Последний костер

Но мы не вникали в экономическую сторону вопроса. Жалко, конечно, было смотреть на горы мяса, никому не нужного. Получается, что зря старались. Но директор, в частной беседе с охотоведами, убедил, что на следующий год всё будет обосновано результатами этого сезона, и никуда они не денутся, – подпишут договор. Да и это мясо в дело пустим, в крайнем случае – на зверофермы.

Еще пара дней ушла на получение заработка и, вообще, на всё – про всё. Перед самым отъездом встретился Борис, – бич из соседней бригады, – с трясущимися руками и синюшным цветом лица. Он обрадовался знакомым лицам, подскочил, поздоровался:

– Слышь, закурить дайте.

– Ты что, Боря, с таких-то заработков побираешься, или ещё не получил деньги?

– Получил паря, два дня в «Яранге» пол шампанским мыли.

– Ты же завязать хотел, приодеться, костюмчик там, шубу…

– А, рукавицы вот купил, перезимуем как-нибудь, а дети… зачем я им такой.

Бич, он и в Африке бич…

Хозяин тайги

Тигр находится под охраной закона. Да, это нужно. Да, это необходимо. Всех, живущих на этой планете, нужно охранять, оберегать, создавать условия для жизни. В том числе и для человека. И для тигра.

Много споров идет в научном мире о тигре. Спорят практики, которые сами много сезонов находились в поле, непосредственно наблюдали жизнь этой кошки, и спорят теоретики, которые даже порой в зоопарке-то не были. Но еще неизвестно, кто из них отстаивает более правильную сторону вопроса. Активно включаются в эту дискуссию и охотоведы. Конечно, большинство из них, и даже абсолютное большинство за то, что тигра надо охранять всеми силами и возможностями, не взирая на то, что он неимоверный проглот, – в день ему нужно не менее пяти килограммов мяса, а в месяц? а в год?! И нужно учесть, что они редко по одному живут, в основном семьями. Да охотничьи угодья, современные угодья, просто не смогут их прокормить, они же сами себя заморят голодом, или дальше пойдут, в другие угодья.

Со стороны профессиональных охотников проблема охраны тигра смотрится несколько по-другому. Тигр – это проблема. С давних времен эта кошка использовалась восточными лекарями для изготовления различных лекарств. Очень дорогих лекарств. В дело шла практически вся тушка зверя, начиная от очень целебного и вкуснейшего мяса и заканчивая особо ценными усами, которые настаивали на спиртах и их производных. Лекарства готовились и из всех внутренних органов. Использовалось все, вплоть до содержимого кишечника, вплоть до когтей.

Конечно, охота на тигра велась повсеместно, круглогодично и полностью бесконтрольно. Естественно, его выбили. Может еще, и болезнь какая помогла.

Да, когда все это осознали, когда спохватились… чуть не опоздали. Наложили полнейший запрет, занесли во все самые красные книги, установили особый статус и приняли еще множество мер по охране вымирающего вида. Добросовестно охраняли несколько десятков лет. И теперь продолжаем охранять, вот только энтузиастов этого дела поубавилось. И тому есть объективные причины.

За годы спокойной и безбедной жизни кошечка расплодилась. Хорошо расплодилась. В виде исключения из охранных правил стали иногда разрешать отлов молодых тигров для зоопарка. По несколько штук в году. Да и не каждый год.

А они все плодятся, расширяют ареал, увеличивается численность. А запреты продолжают действовать. Строгие запреты, штрафом не отделаешься. Охотникам мешать начал. Зверя изводит, – ох и прожорлив, скотина, да и вообще, работать в тайге не дает, – в спину дышит. Охотники этого не любят.

Женя Ерёмин охотился из родного дома. В том смысле, что базовым зимовьем у него был старый родительский дом. Да, да, именно здесь, на живописном берегу таежной реки, стоит дом, – пятистенник. А когда-то, лет тридцать назад, здесь была деревня, – Юмо. Большая деревня, богатая.

Колхоз был. Имел тот колхоз приличные земли, хлеб растил. В пойме реки накашивали столько сена, что и себе хватало и плотами возили по осени в райцентр, – продавали. Потом началось укрупнение колхозов, совхозы стали организовывать. Переселили всех на центральную усадьбу – в Бичевую. А деревня таежная, с юрким и быстрым, как хариус, удэгейским названием Юмо, бросилась. Отец Женькин уезжать не стал, перешел работать в заготконтору, – кое-какую пушнину добывал, иногда, если подфартит, сдавал мясо. Летом рыбачил.

Больно было глядеть, как разваливается и умирает ещё совсем недавно такая живая и веселая деревня. Брошенные поля дурбенели, – зарастали всякой нечистью, покосы пойменные и вольные выпаса затягивались кустарником и кочкарем. Подгнивали и разваливались мосты на дорогах, когда-то связывающих деревню с миром.

Женя был с детства инвалидом, – правая рука была заметно короче левой, поэтому в армию не пошел, а сразу после школы с удовольствием надел на плечи охотничий рюкзак и старое, видавшее виды, ружье. Увечье не мешало таежной работе.

Отец часто прихварывал, к непогоде у него всегда болели фронтовые раны. Через два охотничьих сезона Женя остался один. Чему-то успел от отца научиться, что-то сам допетрил, докумекал, да и друзья были, – подсказывали.

Через несколько лет он уже стал заметным охотником. Не первым еще, но уже хорошо добывал. И пушнины сдавал прилично, да и мяса, – по десятку кабанов валил каждый сезон. Уважительно здоровались с ним пожилые охотники.

Любил свой участок парень, и летом, при любом удобном случае всегда туда наведывался. Благо что недалеко, – на моторке минут сорок езды. Протока тихая, в стороне от основного русла, всегда была с рыбой. Сети ставил прямо под окнами и, сидя за столом, чаевничая долгими летними вечерами, наблюдал, как дергаются поплава сетей, – радовался попадающей рыбке.

А ближе к осени, в конце августа – начале сентября, привозил сюда жену, – женщину тихую характером, но очень проворную на дело. Она и ягод наберет, и с орехом пособит, а главное, помогает в рыбалке запретной. В это время на икромет поднимается кета, и заготавливал её Женя прилично.

Бочки с рыбой и бочата с икрой перевозили домой ночью, выбирая более темную и падерную. Чтобы, не дай Бог, кто встретился и рассекретил. Это была глубокая Женина тайна. Посвящен в эту тайну был лишь старший брат. Это он помогал на своей машине вывозить рыбу и икру в Хабаровск и там сбывать. Правда, нужно отдать должное, Женя с братом делился щедро, даже излишне щедро, и никогда об этом не жалел.

Дом отцовский, как мог, поддерживал. Старый, конечно, дом, сыпался вовсю, но стоял еще. От других деревенских домов одни ямы остались, бурьяном поросшие. И украшением всего дома была печь, русская печь, со всеми положенными наворотами, – голбчик, приступочка, лавочка, лежанка и прочее. Она по праву занимала почти полдома.

Будучи на промысле, Женя протапливал ее, – иногда для того, чтобы хлеба постряпать, а чаще просто для тепла, для души. Затопит и сядет перед ней, смотрит на огонь, как завороженный, мог так сидеть долго, пока огонь совсем не уляжется, не спрячется в раскаленные угли. Свод печи становился светлым, отбеливался от жара, красивел.

Любил в такие вечера до одури напиться чаю со смородинником, да с лимонником и развалиться на теплой печке. Вот уж действительно, – благодать.

В вершине дальнего ключа построил Женя зимовье. Чтобы полнее участок обрабатывать. Зимовье ладное получилось, теплое, просторное, и вода круглый год рядом, а это немалая вещица в жизни таежной. Вроде бы все нормально, а вот не любил там ночевать. Вообще не любил тот ключ. Какое-то урёмное место, смурное.

И соболь там всегда держался, и кабана можно было без труда особого спромышлять, а вот не лежало сердце к зимовью. Все, думал, свыкнется, а оно не свыкалось уже сколько лет.

Вот там, в деревне, хорошо, в бывшей деревне. В любую сторону по путику бежишь – душа поет. Наверное, это от простору, от неба огромного. Ведь там, в ключе, неба почти нет. Деревья его напрочь закрывают. Поэтому под любым предлогом, которые сам же и находил, охотник оставался на лишний денек в доме, на высоком берегу реки.

Специально соболевать с собаками Женя не ходил, по крайней мере, до этого года. Он капканил. Собаки знали каждый его капкан, каждую ловушку и обходили их далеко стороной. Это специальная выучка должна быть, чтобы собаки не мешали капканить.

Когда молодая собака впервые попадает в тайгу, на охоту, она, конечно, не знает, что такое капкан, для каких он целей, и что приманка возле капкана, такая запашистая и аппетитная, не для нее.

Охотник делает недалеко от зимовья ловушку, такую же, какие у него на путике, вешает такую же приманку и ставит несколько капканчиков. Правда, капканы стараются выбрать послабее, чтобы не очень больно было лапу. Любопытная молодая собачка обязательно попадет в капкан, а то и в два сразу. Да еще хозяин на крик попавшей в беду придет с хорошим прутиком. Несколько таких уроков и собаки далеко обходят ловушки, не мешают работать, а если в стороне кого-то прижмут, охотник с удовольствием сходит к ним, разберется.

Все бы ничего, все ладно, но последние годы стали излишне неосторожными тигры. Это если мягко очень выразиться. А если сказать более откровенно, так они просто наглеть начали.

В прошлом году один путик на полсотни капканов пришлось вообще закрыть. Тигрица там с котенком шастала. Ну и пусть бы они там жили, не трогает их никто. По правде если, то конечно, соседство не из приятных, но терпеть можно бы, так нет, пакостить начали. Сначала прошли по всему путику и порушили половину ловушек. Чего они им помешали? А на следующем обходе обнаружил, что двух соболей испаскудили. Те, видимо, не так давно попали, живые еще были, ну а эти и рады стараться, – изжамкали, изорвали в клочья и бросили здесь же, недалеко. Ну не сволочи? Закрыл Женя тот путик и не ходил туда до конца сезона. Правда и тигрица в других местах не показывалась.

А в этом году вообще удивительная вещь приключилась, которая обидела Женю до невозможности и разозлила до беспредела.

Сезон налаживался хороший, «хлебный». Зверька прилично в таёжках лазило. Правда в капканы шел неохотно, – сытый был, – орехи уродились и ягода всякая. Особенно лимонника дивно наплодило. Куда ни глянь, везде можно остановить глаз на гроздьях алого, и особенно яркого на фоне снега, лимонника. А в пойме было полно черемухи. Женя сам не мог оторваться от такого таежного угощения, – лакомства. На диво вкусна ягода по предзимью, а тут уже середина ноября.

Так вот, соболек был сыт и по этой причине ленив и беспечен. Напорется на дурнинушку ягоды и, далеко не уходя, спит в ближайших колодах да дуплянках. Собачки и поналадились выискивать таких лежебок. Ловко у них это получалось, весело.

Сучка, правда, не больно помогала, – стара, так, за компанию по кустам лазит, не усердствует. А кобель в силу вошел, азартен до неприличия, аж трясется, как след учует. Считай, за полмесяца наковырял он больше трех десятков. Это не шутка, не каждый охотник и за сезон столько берет.

Хозяин боялся сглазить кобеля и посему сильно не хвалил, а когда подачку давал, ну пряник там, или кусочек сахару, то обязательно сам сперва откусит, или хотя бы замуслит для виду. Шутя хлопал по носу рукавицей, а кобель радовался, начинал высоко прыгать, старался лизнуть в лицо. Понимал, стервец, что его любят.

И в тот день все так же было, все как всегда, как в последние дни.

Пораньше, далеко потемну еще, поднялся, собрался, позавтракал наспех, все в окошко выглядывал, – не светает. Опять в пойму скатились, и почти сразу собака залаяла. А еще утро только занялось, зорька еще горела. Женя пробрался к кобелю, – плохо в пойме ходить, – заломно, кустарнику много, да еще лианами переплетен, не продерешься. Но от удачи уходить не хотелось, не шел охотник в хребты, понял что зверек в пойме жирует. Даже путики дальние бросил, уже недели две не ходил туда, не проверял.

Кобель лаял на темную, пикой взлетевшую в поднебесье, ель. Что-либо рассмотреть там было невозможно. Охотник решил ждать рассвета, – устроился недалеко на валёжине. Ичигом смахнул снег, подстелил суконные рукавицы и сел, закурил. Сучка свернулась клубочком возле ног. Кобель успокоился и уже не бегал кругами, а сидел чуть в стороне и размеренно взлаивал, не сводя глаз с дерева.

Прошло минут тридцать, в тайге посветлело, но зверька не было видно. Женя встал, хотел двинуться вокруг дерева, высматривать. В этот момент как будто молния блеснула, – с противоположной стороны к кобелю летел тигр.

Собака тоже заметила движение и невольно кинулась в сторону охотника. Тот машинально выстрелил вверх.

Все замерли. Тигр замер в неестественной позе, почти в прыжке, собака остановилась вполоборота к нападающему, в полном замешательстве: – ясно, что надо убегать, но рядом хозяин, он стреляет. А хозяин тоже замер в ожидании: что же будет дальше, стоит ли переламывать ружье, чтобы заменить пустой патрон, или пока потерпеть с одним зарядом в стволе.

Замешательство длилось какое-то мгновение, но Жене показалось, что даже ноги затекли в такой позе, струйка пота образовалась где-то на шее и как будто пересекла всю спину, скатилась куда-то в штаны. Даже успел подумать: что же солнышко так долго не поднимается?

Но все это только показалось. Тигр плавно изменил позу, встал почти боком к охотнику и приподнял верхнюю губу, – показал клыки.

– Ну, наглец, завалить тебя, что ли? – пронеслось в голове охотника. Но мысль была расплывчатая, не сформированная. Так глубоко сидело в голове вбитое туда годами: тигр под охраной закона!

В следующее мгновение "хозяин тайги" исчез.

Исчез так же быстро, как и возник, – не стало его просто и все, ни ветка не хрустнула, ни кусты не зашевелились. Кобель подошел к охотнику и виновато повиливал хвостом, заглядывал в глаза. Соболя больше не лаял. У Жени вдруг появился какой-то мандраж, – затряслись руки, да и ноги тоже. Он беспрестанно оглядывался по сторонам, пнул собаку, хотя раньше никогда не позволял себе этого.