том месте, где смотрело с него лицо самой Марьи, надменное, без тени улыбки.

– Да я тут красотка Мэри! – резюмировала она иронично, но видно было, что Марье снимок и вправду нравится. – Что ты стоишь, Фёдорова? Я же сказала – ручку можешь забрать.

К очередному уроку химии Дашка готовилась долго и нервничала особенно сильно: хочешь не хочешь, двойку надо исправить. Но случилось чудо, и не одно. Во-первых, в тот день с самого утра выпал снег, хотя был октябрь. Во-вторых, Марья встретила их какая-то непривычно тихая. Весь урок никого не спрашивала – только рассказывала сама о Менделееве, о его научных путешествиях и творчестве (так и говорила о его химических открытиях – «творчество»!), упоминала его дочь Любу, ставшую женой Александра Блока. Говорила она интересно, размеренно и даже певуче, иногда бросая взгляд на снежное мельтешение за окном. А Дашка слушала ее и думала о том, что снег – белый песок…

Мы внутри огромных песочных часов, кто-то перевернул их – и на землю падает белое время. Но заснеженный день не видит, не знает этого – и дремлет, и не торопится никуда… Печально дремлет… день заснеженный… Деревья зябнут от тоски… И льется стон прощальной нежности в седые тихие пески…

А в конце урока, когда все приготовились по традиции записать километры домашки, Марья спросила:

– Кто знает, какой сегодня праздник?

Все замолчали в недоумении, а Дашка тихо сказала:

– Покров.

Марья услышала, приподняла нарисованные брови:

– Что, одна Фёдорова знала? Так вот, в честь праздника… – Тут прозвенел звонок, и Марья закончила, повысив голос: – В честь праздника я ничего вам не задаю!

Класс довольно загудел, загремел отодвигаемыми стульями.

А через месяц Марья умерла.

Нет, не так, не внезапно… Марья легла в больницу на операцию. Об этом сказала девятому «А» новая, временная химичка – длинноносая, долговязая и совсем не злая Нонна Сергеевна, к которой мигом прилепилось прозвище Нос. Потом от нее класс узнал, что Марья вернулась из больницы домой, выздоравливает… А потом Инна Евгеньевна собрала всех на внеплановый классный час.

– Сегодня мы получили трагическое известие!.. – В классе стало тихо, и в этой тишине молодой Иннин голос звенел слезами, но звучал всё равно задорно, совсем не трагически. – Скончалась Марья Тарасовна Ермакова – прекрасный человек, заслуженный учитель! Я прошу почтить ее память минутой молчания!

Было слышно, как что-то жужжит под потолком. То ли неисправная лампочка, то ли муха (в ноябре – откуда взялась?). Головы Дашка не поднимала. Класс стоял, класс молчал. Минута истекла.

Инна вздохнула, посмотрела зачем-то вниз – на свои модные туфли цвета металлик. Чуть заметно качнулась на каблуках. Откашлялась.

– Так… Скоро День волонтера, давайте наметим программу. Во-первых… – Инна запнулась, поискала маркеры возле доски. Не нашла и послала Дашку за новыми – в учительскую.

В большой светлой комнате, где обычно сидели учителя, никого не было. Но за стенкой, в кабинете завуча, позванивали чашки, шел разговор.

– Надо же, сначала выздоровела…

– Да нет, операция неудачно…

Дашка замерла, невольно прислушалась.

– Так ее экстренно увезли, было поздно лечить…

– В сознании?

– Ну да, до конца оставалась…

– В больнице, в последние часы, у дочери спрашивала: «Это всё, да? Это уже всё?»

– Дочь-то была?

– Прилетела, еле успела. Сложные у них были отношения…

– Внуки? Нет, не было…

…Печально дремлет день заснеженный… Деревья зябнут от тоски… И льется стон прощальной нежности в седые тихие пески…

Звенит хрустальный лес на дудочкеневыплаканных белых слез…Сегодня умерла Снегурочка…Ей очень холодно жилось…

Дашка вернулась из школы домой, села за письменный стол – набросать стихи про хрустальный лес, начать делать уроки. Но ни строчки, ни тем более вопросы задачника не задерживались в голове – там крутилось на разные лады лишь одно: «Это уже всё, да? Всё уже? Это – всё?» Так и спросила ведь Марья. Как ей, наверное, было страшно!..

Дашка и сама не совсем понимала, что «это» и что «всё», но вопрос вставал перед ней целый день – с листков заветного блокнота в бархатистой обложке, со страниц учебника, из зеркала, из чашки чая, из заснеженного заоконного мира… «Это уже всё, да?»

Вопрос был сложнее, чем все формулы вместе взятые.

Над вопросом предстояло подумать.

Поэт и смерть

В ноябре, когда похоронили химичку Марью Тарасовну, Дашка задумалась о собственной смерти. Все началось с того, что Инна Евгеньевна попросила у директрисы автобус, собрала свой девятый «А» и повезла на кладбище – «почтить память нашего заслуженного учителя».

Оказалось, что Марья, такая знакомая Марья, с бордовым маникюром и надтреснутым голосом, с кошмарными вопросами про оксид аммония и ортофосфаты, грозная Марья, перед которой из года в год трепетали ученики… превратилась в серую плиту. Простую, нестрашную. Не то из мрамора (CaCO3), не то из гранита (SiO2) – верная формула никого не интересовала. На плите вырубили даты рождения и смерти, пару гвоздичек и заметные издалека крупные буквы: «Ермакова Мария Тарасовна».

Девятый «А» потоптался возле Марьи-плиты, постоял с опущенными головами. Инна сказала короткую речь – «уникальный человек», «сорок лет отдала школе», – положила к плите букет хризантем, и под моросящим дождем все пошли обратно к автобусу.

До вечера Дашка о Марье не думала – ну «почтили память», и правильно… Перед сном, как всегда, пила ароматный чай каркаде, разглядывала звезды на темном небе, переступала босыми ногами под душем, кутаясь в пену любимого геля с лавандой и представляя себя Афродитой на Кипре, выходящей из вод морских, а потом юркнула в кровать, включила зеленоватый ночник и долго лежала в мерцающем забытьи между сном и явью. Воздушный и сладкий, как облако сахарной ваты, незаметный сон обнимал Дашку… И на дне дремотного облака вспыхнула мысль: «Я тоже когда-то умру».

Не поспоришь.

Мысль казалась такой простой и логичной, что удивительно стало, где она была раньше.

«Я тоже. Когда-то. Умру».

Дашка не испугалась, но почувствовала себя странновато. Провела руками по одеялу, перевернула подушку прохладной стороной вверх, носом потерлась о хлопковую поверхность, уловила тонкий запах лаванды. Вот сейчас, прямо сейчас, это все при ней – тело и кровать, комната и ночник. А потом все куда-то денется, не останется ничего? И она, Дашка, в этом ни-че-го как-то будет – не-жить? Не чувствовать запах, не видеть свет, не ощущать своих рук и ног…

На секунду ей вроде бы удалось почувствовать, как именно это будет, и Дашка испугалась, что уже умерла. Помотала головой по подушке, пяткой правой ноги почесала левую, пошевелила пальцами на руках. Нет, всё в норме. Она живая.

«А когда я умру, то буду – в смысле не-буду – серой плитой, как Марья?»

Вторая мысль получилась длиннее и хуже первой. Дашка вспомнила каменный прямоугольник на кладбище, и воображение вывело на нем крупные буквы: «Фёдорова Дарья Максимовна». Ужас какой. Нет, нет! Я не хочу становиться буквами…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Настоящий автор стихотворения неизвестен. (прим. ред.)

2

Работа должна приносить настоящее удовлетворение, иначе вся наша жизнь станет скучной и монотонной. Я готов посвятить свою жизнь тому, чтобы смотреть на звезды и служить человечеству… (англ.)

3

На самом деле героиня немного ошиблась: по-испански «адвокат» – abogado (а «авокадо» – palta) (прим. ред.).