Опасный лаборант

Денис встречал в новостной ленте заметки о рейдах на дикие острова, расположенные вдали от берегов. Люди стягивались туда, бросив цивилизацию с её сомнительными благами в виде постоянного электричества, водоснабжения и образования. Они становились ловцами, дайверами, собирателями инопланетных даров моря и контрабандистами. Люди заводили на островах семьи, и уже не первое поколение выросло на устных преданиях и практической астрономии вместо истории, физики и начертательной геометрии. Ловцы изучали повадки инопланетян и умели уживаться с ними. Молодое поколение с раннего детства плескалось бок о бок с чужими и безнаказанно воровало с их подводных огородов. Самые неосторожные или невезучие оказывались съедены, но в среде ловцов это не считалось большой потерей. «Море забрало», – рассуждали они с присущим морякам фатализмом. Ряды быстро восполнялись, бабы рожали практически через год. Средства контрацепции на островах считались причудой богатеев наподобие компьютера – вещь забавная, но не слишком нужная. Убыль детей компенсировалось качеством. Оставшиеся росли смекалистыми, предусмотрительными и удачливыми. Они были дерзкими и сильными. Сами того не ведая, пришельцы выпестовали опасную породу постцивилизационных дикарей.

Добыча и перепродажа трофеев при отсутствии сил централизованного сдерживания неизбежно соседствовали с беспределом. Вольница породила пиратство. Дайверы нападали друг на друга, сообща грабили караваны, везущие ценный товар к европейским берегам, покушались на торговые суда цивилизованных стран. Иногда акты разбоя заканчивались крупным скандалом. Тогда военно-воздушные силы ООН бомбили островные крепости, топили всё находящееся на рейде и высаживали с цеппелинов десант. Кого-то обязательно спасали и показывали в новостях. Освобождённые заложники рассказывали об ужасах пиратского плена, пугая обывателя, но не всегда истории о поселениях с блэкджэком и шлюхами достигали нужной цели. В романтичные головы западала мысль о нескучной жизни, где не нужно выплачивать ипотечный кредит, унижаться перед чиновниками, а можно греться на солнышке и купаться в лазурных водах. Люди собирали пожитки и ехали в портовые города, чтобы влиться в ряды новых дикарей. Обычно им удавалось достичь вожделенных островов. Спустя много лет они могли появиться на экране с покаяниями, но чаще пропадали без вести, обретя свободу от системы государственной эксплуатации, а вместе с ней от заботы врачей и защиты полиции.

Их эскапизма Муромцев не понимал и не верил в его существование. Новостные заметки и ролики в сети были для него развлечением, в котором не находил ни грамма правды, вернее, не верил, что такое бывает на самом деле. Только в командировке, непосредственно столкнувшись с атлантическими обычаями, он осознал, что в мире течёт какая-то другая жизнь. Тяга к странствиям и приключениям оказалась заложена в приморских народах, в отличие от привычных к оседлости хлеборобов. На ум Денису приходило не слишком политически корректное сравнение нектона, активно плавающих животных, с сидячим бентосом – прикреплёнными ко дну организмами, и сравнение было не в пользу послушных закону обывателей. Разнообразие окружающей среды ускоряло эволюцию. Там, где условия менялись быстрее, население быстрее развивалось, приспосабливаясь к новым условиям, чтобы не погибнуть. Поговорка о людях, которые делятся на две нации – у одной есть лодка, а у другой лодки нет – обрела для лаборанта весомость проверенной опытом догмы. Мореплаватели рисковали и дохли с неистовой силой, жизнь индивида разменивалась ни за грош, однако выглядели они шустрее и разнообразнее землепашцев.

Российских учёных с нацией мореходов роднила полевая работа. В поле ни приготовления, ни научная интуиция, ни качество оборудования не значили столько, сколько удача. Даже усердие не могло сравняться с везением. Усердие вознаграждалось через долгий упорный труд, повышающий вероятность выловить интересный экземпляр, однако всё могло пойти насмарку, если не пофартит.

– Стоп! – крикнул Казаков рулевому.

Кака привёл к ветру. Вырывающаяся из-под киля вода перестала пениться. Миксер начал вращать со скрипом рукоять лебёдки, выбирая грота-шкот. При помощи Паскаля убрал грот и стаксель. Некоторое время «Морская лисица» шла по инерции, учёные смотрели за корму, дожидаясь признаков остановки. Наконец кильватерный след исчез, яхту сносило ветром, она дрейфовала, плавно поднимаясь на длинной волне.

– Забрасывайте, – разрешил Казаков.

– Ловись, рыбка, большая и маленькая, – прошептал Денис, беря в руки сетку.

Лаборант спустился по кормовому трапу и опустил в море орудие лова. Стальной стаканчик работал как грузило, увлекая сетку ко дну. Казаков потравливал фал, глядя на счётчик ручной лебёдки. Латунный барабан вращался, цифры в окошке прыгали, указывая метры глубины, пощёлкивали шестерни механизма. Смольский разматывал замыкающий линь, следя, чтобы он не запутался. Муромцев присел на корточки, одной рукой придерживаясь за поручень, другой сопровождая фал. Операция была рутинная. Биологи делали станции каждые двадцать миль. Брали пробы и шли дальше, разбирая выловленный материал, фиксируя и занося результат в журналы. Качественный анализ был попутной научной работой и выполнялся больше для отчётности, поскольку был включён в план экспедиционных работ. Всерьёз к нему относилась только Рощина, а мужчины воспринимали как развлечение вроде рыбалки, чтобы не скучать. Основная работа ждала их на отмелях.

– Готово, – Казаков поставил лебёдку на стопор, перекинул флажок на обратный ход и взялся за ручку.

Денис отпустил поручень и стал тянуть фал, поднимая сеть с тридцатиметровой глубины. Виктор Николаевич вращал барабан, следя, чтобы верёвка ложилась ровно. Смольский аккуратно выбирал страховочный трос.

– Там что-то есть, – доложил Денис, фал подрагивал и, чем ближе к поверхности, тем ощутимее. – Мы, похоже, выудили чего-то!

– Рыбка, – засмеялся Казаков. – Давайте, Денис, не ленитесь.

Муромцев вскочил и принялся торопливо выбирать мокрый конец, стараясь не дать глупой рыбе опомниться и выскочить из ловушки поверх обода. Когда из-под воды показался жёлтый круг, Муромцев понял, что добыча никуда не делась. Он выдернул сетку до половины и перехватил возле устья, где плотная надставка из парусины примыкала к входному кольцу. Что-то быстрое металось в подводной части, раскачивая металлический стакан, капроновая часть колыхалась.

– Ого! – воскликнул лаборант, видя, как оно бьётся о стенки. – Не порвал бы.

– Давайте сюда, Денис, – Казаков отложил лебёдку и принял обруч, а Муромцев вытянул из моря полутораметровый конус, в хвосте набитый водорослями. С него лилась вода, внутри что-то прыгало.

Лаборант быстро перелез с кормовой площадки в кокпит. К разбору улова подошла Арина. Планктонную сеть разложили на сланях. Муромцев с Казаковым принялись собирать ткань к ободу, подтягивая добычу. Весть о том, что учёные выудили нечто стоящее, облетела судно. В море развлечений немного, на кокпите собралась вся команда, за исключением рулевого. Даже Миксер пришёл поглазеть.

– Давай, юнга, заворачивай свой чулок, – буркнул по-португальски капитан да Силва, но, кроме Ганса, его никто не понял.

Кок подобострастно усмехнулся на сальную шуточку, как могла бы усмехнуться крыса, и вытянул шею, выглядывая из-за плеч. Посмотреть там было на что.

Поверх комка водорослей и прочей подводной дряни вроде икры, рачков и крошечных мальков извивалось странное существо. Его можно было накрыть ладонью, и она бы пришлась точно впору. С виду существо напоминало насекомое. Покрытое хитиновой кутикулой тело состояло из сильно отличающихся друг от друга сегментов, по-разному окрашенных. Тёмно-коричневая голова поблескивала двумя парами чёрных бусинок – глаза в центре были крупнее, боковые мельче. За головой шёл светлый шейный сегмент, из него росла пара ножек. Самая крупная часть, спина, была окрашена в болотно-зелёный цвет и по бокам имела треугольные плавники, буроватые возле тела и к полупрозрачным краям обретавшие снисходящую светло-коричневую окраску. От спинного сегмента шли ещё три, расцвеченные от пепельного к серно-жёлтому. Хвост заканчивался пятью вертикальными лопастями, не гребными, как у креветки, а, по-видимому, рулевыми. Через всю спинку существа шла дорожка из двух рядов чёрных пятен.

– Что это? – первым опомнился Муромцев.

– Сикараха какая-то, – бесхитростно отозвался Казаков, от которого лаборант ожидал услышать нечто более определённое. – Белкина бы сюда. Вы знаете, Михаил Анатольевич?

Смольский только покачал головой. Моряки тоже замялись. Никто не мог сказать, что за неведомое науке животное выловили учёные из морских глубин. Арина принесла планшет и объектив для макросъёмки. Клацнул магнит фиксатора. Рощина выключила бесполезную в море опцию вай-фая, объектив определился планшетом, навела резкость, начала снимать.

– Сажайте в воду, пока не сдохла, – распорядилась Арина, сохраняя файл.

Муромцев зачерпнул прозрачной пластиковой коробкой из-за борта, а Смольский ловко ухватил двумя пальцами существо возле крыльев.

– Осторожней, вдруг оно кусается! – встрепенулась Рощина, но было поздно.

– Здесь не достанет, – хладнокровно ответил Смольский и опустил трофей в контейнер. Зачем-то понюхал пальцы. Брезгливо поморщился. Вытер ладонь о светлые летние брюки, ещё сохранявшие стрелку, мечтательно улыбнулся, посмотрел на начальницу, как на вошь, и выдал: – Основную опасность вашей жизни, Арина Дмитриевна, представляет избыток принимаемых вами мер предосторожности. Именно поэтому как настоящий учёный вы не состоялись.

Рощина чуть не выронила планшет.

– Что, простите? – она отложила девайс на рундук кокпита, словно готовясь к драке.

Казаков медленно поднялся, Денис замер с открытым ртом, а Смольский назидательно продолжил:

– Настоящего учёного отличает бесстрашие. У него должна быть готовность отказаться от своих убеждений, если они доказательно опровергнуты. Вы же оказались не готовы, собирая материал для кандидатской, и подогнали доказательную базу под свою теорию о неспособности скрещивания земных организмов с ксенобионтами, хотя работы западных учёных подтверждали обратное.

– Это артефакты, созданные на основе дефектной методики, – жёстко сказала Рощина и выбила из пачки сигарету. – Их целью было показать принципиальную возможность переноса ксено-ДНК в геном земных организмов, но не вероятность этого в условиях дикой природы.

– Эксперименты по переносу генов чужих в геном репродуктивной клетки земного организма были поставлены Майером в США, Брауншвицем в Германии и… не помню кем ещё из норвежского Института морских исследований, положительный результат был получен на трёх видах, – перебил Смольский с широкой улыбкой идиота. – Вы постарались их опровергнуть под заботливым руководством Владимира Яковлевича. Надо же, у вас это блестяще получилось.

Рощина резко, по-мужски, чиркнула зажигалкой раз, другой, прикрываясь от ветра. Выдула сквозь стиснутые зубы голубой дымок.

– Большинство специалистов согласны с тем, что скрещивание невозможно, – попробовал вмешаться Казаков, но остановить Смольского не удалось. Трудно было понять, какие муравьи копошатся в его голове.

– Описательный характер вашей диссертации говорит о степени разработанности проблемы и достоверности методов исследования, – Смольский отвесил саркастический поклон. – А также о её актуальности. Ценю вашу поразительную взыскательность к себе, Арина Дмитриевна. Такой глубины научной мысли, как опровержение работ учёных мирового уровня, в стенах нашего института ещё никто не достигал. Надо ли скрывать, что вас ценят только за организаторские способности и умение находить компромиссы в тяжёлых условиях? Для сборщика образцов это чрезвычайно важно и, наверное, хорошо для завхоза. Плохо, что при этом вы позволили начальнику партии задавить в себе учёного, не оставив даже времени для обустройства личной жизни. Если сильная, умная и способная женщина хочет быть несчастной, она обязательно этого добьётся…

Муромцев вскочил как пружиной подброшенный. Стиснутый до боли кулак готов был взвиться от бедра к подбородку научного сотрудника, но палуба ушла из-под ног. Капитан да Силва приказал поставить грот. Ветер переменился, ударил в борт. Парус наполнился ветром. «Морская лисица» накренилась. Смольский бревном упал на слани.

* * *

Смольского перенесли в каюту. Он потерял сознание, но, к сожалению Дениса, не от удара головой. Научный сотрудник перекинулся, точно пьяный. Он бредил, прикрыв глаза и блаженно улыбаясь.

– Не похоже на солнечный удар, – заявил Казаков. – С чего бы ему сделалось плохо?

– По всему видно, что Михаилу Анатольевичу очень хорошо, – язвительно возразила Рощины.

У неё так побагровели щёки, что Денис бросал на Арину тревожные взгляды, не хватил бы солнечный удар, но причиной явно была не жара.

– Пульс нормальный, – она отпустила кисть, Смольский вяло подтянул руку к груди и неразборчиво забормотал.

– Эта тварь его точно не ужалила?

– Нечем было. Михаил Анатольевич её за спинку держал.

– За спинку… – задумчиво произнёс Казаков.

Муромцев схватил запястье Смольского. Вывернул наружу.

– Вот оно.

– Вы что, Денис?

– Оборонительный секрет! Видите покраснение? Здесь и здесь, где он прикасался. Животное испугалось и выделило защитный токсин. Когда Михаил Анатольевич схватил его за спинку, слизь попала на руку, и яд абсорбировался через кожу.

– Действительно, – согласился Казаков и уважительно посмотрел на лаборанта. – А быстро…

– Смойте с ладони яд, – распорядилась Арина. – Я сейчас принесу аптечку, но кордиамин давать, наверное, рано. Михаил Анатольевич среди нас единственный человек, который мог бы сказать, что надо принимать в таких случаях, – вздохнула Рощина. – Дадим пару таблеток кофеина. Хватит, как вы считаете, Виктор Николаевич? Добавим потом ещё, если понадобится, чтобы не заснул. Будем наблюдать и отпаивать тёплым чаем. Если повезёт, выведем токсин через почки. Впредь работаем только в резиновых перчатках. Мы зашли в опасные воды. Тропические внеземные организмы непредсказуемы, полны сюрпризов, многие виды просто не описаны. Будьте внимательны, пожалуйста, если хотите вернуться домой живыми и здоровыми.

Предупреждение было излишним. После случившегося лаборант стал относиться к морским обитателям с опаской. Пострадавшую руку Смольского протёрли спиртом, он проглотил две таблетки кофеина и полчашки крепкого кофе. Денис приволок с камбуза большой чайник и поставил рядом с Казаковым, который вызвался дежурить первым. Рощина ушла в свою каюту и открыла на планшете атлас-определитель, но в нём не нашлось ничего, даже отдалённо похожего на существо.

Найдя в багаже коробку с резиновыми перчатками, Денис на глазах у Казакова демонстративно натянул пару и отправился в кокпит разбирать улов. Экипаж сгрудился возле рундука, на котором стоял контейнер, дивился и обсуждал происхождение вида. По мнению Ганса, икру завезли пришельцы с родной планеты, капитан да Силва высказался за версию зарождения в результате нечестивого скрещивания инопланетян с земными организмами, а Паскаль предположил, что оно заплыло издалека. Матрос Миксер только помаргивал глазками и чесал в затылке. Никому не приходили на ум цензурные слова для названия той неведомой твари, а существо тем временем махало плавниками как крыльями, злобно металось по прозрачной коробке и стучало о пластмассовые стенки твёрдой хитиновой головой.

В сеть с планктоном Муромцев полез как ребёнок в мешок Деда Мороза. Выкинул пучок водорослей в таз, туда же вытряс планктон из приёмного стаканчика, отвинтив стальное дно. Грызло искушение забросить планктонную сетку и половить ещё на рыбном месте, вдруг удастся найти такое же морское чудо, но «Морская лисица» уже шла под всеми парусами и рыбное место осталось далеко позади. Капитан да Силва пользовался попутным ветром, чтобы поскорее доставить пассажиров на отмели и самому половить с экипажем.

Команда деликатно разошлась по местам. Дениса и Казакова почтительно остерегались из-за их габаритов. Уважения добавилось, когда кок разнюхал и разнёс по всему судну, что они являются водолазами. Профессиональные водолазы, как быстро уяснял любой моряк, не стесняются решительных поступков. На берегу они скрашивают досуг в портовых кабаках, где любят накатить стакан и кому-нибудь по роже, в море вдумчиво готовятся к погружениям, что, по мнению матросов, выглядит как здоровый, крепкий сон. Однако русские водолазы вели себя, словно заправские учёные – ковырялись в тине и писали в тетрадках, будто у них имелось образование. Даже самый молодой, их слуга, выглядел как выпускник колледжа.

Ганс постучался в каюту, где лежал больной, спросил у старшего водолаза Виктора, не нужно ли чего, получил заверение, что всё в порядке, и отчалил на камбуз. Внезапно занедуживший Майкл не выглядел сильно хворым. Он улыбался и восторженно что-то бормотал, должно быть, бредил. Если это и было отравлением, то неопасным. Гансу не терпелось узнать, что же на самом деле произошло между пассажирами, почему вспыхнул спор, а потом Майкл внезапно потерял сознание. Жозе сказал, что его цапнула камарун марино, «морская козявка». Так он обозвал на португальском то ли рыбу, то ли насекомое, определения которому никто не сумел подобрать. Ганс бросил в маленькую кастрюльку пару луковиц и морковку, взял овощной ножик, выбрался в кокпит. Младший водолаз Деннис копался в тазу с водорослями, как это делали все учёные, ходившие на «Морской лисице». Иногда он отрывался от своего занятия и помечал что-то в журнале, будто действительно понимал толк в мелюзге и знал каждую букашку по имени. Однако теперь Деннис был в резиновых перчатках. Ганс заподозрил неладное. Он присел на рундук и стал скрести морковь, сбрасывая очистки в кастрюльку. Казалось, для него не было ничего важнее, чем не обронить на слани ни кусочка шелухи.

– Как себя чувствует доктор Майкл?

– В порядке, – Муромцев взглянул на кока и вернулся к качественному анализу. Большинство планктеров он мог определить сам. Каких не знал, пересаживал в банку с морской водой, потом Арина дополнит.

– Его укусила эта… – кок постучал ножиком по контейнеру, в котором не находило себе места существо, – …тварь?

– Не укусила. Выделила яд. Яд попал на кожу и подействовал. К счастью, он оказался несильным.

– Зачем нужен яд, если от него нет толку?

– Это может быть…

Муромцева осенило. Он выкопал из водорослей полупрозрачного малька, бросил в контейнер. Тварь заинтересовалась соседом, но малёк был шустрее. Он сразу забился в угол, стараясь держаться от хищника как можно дальше. Тварь не торопилась. Она слегка погрузилась, но преследовать не стала, просто развернулась к нему головой и принялась наблюдать. Постепенно движения малька замедлились. Он всплыл кверху брюхом.

– Вот и отгадка.

Тварь уже была тут как тут. Вцепилась жвалами в снулую рыбёшку, зафиксировала добычу передними лапками, словно руками, пустила в ход ротовой аппарат.

– С головы жрёт, – заметил Муромцев.

С головы.

– Боится, что вырвется, – прошептал лаборант.

В тазу он нашёл крупную личинку синей ленты, забившуюся в пучок водорослей подальше от цепких пальцев лаборанта. Безобидный инопланетный получервь-полурыба питался одноклеточными и сам служил кормом для всех, кто был хоть чуточку крупнее и зубастее. Муромцев запустил его в контейнер. Личинка повела себя глупее земного малька. Она не испугалась ядовитого хищника. Извиваясь всем телом, подплыла к поверхности рядом с ним и стала греться на солнышке, решив, что вернулась в безопасную среду. Тварь доедала добычу, около пасти её висело кровавое облачко и плавали кусочки потрохов. Синяя лента сменила пару раз место, переплывая на более тёплую воду, время шло, а никаких признаков паралича не наблюдалось.

– Яд не действует, – сказал Муромцев.

– Чужие не едят своих?

– Едят. Свои им – основная кормовая база, на них токсин должен действовать в первую очередь. Наверное, быстро разлагается в воде, чтобы всю мелочь вокруг себя не перетравить, – предположил Муромцев. – В ходе эволюции выжили и получили преимущество те хищники, которые не оставляли за собой мёртвую пустыню, а убивали ровно столько, сколько нужно для еды, не больше.

– Яд сильный, если подействовал на доктора Майкла, – заметил кок.

– Достаточно сильный, чтобы вызвать у человека бред и галлюцинации. У нас с пришельцами сильно отличающийся морфогенез, отсюда разная токсическая чувствительность. Яд камарун марино убить человека не может, даже если получить большую дозу токсина, держа тварь в руке, но причинить неприятности – без проблем.

– Галлюцинации? – переспросил Ганс.

– Что-то вроде. Он сейчас лежит на койке и разговаривает сам с собой.

Кок вернулся к чистке овощей. Помолчал, не торопясь раздевая луковицы. Сказал, задумчиво глядя на линию горизонта:

– Каких только зверей ни привезли пришельцы… Рассказывают, что возле Кубы водится медуза, которая может утащить с борта крепкого матроса. У неё щупальца как у осьминога, с крючками на концах и ядовитые. Она жалит человека, парализует его, затаскивает под свой прозрачный купол и обволакивает желудком. Можно видеть, как он там переваривается. Она меняет цвет подобно осьминогу. Когда медуза довольна, она фиолетовая, а когда злится или нападает, становится красной.

«Пиратские байки», – решил Денис.

– Дайверы говорят, что амфибии пользуются медузами как сторожевыми собаками, – произнёс кок многозначительным тоном. – Выпускают охранять огород и учат нападать на людей и акул, а своих не трогать.

– Вы видели амфибий? – спросил лаборант.

– Амфибии это одуреть как страшно, – Ганс посмотрел на молодого учёного и мерзко ухмыльнулся. – Там, куда мы идём, их много.

Глава 6

Ночью в каюте было темно, хоть глаз выколи. Отсыревшее постельное бельё источало приторный запах синтетической отдушки. Денис ворочался на верхней койке под плавную килевую качку «Морской лисицы». Яхта размеренно поднималась и опускалась на атлантической волне, лаборант чувствовал себя как младенец в люльке, но сон не шёл. Внизу время от времени тяжко вздыхал Смольский. За день он устал от постельного режима, учёному было скучно, однако после случившегося избегал выходить на люди. После того, как из каюты с перекошенным лицом выскочил Казаков, на дежурство заступила Арина и, по-видимому, сумела найти общий язык с недужным коллегой. Перед отбоем её сменил Муромцев. Смольский к тому времени перестал бредить и по обыкновению сделался замкнут. Лаборант не пытался его разговорить, не хотел нарваться и потом об этом жалеть, но теперь мрак и скука сделали своё дело. Когда Смольский снова горестно вздохнул, Муромцев прервал вынужденное молчание:

– Как вы себя чувствуете, Михаил Анатольевич?

– Было хорошо, пока вы не начали меня пичкать всякой дрянью, – пожаловался Смольский. – Я словно летел по небу, подхваченный ветром. Воздушные потоки несли-несли, но совершено не препятствовали оставаться на земле и с вами разговаривать.

«Знал бы, что за ерунду ты нёс», – скрипнул зубами Денис.

– Я понял, что значит быть на седьмом небе, – мечтательно продолжил Смольский. – Потом какой-то ураган закрутил меня и швырнул далеко в небеса, я увидел звёзды.

«Это ты вырубился и упал», – отметил Денис.

– При этом я оставался на яхте. Помню ваши лица, склонённые надо мной, вы решали, жить мне или умереть. Потом ураган забросил меня сюда. Вы стали поить меня кофе и кормить таблетками, чтобы снять симптомы эйфории, – засмеялся Смольский. – Симптомы вы не сняли, но удовольствие подпортили.

– Мы за вас беспокоились, – как можно нейтральнее ответил Муромцев.

– Знаю, вы ненавидите меня за эти минуты откровения. Виктор Николаевич взбесился, когда я ему рассказал о заслугах замдиректора по науке, в любимчиках которого он ходит. Но вам я хочу сказать…

– Вы наговорили Арине Дмитриевне кучу гадостей, – на Муромцева накатило холодное бешенство, ему захотелось ощутить в кулаке открытую наваху и ткнуть кого-нибудь в живот.

Например, Смольского.

Тот вдруг затих. То ли прислушивался, то ли соображал.

То ли врождённое чутьё не подвело, и он сделал из осторожности паузу.

– Вы должны понять, я был не в себе, – запустил пробный шар Смольский.

«Он чувствует меня и боится, – Муромцева словно окатило холодной волной. Спать окончательно расхотелось. – Токсин всё ещё действует!»

– Я знаю, о чём вы думаете, – сказал Смольский. – Догадываюсь. Когда ваши намерения сильны, они становятся распознаваемы.

– О чём же я думаю?

– Вы хотите ударить меня в живот.

Лаборант прирос спиной к койке.

– Теперь не хотите. И не надо.

– Давно это у вас… озарения?

– После того, как начал отходить от действия кофеина. Вы, Денис, не обижайтесь за Арину Дмитриевну. Правда никого не делала счастливым, а я не врал. Быть честным выгоднее. Я могу о чём-то умолчать, но распространять ложные сведения не буду. С Рощиной всё непросто, кандидатская у ней в самом деле спорная. Вы её читали?