«Я напишу еще одну строку…» Избранное

В конце пути

1. Раздарил, растерял, не сберег…

Раздарил, растерял, не сберег:Пастернак, Цветаева, Блок.И Камоэнса пасмурный лик —сколько было вас, избранных книг?Как в ущелье разбойничье эхо,затерялся и канул Вальехо.Вот еще один свежий шрам —это гордый ушел Мандельштам.Изумрудные хокку Басё.Больше нет ничего. Это – всё.

2. Вдруг – тихий голос…

Вдруг – тихий голос, шелест крыли слог божественной чеканки:со мной всю ночь проговорилвладелец сломанной шарманки3.

3. Вернитесь, – я кричал…

Вернитесь, – я кричал, – куда вы?Кричал, не сдерживая слез…Предсмертный хрип Акутагавы,вращение его «колёс»4.

Разве ты – настоящий писатель?

…Как прежде б крикнуть: «А-музги!О Амузги…» – в наплыв тумана.А. ЦыбулевскийРазве ты – настоящий писатель?Что молчишь, иль язык проглотил,незадачливых слов бормотатель,заклинатель змеиных чернил?Все дудишь в деревянную дудку…Брызги слов. Но не видно ни зги, —разве можно доверить рассудкуэтот крик сквозь туман: «А-музги!»

Кафе «Мороженое»

Уже во тьме не различаю лиц.Причуды памяти… Воскресный вечер.Всё, как в тумане – чашки на столе,и толпы любознательных прохожих,спешащие в кино и из кино.Глаза друзей повернутые внутрь.Мне некуда спешить. Неяркий светчуть освещает мертвое пространство,где, прислонившись к телефонной будке,стою, прислушиваясь к голосам,и ничего не жду – ни от себя,ни от других…

Снова снег заслонил тишину…

Снова снег заслонил тишину,и сугробы растут, как грибы.Стоит кресло придвинуть к окну —и уже не уйти от судьбы.Он идет, как безумный кентавр,по заснеженным мертвым холмам;вот он входит в соседний квартал,подступая к замерзшим домам.И в его неподвижных зрачкахя не вижу уже ничегокроме страха господнего… страх…Только страх за себя самого.

Мне больше не нужны слова…

Мне больше не нужны слова,они мне сердце рвут на части…Договорились – в два.Пришла в три с четвертью…О счастьеуже давно не думаю, мне жизньнаскучила, как фильм бездарный.«Держись, – шепчу себе, – держись…за тонкий листик календарный!»

Что за постыдная морока…

Что за постыдная морока —торчать весь день в пыли гардин?Отсюда путь один – в Мароккоили – в растлительный Берлин.Гора невымытой посуды,на дне бокала – кубик льда…Не умереть бы от простудыили – от боли и стыда.

Не поможет ни райское пение…

Не поможет ни райское пение,ни курортное грязелечение,ни тоскливое столоверчение,всё уже не имеет значения —вещуны, колдуны, хироманты,раз в неделю – тибетские мантры,Кашпировский, Мессия, Майтрейя…Лишь в Евангелии от Матфея,как подсказка – шестнадцатый стих:«по плодам их узнАете их».

«Не пишешь, не пишешь, не пишешь…»

«Не пишешь, не пишешь, не пишешь…»О чем же тебе написать?..О том ли, что ветер над крышейлиству заставляет летать?О том ли, как мне одиноков неприбранном доме-тюрьме?..Ты помнишь, у раннего Блока,а может быть, у Малларме?Всё та же, всё та же морока,вселенская хворь или хмарь —кромешная музыка Блока,аптека, брусчатка, фонарь…

Подарил колечко…

Подарил колечко —больше ничего…Спит под снегом речкав ночь под Рождество.В печке Угли тлеют,за окошком снег…Он один согреет,он один – для всех.

Снегопад, снегопад…

Снегопад, снегопад…Над прохожими, над домами,будто кто-то, невидимый нами,красит в белое крыши и сад.Кто просыпал на нас конфетти?Осторожнее, не спугнитеэтот снег, что сошел, как наитиелишь затем, чтобы снова уйти.Это – в розовом шарфе февральна своем суматошном концерте,где звучит одинокий рояль,говорит о любви и о смерти.

ИЗ СБОРНИКА «ВРЕМЕНА ГОДА»

Пути себе расчистив,На жизнь мою с холмаСквозь желтый ужас листьевУставилась зима.Б. Пастернак

Листая страницы…

Листая страницыдавным-давно прочитанных книг,не вспоминал ли тыо далеких и теплых морях?О кораблекрушениях?..Вспоминал?Я тоже.Желтые корешкидавным-давно прочитанных книг,как последняя улыбка детства,как прощальный привет,как напутственное слово:«Иди!»

Я у дороги выпрошу прощенье…

Я у дороги выпрошу прощенье,прости, я не пошел, куда звала.Все не давали вырваться дела,не отпускали цепкие сомненья.Но я уйду, оставлю все, как есть,куда ведёшь, не ведая, но зная:куда б ни привела – не нужно рая,спасибо, что вела… Сквозь ночь,сквозь лес,сквозь крик совы в лесу моих сомнений,сквозь повторенья, мимо, наугад…Я у дороги попрошу прощенья!Я ухожу, я не вернусь назад.

Учусь, беру уроки…

Учусь, беру урокиу дятла, у сороки,учусь у пня седогои у ручья лесного.Учусь у опушек, лужаек,приглядываюсь к перелескам,с каким-то иным интересомсебя в тишину погружаю.Гоняюсь за сквозняками,не дожидаюсь сдачи.Мир повернулся иначе:дверь говорит стихами.Или – плывут из оконвысокие звуки клавиш…Мелодии маленький краешек —будто губами потрогал.Но если спросят: «О чёмвы пишете?» – что ответить?О чем говорит ветервон там, у дороги, с кустом?

Эти давние запахи…

Эти давние запахи,эти губы припухшие,и упавшие запонки,как у древних – оружие.И метель, что за окнамиобрастает сугробами.Приоткрылись и дрогнуливаши губы: «Попробуем…»Ну давайте попробуем,всё, что было – забудется.Голубыми сугробамипусть уляжется улица.Пусть навалится мамонтомночь немыслимо нежная…Все равно мы обмануты,все равно без надежды мы.И свеча догоревшая,и вино недопитое…Вы красивая, прежняя,только больно, обидно вам.Только слезы ненужныепо щекам вашим катятся,две большие жемчужины —или мне только кажется,или снится мне всё это:ваших губ очертания,ваши дивные волосы,ваше злое отчаянье.Позабытые запахи,дорогие, ненужные,и упавшие запонки —две большие жемчужины.

Вот, кажется, осилил ремесло…

Вот, кажется, осилил ремесло.Никто не застрахован от ошибок.Живу без отличительных нашивок,в карманах пусто, на душе светло.Вот, кажется, и молодость прошла…Чего же им, проклятым, не хватает,моим стихам, что словно свечи тают,едва их убираю со стола?

Я поселю тебя в стихотворенье…

Я поселю тебя в стихотворенье,здесь будет всё не так, как у людей.Ты улыбнешься выдумке моей,напомнишь мне о вечности, о тленьеи скажешь так, задумчиво тиха:«Ну что ж, квартирный разрешен вопрос.Да, я согласна жить в твоих стихах…Вот только мы опять без папирос».

Давно так плодотворно не молчалось…

Давно так плодотворно не молчалось.Уж, думал, не отважусь, а пришлось…Как старый плащ, отброшенная злость,да за полночь стихи, казалось, малость,да крепкий чай, да запоздалый гость…Ах, если бы и ты тогда осталась!

Прощай, расшатанный покой…

Прощай, расшатанный покой.Пока, как окрик за трамваем,пока, как всплеск волны скупой,мимо копеечного рая,мимо простуженной листвы —как кисти рук скрестятся ветки,сомкнутся каменные львы,сойдутся лестничные клетки…Калитки скомканная тень,листвы споткнувшейся смущенье,и я, как чье-то порученье,вычеркиваю новый день.

Две параллельные прямые…

Две параллельные прямые,из детства в будущее след.Пятнадцать пролетело летс тех пор, как мы лыжню прямили.Случайно купленный билетне вы ль, случайно, обронили?Две параллельные прямые.Снежинок тоненький балет.

У судьбы неразборчивый почерк…

У судьбы неразборчивый почерк,и попробуй поди разбери,черт ли с ведьмой в камине хохочет,то ли это проделки зари,то ли это сентябрь за холмамикуролесит всю ночь напролет,то ли просто пришли за стихамии в оконный стучат переплет.

Здравствуй, юность моя безоглядная!

Здравствуй, юность моя безоглядная!Снегу, снегу-то намело…Жизнь свою достаю и разглядываю,как последний пятак на метро.

Олененок, свирель, Алие́!

Олененок, свирель, Алие́!Оглянусь – никого, только – имя…Посмотрела глазами моими,так уже не глядят на земле.Та же черная, черная бровь,та же дерзкая кровь, те же складкивозле рта, тот же взгляд – кровь за кровь! —мы еще наиграемся в прятки.Мы еще повоюем с тобой.Ты забудешь свою осторожность,станешь мне путеводной звездой,а иначе – зачем я художник?И одна по плохой мостовойпод янтарным дождем, как в тумане,ты еще побредешь, ангел мой,вдаль за вереском воспоминаний.

Строки стремительная ересь…

Строки стремительная ересь,фонем пугающая вязь,скажи, откуда ты взялась,в какой тоске удостоверясьи с временем нарушив связь?Скажи, откуда ты пришла,руки язвительная сила?Два берега соединила,а оказалось: два крыла.Два берега, две борозды,два сердца, два стихотворенья…Девятым валом вдохновеньявзлетев до утренней звезды.

Опять один, как ветер в поле…

Опять один, как ветер в поле…Как в продуктовый магазин,вдруг забреду к Марине Доле,когда накатывает сплин.В дому царит неразбериха,и две собаки – на софе,всё это отразилось лихов ее неряшливой строфе.Гитары жертвенные звукии будто бы исподтишка,в двух миллиметрах от разлукибежит по клавишам рука…И чту ей чей-то профиль важный,пожатие чужой руки.Неразбериха. Сор бумажный.Черновики… черновики.

Подожди, слова придут потом…

Подожди, слова придут потом.Нежность – удивительное слово.Слишком поздно пересохшим ртом«Я люблю тебя», – шепчу я снова.Слишком поздно встретилась ты мне.Вот стою и вижу, как в тумане:то ли свет горит в твоем окне,то ли это – свет воспоминаний.

Прохладный белый звонкий лист…

Прохладный белый звонкий листБумаги,В нем только что переплелисьРучьи, овраги,И чьи-то руки, и стихи,И чьи-то встречи,Как ласточки из-под стрехи —Из русской речи.И этот город за окном,И сон окраин,Где каждый камень мне знаком,Где каждый камень,Где каждый придорожный куст,Предвидя старость,Готов произнести строку,Чтоб та осталась.

Оттолкнусь от поручней рукой…

Оттолкнусь от поручней рукой,пропущу грохочущий состави замру у старого моста,выпрямившегося над рекой.Жизнь – испепеляющий костер.Но сгорая, падая, любя,я как в храм, как в дымчатый костели как в музыку вступал в тебя.…Где над головами прихожанв сокрушительной, как вихрь, тоскеизъясняется с толпой органна неведомом ей языке.

Маяковский

Отрывок

Смотрю на портрет: высок, скуласт,громадная рана рта…Поэт? Художник? Скорее – гимнаст,прыгающий с моста.Жду. Уверен: заговорит,сбросит с себя медь,он, одолевший столько рифм,а тут – какая-то смерть.И вот, отодвинув ногою стул,перечеркнув коридор,помедлив немного, он такое загнул,слушаю до сих пор:– Здорово, братец! Никак поэт?Куришь? Вот это да!Тепло-то как, а в моей дыреадские холода.Чего молчишь? Или вовсе нем?Любовью ль серьезно болен?Меня не бойся – людей не ем,поэтов тем более.Я тоже любил                  и тоже сидел без гроша,любил до дрожи,                  до жуткой истерики губ.К ее нервным шагам                  приноравливал                              свой торопливый шаги считал себя                  в неоплатном                             за это долгу.К другим был строг,в том числе и к себе,                        но к ней…Но к ней тянулся                  неуклюжими                          щупальцами строк,не жалея ни горла,                  ни глаз,                            ни души,                                         ни локтей.Я любил ее так,                  как уже не способен любить этот век,я любил ее, как Октябрь                              и как все грядущие октябри…Разве может выдержать это один человек?Вот и расстались                      в апреле                              мы с Лилей Брик…

Асфальт

Асфальт полосатый, как зебра, печальный и серыйасфальт лежит под моими ногами – в окурках,плевках, поцелуях, заплаканный серый асфальт.Куда-то торопятся люди, похожие на осьминогов,на дятлов, тюленей и прочих известныхнауке животных, но больше всего —на людей, спешащих по важному делу.По важному делу! Я тоже по спешному делу иду,листая дома и кварталы, по важному,спешному делу, по делу, по делу, по делу…А небо похоже на купол огромного светлого цирка,оно в облаках, как в сметане, оно, как большое окно…(Я знаю, что небо – лишь небо, что ветер – лишь ветер,не больше.)Гуськом, словно гуси, трамваи ползут по наскучившимрельсам, и каждый имеет свой номер,свое назначенье, маршрут.А я не имею маршрута, и цель исчезает в тумане,густом и прохладном, как пиво, но я тороплюсь,я ведь тоже иду по какому-то делу, по важномуспешному делу, по делу, по делу, по делу…

Улицы

I. Я люблю бродить по старым улицам…

Я люблю бродить по старым улицам,люблю смотреть на дряхлые домикис перекосившимися глазницами окон,на неровные заборы, игрушечные калиткии одинокие вывески всегда пустых магазинов.Я люблю эту тихую часть города,где нет тротуаров, где люди и домаживут какой-то своей, таинственной жизньюи где невольно вспоминаетсявсе, когда-либо слышанное о чудесном и загадочном.

II. Был в Амстердаме…

Был в Амстердаме и не зашел в музей Ван Гога.Зато посетил Красный квартал.Накрапывал дождь.Девушки отсыпались после ночи,некоторые завтракали.Я долго кружил по узким улочкам,рассматривая их через стекло,как мертвых бабочек в музее природоведения.

Спасибо, что не пришла…

Спасибо, что не пришла,спасибо, что разлюбила,спасибо, что письма сожгла —спасибо, что не забыла.Спасибо, что ты была,за боль и за радость спасибо…Но пряди отбросив со лба,ты в комнатах свет погасила.И в узких своих сапогах,прижав к подбородку колени,сидишь с папиросой в зубахи ждешь, чтоб тебя пожалели.

Жизнь проходит за разговорами…

Жизнь проходит за разговорами.Разбазариваем себя.Снова осень идет по городулегкой поступью сентября.Мы не тех, кого надо встречаем,нас укачивает судьба.Напои меня, мама, чаем —я смертельно устал от себя.Это скоро выступят зонтики,это сумерки сентября,это мы сумасшедшие зодчиеразбазариваем себя.

Вот и некуда стало идти…

Вот и некуда стало идти,не с кем слова промолвить.Что ж ты стал посредине пути?До средины дошёл ведь.Что ж ты замер с тоскою в глазах,с нежным грузом в груди – оттого ли,что в душе твоей вечность и страх?Сотни клятв – только грезишь о воле…

Нам остается только старость…

Нам остается только старость.О молодости не скорбя,всё чаще мы приходим в ярость,увидев в зеркале себя.Всё чаще, недовольным взглядомотмерив предстоящий путь,нащупываем склянку с ядом,чтобы навеки отдохнуть.И если жизнь – лишь сон, которыйнам снится в пасмурную ночь,не лучше ли отдернуть шторыи тяжкий сон свой превозмочь?

Времена года

1Подслушать исповедь сверчка,исподтишка нарвать сирении написать стихотвореньеопять про белого бычка.2Капризы осени, пирогс грибами, горечь пораженья…И лист преподает урокискусства самовыраженья.3Спешит состариться декабрь,и ждет гостей на новосельелес, неподвижный, как дикарь,подкрадывающийся к цели.4Дома продрогли до квартир,до крыш, до крошечных заслонок,но все слышней – едва с пеленок —капели солнечный пунктир.

Мой доверчивый палисад…

Мой доверчивый палисад,разговорчивый мой подоконник,может впрямь всё, что я написалне нуждается в посторонних?Пусть пишу не так, не о том,что с того, мы ведь не на параде…Я-то знаю, каким трудомдостаются эти тетради.Не тревожься, моя душа!Нам ли думать с тобой о славе?Только как это – не дышать?Только кто же меня заставит?

Я твоей тоски не понимаю…

А. А.

Я твоей тоски не понимаю,только слышу, слышу каждый день:зацветет в последних числах маяпод окном душистая сирень.И припомнится проклятый остров,где погибло столько кораблей…Души мореплавателей воскомисцелял отважный Одиссей,чтобы слабых духом не смущалипесни похитительниц-сирен…– Что молчишь? Что горбишься в печали?Ничего не дам тебе взамен.

Берег

1Улыбнись – жизнь ушла безвозвратно.Чуть помедли над тихой рекой.Посмотри: разноцветные пятназагораются сами собой.Эта ночь, как и ты – ниоткуда.Этот млечный, чуть брезжащий светот звезды – разве это не чудо?Через тысячи, тысячи лет.2И нежность в сердце утвердилась.Откуда этот легкий шум?Душа ль от тела отделилась?Освободилась ли от дум?Или нетрезвою походкойуходит к западу луна?Под перевернутою лодкойпесок, покой и тишина.

Никаких украшений…

Никаких украшений:вензелей, позолот,красота – неужелитолько кровь,только пот?Неужели – так надои иначе – нельзя,чтобы ткань снегопадамне слепила глаза,чтобы, падая оземь,будто в этом их цель,листья славили осеньцелых восемь недель?Чтобы время стояло,как вода подо льдом…Вдруг мелькнет, как бывало,поманив рукавом.

Слагать стихи – нелепая забава…

Слагать стихи – нелепая забава,

когда душа заведомо черства,но где предел и мера мастерства,и кто нам дал таинственное правоплодить на свет слова, слова, слова?Толпа не примет их, не крикнет: «браво!»,их не коснется ветреная славаи будет, к сожалению, права.Мука и пыль – диктуют жернова.Но, как Помпею выплакала лава,так выгорит на пастбищах трава,когда гортанно, дико и картаво,ни грамма фальши – яд и тетива —над миром выпрямится Слово величаво.

Ночь непробудна, бездонна, тиха…

Ночь непробудна, бездонна, тиха.Так и живу – от стиха до стиха.Так и дышу – невпопад и не в лад,только и вижу – часов циферблат.Стрелки бегут – не угонишься! – прочь.Чуть зазевался и сразу же – ночь.Чуть повернулся, и множество лет,словно снежинки, просыпались вслед.Ангелом белым – сквозь ночь – простыня…Господи, ты не покинешь меня?

Я доволен жизнию своею…

Я доволен жизнию своею,отберите все – не обеднею.Листья с веток будут тихо падать,заслоняя в небе птичью стаю…Ничего не жаль мне, даже памятья готов отдать, – зачем не знаю.Молодость моя, откликнись, где ты?Что мне делать с жизнию своею?Разве что стихи писать в газеты —больше ничего я не умею.Снова осень ходит вдоль аллеи…Надоели дактили и ямбы, —скоро встретимся у бакалеи,или нет – у театральной рампы.У меня со старостью и смертьюстарые неконченые счеты, —ведь не даром выбросил я перстеньазиатской вычурной работы.…Потому что листья будут падать,заслоняя в небе птичью стаю…Ничего не жаль мне, даже памятья отдам тебе, – зачем не знаю.

Лорелея

Лодка плывет, берег зовет.Что там вдали мне навстречу плывет?Нет ничего – только светит луна,только далекая песня слышна.Лодка плывет, голос зовет.Кто там вдали так тревожно поет?Нет никого – только тонет весло,только течением лодку снесло.

Откажи себе во всём…

Откажи себе во всём,всё отдай другому:выстрой для другого дом,сам уйди из дома…И пойди куда-нибудь —путь звезда укажет…Бесконечный Млечный путьсам под ноги ляжет.

ИЗ СБОРНИКА «DUM SPIRO SPERO»

Люблю появление ткани,Когда после двух или трех,А то четырех задыханийПридет выпрямительный вздох.О. Мандельштам

Как громко мы, молчим, как тихо спорим…

Как громко мы, молчим, как тихо спорим,как медленно горим, как горько пьем,как гибнем врозь, как верим каждой ссоре, —безропотно стоим под проливным дождем.Как странно мы живем, как тупо, немо,как страшно все, что окружает нас…В последний раз заря придвинет небо,и Млечный путь взойдет в последний раз.В последний раз живем! Прощай, планета!Лети сквозь ночь, скрипи, земная ось.Я выброшу стихи, возьму в ладони летои медленно уйду, земли мгновенный гость…

Жизнь вывернута наизнанку…

Жизнь вывернута наизнанку.У времени крутой разгон.Я выйду в поле спозаранкуи обопрусь о горизонт.И чту мне чьи-то неудачи,и чту мне боль, и чей-то смех,когда повалит наудачунепоправимо чистый снег?Когда метель, срывая петли,мешая сроки, вне времен,вдруг белые закружит кеглилиц, памятников, дат, имен?

Я должен многое успеть…

Я должен многое успеть.О, если бы я знал заране:моя ребяческая спесь,да томик Тютчева в кармане.Я должен заживо сгореть,чтобы из пепла возродиться,я должен трижды умеретьи трижды в слове возвратиться.Мне только двадцать восемь лет,возьму и всё начну сначала…В каком-нибудь глухом селеу невозможного причалав шалаш забраться к рыбакуи ждать, пока не клюнет окунь…Пока не подытожит осеньи жизнь, и каждую строку.

А время старится, течет, струится…

А время шло, и старилось, и глохло…Б. ПастернакА время старится, течет, струится,и зыбким кажется, и тает на губах.Еще строку, ведь я верну сторицей,еще страницу – не земных ведь благпрошу, в конце концов… О, эти лица!Куда ты лезешь, глупый, чур тебя!Тюрьма. Вокзал. Опять тюрьма. Больница.И ласковые пальцы октября.

На ипподроме – флаги…

На ипподроме – флаги,на ипподроме – вой…Налей-ка мне из фляги,пусти по круговой.Куда вы мчитесь, кони,копытами звеня?..В прокуренном вагоневезут, везут меня.Сплетенье тел и линий,последний поворот…Как белый шепот, инейпромчится у ворот.Я вижу, ясно вижу,как будто подан знак:не так я ненавижу,не так живу, не так.Нас не обманет финиш,нам жить невмоготу…Перила отодвинешьи канешь в темноту.

Как строят дом, как разбивают сад…

Как строят дом, как разбивают сад,немыслимым трудом, чудовищным упрямством,в полночный час – одни – с прекрасным постоянствомвсё в тот же стол – опять – потупив взгляд,с сыновней ненавистью на губах,с жестокой радостью – все вышли сроки! —выводим мы губительные строки,превозмогая свой недетский страх.

Я болен…

Я болен. Осенью ли, прозойили стихами – все равно.Заката предпоследний козырьложится на мое окно.Иду ль куда – домой, из дома,молчу ли, стоя у окна, —не астма – смертная истома…Окно. И за окном – стена.В окне – фонарь, февраль, фрамуга…Я болен, стало быть, здоров.И рядом – ни жены, ни друга,и ветер с четырех сторон.…А снег коснется сонного окна,и до окна уже не дотянуться.И сада оголенная спинатебя уж не заставит оглянуться.

Пока дышу – надеюсь…

Пока дышу – надеюсь.Dum spiro spero. Носмотри, как леденеетпрозрачное окно.Уже по крестовинепрошелся раз, другойобетованный иней,благословенный мой.Сентябрьские сроки.Деревья в три ряда…Роняет свет высокийвечерняя звезда.

А осень безнадежно хороша!

А осень безнадежно хороша!безукоризненна ее отделка.Мелькнет в кустах оранжевая белка…Что если вдруг – молчи, не лги, душа! —вся наша жизнь такая же безделка,как этот мертвый след карандаша?Но на часах не двигается стрелка,и так легко дышать… Но что ни шаг —то тлен и смерть… Пустынная аллея.Ни мертвый лист, ни беличьи следыне трогают тебя, и ты стоишь, хмелеяот этой царственной, торжественной беды,испытывая боль, почти блаженство…В несбыточном плену у совершенства.

Искусства разветвленный ствол…

Искусства разветвленный ствол,невидимых корней могучее родство.Я – крайний лист на самой крайней ветке,и кровь моя принадлежит листве.Со мной в родстве бесчисленные предки,и те, кто будет жить – со мной в родстве.И смерть моя – умрет одно лишь имямое – и жизнь принадлежат не мне,но тем, другим, – да будет свет над ними! —сгорающим в божественном огне.

ИЗ СБОРНИКА «ПОСТСКРИПТУМ»

Смерть, как парус, шумит за кормой…Г. Иванов

Каждый день – одно и то же…

Каждый день – одно и то же:трудно жить в краю чужом,даже в зной – мороз по коже,будто в погребе сыром.Дом уснул, и дверь закрыта.Как же нам с тобой уснуть?..Даже если жизнь разбита,говори мне что-нибудь.

«Крапива» – красивое слово…

«Крапива» – красивое слово.Кругом – лопухи, лебеда…А в небе – из льда голубого —шальная стояла звезда.Стояла над домом и садом,и в лунном ее забытьивсе то, что казалось нам адом(свети, дорогая, свети!) —невнятные шорохи, звукибессмысленной жизни земнойв преддверии долгой разлукинаполнились вдруг тишиной.

Мы завершаем жизни круг…

Мы завершаем жизни круг,глядим по сторонам тоскливои говорим себе: «А вдруг?»,и в небо смотрим боязливо.Никто не хочет нам помочь:мы все умрем через мгновенье…Я б не роптал на провиденье —когда б не тьма, когда б не ночь,когда б не страх исчезновенья.

Мне имени не вспомнить твоего

IМне имени не вспомнить твоего,я выдумал тебя, ты мне приснилась…Должно быть, так в кошмарном, диком снерождается какой-то светлый образи мучит нас…                    Я выдумал тебя.Ты мне приснилась. Даже – голос твой.Теперь я часто думаю: в тот вечерне ты, но некий ангел в синих джинсахс растрепанными ветром волосамиявился мне. Не вспомнить, не узнать…Так сладко было трубку подниматьи пить твой голос…                    Может быть ещемы встретимся. Не знаю. Всё бывает.IIМне имени не вспомнить твоего,я выдумал тебя, ты мне приснилась…Но если ты – лишь сон, то сделай милость,приснись еще раз – только и всего.Мне от тебя не нужно ничего.Достаточно того, что волшебствов моей душе навеки утвердилось,достаточно того, что ты светиласьв двух-трех шагах от сердца моего.IIIМне этот сон еще не раз приснится…Скажи мне, кто ты – ангел, серафим,исчадье ада, грешница, блудница?Мне все равно – за голосом твоими в ад пойду – не страшно заблудиться.Окно открыто. – Кто там? – Никого!Как будто сердце, вздрогнув, раскололось…Мне имени не вспомнить твоего.Я только голос помню. Только голос.