Умница

Самсонов сказал, что ее работа закончена. Так ли это? Все ли она учла, нет ли где изъяна? Подумать об этом была ее обязанность, директор был слишком занят другими делами, мог и упустить что-нибудь.

Нина стала перебирать в памяти все, что она делала по «Зарядью». Оказалось, что десять дней вынужденного безделья пошли ей на пользу: мозг отдохнул и отвлекся, она была способна по-новому взглянуть на вопросы, которые уже были поставлены и решены. Но и на этот новый, свежий взгляд решения оказывались правильными, ей не в чем было себя упрекнуть.

А потом она кое-что вспомнила. В самом начале, когда она впервые поднялась на двенадцатый этаж и грозный директор «Градбанка» приобщал ее к проекту «Зарядье», он поставил два вопроса: все ли сделано, чтобы выиграть конкурс, и – стоит ли его выигрывать. Потом вторая половина задания как-то забылась, Самсонов так вопрос больше не ставил, огромные выгоды от участия в проекте казались самоочевидными, так что все разговоры были о том, как победить. Но ведь не зря же Самсонов так выразился, значит, у него были сомнения.

Конечно, на всех этапах ее работы вопрос о рисках задавался автоматически, и все эти риски были должным образом оценены… Или не все?

Нине вспомнилось, как Самсонов однажды сказал: «Кажется, мы все учли. Ну, разве что на землю упадет комета».

Никакая комета падать на землю, кажется, не собиралась, но что, если действительно произойдет нечто чрезвычайное – такое, что рухнут все заложенные в их анализ оценки и прогнозируемые коридоры изменения переменных?

Нина задумалась. Что могло произойти? Политический кризис, смена правительства? Нина никогда не интересовалась политикой и была в таких вопросах совершенно беспомощна. Не в первый раз ей вспомнился Игнатий Савельевич, который мог бы сейчас дать ей бесценную консультацию. Но старого службиста не было, а других советчиков Нина за свою жизнь не приобрела.

Мозг Нины опять работал, она была рада, что нашла способ отвлечься от своих безрадостных любовных грез. Что, если случится пандемия гриппа вроде той, что косила людей после первой мировой войны? Об этом не хотелось даже думать, но Нина отметила, что здесь есть постановка вопроса для аналитика: предсказать такое событие невозможно, а попробовать оценить последствия, пожалуй, реально.

Вечером она, готовясь ко сну, не спеша пила зеленый чай. Как обычно, в углу работал телевизор с выключенным звуком. Появилась заставка: «Экономический обзор». Нина редко слушала подобные передачи – слишком уж много в них было некомпетентности и вранья, – но на этот раз лениво включила звук.

На экране возник гладкий, с бегающими глазами ведущий. Он стал задавать вопросы такому же гладкому субъекту, который был представлен как специалист по мировым финансам. Послушав минуту, Нина уже хотела выключить, но тут услышала то, от чего ее рука с пультом замерла.

Специалист по мировым финансам говорил о перспективах на следующий год. Прогнозы большинства экспертов – и его собственный прогноз – были оптимистическими, планету ожидал рост по всем статьям. «Правда, иногда звучат и другие мнения, – добавила говорящая голова в экране. – Вот, например, лауреат Нобелевской премии по экономике Бартоломью Маттиассон предсказывает мировой финансовый кризис. Ну, что тут сказать… – Голова снисходительно усмехнулась. – Нужно учесть, что премию Маттиассон получил сорок лет назад, и сейчас ему девяносто семь».

Нина даже встала с кресла. Кризис. Вот чего они с Самсоновым не учли: возможность мирового экономического кризиса. Во все их оценки закладывался прогноз экономического развития страны, с поправками на возможные случайные колебания. И прогноз, и поправки, многократно просчитанные по разным методикам, были вполне надежны, но… Но все они покоились на фундаменте мировых тенденций на ближайшие годы. Эти тенденции считались известными – все ведущие экспертные институты и рейтинговые агентства были единодушны. Крупный глобальный экономический кризис был так же маловероятен, как падение кометы.

Но что, если институты и агентства ошибались?

Нина никогда не задавалась вопросами мировой экономики и даже не знала, за что взяться. Она полезла в Интернет. На запрос «мировой кризис» вылезло огромное количество всякого мусора: предсказания старых и новых провидцев, начиная от Нострадамуса, прогнозы астрологов, бредни лидеров всевозможных сект, объявлявших скорый конец света, и немногим более осмысленные разглагольствования политических лидеров.

Перелопачивая все это, Нина понемногу находила то, что ей было нужно. Оказалось, что не один престарелый доктор Маттиассон верил в скорый глобальный кризис. То же предсказывали некоторые другие экономисты. Их было немного, и голоса их не находили отклика: мир не хотел слышать мрачных прогнозов.

Те, кто предрекал кризис, подходили к вопросу по-разному, каждый видел свой маленький кусочек общей картины. Беда была в том, что не существовало никакой мало-мальски удовлетворительной модели мировой экономики – никто не знал, как учитывать все великое множество разных по своей природе и разнонаправленных сил, океан субъективного фактора, хаос на поверхности, а в глубине – силовые линии глобального контроля, корни которых уходили неизвестно куда. Когда все шло плавно и хорошо, верный прогноз мог составить любой школьник. А большого кризиса, обвала не мог определенно предсказать никто, по существу это было гаданием на кофейной гуще.

Однако глашатаям кризиса удалось заразить Нину своей озабоченностью. Что, если мировой кризис все-таки разразится? И не когда-нибудь, а уже в этом году?

Теперь Нина целыми днями не вылезала из Интернета. Подобно тому, как кит процеживает тонны океанской воды, чтобы добыть планктон, Нина пропускала через себя огромное количество пустой информации, чтобы выцедить факты, которые могли иметь какое-нибудь отношение к возможности кризиса.

После недели такой китовой работы она имела представление об основных болевых точках мировой экономики. При внешнем благополучии дела в мире шли далеко не лучшим образом, глобальные экономические проблемы не решались десятилетиями, надувались многомиллиардные финансовые пузыри, которые должны были неминуемо лопнуть.

Все это в принципе было известно, и на это были известные контраргументы. У жизни в долг и постоянного откладывания проблем на будущее были свои идеологи, они писали книги, вели университетские курсы и выступали в телевизионных обзорах. «Все будет хорошо, – говорили они. – Рынок сам все отрегулирует».

Оптимистические прогнозы были несостоятельны логически и явно мотивированы политически, но в их пользу был простой факт: при всех кричащих проблемах мировая экономика устойчиво росла многие годы, так почему бы ей не продолжать расти?

Нина не рассчитывала, что окажется умнее всех крупнейших экономистов мира, вместе взятых. Но где-то в глубине души она надеялась, что сработает ее интуиция, которая много раз ее выручала. Однако интуиция молчала – видно, мировые проблемы были ей не по плечу.

Это был тупик. Для кризиса имелись предпосылки, но, как ни странно, вместо кризиса они могли породить еще пару десятилетий ускоренного роста. А если кризису и суждено было разразиться, то невозможно было определить, когда это произойдет. Ничего более осмысленного на эту тему никто сказать не мог. Не могла и Нина Шувалова, которая вдруг заинтересовалась глобальными проблемами, изнывая от безделья и любовного томления в своей однокомнатной квартире.

Что она могла предложить Самсонову? Исходить из того, что кризис то ли будет, то ли нет, учесть во всех оценках и расчетах обе возможности? Но такой учет имел свою немалую цену, чрезмерная осторожность снижала рентабельность проекта. Какие аргументы она могла привести за то, чтобы пойти на такие жертвы? Никаких. Да и в любом случае до подачи заявки оставалась всего неделя, менять что-либо было, наверное, уже поздно.

Засидевшись очередной раз допоздна над кучей разрозненных и противоречивых материалов, Нина наконец выключила компьютер, сказав себе: «Хватит, это не имеет смысла».

Она легла, но мировая экономика с ее непостижимыми проблемами еще долго не давала ей уснуть, а потом проникла и в ее сон. Во сне ей явился доктор Маттиассон, который почему-то имел вид гнома с окладистой белой бородой. Гном Маттиассон сидел на куче золота и имел очень печальный вид. Печалился он оттого, что золото на глазах превращалось в коровьи лепешки. Указывая на это безобразие крючковатым пальцем, Маттиассон говорил: «Эх, Нина, Нина, я так на тебя рассчитывал!»

Проснувшись, Нина, как всегда, накинула халат, нашарила ногами шлепанцы и пошла к окну посмотреть, какая на дворе погода. Солнце, как и Нина, встало поздно, его косые лучи не слепили и не грели. Нина открыла окно, впустила утренний холод и выглянула.

По всему чувствовалось, что на носу осень. Рядом на карнизе сидел нахохлившийся голубь, ожидавший, когда светило наконец его согреет.

– Мировой кризис будет, и очень скоро, – вдруг громко сказала Нина.

Голубь покосился на нее настороженно.

Нина испугалась гораздо больше, чем замерзший голубь. С минуту она стояла, держась за створку окна и пытаясь понять, она ли это сказала и не последует ли за этим что-нибудь еще.

Последовало озарение. Бывают картинки-головоломки, в которых, среди нарочитого хаоса линий нужно найти изображение, например, охотника с собакой. Всматриваясь в такую картинку, зритель раздражается оттого, что не может ничего в ней разобрать, а потом вдруг видит охотника и недоумевает, как это он не видел его секунду назад. Это же произошло с Ниной. Накануне она ничего не могла разобрать в хитросплетении глобальных экономических проблем, а теперь совершенно ясно видела надвигающийся кризис. Кризис был огромен, ему предстояло потрясти всю мировую экономику и начаться он должен был в ближайшее время.

Разумеется, никакому телевизионному болтуну-эксперту Нина не смогла бы ничего доказать. Но она и не собиралась ничего доказывать и обосновывать. Она просто знала, кто кризис близок, уже почти наступил.

Нина продолжала стоять у окна, не шелохнувшись, поглощенная открывшейся ее разуму картиной неминуемого мирового экономического потрясения. Картина была ужасная и завораживающая одновременно.

Нину охватил восторг первооткрывателя. «А ведь мир еще ничего не знает. Никто, кроме меня, не знает, – мелькнула в ее голове горделивая мысль. – Ну, то есть, кроме меня и доктора Маттиассона…»

«Я гениальна!» – хотелось воскликнуть ей.

Вместо этого она крикнула на всю улицу:

– Дура!

Голубь встрепенулся, соскользнул с карниза и тяжело улетел.

Нина схватилась за голову и застонала. «Дура! Возомнила о себе! Ты же все провалила!»

Все ее рекомендации по проекту «Зарядье» были теперь под вопросом. «Градбанк» ей доверил… Да к черту «Градбанк»! Павел Михайлович Самсонов, ее любимый, доверил ей то, что для него важнее всего, а она подвела его.

И исправлять что-либо уже не было времени. Почти не было.

Как была, в халате и шлепанцах, забыв о завтраке, Нина бросилась к рабочему столу.

«Так, успокоиться. Кризис, кризис… Что это означает?»

Нина лихорадочно соображала, пытаясь понять, какие последствия мировой кризис будет иметь для проекта «Зарядье XXI век». Вероятно, упадут цены на нефть и газ. Насколько? Сократятся валютные запасы, возможен дефицит бюджета. Насколько большой, и что из этого последует? Все биржи просядут, это ясно. Возможен обвал индустрии международного кредитования. Невозвратные долги, банкротство крупных банков…

Нина забыла о времени. Когда она заметила, что уже вечереет, оказалось, что она по-прежнему сидит за рабочим столом в халате, не съев с утра ни крошки.

Наскоро проглотив на кухне бутерброд и влив в себя две чашки кофе, Нина опять побежала к своим выкладкам.

Глава 7

Если бы у Нины была собака, то животное возненавидело бы свою хозяйку, – в эти дни Нина наверняка забывала бы ее выгуливать и кормить. В оправдание Нина могла бы сказать только, что сама забывала есть, не говоря уже о прогулках.

Сказать, что Нине не хватало времени, значило бы не сказать ничего. По-хорошему для проработки варианта с кризисом нужно было как минимум месяца два, у Нины же было всего несколько дней. Официальная подача заявок банками-участниками конкурса была назначена на понедельник следующей недели, значит, не считая выходных, у Нины был срок до пятницы, чтобы успеть сформулировать свои предложения. Как ей потом удастся попасть к Самсонову, заставить выслушать ее новые неслыханные идеи, убедить внести в последний момент изменения в утвержденный документ – об этом Нина старалась не думать.

Помня наставления Синицына, Нина не держала в своем домашнем компьютере никаких материалов по работе, но ей это и не требовалось. Ее выручала прекрасно организованная «библиотечная» память. Выдвигая из огромного «каталога» нужные «ящички», она моментально восстанавливала необходимые цифры и факты.

Когда прошла первая паника, охватившая ее после сделанного ею мирового открытия, Нина заставила себя сконцентрироваться и попытаться оценить новые риски. Это было невероятно трудно, анализ расплывался и разваливался, многое приходилось додумывать или брать на веру, но все-таки, в спешке собрав и систематизировав доступные сведения о средних и крупных финансовых кризисах за последние полвека, Нина нащупала главные угрозы. Обо всех более мелких, хотя бы и существенных, приходилось просто забыть.

К своему большому облегчению, Нина увидела, что все не так уж страшно. Инвестиционный проект «Градбанка» оказался довольно устойчивым и в целом был способен перенести даже серьезную встряску. В таком высоком качестве проекта была и ее, Нины, заслуга.

Проект «Зарядье XXI век» пережил бы кризис, но потери были бы очень ощутимы. В результате нескольких суток сумасшедшей работы Нина выявила пять пунктов, которые в случае наступления большого кризиса становились угрозами для проекта. В том виде, в каком этот проект хранился в сейфе Самсонова, он содержал две из этих потенциальных прорех. Если бы кто-то добавил остальные три, то проект стал бы самоубийственным для «Градбанка». Нина назвала этот самоубийственный вариант «Планом Б». Если бы она была той прежней Ниной, которая мечтала отомстить «Градбанку», она от всей души желала бы, чтобы каким-то образом «План Б» был принят к исполнению руководством этого бездушного капиталистического спрута.

Но Нина не была прежней, и теперь она, напротив, надеялась убедить Павла Михайловича внести изменения в два злосчастных пункта – разрядить эти мины замедленного действия. Как их разрядить, она придумала.

Кроме этого, как оказалось, кризис таил в себе и большие выгоды – при условии, что «Градбанк» окажется к ним готов.

Нина составила «План В». Согласно этому плану, нужно было исключить из проекта два «плохих» пункта и добавить четыре «хороших». После этого проект становился не просто опять выполнимым, он становился для «Градбанка» многократно более прибыльным и перспективным.

Нине вспомнилось, что на китайский язык слово «кризис» переводится двумя иероглифами, один из которых означает «трудное положение», а другой – «возможность». Так оно и выходило для «Градбанка»: кризис мог погубить его, а мог стать его звездным часом.

Звездный «План В» был подарком Нины ее любимому.

Утром в пятницу Нина позвонила Самсонову.

Нина надеялась, что трубку возьмет Клара Федоровна – с Мариной объясняться ей было бы трудно. Однако она не услышала ни той, ни другой; ей ответил незнакомый женский голос:

– Приемная директора, слушаю.

Нина попросила Клару Федоровну.

Ей показалось, что женщина на другом конце провода немного замялась.

– Клара Федоровна?.. Ее здесь нет. Кто говорит?

Нина представилась, сказала, что ей нужно встретиться с Павлом Михайловичем.

– Вы записаны на прием?

– Нет, но это очень важный и срочный вопрос.

– Изложите ваше дело, я передам Павлу Михайловичу, когда будет возможность.

– Но это не телефонный разговор!

– Извините, ничем не могу помочь. Вы сказали, что работаете в аналитическом отделе? Обратитесь к своему начальству.

Нина не могла обратиться к Ариадне Петровне. Что она могла сказать этой умной женщине? Что предчувствует кризис, но ничего не может доказать и на этом основании предлагает переделать проект? Как бы хорошо ни относилась к ней начальница, она не пошла бы к директору с такими бреднями. В лучшем случае она посоветовала бы Нине оставаться дома и хорошенько отдохнуть, поскольку, очевидно, от напряженной работы девушка немного спятила.

Нина думала, как ей поступить. Поехать в банк и прорываться к Самсонову через незнакомую секретаршу? Та могла просто вызвать охрану и выставить ее. Нина даже не знала, действует ли еще ее пропуск на двенадцатый этаж – возможно, служба безопасности его уже отменила.

Нина набрала номер Синицына.

– Геннадий Викторович, это Шувалова. Мне нужно срочно поговорить с Павлом Михайловичем. Это касается проекта. Прошу вас, это очень важно.

Синицын будто ждал ее звонка.

– Хорошо, что вы позвонили, Нина Евгеньевна. Приезжайте в банк.

– Вы сможете устроить, чтобы Павел Михайлович меня принял?

– Приезжайте. Я вас встречу.

Синицын действительно ее встретил. Когда Нина поднялась на директорский этаж, он уже ждал ее в холле.

– Здравствуйте, Нина Евгеньевна. Пожалуйста, идите в свою комнату и ждите. Вас вызовут.

Это было кстати для Нины – ей требовалось немного времени, чтобы набрать на компьютере банка свои предложения, которые пока существовали только в ее голове.

В комнатке за время ее отсутствия ничего не изменилось – только поверхность стола и клавиатура компьютера покрылись тонким налетом пыли.

Стерев пыль, Нина включила компьютер. Ей хотелось успеть распечатать для Самсонова оба плана – плохой и хороший, – в надежде, что объемная картина поможет ему принять верное решение.

И тот и другой план состояли всего из пары страниц текста. Чтобы файлы не потерялись и не перепутались, Нина завела для них отдельный каталог под названием: «Варианты проекта ввиду кризиса» и сделала приписку: «Наихудший вариант – План Б; наилучший вариант – План В».

Она успела набрать оба файла, но, когда включила принтер, позвонил Синицын.

– Нина Евгеньевна, зайдите в мой кабинет.

– Геннадий Викторович, можно я приду через пять минут? Мне тут нужно кое-что распечатать…

– Нет, будьте добры, зайдите сейчас.

Тон Синицына показался Нине странным: в нем не слышалось его обычной любезности.

Нина открыла дверь в кабинет начальника службы безопасности.

– Геннадий Викторович, мне нужно срочно подготовить для Павла Михайловича две бумаги. Это минутное дело…

– Садитесь, Нина Евгеньевна.

Синицын указал на стул, стоявший перед его столом.

Недоумевая, Нина подчинилась.

– Нина Евгеньевна, я задам вам несколько вопросов и прошу вас отвечать предельно точно.

– Но, Геннадий Викторович…

Синицын остановил ее жестом. Он действительно переменился: был официален и сух, вел себя как начальник, каковым действительно являлся для Нины.

– Скажите: когда вы в последний раз видели Клару Федоровну Павленко?

– Клару Федоровну?.. – Нина удивилась. – А причем здесь…?

Синицын ждал.

– Кажется, недели три назад.

– При каких обстоятельствах?

– Мы вместе обедали в буфете.

– О чем вы с ней говорили?

Нина не выдержала:

– Геннадий Викторович, объясните, наконец, в чем дело?

Синицын смотрел на нее пристальным взглядом, в котором не было ни тени доброжелательности.

– Отвечайте на вопрос.

Обескураженная, Нина проговорила:

– Ну, я не помню… Ах да, это было накануне заседания правления, говорили об этом.

– Что вам сказала Клара Федоровна?

– Я не помню. Честное слово, не помню…

Но Синицын заставил Нину вспомнить слово в слово все, что сказала тогда секретарша. Потом он стал расспрашивать о других случаях, когда женщины встречались и беседовали. Его интересовала каждая мелочь.

Начальник службы безопасности спросил, не общалась ли Нина с Кларой Федоровной помимо работы, не знакома ли она с ее родными или друзьями.

– У нее есть только сын Стас, а друзей, кажется, нет. Во всяком случае, я никого не знаю. Я виделась с Кларой Федоровной только здесь…

Синицын явно не собирался прекращать свой допрос, но ему позвонили. Голос в трубке был громким – Нина узнала Самсонова. Очевидно, он вызывал Синицына к себе.

– Сейчас буду, – сказал Синицын в трубку, а Нине велел: – Возвращайтесь к себе и ждите.

Он выпроводил Нину из своего кабинета, запер его и поспешил к приемной директора.

Нина была в растерянности. Она понимала, что на директорском этаже что-то стряслось, но причем тут она? Ей нужно было только доложить Павлу Михайловичу свои новые предложения, хотя бы в нескольких словах объяснить суть дела. Синицын, видимо, не собирался ей в этом помогать.

Главное, Самсонов был у себя, а не в разъездах. Поколебавшись, Нина подошла к приемной.

Открыв дверь, она увидела на месте Клары Федоровны незнакомую женщину. Женщина набирала что-то на компьютере. До Клары Федоровны ей в этом деле было далеко. Марины на месте не было.

– Вы к кому?

Нина решилась.

– Я на минуту, – бросила она деловито и шагнула к двери в кабинет директора, откуда слышался голос Самсонова.

Новая секретарша кинулась было ей наперерез, но не успела. Нина распахнула дверь.

Посередине директорского кабинета в кресле сидела Клара Федоровна. Нину поразил ее вид: всегда подчеркнуто аккуратная, секретарша на этот раз была растрепана, всклокочена, с растекшейся косметикой и опухшими глазами.

Над секретаршей, спиной к Нине, склонялся Самсонов.

– Клара, идиотка чертова, как ты могла?! – кричал он.

В голосе Самсонова, несмотря на бранные слова, слышался надрыв и боль.

Нину заметил стоявший рядом с директором Синицын. Он замахал руками: «Уходите!» Но Нина, пораженная увиденной сценой, стояла как вкопанная. Новая секретарша, появившаяся, чтобы выдворить ее, тоже застыла.

– Объясни мне, курица дурная, почему ты мне ничего не сказала? – кричал Самсонов.

Клара Федоровна что-то пробормотала.

– Что? Говори громче!

– М-мне было стыдно…

– А теперь тебе не стыдно?! Скажи, не стыдно?

Клара Федоровна издала какой-то квакающий звук и опять что-то пробормотала.

– Что? Не слышу!

– М-можно открыть окно?.. Не могу дышать…

Павел Михайлович шагнул к окну, одним рывком растворил его.

Когда он обернулся, Клара Федоровна оказалась рядом с ним. За одну секунду она вскочила с кресла, метнулась к окну и взобралась на подоконник.

У Самсонова была плохая реакция, но он успел ухватить женщину за руку, когда та шагнула с подоконника наружу, в пространство. Самсонов поймал ее за вторую руку и втащил обратно. Здесь вместе со своей секретаршей он повалился на пол кабинета.

Клара Федоровна колотилась в судорогах, издавая нечеловеческие звуки. Глаза ее бешено закатились, изо рта шла пена.

Самсонов сидел рядом с ней на полу. Он приподнял голову обезумевшей женщины, пристроил к себе на колено, широкой ладонью погладил по волосам.

– Клара, Клара, какая же ты дура…

Только теперь Самсонов заметил Нину.

– Нина, вы что здесь делаете?

– Я… Мне нужно было с вами обсудить один вопрос.

Лицо Самсонова было искажено страданием. Он только махнул рукой:

– Не сейчас! Видите, что тут творится…

Синицын шагнул к Нине и, взяв за локоть, выпроводил ее из кабинета.

– Синицын! Скорую, срочно! – крикнул ему вслед Самсонов. Потом, через секунду, донеслось: – Не надо скорой. Я сам ее отвезу.

Выведя Нину из приемной, Синицын сказал:

– Нина Евгеньевна, думаю, вы понимаете: то, что вы здесь увидели, нужно забыть. Никому ни слова.

– Я понимаю, – пробормотала Нина, хотя была совершенно обескуражена и не могла осознать увиденную сцену. Она понимала только, что произошло что-то ужасное.

– Отправляйтесь домой и не появляйтесь в банке до особых указаний, – сказал Синицын. – Но из города не уезжайте, вы можете понадобиться.

– Да-да… Я сейчас, только заберу свои вещи.

Она поспешила в свою комнату. У нее была всего минута на размышления. Очевидно, соваться к Самсонову со своими новыми предложениями было в этот момент невозможно. Но другого шанса передать их ему не предвиделось.

Нина схватила флешку, торопливо воткнула ее в компьютер. Она уже не могла изложить Самсонову объемную картину, худший и лучший варианты с комментариями. Оставалось только передать список того, что, по ее мнению, было абсолютно необходимо сделать. Передать – и надеяться, что Самсонов еще найдет возможность с ней поговорить.

Нина отметила курсором «План В» и нажала «Копировать».

Выдернув флешку, она схватила листок бумаги и написала: «Павел Михайлович! Необходимо внести изменения в проект. Очень прошу вас выслушать меня, я все объясню. Нина».