Полная версия
Опекун
– Нет, почему же? Мне хотелось бы узнать о ней побольше. Ей нужно учиться, но для начала ей нужно выжить. Так что рассказывайте.
– Можно вас спросить? Сколько вам лет? Вы женаты?
– Нет, но собираюсь. У нас назначена дата свадьбы. Мне тридцать два года. Я много работаю. У меня частые командировки. Случается, что работаю допоздна и в выходные. Понимаю, что вряд ли моей будущей семье все это будет на пользу, но мне нравится моя работа, я многого добился, став в своем деле профессионалом высокого класса.
– Наверное, трудно жить одинокому человеку, тем более мужчине?
– Галина Дмитриевна, – снисходительно улыбнулся Вадим, – во-первых: я не страдаю от одиночества и не жалуюсь на нехватку общения. У меня много друзей, которые давно завели семьи, но нашей дружбе это не мешает. Институтские друзья частенько вовлекают меня в различные волонтерские проекты. И по части бытовых проблем никаких трудностей у меня нет. Моя девушка, как и многие ее сверстницы, не стремится провести жизнь возле плиты. Раз в неделю приходит домработница, чтобы наводить порядок в доме. Если не хочется готовить самому, всегда можно поесть в ресторане.
– Жизнь соло, – задумчиво произнесла пожилая женщина.
– Что вы сказали? – удивился Вадим.
– Я говорю, жизнь соло. Она стала новой социальной реальностью. Люди перестали нуждаться друг в друге и в совместном житье.
– Это не совсем так, – неуверенно возразил Вяземский.
– Почему вас заинтересовала судьба Алены?
– Мне все это знакомо. Скажем так: у нас с ней общие переживания. – Он помолчал, делая паузу в разговоре. – Алена может оказаться в детском доме, – неожиданно сообщил он.
– А как же отец? Ведь он является ее опекуном.
– Узнав о попытке суицида у дочери, он отказался от опекунства над ней.
Галина Дмитриевна разволновалась, услышав эту новость. Она с тревогой смотрела на Вяземского, ожидая, что он скажет еще, но тот молчал.
– Мы отвлеклись с вами от темы, – неожиданно напомнил он.
– Да-да! – встрепенулась соседка и продолжила: – Аленин папа тогда работал экономистом на «Арсенале» и хотел, чтобы его дочь хорошо училась. За тройки он ее бил и не стеснялся говорить об этом. Даже ремень в ее комнате над кроватью повесил, в целях устрашения. Так и повелось: если из школы девочка приносила плохие отметки, то отец вооружался ремнем, невзирая на мольбы дочери. Виктор тогда на мои замечания говорил: «Вырастет – сама благодарить за науку будет». Так все и шло. Вроде все делалось «из любви» и благих побуждений… Я думаю, именно тогда он и сломал девчонку. Она старалась учиться изо всех сил, игнорируя все остальное. Она до сих пор все свое свободное время сидит над уроками, зубрит, учит. Собственные желания она в расчет не берет совсем, потому что сознает, что не так они и важны в ее теперешней жизни.
Когда отец ушел из семьи, уроки проверять стала мама. Мама очень злилась, если Алена о чем-то спрашивала ее. Мать могла несколько раз перейти на крик и даже истерику на тему «тупоголовости» дочери, которая откуда-то такая взялась. Наказывала мама дочку обычно долгим бойкотом, который запросто могла выдерживать неделями. Алене запрещено было обижаться, кричать, плакать, потому что она должна была быть благодарна за то, что живет с матерью, что та ее не бросила, как отец. Ей можно было молчать, улыбаться и обязательно слушаться. Иначе – наказание ремнем. Или бойкот. И неизвестно, что хуже. А чтобы девочка снова услышала ее голос, мама требовала извинений, произносимых чуть ли не на коленях, после долгих унижений и слез. Потом Алена перестала просить маминой помощи. Когда у нее появлялись затруднения с выполнением домашнего задания, она прибегала ко мне, ведь я учитель начальных классов и когда-то учила Алену. Вскоре и у мамы появился другой интерес. Пьяные загулы, сомнительные друзья, всегда готовые поиздеваться над девочкой. Все было. – Галина Дмитриевна тяжело вздохнула.
– Почему Алена не жаловалась отцу?
– Отцу… У того уже была другая семья, а новая супруга запрещала девочке приходить к ним. Да и искать защиты у отца, который сам часто позволял себе рукоприкладство… – Она замолчала, переживая заново минувшие события. – Я несколько раз сама пыталась поговорить с Маргаритой, но она ничего не желала слушать. Оставалось только прятать девочку у себя вечерами, когда у них были пьяные оргии и скандалы, как в тот злополучный вечер. Жалко, что меня не было дома. Я осталась ночевать у сестры и не смогла уберечь девочку. Даже сейчас, когда с Аленой случилась беда и она убежала из дома, Маргарита не стесняется обзывать ее проституткой и говорит, что та сама во всем виновата. Заметьте, не взрослые пьяные мужики, а девчонка.
Галина Дмитриевна вздохнула и продолжила говорить, теребя руками красивый передник:
– А что касается домашних обязанностей, так они уже давно перекочевали на Алену. После школы она должна была идти на рынок, потом наводить порядок в квартире, мыть посуду и готовить ужин для матери с отчимом. Стирать и гладить белье – это тоже была ее работа. Со временем она привыкла, что все, что бы она ни делала, будет обязательно плохо и не так. И хотя она всеми силами старается сделать все правильно, Маргарита всегда находит к чему придраться, – жаловалась соседка.
Вяземский слушал горестное повествование, а сам вспоминал свою семью. Когда он шестнадцатилетним подростком приехал к матери, то ощутил на своей шкуре все бессмысленные и обидные придирки. Родные люди… Они ведут себя иногда совсем не как родные. Он теперь понимал, почему его так тянуло к этой неуклюжей девчонке, почему так хотелось устроить ее судьбу. Они испытывали одинаковые чувства и были, что называется, родственными душами. Оба выросли без материнской любви, только ему посчастливилось больше: с ним рядом была любящая бабушка. Алене, как видно, повезло меньше.
– Наверное, слушаете и поражаетесь, что же это за люди? Почему стали такими равнодушными? Да?
– Нет. Напротив, мне это все знакомо, – устало заметил он.
– Вадим Георгиевич, а вы могли бы стать опекуном Алены? Я бы сама стала ее опекуном, да мне семьдесят один год. Нельзя, говорят. Вы бы оформили документы на себя, а жить бы она стала со мной.
– По соседству с матерью? – усмехнулся он. – По-моему, это нереально.
– Вы правы. Хотя о чем я говорю? – тяжело вздохнула она. – Разве на это согласится ваша невеста? Да и вы сами… Наверное, это противоречит вашим нормам жизни?
– Нет. Дело совсем не в этом. Алена меня, конечно же, не обременит. У меня есть средства, и я мог бы ей помочь. Но… – Он замолчал, раздумывая.
– Я понимаю, была бы она маленьким ребенком, было бы проще.
– Дело не в этом! – решительно повторил Вяземский. – Как раз маленький ребенок меня бы испугал, а Алена уже достаточно взрослая девочка, способная сама о себе позаботиться. – Договорив фразу, он понял, что эта мысль у него засела в подсознании с утра, но оформилась только сейчас.
– Вадим Георгиевич, помогите девочке.
– Я подумаю. Постараюсь.
– Я буду рада, если у вас все получится. Передавайте Алене привет от меня.
– Обязательно. Спасибо вам за чай и информацию.
От услышанного рассказа ему стало душно. Оказавшись на улице, Вяземский с удовольствием вдохнул полной грудью свежий морозный воздух. Обернувшись на дом, в котором жила Алена, он с удовлетворением подумал о том, что девочка сюда больше не вернется. Всю обратную дорогу до дома он размышлял об отношениях родителей и детей, о том, как важно вовремя разгребать возникшие психологические проблемы в семье, чтобы не случилось того, что произошло с Аленой.
Девочке необходимо чувствовать любовь матери, чтобы уяснить для себя, что она достойна любви и внимания, что ее видят и слышат. Это придаст ей силы, чтобы расти и стать самостоятельной личностью. Дочь нелюбящей, эмоционально отстраненной, или непостоянной, или слишком критичной и жестокой матери – очень рано получает от жизни другие уроки. Она не знает, что произойдет в следующий момент, какая мама будет с ней завтра – хорошая или плохая, она ищет ее любви, но боится, какая реакция на этот раз последует, и не знает, как ее заслужить. Амбивалентная привязанность к такой матери, как у Алены, приучила девочку к тому, чтобы воспринимать отношения с людьми как ненадежные, которым ни в коем случае нельзя доверять. То, что он наблюдал сейчас, при встрече с девочкой, было результатом избегающей привязанности. Именно эта привязанность установила в душе девочки ужасный конфликт между ее детской потребностью в любви и защите и тем эмоционально-физическим насилием, которое она получала в ответ.
Самое плохое в этой проблеме то, что потребность дочери в материнской любви не исчезнет даже тогда, когда Алена станет взрослой и осознает, что это невозможно. Эта потребность будет продолжать жить в ее сердце наряду с ужасным осознанием того факта, что единственный человек, который должен был ее любить безусловной любовью, просто за то, что она есть на свете, этого не делает. Чтобы справиться с этим чувством, ей потребуется для этого целая жизнь. Так же, как и ему самому.
Вадим успел заехать в больницу и передать для Алены фрукты и соки. Подниматься к ней в палату он не стал, давая девочке возможность успокоиться. Весь вечер Вяземский находился под впечатлением от недавнего разговора с Галиной Дмитриевной. Он то и дело вспоминал отдельные моменты, и тогда лицо его приобретало сосредоточенно-хмурое выражение. Жанна видела, что Вяземский смотрит на экран телевизора, не вникая в суть происходящих там событий. Наконец она не выдержала.
– Где ты сейчас находишься? Точно, что не со мной, – улыбнулась она.
– Знаешь, все время думаю о той девчонке. Алене. Я сего-дня ездил к ее матери, хотел поговорить, но там… дурдом полный.
– Зачем тебе это? – искренне удивилась Жанна. – Мы и так ходим к ней в больницу, носим передачи… Вадим! Это еще тебе за спасение утопающего должны орден дать, – засмеялась она.
Вяземский недовольно посмотрел на нее, поднялся и прошелся по комнате.
– Это самое малое, что мы можем сделать для нее, – неожиданно заявил он.
– Вадим, мы ей ничего не должны. Если бы ты сбил ее на машине… А так… Есть у нее родители, пусть и не вполне адекватные, – бездумно произнесла Жанна, но неожиданно на-ткнулась на холодный взгляд Вяземского.
– Ты не понимаешь? Нужно оформить опекунство над ней, чтобы ее не отправили в детский дом, иначе она там пропадет. Надеюсь, ты со мной согласна?
– Конечно, – предусмотрительно согласилась девушка. – Если ты так хочешь. Давай оформим.
– Я так и думал, – с облегчением произнес он. – Завтра поговорю со следователем. Что он скажет?
– Вадим, подожди, ты не сказал, где она будет жить.
– Пока с нами, потом, возможно, с Галиной Дмитриевной. Это соседка Гончаровых. Алена с ней дружна и доверяет ей.
– Надеюсь, с нами она будет жить недолго.
– Посмотрим, – неопределенно пожал он плечами.
Вяземский был рад, что Жанна хоть и против воли, но его поддержала. Они досмотрели фильм, а потом приятно провели остаток вечера.
* * *С момента подписания Вяземским протокола в кабинете следователя прошло два дня. Заехав с утра в УВД Центрального района, Вадим застал следователя Никонова уже за рабочим столом. Он торопился в офис, где у него была назначена встреча с поставщиками, поэтому начал без долгого вступления и политесов.
– Здравствуйте, Андрей Николаевич! На днях я у вас подписывал протокол, и мы с вами говорили об Алене Гончаровой. Так вот, я подумал и решил, что могу стать ее опекуном. У меня есть девушка, и мы с ней собираемся пожениться. Я генеральный директор компании «Медсервис». И квадратные метры мне тоже позволяют это сделать. У меня огромная квартира в элитном жилом комплексе, – на одном дыхании произнес Вадим. – Все условия.
Следователь поднял голову от бумаг, которые он разглядывал, и посмотрел на Вяземского с нескрываемым изумлением, словно впервые увидел его. Откинувшись на спинку стула, он спросил, запинаясь:
– Вадим Георгиевич, а вам, извините, зачем возиться с этим? Вы уверены, что ваша будущая жена не передумает? Вы, успешный человек, и эта девчонка из трущобы… Не понимаю!
– У меня есть финансовые возможности для того, чтобы помочь попавшему в беду человеку.
– Кроме финансовых возможностей, нужно еще желание. У вас есть свои дети? – неожиданно спросил Никонов.
– Пока нет.
– Ну-ну! Похоже, вам в жизни не хватает своих проблем. Адреналина не хватает, одним словом, – усмехнулся он. – Если вы реализуете свое желание, то получите все и сразу. Знаете, я вам как отец двоих детей скажу: вы не представляете, во что вы ввязываетесь. – Он недоуменно воззрился на Вяземского. – Впрочем, дело ваше.
– Я отдаю себе отчет в своих поступках, – строго произнес он. – Это прежде всего нужно мне, – твердо заявил он. – Постараюсь сделать что-нибудь хорошее, хотя бы для одного конкретного человека.
– Извините. – Следователь замолчал, не пытаясь больше предостерегать его. – Поступайте, как считаете нужным.
Вяземский продолжал навещать Алену в больнице, но все их общение сводилось к взаимным приветствиям, на больший контакт она не шла и о себе ничего не рассказывала, но ему это было уже не важно. Из разговора с Галиной Дмитриевной он и так теперь все знал, даже больше, чем знала сама Алена. Она по-прежнему держала фасон и демонстративно ничего от него не принимала. Все передачи от него громоздились на тумбочке и заполняли полки холодильника. О ее самочувствии он регулярно справлялся у лечащего врача и был в курсе процесса лечения.
* * *Во время его очередного посещения Татьяна Петровна встретила Вяземского в коридоре и пригласила его для разговора. Они прошли в небольшой холл, где стояли удобные диваны с низким столиком, и расположились напротив друг друга.
– Вадим Георгиевич, у меня к вам большая просьба, – начала Татьяна Петровна, – не носите больше девочке ничего, не забивайте палату. Кроме вас, к ней приходила девушка, и тоже с полными пакетами.
– Это Жанна. Моя невеста.
– Понятно, – улыбнулась Татьяна Петровна. – Я вот о чем хочу сказать: Алена ничего не ест из того, что вы приносите, да и в столовую почти не ходит. То, что касается ее здоровья: у нее развилась пневмония из-за переохлаждения и сниженного иммунитета, еще у нее был закрытый пневмоторакс. Его выявили при ее жалобах на боли в груди и затрудненное дыхание.
– Это что такое?
– Закрытый пневмоторакс – это когда поврежденная плевра затягивается после попадания в нее небольшого количества воздуха, который рассасывается, и легкое вновь расправляется.
– Как это лечится?
– Не беспокойтесь. При попадании в грудную клетку воздуха никакого лечения не требуется: воздух быстро рассасывается сам. Обычно опасности для жизни человека при пневмотораксе не возникает. Ей требуются лекарства для лечения пневмонии, я записала все на листочке. – Букина передала Вадиму список. – Те, что у нас есть в наличии, менее эффективные. Постарайтесь купить все, что в списке.
– Я сегодня же их привезу; если не смогу сам, лекарства доставит мой водитель.
– Хорошо. Мы сразу же начнем лечение. Вадим Георгиевич, к девочке приходили работники социальной службы. Отец, по их разговорам, после попытки самоубийства дочери официально отказался от опекунства над ней, и теперь они должны оформлять документы на помещение ее в детский дом. Сегодня они заходили ко мне, советовались по поводу проведения консультации в психиатрической клинике, чтобы исключить попытку повторного суицида.
– Спасибо за информацию, – сдержанно поблагодарил Вяземский.
Он прошел по коридору и вернулся в палату к девочке.
– Привет! – произнес он, усаживаясь напротив нее. – Как настроение, как дела?
Она демонстративно молчала, напряженно разглядывая стену за его спиной.
– Ален, ты в курсе, что тебя оформляют в детский дом? – теряя терпение, спросил он.
– Мне все равно, – проговорила она, стараясь казаться равнодушной, но зрачки ее расширились. Было видно, что это известие ее неприятно удивило.
– Ты не знала об этом?
– Какая разница?
– Тебе все равно, где жить?
Она нервно сглотнула, но ничего не ответила. Вяземский смотрел на ее хмурое лицо и молчал. После короткой паузы Алена пробормотала, едва разжимая губы:
– Везде люди живут. Выбора все равно нет. – Она уставилась взглядом в окно, чтобы не смотреть на Вадима, который раздражал ее уже одним своим появлением.
Он напоминал ей своим холеным внешним видом киношного героя, от которого исходили волны сумасшедшей уверенности в себе и неотразимого мужского обаяния. Ей не приходилось еще общаться с такими мужчинами. На рынке, где она работала, такие не бывали, да и в школе отцы ее одноклассниц были другими, обычными. И вот теперь этот киногерой словно сошел с экрана, чтобы удобно устроиться напротив нее. Говорит умные и правильные слова. Ей хотелось нахамить ему в ответ, чтобы увидеть, как спадет с него маска до неприличия интеллигентного человека, когда он разозлится. Ведь не может же быть человек таким хорошим, тем более с ней.
– Алена, выбор есть всегда, – проговорил он устало. – Ты могла бы жить у меня, если бы согласилась, чтобы мы с Жанной стали твоими опекунами.
Она удивленно посмотрела на него и презрительно скривилась:
– У вас нет своих детей, и вам хочется проблем? А может, вы просто хотите завести какую-нибудь живность, чтобы скучно не было? Тогда лучше заведите собаку. – Она приподнялась с подушки и неожиданно хлопнула себя ладонью по лбу. – А-а, я не подумала! Ведь собаку нужно выгуливать, а у вас наверняка нет времени для этого, поэтому вы решили завести меня? Своего рода экстрим для богатых, да? – презрительно усмехнулась она.
– В каком смысле?
– В прямом. По телевизору показывали, как богатые берут к себе в семью кого-нибудь с улицы и начинают перевоспитывать его, а если не получается, то вышвыривают обратно туда, откуда взяли. Или покупают себе более креативные развлечения – например, жизнь в роли бомжа на несколько дней.
– Извини. Я слышал об этом, но среди моих знакомых таких нет. Ален, я много работаю, и у меня нет времени на подобную фигню.
– А на неблагополучного подростка вроде меня, значит, есть?
– Ты уже вполне сознательный, взрослый человек. Тебе нужен дом, покой и все, что нужно для нормальной, полноценной жизни. Я смогу тебе все это обеспечить.
– Вы же меня совсем не знаете! Вот приду к вам в дом, и у вас что-то пропадет, вы же на меня будете думать, в полицию сдадите сразу, разве не так?
– Не так. У нас ничего не пропадет. У нас сигнализация. Я сейчас уйду, а ты подумай до завтра о моем предложении. Мы тебя не обидим, ты можешь мне верить.
Ее синие большие глаза смотрели прямо в душу. Она сидела неподвижно и молчала. Девочка с самого момента его сегодняшнего появления в палате видела, что он выглядит уставшим и измотанным. Но вместо сочувствия предпочла наговорить ему кучу дерзостей, не давая возможности своим положительным эмоциям пробиться сквозь броню отчуждения, которую она с таким трудом возвела между ним, его девушкой и собой. Вяземский посидел немного, попрощался и вышел. Соседка, притворяясь спящей, слышала все и, тяжело поднявшись с кровати, засеменила к Алене.
– Ох, девка! Не будь дурой, соглашайся, – пыталась она наставить девочку. – Он, по всему видно, мужик хоть и молодой, а серьезный и порядочный и с большими деньгами. Заботливый. Вырастит тебя и выучит. И та, что приходила к тебе, тоже вроде ничего. Притерпишься! Думаешь, в детдоме сладко будет тебе? И чего ты взялась пугать его воровством, по тебе видно, что копейки чужой не возьмешь. А он парень видный… Повезло же той девице… – проговорила она задумчиво.
– Видный… Чем безупречнее человек снаружи, тем больше демонов у него внутри, – проворчала девочка. – Это всем известная истина.
– Что бы ты понимала в людях! Господи! Для этого жизнь прожить надо.
– Как же! Жизнь прожить…
– А заботливый какой! – не унималась пожилая женщина и покачала головой. – А ты все нос воротишь, слова доброго не сказала человеку. Он с работы каждый вечер к тебе едет, – продолжала она поучать Алену. – Вторую неделю к тебе ходит, всю палату завалил соками, фруктами. Посмотри!
– А я просила его ходить и все это носить? – заревела Алена, захлебываясь слезами. – Жалеет меня, как убогую какую-то, – всхлипывая, причитала она. – Нужна мне его жалость…
– Что плохого в жалости, глупенькая? Жалость сродни состраданию и сопереживанию. Ладно, поплачь, горемычная. – Она отошла от нее и легла на свою кровать, тяжело вздыхая и охая.
Алена долго еще плакала, шмыгая носом, потом успокоилась и заснула, продолжая всхлипывать и во сне. Проснувшись среди ночи, она долго раздумывала обо всем: о Вяземском, Жанне, о своей матери, которая выгнала ее из дома, о похотливом отчиме, не дававшем ей проходу, об отце, который абстрагировался от проблем бывшей семьи. Потом она опять стала думать о матери. Ей было непонятно, почему мать не устраивало в Алене абсолютно все. Угодить ей было невозможно. Все люди на свете, самые чужие и не самые приятные, нравились ей больше, чем собственная дочь. Она злилась на Алену, когда была трезвая, и не меньше злилась, когда напивалась. Невозможно было найти способ, чтобы угодить ей и добиться ее расположения. Мама всегда была ей недовольна, и Алена это знала и боялась ее. Боялась ее холодного требовательного взгляда. Девочка втягивала голову в плечи, когда мать просто проходила мимо, и если вдруг приближалась к ней, то это могло значить одно – она опять что-то сделала не так и поэтому… От нее постоянно чего-то ждали и требовали. Она всегда старалась все делать так, как надо, но вечно промахивалась, снова получая нагоняи и обязательные оплеухи. Она жила в одном доме с этой женщиной, замерев от страха, не имея права ни на что, даже на этот страх, и мечтала, что когда-нибудь все это закончится, что ее обязательно вызволят, утешат, согреют и станут, наконец, любить. И вот в конце концов нашлись люди, которые собираются увести ее с собой. Ее давно мучила одна мысль, занозой засевшая в голове: она обманывает хороших людей. Они приходят к ней, тратят деньги на продукты и лекарства для нее и даже не подозревают, что делают все это для плохого, недостойного их внимания человека. Она должна сказать им о том, что на самом деле не такая, как они думают. Она плохая. Она измучилась от подобных мыслей, которые не давали ей покоя. Алена беспокойно ворочалась на постели, пытаясь найти удобное положение, продолжая думать о Вяземском. Он так относится к ней, думая, что она хорошая, а на самом деле все совсем не так. Если бы он знал, какая она, то наверняка его отношение к ней стало бы другим. Стоит ли признаваться в том, что она плохая, или лучше продолжать обманывать их? Как сложится жизнь с ними? Неизвестно. А вдруг он хуже отчима и только с виду такой лощеный? Одно хорошо – что не пьет. Во всяком случае, от него никогда не пахнет перегаром, уж она бы почувствовала. Может, у него есть корыстные помыслы? Какие? Она согласна выполнять всю работу по дому. Пускай так. Может, у нее будет хотя бы сытая жизнь.
К утру, совсем измучившись, она приняла решение, что согласится на то, чтобы Вяземский стал ее опекуном. И даже эта не очень приятная Жанна тоже.
* * *Узнав о решении Алены, Вяземский обрадовался и успокоился. Ей предстоял еще двухнедельный курс лечения новыми препаратами, после чего полагалась контрольная сдача анализов, рентген, УЗИ и все, что полагается. У него было в запасе время, и он занялся оформлением бумаг. Ему не пришлось уговаривать Жанну, так как она не изменила своего решения.
По сути, Жанна была против идеи с оформлением опеки над проблемным подростком, от которого неизвестно чего можно ждать в ближайшем будущем. Но она не хотела портить с Вадимом отношения перед регистрацией брака, рассчитывая, что бюрократические проволочки не позволят Вяземскому быстро решить вопрос с опекунством. А там и свадьба не за горами, ведь они уже давно подали с ним заявление в ЗАГС Центрального района, и была уже назначена дата бракосочетания. А после свадьбы можно будет и передумать. Зачем ей нужна эта психованная малолетка в доме? Все выходило как в притче у мудрого Насреддина: либо осел заговорит, либо шах помрет.
Вяземскому пришлось поручить своему адвокату оформле-ние бумаг по вопросу опекунства. Сам он только пару раз лично контактировал со службой опеки и попечительства, всем остальным занимался его адвокат. Определенные денежные суммы и услуги помогли наладить взаимопонимание между Вяземским с его будущей женой и службой опеки, значительно сократив сроки оформления бумаг. За короткое время Вяземский успел задействовать все свои связи и средства, чтобы получить опеку над Аленой. Жанна была в шоке, когда Вяземский сообщил ей, что все проблемы позади. Она никак не рассчитывала, что вопрос с опекунством решится за месяц до бракосочетания, и теперь пребывала в стрессовом состоянии. На предложение Вяземского поехать забирать Алену из больницы вместе она отказалась, сославшись на срочную работу.