Развилка

Конечно, противно наблюдать, как Сайка унижал других людей, и не по себе от того, что кто-то откровенно радовался поражениям советской армии. Но я тоже не ангел. Командира убил? Да. Преступник? Да. И вокруг меня такие же люди. За каждым есть свой грех. И если со мной что-то случится, помощи ждать неоткуда. Я это прекрасно понимал и, прислушиваясь к разговорам других военнопленных, которые гадали о дальнейшей судьбе, думал о будущем.

Скорее всего, нас пригонят в полевой лагерь для военнопленных и начнут сортировать. Кто готов служить немцам на добровольных началах в трудовых подразделениях – в одну сторону. Кто готов стать полицаем – в другую. Кто отказывается – в общую массу к обычным военнопленным. Нас поставят перед выбором. И что должен делать я, Андрей Погиба? Самый простой вариант, согласиться на сотрудничество с немцами и при первом удобном случае сбежать. Может быть, прибиться к партизанам и продолжить борьбу. Однако что мне это даст? Буду воевать, рисковать своей жизнью и после войны, которая, как я хотел верить, закончится победой СССР, за мной снова придут ребята из НКВД. Опять меня возьмут под белы рученьки, а потом поставят к стенке. В общем-то, загадывать глупо, ибо шансов пережить войну немного. Но если выживу и не сменю фамилию, обязательно попаду под пресс.

Идея! Сменить фамилию. Это возможно? В принципе, сделать это не так уж и трудно. Кругом неразбериха и найти чужие документы можно. В этом есть здравое зерно, и я решил, что именно так и поступлю. Соглашусь служить немцам, совершу побег и стану каким-нибудь Ивановым-Петровым-Сидоровым. А потом по обстоятельствам. Уйду к партизанам или затаюсь в глухой деревне.

Определившись с дальнейшими действиями, я приободрился. Появилась цель. Однако человек предполагает, а судьбина располагает, и все сложилась совсем не так, как мне хотелось…

Пятого сентября, после многочисленных остановок и расстрела трех красноармейцев, которые попытались сбежать, нас пригнали на окраину Смоленска и поместили в лагерь для военнопленных. Кругом колючая проволока и вышки, а за периметром корпуса животноводческой фермы. В лагере находилось больше тысячи человек. Охрана серьезная, сбежать без подготовки не выйдет, тем более в одиночку. Если решаться на такой поступок, обязательно нужен напарник. А взять его негде, потому что лагерь не простой, а для добровольно сдавшихся в плен бойцов и здесь командовали такие люди как Сайка-Лопухин. Они меня сразу сдадут и немцы им поверят.

В общем, я не рыпался и на следующий день познакомился с человеком, который сильно повлиял на мою судьбу.

В жилой корпус, где обосновались военнопленные нашей колонны, вошел средних лет крепкий мужчина. Судя по споротым знакам различия на гимнастерке, в прошлом красный командир. Он вел себя уверенно, осмотрелся и задал вопрос:

– С Кубани, Дона или Терека есть кто-нибудь?

Земляков искали часто, так легче выжить, в этом ничего удивительного.

– Есть! – поднявшись с деревянного лежака, отозвался я.

Незнакомец приблизился и протянул руку:

– Андрей Иванович Тихоновский.

Я пожал его руку и тоже представился:

– Андрей Погиба.

– Тезка? Это хорошо. Ты откуда?

– Родом с Уманской. А так детдомовский, из Краснодара.

– Из казаков?

– Да.

Он улыбнулся и кивнул в сторону выхода:

– Пойдем, потолкуем?

– Давай.

Мы собрались выйти. Однако уверенность, с какой держался Тихоновский, не понравилась Сайке, и он его окликнул:

– Слышь, командир, а ты в каком звании в Красной армии был?

На вопрос Тихоновский ответил встречным резким вопросом:

– А ты кто такой, чтобы вопросы задавать?

Лопухин мог промолчать и ничего бы не произошло. Однако безнаказанность что-то сдвинула у него в мозгах, и он решил проучить бывшего красного командира.

Вор поднялся и в сопровождении трех шестерок двинулся к нам. Его намерения были написаны на лице, и Тихоновский шепнул мне:

– Ты со мной или в стороне?

– С тобой, – сказал я.

– Добрэ.

Я приготовился драться. Плевать, что нас двое против четверых, я был уверен, что мы сильнее. Однако драка не произошла. Вместо нее было избиение.

Тихоновский свистнул в сторону выхода и в помещение вошли еще три человека. Как и мой земляк, бывшие командиры Красной армии. Если судить по повадкам, люди жесткие, и они сходу, без объяснений, набросились на Лопухина и его бойцов.

Разница между уголовниками и профессиональными военными была видна сразу. Сайка попытался сдать назад, но его и подельников не выпустили, свалили всех в кучу и стали избивать. Молотили воров жестко, но без членовредительства. А они валялись по полу, кричали и звали на помощь, но никто из военнопленных даже с места не сдвинулся. Это и понятно – своя рубаха ближе к телу и в нашем корпусе Сайку уже успели невзлюбить.

Моя помощь нежданным союзникам не понадобилась. Мы с Тихоновским наблюдали за избиением воров со стороны, а затем вышли. Как раз появились немцы, которые услышали вопли уголовников, но с ними объяснялись без нас. Один из бывших командиров очень хорошо говорил по-немецки и быстро убедил охранников, что виновники беспорядков уже наказаны и все под контролем.

Спустя четверть часа все затихло, уголовники забились в дальний угол, а немцы ушли. Тихоновский пригласил меня перебраться в соседний корпус, где преимущественно находились командиры, я согласился, и там мы разговорились. Сначала свою историю рассказал я, предельно честно и открыто, потому что скрывать нечего, а потом он.

Андрей Иванович Тихоновский из казаков станицы Ново-Корсунской. В Гражданской войне участия не принимал по малолетству. Школу закончил уже при советской власти и отправился учиться в индустриальный техникум. Не доучился. Его призвали в армию, и началась военная карьера. Срочную службу тянул красноармейцем химической роты в горно-стрелковой дивизии. После демобилизации поступил в Высшее инженерно-строительное училище и получил диплом гражданского инженера. А потом пошло-поехало. Военно-инженерная Академия РККА имени Куйбышева, должность помощника начальника 2-го сектора 2-го отдела Управления инженеров РККА, начальник 25-го строительного участка Осовецкого УРа, начальник отделения дорожного батальона и звание военинженера 2-го ранга. Чего-то в жизни он достиг и у вышестоящего командования был на хорошем счету. Однако когда началась война, Тихоновский посмотрел, что вокруг происходит, вспомнил все обиды к советской власти и перешел на сторону немцев.

Но это не самое главное, что я узнал. Оказалось, что Тихоновский искал земляков не просто так, от нечего делать или по прихоти. Немцы дали ему первое поручение – выявить в лагере и собрать в одном месте всех уроженцев Дона, Кубани и Терека. Чем он и занялся, организовал поисковую группу и прошелся по корпусам. Наш был последним, и теперь у Тихоновского имелась группа из двадцати трех человек.

Для чего немцам уроженцы юга можно было только догадываться. Вопросы новому знакомому я не задавал, решил в очередной раз проявить терпение, и вскоре Тихоновский сам сказал, что германцы собирают не просто южан, а казаков. В чем причина? Подробностей он не знал. Но предположил, что из казаков создадут отдельное вспомогательное подразделение, и не ошибся.

На следующий день группу Тихоновского вывели из лагеря и построили возле штаба, который раньше являлся конторой животноводческой фермы. Потом к нам добавили еще пять человек – это те, кого немцы выявили самостоятельно по документам. А затем из штаба вышли три немецких офицера, а с ними усатый подтянутый казак в черкеске и кубанке, при погонах, с кобурой на ремне и при кинжале. Он оглядел нас и громко произнес:

– Здорово живете, казаки!

Половина военнопленных промолчала, в основном молодые, и я в том числе. Мы просто не знали, что ответить. А вторая половина, кто постарше, отозвалась:

– Слава Богу!

– Что-то не дружно! – казак усмехнулся. – А ну еще раз! Здорово живете, казаки!

Теперь уже все знали, что нужно отвечать, и получилось довольно дружно:

– Слава Богу!

Казак удовлетворенно кивнул и назвал себя:

– Я есаул Корнеев, прибыл за вами. Агитировать не стану. Сразу к делу. Кто готов воевать против красногадов под командованием казачьих атаманов, шаг вперед!

Тихоновский толкнул меня в бок, мол, не зевай. После чего вышел из строя, и я последовал за ним.

8.

Рава-Русская. 30.09.1941.

Иван Сергеевич, пожилой полный мужчина с гладко выбритой головой, оправил серый китель без знаков различия, прошелся вдоль доски и продолжил лекцию:

– Почему большевики звериной ненавистью ненавидели казаков? По той причине, что они прекрасно понимали – пока есть у казачьего народа сила, он будет сопротивляться бесам. И даже такие красные командиры как Миронов, Сорокин и Кочубей, природные казаки, оказались в опале. Они осознали, что их обманывают, что новая власть ничего кроме горя и беды России не несет, попытались пойти против течения и за это поплатились. Проклятое жидовье уцепилось за Кремль и проводило политику уничтожения православной церкви, отбирало у казаков их привилегии и политую кровью дедов землю Присуда. Одержимые бесноватой идеей – покорить весь мир и заставить его жить по своим законам, они шли по трупам и не останавливались ни перед чем. Казаки это видели, но гнули свою линию. Бились так, как никогда до этого. Однако конец был один – смерть. Или в бою от клинка побратима, или от пули подосланного чекиста, или от голода и тяжкого труда в лагерях смерти.

Пострадали все – спора нет. Досталось тамбовским и сибирским крестьянам, рабочим, интеллигентам и дворянам. От репрессий большевиков погибли миллионы людей. Но более всего пострадали казаки и священники. Нас выселяли и расказачивали, жгли, пытали и убивали, ссылали на север и запрещали иметь оружие. Казака приравняли к мужику. Наши семьи морили голодом, и мы никогда не забудем тридцать второй год, чекистов, отряды интернационалистов-карателей и проклятые «черные доски». Не забудем героев, которые поднялись в станице Тихорецкой и несколько дней отбивались от превосходящих сил красного интернационала. Не забудем атаманов, которые долгие годы вели партизанскую войну и были опозорены перед народом. Не забудем переименованные станицы и расстрелянных офицеров. Не забудем казаков, которые поверили словам большевиков, вернулись на Родину из-за границы и пропали в сибирских лагерях. Трагедия нашего народа – казачьего народа, навечно в сердцах казаков.

Я говорю об этом для того, чтобы вы знали – примкнув к немцам, казаки не совершают измену России. Нет! Мы идем с иностранцами для того, чтобы прогнать захватчика-оккупанта и вернуть свое. В моих словах нет лжи, а только голые факты. Как пример, зачитаю отрывки из нескольких советских документов. Для начала директива ЦК РКП «Ко всем ответственным товарищам, работающим в казачьих районах».

Преподаватель сделал паузу, взял со стола лист бумаги, прокашлялся и начал читать:

«Учитывая опыт года гражданской войны с казачеством, признать единственно правильным самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества путём поголовного их истребления. Никакие компромиссы, никакая половинчатость пути недопустимы. Поэтому необходимо:

1. Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно; провести беспощадный массовый террор по отношению ко всем вообще казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью. К среднему казачеству необходимо применять все те меры, которые дают гарантию от каких-либо попыток с его стороны к новым выступлениям против Советской власти.

2. Конфисковать хлеб и заставлять ссыпать все излишки в указанные пункты, это относится как к хлебу, так и ко всем другим сельскохозяйственным продуктам.

3. Принять все меры по оказанию помощи переселяющейся пришлой бедноте, организуя переселение, где это возможно»…

А вот одно из предписаний Донбюро:

«В целях скорейшей ликвидации казачьей контрреволюции и предупреждения возможных восстаний Донбюро предлагает провести через соответствующие советские учреждения следующее:

1) Во всех станицах, хуторах немедленно арестовать всех видных представителей данной станицы или хутора, пользующихся каким-либо авторитетом, хотя и не замешанных в контрреволюционных действиях, и отправить как заложников в районный революционный трибунал. (Уличенные, согласно директиве ЦК, должны быть расстреляны.)

2) При опубликовании приказа о сдаче оружия объявить, что, в случае обнаружения по истечении указанного срока у кого-либо оружия, будет расстрелян не только владелец оружия, но и несколько заложников.

3) В состав ревкома ни в коем случае не могут входить лица казачьего звания, некоммунисты. Ответственность за нарушение указанного возлагается на райревкомы и организатора местного ревкома.

4) Составить по станицам под ответственность ревкомов списки всех бежавших казаков (то же относится и к кулакам) и без всякого исключения арестовывать и направлять в районные трибуналы, где должна быть применена высшая мера наказания»…

Или еще один пример, директива Реввоенсовета Южфронта от 16 марта 1919 года:

«Предлагаю к неуклонному исполнению следующее: напрячь все усилия к быстрейшей ликвидации возникших беспорядков путём сосредоточения максимума сил для подавления восстания и путём применения самых суровых мер по отношению к зачинщикам-хуторам:

а) сожжение восставших хуторов;

б) беспощадные расстрелы всех без исключения лиц, принимавших прямое или косвенное участие в восстании;

в) расстрелы через 5 или 10 человек взрослого мужского населения восставших хуторов;

г) массовое взятие заложников из соседних к восставшим хуторам;

д) широкое оповещение населения хуторов станиц и т. д. о том, что все станицы и хутора, замеченные в оказании помощи восставшим, будут подвергаться беспощадному истреблению всего взрослого мужского населения и предаваться сожжению при первом случае обнаружения помощи; примерное проведение карательных мер с широким о том оповещением населения»…

Иван Сергеевич взял паузу, оглядел притихший класс, тяжело вздохнул и продолжил:

– Много бед причинили нам большевики, и теперь Сталин думает, что мы все забудем? Нет! Этому не бывать. Или мы или советская власть. С любым правительством можно договориться, даже с немецким. Но только не с коммунистами. Хотя вы должны знать, что в тридцать шестом году Сталин разрешил казакам служить в армии. Раньше мы были представителями эксплуататорского класса и нам не доверяли, а перед большой войной, которую намечал Сталин, даже казаки сгодились. И теперь на стороне советской власти есть казачьи части, пусть сильно разбавленные обманутыми русскими мужиками и еврейскими политруками, но казачьи. Это 10-я Терско-Ставропольская территориальная дивизия, 12-я Кубанская, 4-я Донская Краснознаменная имени Ворошилова, 6-я Кубано-Терская Краснознаменная имени Буденного и еще несколько соединений. Так что учтите сразу – Гражданская война продолжается. Может быть, она для кого-то и закончилась, но только не для нас. Придется рубить своих братьев, кто отравлен идеологией коммунизма и верит Сталину, иначе они порубят вас. Я это уже проходил и знаю, о чем говорю…

Преподаватель посмотрел на наручные часы, а затем на временного командира нашего взвода урядника Аверина:

– Занятие окончено. До обеда полчаса. Можете немного побездельничать.

– Слушаюсь, Иван Сергеевич, – отозвался кряжистый урядник, который в Гражданскую войну воевал на стороне белых и долгое время проживал в Сербии, а теперь горел желанием вернуться на родной Дон. – Класс, встать! Занятие окончено! На выход!

Загремели отодвигаемые стулья. Один за другим казаки потянулись к двери, а я решил немного задержаться…

Вот уже две недели я в городе Рава-Русская, невдалеке от бывшей советско-польской границы. Сюда попал с подачи Тихоновского, который посчитал, что мне не стоит сразу служить в охранных батальонах. Самого военинженера 2-го ранга отправили в Германию, в школу пропагандистов, но перед этим он шепнул за меня словечко есаулу Корнееву. После чего вместе еще с девятью уже бывшими военнопленными под конвоем немецких солдат я добрался до школы, где готовился младший командный состав для будущих казачьих формирований. Сначала на поезде до польского городка с труднопроизносимым названием, а потом на грузовике в Раву-Русскую.

В пути я несколько раз был близок к тому, чтобы совершить побег. Охранникам на нас плевать, а попутчики люди серьезные и вели себя спокойно. Вдоль дорог лес – на повороте прыгай и беги, никто следом не кинется. Однако каждый раз меня что-то удерживало, возможно, любопытство. И вот я курсант. В школе четыре учебных взвода, два десятка белоэмигрантов, которые служат преподавателями и наставниками, а так же полтора десятка немцев. Учебная программа сильно ужата, рассчитана на месяц, и мы занимаемся каждый день без выходных. Тактика и стрелковая подготовка на полигоне за городом. Идеология и политинформация. Изучение оружия, основ немецкого языка и уставов. Строевая и физическая подготовка. Половина курса за плечами и я уже не собираюсь никуда бежать. За немцев воевать не хочу. Но кругом свои. Ко мне относились по-человечески и это меня подкупило. Учеба мне нравилась, кормили хорошо, а муштровали в меру. В общем, норма и даже польская униформа без знаков различия с немецкой пилоткой меня не смущали. Говорят, казачью еще не пошили, а нашивки РОА пока не придумали.

Кстати, про РОА. Если верить инструкторам и немецким радиопередачам на русском языке, которые помимо свежих сводок с фронта передают музыку и речи белоэмигрантов, пленных советских генералов и чиновников, германцы создают Русскую Освободительную Армию. Командует ею советский перебежчик генерал-майор Трухин. Следовательно, мы его солдаты, хотя он, скорее всего, ширма и не более, а решения принимают немцы. НО! Помимо этого мы еще и казаки. Отдельный этнос, немцы говорят остготского происхождения. Поэтому подчиняемся УКФ – Управлению Казачьих Формирований, которое возглавляет всем известный атаман Петр Николаевич Краснов, а в помощниках у него атаманы Балабин, Шкуро и еще много других известных белоказаков. Пока, как говорят, все очень и очень зыбко. Однако формирование армии началось. Это помимо полиции и охранных батальонов. И если все пойдет гладко, уже через пару месяцев появится 1-я дивизия РОА, в которой будет пара казачьих полков, кавалерийский и пластунский. С меня взятки гладки, за что купил информацию, за то и продаю. Хотя чего я? Птичка-невеличка. Главный слушатель немецких радиопередач не курсант Андрей Погиба, а советские граждане, которые видят, что РККА продолжает отступать, а германцы захватили Минск и Киев, и с каждым днем все ближе к Москве и Ленинграду…

Тем временем класс опустел, и преподаватель обратил на меня внимание:

– Погиба? Вы что-то хотели?

– Разрешите задать вопрос, Иван Сергеевич?

Преподаватель, чья фамилия для курсантов была секретом, присел за стол и милостиво кивнул:

– Спрашивайте.

– Я вот одного не пойму. Вы постоянно говорите – казачий народ. Но разве мы не русские?

Он улыбнулся, а затем ответил:

– Скажу словами царского историка и генерала Ригельмана: «Казаки не считают себя выходцами из Московии: кто же москалями их назовет, то отвечают: Я не москаль, а русский, и то по закону и вере православной, но не по природе».

– И что это значит?

– Это значит, что русскими при царях были все славяне, кроме поляков. Мы в основе славяне. Не великороссы, как думают русские националисты, и не остготы, как считал Адольф Гитлер. Следовательно, для нас все остается, как было при царе-батюшке, покойся он с миром. Мы часть России и русские, если считать таковыми великороссов-москалей, украинцев, белорусов и казаков. Но мы отдельный народ, если русские только великороссы.

– А как же произошло разделение?

– Во время переписи 1926 года, которую провели большевики. Украинцы, белорусы и казаки могли указать себя как отдельную национальность, а русскими стали называть одних великороссов. Вы еще молоды, Погиба, не помните этого.

– А разве вы в это время не заграницей были?

– Я в эмиграции оказался только в двадцать восьмом, когда понял, что смысла оставаться на территории СССР уже нет. Впрочем, это вам знать не обязательно.

– Понял, – я кивнул.

– Очень хорошо, что вы такой понятливый, Погиба. А к чему вообще про казачий народ спросили?

– Хочу определиться, кто есть кто.

– И мой ответ как-то повлиял на вас?

– Пока не знаю, – я пожал плечами. – Разрешите идти?

– Ступайте.

Я направился к выходу, но преподаватель окликнул меня:

– Погиба?

– Я! – четкий поворот назад.

– А есаул Кондрат Погиба вам не родственник?

– Не могу знать.

– Ладно, это я так, для себя поинтересовался.

Он махнул рукой и я вышел. Остановился в коридоре и мимо меня пробежал знакомый курсант, бывший сержант-танкист Костя Федоров. Он выглядел взволнованным и я его окликнул:

– Ты куда?

Федоров ответил на ходу:

– К радио! Там свежая сводка! Немцы ворвались на окраину Москвы!

«Москва – как много в этом звуке»… – вспомнил я слова поэта и побежал за Костей.

Спустя минуту я был на плацу, где находился практически весь личный состав школы. Подвешенный на столб раструб радиоточки передавал немецкую сводку на русском языке. И если верить диктору, сегодня ночью 10-й танковый полк 8-й танковой дивизии немцев захватил Волоколамск, совершил марш-бросок по Волоколамскому шоссе и ворвался на окраину Москвы. Идут бои в районе Сходненского водохранилища и Тушино. Против регулярных германских частей бьются ополченцы. Долго они не выстоят и захват Москвы дело двух-трех дней. Иосиф Сталин, Ставка Верховного Главнокомандующего и партийные работники, прихватив труп Ленина и награбленные у русского народа богатства, на специальном поезде бежали в Куйбышев…

Сводка закончилась. Заиграл бравурный немецкий марш. А среди курсантов и преподавателей царила тишина. Как ни странно, никто не радовался. Почему? Думаю, причины были разными. Кто-то считал, что если немцы быстро возьмут столицу, Сталин пойдет на мирные переговоры, сдаст западные районы страны и мы германцам уже ни к чему. А кто-то тайно сочувствовал красноармейцам и ополченцам, которые сейчас грудью встречали немецкие танки и погибали. Какие ни есть советские граждане, но они не чужие люди, в конце концов. В одной стране жили, одни и те же радости-горести делили, один хлебушек кушали.

Впрочем, вскоре все разошлись. Обед. А после него курсантов построили на плацу, и начальник школы Карл Бушенгаген прошелся вдоль строя и лично вручил каждому по два шеврона РОА. После чего произнес небольшую бодрую речь, в которой главная мысль была проста – арийцы одолели славян и это потому, что они сверхчеловеки, первый сорт.

– Рано празднуешь победу, – глядя на Бушенгагена, еле слышно прошептал стоящий рядом Федоров, – кровушкой еще умоетесь и тогда про нас вспомните.

«Это точно», – мысленно согласился я с ним и посмотрел на новенькие шевроны, в щите Андреевский Крест, а над ним буквы РОА.

9.

Москва. 30.09.1941.

– Товарищ, боец! Товарищ, боец!

К старшине Захарову подбежала худенькая синеглазая девочка в белой блузке и синей юбке. Ее забавные русые косички раскачивались на бегу, а красный пионерский галстук сбился набок.

– Чего тебе, пигалица? – старшина приставил к стене дома трофейный немецкий пулемет и посмотрел на пионерку.

– Фашисты! – девочка указала на улицу. – Там они! Много! Идут!

– Знаю, – кивнул Захаров и, погладив девчонку по голове, слегка оттолкнул: – Беги отсюда. Прячься.

– А может, я могу чем-то помочь? – в глазах пионерки, которая не хотела уходить, была мольба.

– Уходи! – старшина повысил тон и девчонка отступила.

Возле Захарова появились ополченцы, молодые ребята из комсомольского отряда истребителей танков. Они были растеряны и не знали, что делать. Комсомольцы смотрели на старшину и он, понимая, что здесь и сейчас является главным командиром, стал отдавать приказы…

Передовая ударная группировка 8-й танковой дивизии ворвалась на окраину Москвы, и настрой немецких солдат был таков, что уже через пару часов они собирались выехать на Красную площадь. В советской столице царил хаос, правительство начало эвакуацию, в штабах неразбериха, милиция дезорганизована, а мародеры грабили магазины и склады. Казалось, что можно взять главный город страны голыми руками. Но не тут-то было и в Тушино немцев встретили ополченцы во главе с несколькими фронтовиками, которые совершенно случайно оказались в тылу, и среди них был старшина Николай Иванович Захаров.

Раны старшины затянулись быстро. Сильный организм справился и уже через пару недель Захаров, покинув селян, ушел в лес к партизанам. Там его встретили хорошо, без подозрения, поскольку о нем уже знали от местных жителей. После чего он сразу включился в боевую работу.