Умница

Больше всех знала Ариадна Петровна, но она молча пила свой кофе, не мешая людям сплетничать.

За директорским столиком сидели Синицын и Марина. На отдельном стуле помещался большой плюшевый лев, которого Самсонову преподнесли подчиненные.

– Здравствуйте, – светским тоном произнесла Нина.

Синицын поднялся и галантно поцеловал ей руку. Марина отвернулась.

Самсонов неловко, со стуком, отодвинул для Нины стул, помог сесть.

– Господа, позвольте вас поздравить с победой, – произнесла светская дама Нина.

– Да, Павел Михайлович одним махом пятерых побивахом, – отозвался Синицын. Он приятно улыбался, при этом внимательно разглядывая Нину.

Самсонов налил шампанское.

– Выпьем за успех! За тот, который впереди.

Павел Михайлович, Нина и Синицын соединили фужеры. Марина к своему не притронулась.

В это время закончилась официальная часть, на сцену выбежал модный конферансье Макс Хабалкин. Он в одну минуту овладел залом, осыпая публику градом шуток, прибауток и пародий. Нина терпеть не могла эстрадных болтунов, считала их пошляками и теперь с тревогой взглянула на Самсонова. Она опасалась, что ее возлюбленный будет в восторге покатываться со смеху. К ее облегчению, Самсонов не смеялся. Он поморщился: «Не люблю я этих клоунов. Но что поделаешь, это принято».

Самсонов не спускал глаз с Нины. Он подсел к ней ближе, взял ее руку в свою и сказал, наклоняясь, чтобы она услышала его сквозь шум:

– Нина, еще раз: большое вам спасибо за то, что вы для нас сделали.

«Не для «нас», а для вас, Павел Михайлович», – мысленно поправила его Нина.

В этот момент конферансье объявил танцевальную паузу.

– Потанцуйте со мной, Геннадий Викторович, – попросила Марина.

Синицын тут же встал, предложил Марине руку, вывел ее на центр танцевального круга. Марина была обворожительна. Заиграла музыка, начался их танец. Синицын вел свою партнершу мастерски, в позах и движениях выгодно преподнося ее красоту, заставляя ее сиять еще ярче.

Присутствующие любовались зрелищем. Постепенно на круг вышли другие танцующие, но вокруг Марины установилась будто зона отчуждения – никто не смел приблизиться и соперничать с такой красотой.

Нина решилась:

– А вы, Павел Михайлович, не потанцуете со мной?

Павел Михайлович явно смутился – Нина впервые увидела его таким.

– Я бы с удовольствием, Нина, но я не танцую. Видите ли, я всегда отдавливаю партнершам ноги, поэтому зарекся.

Видя, что директор не спешит пригласить свою даму, к Нине устремился другой кавалер.

– Вы позволите?

Нина приняла приглашение. Она умела танцевать благодаря маме, которая, стараясь привить ей все полагающиеся женские навыки, отдала ее в свое время в школу танцев. У Нины было чувство ритма, двигалась она хорошо, поэтому танцы ей давались, но, освоив их, она из школы ушла. Главной причиной было то, что там на одного молодого человека приходилось три с половиной девушки. Молодые люди этим злоупотребляли, вели себя по-хамски. Нина их презирала и никому не позволяла с собой так обращаться.

Теперь уроки танцев пригодились. Оказалось, что ее ноги и стан ничего не забыли, и Нина поплыла со своим партнером в медленном вальсе.

– Позвольте представиться: Халилов, юридическая контора «Халилов и Шварц», – сказал мужчина. Он был лысый и брызгал слюной, а в остальном был вполне представительным кавалером. И танцевал неплохо.

– Очень приятно, – ответила ему Нина, легко следуя за музыкой.

– А вы…?

– Нина.

– Нина… а дальше?

– Просто Нина.

Она не собиралась удовлетворять любопытство господина Халилова, даже если он был старшим совладельцем фирмы «Халилов и Шварц».

После Халилова Нину пригласил другой. «Ваганов, брокерская контора. Между прочим, мы вторые в рейтинге…» Потом приглашали еще и еще. Все мужчины пытались выведать у Нины, кто она такая, но Нина, загадочно улыбаясь, уходила от вопросов. На этом балу она была неведомой принцессой и хотела продлить праздник, не превращаться раньше времени в Золушку.

Очередной танец был остановлен, не начавшись. За спиной у Нининого партнера выросла внушительная фигура Самсонова.

– Ну, хватит, – сказал он. – Нина, вы тут моя дама, и я предъявляю на вас свои права.

Нина хотела воскликнуть, что она отдаст ему и этот танец, и всю свою жизнь, но вместо этого сказала со смехом:

– Вы все-таки решили отдавить мне ноги, Павел Михайлович? Скажите, а это будет считаться производственной травмой?

Тот смущенно, но настойчиво проговорил:

– Я постараюсь не отдавить. Но только и вы уж…

Он не закончил фразы, потому что заиграла музыка. Павел Михайлович привлек Нину к себе. В зале присутствовало много наблюдательных людей с цепкой памятью. Если бы они сомневались в том, что на Нину следует обратить внимание, то теперь их сомнения отпали бы. Дело в том, что Самсонова никто не видел танцующим. Никогда и ни с кем.

Решив пожертвовать ногами – терпеть от любимого мужчины любую боль, – Нина с улыбкой подняла к нему лицо. Однако терпеть не пришлось. Массивный и неловкий Самсонов действительно был плохим танцором, но с первых же тактов Нина почувствовала его. Его правая рука лежала у нее на талии, левой он неожиданно деликатно держал ее за пальцы, его глаза заглядывали ей в самую душу. Нина не знала, как это получалось, но она заранее знала, куда он ступит и как ее поведет. Она будто подключилась к нему, стала с ним одним целым.

Увидев, что дело пошло на лад, Самсонов осмелел, повел ее решительно, с большой амплитудой и неожиданными вариациями. Оказалось, что он любил и по-своему умел танцевать, просто у него никогда не было подходящей пары.

Весь зал завороженно следил за их танцем. Марины с Синицыным не было, другие пары тоже ретировались, так что Самсонов и Нина танцевали одни. Услужливый осветитель даже направил на них прожектор.

Когда музыка стихла, и они остановились, раздались аплодисменты.

Самсонов был нескрываемо обрадован и смущен.

– Даже не знаю, что сказать, Нина. У меня никогда так не получалось… Да будет вам, – улыбаясь, махнул он рукой, пытаясь погасить аплодисменты.

Когда они вернулись к столику, Синицын и Марина куда-то исчезли. У Нины бешено стучало сердце, ей требовалось хоть немного успокоиться.

– Извините, Павел Михайлович, мне нужно попудрить носик. Я на минуту. – Она выскользнула из-за столика. – Только не с кем больше не танцуйте! – погрозила она ему пальцем, как записная светская кокетка.

Павел Михайлович улыбался счастливой и глупой улыбкой.

Сверкающая, отделанная настоящим мрамором дамская комната была пуста – или, по крайней мере, Нине так показалось.

Нина подошла к зеркалу и не узнала себя. Прическа была для нее немыслимая, макияж чужой; губы, брови, глаза – все не ее. Нина не узнавала себя и… это ей нравилось. Женщина в зеркале была настоящей женщиной. Не осталось того незаметного существа, которое пряталось от жизни в свою раковину и было способно только на работу, работу, работу… Эта, другая, не боялась быть женщиной и боролась за свое счастье. Она готова была открыть свою любовь мужчине. Мужчина уже увидел ее и оценил. Все только начиналось…

– Гадина.

Увлеченная вихрем своих мыслей, Нина сначала не расслышала.

– Кто здесь?

Она обернулась. В нескольких шагах от нее стояла Марина. Она была прекрасна, как всегда, но на этот раз ее лицо было темным от ненависти.

– Гадина. Дрянь. Откуда ты взялась?

– Марина, не надо так… – пробормотала Нина.

– Какая я тебе Марина! – взвилась та. – Подругу нашла. Кто ты такая? Уродина! А разоделась-то как…

Нина молчала, не зная, что сказать.

– Ты что о себе возомнила? – не унималась Марина. – Разве такая ему нужна?

Это было чересчур. Нина приняла вызов.

– А кто ему нужен? Уж не ты ли, кукла безмозглая?

Марина взвизгнула и бросилась к Нине. Она тянула руки с безупречными вишневыми ногтями, чтобы расцарапать Нине лицо.

Но тут она просчиталась. У Нины была хорошая реакция и сильные от тенниса руки, а главное, она теперь вышла из своей раковины и была готова защищать свою любовь, кто бы на нее ни покушался.

Нина легко перехватила запястья Марины. Лицо красавицы было искажено яростью и злобой, но даже теперь оно было прекрасно. «Как это несправедливо», – мелькнула у Нины неуместная мысль.

Женщины боролись. Марине не удавалось ни оцарапать Нину, ни высвободить руки.

Вдруг Нину пронзила боль – это Марина сильно пнула ее по голени острым носком туфли. Боль была ужасная. На мгновение Нина чуть не отпустила руки Марины, но тут же сжала их еще сильнее и отпихнула соперницу.

Нина не хотела этого, но вышло так, что при этом один вишневый ноготь оцарапал щеку своей хозяйки. Марина вскрикнула и отшатнулась. Царапина была неглубокая, но выступила капелька крови.

– Сволочь, гадина, сволочь!.. – бормотала Марина, перед зеркалом промокая щеку платком. На платке оставались красные пятна.

Нину трясло. Стараясь унять дрожь, она достала пудреницу и принялась пудрить нос – в конце концов, она для этого сюда пришла.

– Я убью тебя! – крикнула Марина. У нее на глазах были слезы.

– Да не переживай ты так! Ну, не сложилось, бывает, – добивала соперницу Нина. – Тебе бы уйти из банка куда-нибудь. Может, в другом месте повезет… И мордашку береги! У тебя же больше нет ничего.

Нина спрятала пудреницу и удалилась гордой поступью победительницы.

Самсонов увидел ее издали, заулыбался, помахал. Он ждал ее.

Нина шла на его улыбку, ничего не замечая вокруг. Ее сердце продолжало стучать учащенно, но в остальном она была спокойна и сосредоточенна. Это был ее звездный час, сейчас должно было многое решиться.

При ее приближении Самсонов поднялся.

– Я ни с кем не танцевал, – отчитался он, как мальчишка.

Нина поблагодарила его светской улыбкой.

Они сели. Самсонов заговорил:

– Нина, я хочу вам сказать – вы сегодня какая-то…

– Какая?

– Ну… Я вас такой никогда не видел.

– Может быть, вы меня раньше просто не замечали, Павел Михайлович? – пошла в наступление Нина.

Самсонов встрепенулся, запротестовал:

– Да нет, я вас сразу…

Он умолк и потупился.

«Ну же, милый мой, хороший, говори, – мысленно умоляла его Нина. – Ты меня сразу – что?»

– Может быть, потанцуем? – неловко нашелся Павел Михайлович.

«Господи, дались тебе эти танцы», – подумала Нина и сказала:

– С удовольствием, Павел Михайлович.

Она с улыбкой протянула ему руку.

Однако в этот момент музыка прекратилась. На сцену выкатился конферансье. Он опять начал сыпать шутками, потом объявил какой-то дурацкий конкурс – кажется, нужно было кого-то изображать. Нина, которая была собрана и готова ко всему, как теннисист на чемпионате, приняла эту подачу.

Она поднялась. Самсонов вскочил:

– Вы куда?

Нина усадила его:

– Потерпите, Павел Михайлович. Мне хочется похулиганить. Вы не против?

Она взошла на сцену, шагнула к дирижеру оркестра, что-то ему сказала. Тот кивнул. Нина взяла микрофон и вышла на ярко освещенный центр.

– Уважаемые господа! Я не знаю, уместно ли это здесь, но я хочу спеть. Надеюсь, вы будет снисходительны.

Конферансье пытался что-то говорить, но Нина не обращала на него внимания.

Заиграла музыка. Нина запела. Она пела о том, что время мимолетно, часы тикают, а так хочется любви, хотя бы ненадолго, даже если это кончится печально. Она пела о том, что понятно всем женщинам, кем бы они ни оказались в жизни – продавщицами, секретаршами, водителями троллейбусов или руководителями компаний.

«Девочкой своею ты меня назови, а потом обними, а потом обмани…»

Нина Шувалова не умела петь, но она и не пыталась, за нее пела проснувшаяся в ней женщина – пела о том, что она готова к любви, ждет любви, требует любви.

В зале сперва не понимали, что происходит, потом шушукались, потом смолкли.

Когда Нина допела, грянули аплодисменты.

Нина, не помня себя, на деревянных ногах спустилась со сцены. Павел Михайлович ждал ее стоя. Он не аплодировал и не улыбался, а глядел на нее серьезно, как никогда. Заглянув ему в глаза, Нина поняла, что добилась своего – теперь она для него не сотрудница аналитического отдела, а женщина, и впредь это будет так.

Аплодисменты не смолкали. Павел Михайлович досадливо поморщился.

– Нина, здесь слишком шумно. Поедем, посидим где-нибудь. Мне нужно с вами поговорить. Я знаю тут, недалеко, хорошее местечко. Согласны?

Они пошли к выходу. Кто-то подбежал, услужливо сунул Самсонову плюшевого льва.

– Вот, Павел Михайлович, забыли.

Они спустились и вышли на улицу, к выезду из гаража. Самсонов одной рукой обнимал подарок, а в другой держал, не отпуская, руку Нины – как будто он обрел ее после долгих поисков и теперь боялся снова потерять.

Внизу уже показалась машина, Коля выруливал на рампу.

Стоял теплый августовский вечер после жаркого дня.

– Павел Михайлович, давайте лучше прогуляемся, – предложила Нина.

Он живо откликнулся:

– И правда, я сто лет не гулял пешком.

Самсонов достал сотовый телефон.

– Коля, не нужно выезжать. Подожди нас в гараже. Я тебе потом позвоню… Да, подойди-ка сюда, забери у меня этого чертова льва.

Директорская машина остановилась, из нее выскочил Коля.

В этот момент у Самсонова из-за спины возник Синицын.

– Покидаете нас, Павел Михайлович?

Коля легко, вприпрыжку, поднимался к ним по рампе.

Вспоминая это потом, Нина никак не могла восстановить в памяти сам взрыв, хотя он, наверное, был оглушительным. Она помнила, как на ее глазах автомобиль директора подскочил на месте, из-под него вырвались языки пламени. Коля, который был уже в двух шагах от них, вдруг полетел на нее, сбил с ног. Они оба упали.

Нина лежала в своем роскошном вечернем платье на городском асфальте. В голове у нее шумело, все чувства притупились, двигаться не хотелось. «Слава богу, погода сухая», – мелькнула у нее абсурдная мысль.

Она медленно села. Рядом с мостовой поднимались Коля, Павел Михайлович и Синицын. На автомобиль было страшно смотреть. Искореженный до неузнаваемости, он полыхал огнем. В гараже выли сирены десятков задетых ударной волной машин.

Все вокруг было усеяно стеклом и какими-то обломками. Павел Михайлович продолжал сжимать большого игрушечного льва. Из плюшевой спины зверя торчала железка длиной в полруки.

Глава 6

– Нина, как вы?! Вы целы?

Самсонов подхватил ее, поднял с асфальта. Второй раз Нина плыла по воздуху на его сильных руках. Опять рядом с ее лицом было его лицо, с крупными чертами и серыми глазами. На этот раз в его глазах было настоящее беспокойство и забота о ней.

Самсонов бережно поставил ее на ноги.

– Как вы себя чувствуете, Нина? Нигде не болит? Голова не кружится?

Нина плохо соображала и только отчасти понимала, что произошло, но при этом чувствовала себя прекрасно. Ликование от своих женских успехов и предвкушение чего-то гораздо большего у нее не проходило. Она даже не испугалась.

– Павел Михайлович, со мной все в порядке. Что это было? – спросила она.

Самсонов выпрямился.

– Вы хотите знать, что это было? – переспросил он. Его лицо исказилось от гнева. – Это была подлость, вот что это было! Подлость и беспредел. Сволочи, подонки!

К ним, прихрамывая, приблизился Синицын.

– Павел Михайлович, вас не задело? Ну, слава богу. А вас, Нина Евгеньевна?

Самсонов резко обернулся к нему:

– А, вот и ты! Ты где был? Почему недоглядел?

Начальник службы безопасности сокрушенно развел руками:

– Я в отчаянье, Павел Михайлович. Кажется, мы принимали все меры, но, выходит, этого недостаточно. Кто же знал, что они на такое пойдут…

Директор «Градбанка» в ярости сгреб своего заместителя за лацканы пиджака и, притянув к себе, заорал ему в лицо:

– Ты должен был знать! Это твое дело – знать!

Самсонов тряс некрупного Синицына, как грушу; тот практически болтался в воздухе, едва касаясь носками земли.

– Слушай, Синицын, слушай внимательно! – продолжал бушевать Самсонов. – Делай, что хочешь: не ешь, не спи, землю рой, но обеспечь безопасность. Если еще раз оплошаешь – если по твоей милости проект сорвется или… – Самсонов взглянул на Нину, – или мои люди пострадают, я тебя своими руками задушу. Я не шучу, ты меня знаешь.

Он отпустил Синицына. Тот был помят и имел покаянный вид, но, как показалось Нине, не был особенно напуган.

Синицын оправил пиджак.

– Зря вы так, Павел Михайлович, – негромко сказал он. – Я ведь тоже ваш человек, и предан вам. Поверьте, я сделаю все, что в человеческих силах…

– Пошел вон! – рявкнул на него Самсонов.

Синицын вздрогнул, потупился и молча удалился в сторону горящей машины.

«В самом деле, зря он так», – подумала Нина.

Самсонов обернулся к шоферу:

– Коля, ты как? Цел?

Обычно улыбчивый, Коля был серьезен. Теперь было видно, что это уже не мальчишка, а мужчина.

– Да все нормально, – отозвался он. – Не пойму вот: где был заряд? Я же все осматривал. В бензобак его засунули, что ли?.. И большой, черт, килограмма три, не меньше.

– Вот что, Коля, – сказал Самсонов. – Ты у меня больше не работаешь. Я твоей жене обещал, что твой сын не останется сиротой. Так что пиши заявление и уходи. Про автоклуб твой я помню – зайдешь ко мне потом, поговорим.

Коля взглянул на шефа с обидой:

– Что же вы, Павел Михайлович, меня за паскуду держите? Вы же знаете, я в Чечне был, а там учили своих не сдавать. Так что никуда я не уйду, пока тут все не утихнет. И не просите.

– Ну, извини… – проговорил Самсонов. – Но не будь же ты дураком! Ведь пропадешь ни за грош. Жалко мне тебя…

– Пропадать не хочется, – серьезно сказал Коля. – Но, если я уйду, придет другой пацан – его не жалко? А я все-таки кое-что умею.

– Так-то оно так… – пробормотал Самсонов. Он был явно тронут. – И все равно ты дурак, Колян.

На лице у Коли появилась знакомая улыбка.

– Да, вот и Настена говорит, что я дурак. Видно, уж таким уродился.

Из ресторана стали высыпать люди – почетные гости «Градбанка». На улице они попадали в завесу дыма от горящего автомобиля. Слышались недоуменные возгласы, возбужденный гомон.

– А ведь, наверно, сволочь, которая это устроила, где-то тут, – пробормотал Самсонов. – Какая же мразь…

Гости наконец осознали, что произошло. Возгласы переросли в сплошной гвалт, акционеры и партнеры устремились к директору – полюбопытствовать, позлорадствовать, посочувствовать.

– Коля, бери любую машину и увози Нину, – сказал Самсонов. Он обернулся к ней: – Нина, уезжайте и сидите дома, пока я вам не позвоню. Не нужно вам здесь…

– Павел Михайлович!.. – пыталась возразить Нина.

– Никаких разговоров! – отрезал Самсонов. – Хватит с меня одного героя… Да ведь вы и работу свою уже сделали, остальное – моя забота. Так что отдыхайте.

– И вот что, – добавил он. – Вот визитка моего врача. Позвоните, скажите, что от меня. Пусть посмотрит, нет ли у вас сотрясения или еще чего-нибудь.

– Слушаюсь, Павел Михайлович. Я понимаю: вам нужны здоровые сотрудники, – попыталась пошутить Нина.

Самсонов пропустил это мимо ушей. Он гнал Нину от себя, но сам же не отпускал ее, удерживал за руку, медлил.

– Нина, ужасно, что вам из-за меня пришлось пережить такое. Не могу себе простить… Но зато вам наука: сами видите, что вам лучше держаться от меня подальше, – криво усмехнулся он.

Как никогда раньше, Нине хотелось броситься ему на шею и крикнуть, что она любит его, жить без него не может. Обвить его руками и не отпускать. И пусть хоть взрывают.

– Не беспокойтесь за меня, Павел Михайлович, – просто сказала она.

– Я беспокоюсь, – серьезно возразил он.

Он привлек ее к себе и поцеловал в щеку.

Это был всего лишь дружеский жест, выражение заботы, но все-таки это был поцелуй – их первый и, вероятно, последний.

– Ну, идите, – отпустил он ее.

Нина улыбнулась, повернулась на каблуках и побрела к ожидавшему ее Коле, опять упустив шанс признаться своему мужчине в любви.

Нина сидела дома. Впервые за долгое время у нее не было никакой работы. Ее мозг и нервы, успевшие за последние месяцы привыкнуть к огромному напряжению, теперь бездействовали, и от этого было чувство пустоты, неудовлетворенности.

Нина перебирала в памяти различные моменты своего общения с Самсоновым. Для нее это было чем-то вроде излюбленного телесериала, который она уже не раз видела, но с удовольствием смотрела снова, все время находя в знакомых сценах что-то новое. Главной серией, кульминацией всего сериала, была, конечно, последняя. В ней сероглазый герой наконец заметил скромную, но полную внутренних достоинств героиню, он был готов к тому, чтобы приоткрыть свою броню и впустить ее в свое сердце, но… Но в этот момент какие-то злодеи устроили взрыв.

Умом понимая, что Самсонов с его шофером Колей, а заодно с ними и она едва избежали гибели, Нина почему-то об этом не задумывалась и совсем не переживала – будто это в самом деле было всего лишь эффектной киносценой, устроенной умелым пиротехником.

О чем она переживала – так это о том, что взрыв произошел не вовремя. Еще немного – и между ее возлюбленным и ею были бы сказаны какие-то важные слова, и потом все уже было бы по-другому… А теперь реальность грубо заявила о себе, Павел Михайлович вспомнил, что его окружают враги, и ему нужно быть настороже, не позволяя себе даже минутной слабости. Он опять спрятался в свою броню и теперь уже не раскроется – по крайней мере, до конца всей этой истории с проектом.

А что потом? Нина не сомневалась, что «Градбанк» с ее возлюбленным во главе выиграет конкурс. Победа сделает Самсонова звездой банковского мира, фигурой международного масштаба. Он будет вращаться в самых высоких сферах, где уже не одна Марина, а десятки профессиональных красавиц будут добиваться его внимания. Какие же тогда шансы будут у нее, Нины? «Никаких», – со вздохом призналась она самой себе. Ее вернут в аналитический отдел, где ей самое место. Пробила полночь, бал кончился, Золушке пора возвращаться на кухню.

И все-таки Нина не верила, что это конец. Может быть, она, как все влюбленные женщины, выдавала желаемое за действительное, но у нее было ощущение, что у этого чудесного сериала еще будет продолжение. Ощущение было слабым, как огонек ночного светляка, но оно не угасало.

Делать ей было решительно нечего. Отсылая ее, Самсонов сказал, что ее работа закончена, и это действительно было так. Из того материала, которым она располагала, был выжат максимум.

«Ну, что же, буду возвращаться к своей прежней жизни», – сказала себе Нина. Но возвращаться не получалось. Она сходила на теннис, который в последнее время пришлось забросить, но игра не доставляла ей прежнего удовольствия, казалась примитивной, однообразной. О партнерах и говорить нечего – они были ничтожествами по сравнению с одним крупным неловким мужчиной, который даже не умел держать в руке теннисную ракетку. Нина удивлялась, как это она раньше надеялась найти спутника жизни среди всех этих попрыгунчиков в шортах.

Нина бросила теннис и сидела дома. Какое-то время ей удавалось занять себя работой по дому, который она изрядно запустила. Но скоро все было перемыто и начищено до блеска, и делать опять стало нечего.

Нина целыми днями валялась на диване, перелистывая любимые детективы. Чтобы занять голову, она стала придумывать для них новые продолжения и развязки, но скоро и это наскучило.

Бледные образы книжных героев улетучивались, когда ее мысленному взору являлось родное лицо с крупными чертами и серыми глазами. Нина повторяла слова, которые в разные моменты говорила возлюбленному, добавляла к ним те, которые не посмела сказать, за него произносила ответы, разыгрывала сцены, в которых они открывали друг другу свои чувства, и потом все было очень хорошо.

Однажды вечером Нина обнаружила, что целый день пролежала, глядя в потолок, погруженная в эти фантазии. «Я так с ума сойду, – сказала она себе. – Нужно что-то делать».

На следующее утро она позвонила Ариадне Петровне.

– Чего тебе, Шувалова? – Голос начальницы звучал неласково.

Нина заговорила, пытаясь объяснить, что уже десять дней сидит дома и не знает, как ей быть.

– А что шеф говорит?

– Павел Михайлович сказал, чтобы я ждала звонка.

– Ну так и жди.

– Но, Ариадна Петровна, мне совершенно нечем заняться…

– Так на что ты жалуешься? Я бы с удовольствием с тобой поменялась, а то у нас тут дел выше крыши.

– Но… Может быть, Павел Михайлович просто забыл обо мне?

– Не забыл. Все, Шувалова, отбой, некогда мне.

Начальница повесила трубку.

Нине стало не по себе. Она представила, в каком авральном режиме работает весь «Градбанк» в эти последние недели перед подачей заявки на конкурс, и только она одна почему-то бездельничает. Придя когда-то в «Градбанк» с глупым желанием мстить, она теперь уже считала этот банк своим. В особенности ей был небезразличен проект «Зарядье XXI», не говоря уже о его сероглазом организаторе…