Последний костер

– Это хорошо, что один, греха меньше будет, а оружие есть?

– Нет, зачем оно, лето же.

– Ты простачком не прикидывайся, лучше по-хорошему отдай, а то больно будет.

Собака заворчала, услышав грубый разговор, опустила хвост и отошла в сторону, жадно принюхиваясь к прибывшим.

– В зимовье надо глянуть, покарауль его пока, – это подал голос второй из вышедших.

Двое пошли в зимовьё, моторист ещё возился в лодке, выкидывал на берег вещички. А вещичек было подозрительно мало. Зачем-то снял мотор и вытащил его на берег, пробурчал:

– В лодке надо глянуть.

Юра подал голос:

– Да вы что, мужики, офонарели, что ли? Что случилось-то?

– Заткнись и не дергайся, – ответили гости.

Собака, чувствуя недоброжелательность, отошла подальше и залаяла. Моторист побрел к Юриной лодке, перешагнул через борт, пнул ведро, в котором был приготовлен тузлук для харюзов. Прошёл к мотору, похлопал его по колпаку:

– Послужит, почти новый, да и лодка хорошая, ту можно утопить, а лучше сжечь.

От зимовья возвращались двое:

– Жил он здесь один, а ружья не видно, он рыбак, вот рыбобилет выписан.

Юра окончательно всё понял и начал потихоньку отходить в сторону своей лодки, где в носу под телогрейкой лежал СКС.

– Я же тебя предупредил, – стой здесь и не дергайся, – сказал тот, что с ружьём, – а то больно сделаю.

Моторист позвал остальных, и они все вместе выдернули «свою» лодку на косу.

– Дальше путешествовать будем на той лодке, – сказал моторист, обливая «свою» бензином.

Раздался хлопок, пламя взлетело высоко, языки огня заплясали по всей лодке.

Собака завыла.

– Ну, бля, ты ещё тут будешь душу рвать, – это хозяин ружья ругнулся на собаку, прицелился и выстрелил.

Та упала на бок, закрутилась, заскулила.

– Ты, что делаешь, козёл! – заорал Юра и кинулся к стрелявшему.

Тот резко развернулся и выстрелил под ноги Юре. Дробь и мелкие камни рикошетом больно секанули по коленям. Юра понял, что ружьё не заряжено и, развернувшись, бегом бросился к лодке. Выхватив карабин, он вновь развернулся и увидел, как мужик, который стрелял в него, уже захлопывает заряженное ружьё.

Раздумывать времени не было. Вскинув карабин к плечу, он сразу свалил стрелявшего. Пуля попала тому в грудь. Упавшее ружьё здесь же подхватил моторист. Двое других бежали к Юре, может, они решили, что у него одностволка и торопились не дать ему перезарядить. Но они ошиблись, в магазине оставалось ещё девять патронов. И даже затвор передёргивать не надо, – карабин был полуавтоматический.

Почти в упор он их расстрелял, мужики упали друг на друга.

В это время моторист разобрался с ружьём и выстрелил, но промазал. Юра не стал ждать второго выстрела и всадил пулю в лицо мотористу.

Всё стихло. Только трещала, догорая, лодка, да потихоньку скулила собака. Юра подошёл, она уже ничего не чувствовала, поскуливала в агонии.

И снова охотника душили спазмы, и к глазам подкатывало что-то горячее. И снова он оглядывался по сторонам, боясь, что кто-нибудь увидит, как сотрясаются его плечи от судорожных всхлипываний. Оглядывался и старался удержать этот хрип в себе, и не мог.

Опустившись на закровеневшие колени, он вздрагивал плечами. Или от жалости к себе, или собаку жалко… Сумерки сгущались.

Таймыр

Часть I

На полуострове Таймыр, недалеко от Норильска, открывался новый госпромхоз. Государственное промыслово-охотничье хозяйство. Название он получил сразу и навсегда «Таймырский». Там и раньше были всевозможные охотничьи конторы, занимавшиеся заготовкой дикой пушнины. Но теперь… госпромхоз, – государственное хозяйство. Деньжат на открытие ввалили прилично.

Основное направление деятельности создаваемого предприятия – заготовка мяса дикого северного оленя, а сопутствующие отрасли – это и пушнина, и рыбалка, и звероводство, и сувенирные цеха, и прочее.

Студенты-охотоведы пронюхали где-то информацию об этом событии на полуострове и решили, что путёвой презентации без них не получится.

Желающих хлебнуть тундровой романтики на отстреле диких северных оленей набралось шестнадцать человек. Досрочно сдали сессию, утвердили бригадира, которым вновь был избран Петя, пошили единую униформу, чтобы больше походить на организованную группу, типа стройотряда, и двинулись на штурм пространств, времён и мнений.

В Норильск прилетели без приключений и задержки. Но сразу после самолета были вынуждены подыскивать место, где можно переждать почти семь часов, – электричка до города будет только поздно вечером. Зала ожидания, как токового, в порту не было, – так себе, забегаловка.

И вообще, аэродром был на половину военным, – рядом с гражданскими самолетами стояли истребители. Благо, погода была прекрасная, ярко светило солнце, легкий ветерок отгонял назойливую мошку. Мы расположились здесь же, за ограждениями, развалившись на рюкзаках.

Но размориться под лучами заполярного солнышка не успели. Появился пухлый, грузинской наружности, человек. Он предложил, а вернее попросил, помочь разгрузить самолет с яблоками. Расчёт натурой. Мы с удовольствием согласились. Самолёт был большой, настоящий. Под окнами кабины пилотов большими буквами и цифрами было выведено: ИЛ-18. Но студенты работать умели. Не прошло и часа, как все вернулись к своим рюкзакам, каждый принес коробку яблок, – натура.

Яблоки были огромные, удивительно красивые и до одури ароматные. Коробки быстро опустошались под натиском тренированных зубов и желудков. Яблоки были прохладными, и их было приятно даже держать в руках. Уже стали наедаться, когда снова появился дядя в кепке.

– Ето ви самолеты разгружаете?

Все молча перевели взгляд на бригадира. Тот ответил вопросом:

– А что там у вас?

– Пэрсики, дарагой, пэрсики.

И снова ИЛ-18 забитый коробками под самый потолок, и снова каждому по коробке удивительно сочных и мохнатых персиков. О, это было объедение. Когда издалека донесся голос: «Гдэ здэсь грузчики?», – все только охнули. Уже не то, что работать, уже шевелиться не хотелось, все валялись, объевшись персиками. Но бугор нашёл в себе силы, поднялся и пошёл навстречу разыскивающему грузчиков человеку. Они о чем-то поговорили, и Петя с улыбкой вернулся к бригаде:

– Будем кушать виноград.

В электричку, которая состояла из двух вагонов, охотоведы сгрузили около тридцати коробок с фруктами, закинули рюкзаки и ввалились сами. Все выглядели изрядно уставшими, помалкивали. По вагону резко запахло яблоками и виноградом. Петя ещё нашёл в себе силы, чтобы вытащить из коробки янтарную, как будто налитую солнцем, гроздь винограда и, отрывая по одной ягоде, начал есть.

– Смешно получается, – самых южных фруктов мы досыта наелись на самом крайнем севере.

Кто-то из ребят угощал виноградом детей, кто-то вообще предложил раздать всё пассажирам электрички, – куда нам эти коробки. Так и сделали, себе оставили совсем немного. Позднее встречали в Норильске те самые яблоки, персики, виноград, – поражались высокими ценами севера.

На электричке доехали до города, дотащились по пустым улицам до автовокзала и стали тарабанить в закрытую дверь. Вышел человек и заспанным голосом спросил:

– Что надо? Ночь на дворе, что ломитесь?

– Какая ночь, дядя, солнышко во всю светит.

– Здесь летом солнышко всегда светит, что теперь совсем не спать, значит?

Только тут все поняли, что сейчас действительно ночь. Поэтому и улица пустынна, поэтому мы еле тащимся. Скинули рюкзаки к стене вокзала и развалились на прогретый солнцем асфальт, все быстро уснули.

Часть II

Начали просыпаться и будить друг друга, когда вокруг было уже много народа и шныряли туда-сюда машины и автобусы. Солнышко светило также тепло и радостно, только было чуть выше и гораздо правее. Начался новый день.

Поселок Валёк, где находился госпромхоз, встретил нас унылой пустынностью. Это даже не посёлок вовсе был, а лишь большая контора, какие-то складские помещения и, чуть в стороне – «Яранга». «Яранга» – это ресторан. Кому он здесь нужен и почему именно здесь, за восемнадцать километров от города?

Но вскоре мы поняли, почему и кому. Ближе к вечеру здесь собиралось довольно много респектабельной публики. Многие приезжали на своих машинах, а многие со своими водителями. Ресторан грохотал музыкой, песнями и плясками. Днем же все было прилично и тихо. Даже можно было зайти и не очень дорого покушать.

Бригаду охотоведов приняли в госпромхозе радостно. Даже как-то неестественно радостно. Все, начиная от сторожа и до директора, пожимали нам руки и смотрели в глаза проникновенно, как на спасителей, или как на спасателей.

И это действительно было так, но поняли это мы чуть позже. А пока мы лишь улыбались всем в ответ и ждали, когда бригадир подпишет договор, в котором должно быть четко оговорено наше участие, всей бригадой, непосредственно на промысле дикого северного оленя. И договор такой действительно был подписан, и всё в нем было понятно и просто, и мы радовались, что всё так хорошо складывается.

Согласно договора, бригада студентов-охотоведов из шестнадцати человек временно зачислялась в штат госпромхоза, и с открытием сезона охоты будет завезена на северный участок реки Пясина, где будет заниматься отстрелом и разделывать оленей, согласно выданным лицензиям. Госпромхоз брал на себя все заботы и затраты по заброске охотников и вывозке продукции, а также обеспечивал бригаду лодками, моторами, продуктами и т.д. А до начала охотничьего сезона, – это около двух недель, бригада обязуется выполнять разные работы по хозяйству по указанию директора.

Вот тут то мы и вляпались.

Из бригады охотоведов было создано три похоронные группы. Работа этих групп заключалась в следующем. Город Норильск стоит в тундре, с одной стороны к городу идет железная дорога из Талнаха, – когда-то знаменитой комсомольской стройки, с другой стороны, из Дудинки, тянется газопровод. Трубы газопровода располагаются на высоте одного метра от земли. И вот в этот конус с севера идут стада оленей. Многовековые миграционные пути пролегали здесь. Олени здесь шли, когда города и в помине не было, и дороги с газопроводом тоже. Вот и сейчас они шли этим привычным путем, осенью – на юг, весной – на север. Некоторые, конечно, переходят через железнодорожное полотно, другие проходят через газопровод, по специальным воротам, а большое количество идет прямо в город.

Да, да, преодолевая страх, следуя вековому инстинкту, отрешенно бредут отдельными группами по городским улицам и дворам.

В городах, естественно, есть охотники. Так называемые охотники. Вот они в азарте, в пылу страсти, загоняют вымученных животных в подъезды, в кладовые, в гаражи, режут их там (называется охотой). Кто-то берет мясо, – редко кто, а в основном вырезают язык, снимают камаса. Всё. Остальное здесь же бросают, и это всё лежит и разлагается, тепло же ещё, хоть и осень. Вот и создавались госпромхозом похоронные команды для сбора по городу останков оленей, вывоза их за город и сжигания. Были случаи, когда протухших оленей приходилось стаскивать с площадки пятого этажа. Такая работа студентам явно не нравилась. Но договор – есть договор. Ближе к осени миграция усилилась, олень пошёл плотнее. Один раз в день останавливался весь транспорт в городе, прекращали работу предприятия, и все выходили на улицы, чтобы выгонять из города оленей. Позднее такую операцию стали проводить два раза в день.

Что было положительное в работе похоронных групп, так это то, что вечерами давали спирт, – руки мыть. Это правильно. Это по душе.

Часть III

Завезли бригаду охотоведов в тундру на барже.

Когда проплывали по озеру Пясина, поднялся шторм. Это было серьезное испытание. Правда, от ребят ничего не зависело, они просто были пассажирами. Баржа болталась на тросу за малым рыболовным сейнером (МРС) как воздушный змей на нитке. Если кто и не страдал морской болезнью, то в этой ситуации застрадал. Все, как есть, переблевались и повымазались в этой блевотине с головы до ног, так как занимались этим непристойным делом, исключительно лежа, не поднимая головы.

Даже на четвереньках было удержаться невозможно, такая была болтанка. Когда же все внутренности были вывернуты на два раза и завязаны морским узлом, просто лежали и до боли орбит пялили друг на друга глаза, судорожно всхлипывали. Видимо жалели, что всё так быстро выблевалось.

Когда вышли с озера, болтанка прекратилась и все повылезали на верхнюю палубу. Были бледные, с дрожащими руками, но с огромным желанием жить дальше. Начали замечать взлетающих уток, перебегающих по тундре зайцев, которых было множество, перепархивающих тундровых куропаток. Вдалеке проплывали косяки гусей, прижимаясь от ветра к самой земле.

Кстати, о малочисленности видов в экстремальных зонах земли.

Действительно, в тундре разнообразие диких животных не богатое. Зато численность особей этих видов существенно отличается от благополучных регионов. Так, например, численность того же зайца беляка в таёжной зоне составляет два-три штуки на километр, а в тундре их на той же площади можно обнаружить до десяти. Но в тайге можно встретить другие виды, – соболь, колонок, норка, белка и прочие, которых нет в тундре. Конечно, по годам эти показатели колеблются, но значительное превышение количества особей одного вида в экстремальных зонах сохраняется.

Выгружались на пустынный берег быстро и весело. МРС дал прощальный гудок и, развернувшись почти на месте, потащил облегченную баржу в обратный путь. Шустро поставили пару десятиместных палаток, у одной из них уже горел костер с огромным котлом воды.

Валеру назначили поваром, – он в армии хлеборезом служил. Своим назначением он был крайне не доволен, но дисциплина в бригаде была строгой, – решения бригадира обсуждению не подлежали.

Несколько дней ушло на обустройство лагеря и строительство вешалóв – складов, где хранятся туши мяса. Всё это было устроено добротно, на совесть. Чуть поодаль, в отвесном берегу, вырыли приямок, – до мерзлоты, для того, чтобы туда ставить бочки с присоленными внутренностями – печень, сердце, легкие, почки. А совсем в стороне еще один приямок, – туда будем сваливать кишки.

Когда все подготовительные работы были закончены, бригадир произвел следующие назначения: стрелки – три человека, мотористы – три человека. Это вообще счастливчики. Остальные будут работать на таборе – обдирать добытых оленей.

Назавтра началась первая охота. Заключалась она в следующем: стрелок с мотористом уезжали вверх по реке, делали там себе скрадок, как-то маскировали лодку и сидели, ждали.

Сидеть нужно было тихо и без движения. Олени сплошным потоком шли по противоположному берегу вдоль реки. Но вот какая-то группа откалывалась от общего стада и заходила в воду. Долго стояли и смотрели, прислушивались, – нет ли какой опасности, и если не обнаруживали ничего подозрительного, – начинали переплывать.

Допустив переплывающих оленей до середины реки, стрелок и моторист бросались в лодку, быстро заводили мотор и кидались в погоню за успевшими развернуться и улепетывающими оленями. Моторист кружил оленей, не давая им возможности выбраться на берег, а стрелок… на то он и стрелок – стрелял. Стрелял дробью за ухо. Убитые олени не тонут, как, например, медведь. У них волосы пустотелые и этого воздуха хватает вполне, чтобы держать тушу на поверхности. Мертвых оленей подтаскивали друг к другу, связывали веревками и отпускали вниз по течению. Там, на таборе, их ловили, вытаскивали на берег и разделывали.

Конечно, это тоже не охота, это, скорее, заготовка мяса; но азарт! Иногда, если табунок был приличный, стволы ружья раскалялись от выстрелов до такой степени, что обжигали руку, и тогда приходилось опускать их в воду, чтобы охладить, и снова стрелять, стрелять, стрелять.

Часто стрелки менялись, – всем хотелось попробовать, хотелось взбодрить кровь. Ружья с собой все привезли, все стреляли, – кто уток, кто зайцев. Ради интереса как-то сделали загон возле табора. Это когда одна группа охотников загоняет, а другая стреляет то, что на них загнали. Так четверо стрелков навалили полтора десятка зайцев. Кому-то удавалось по гусям сдуплетить. Валера только не мог никак поохотиться, повар наш, всё случая не было. Но однажды ребята для него устроили охоту.

Прибегает один на кухню и громким шепотом, с видом заговорщика:

– Валерка, за вешалами олень ходит, дай пулю, или картечь.

Тот естественно глаза выпучил:

– Я сам, сам убью!

Схватил ружье и бегом на берег. А за палатками уже зрители сгрудились, – ждут зрелища. Валерка выскочил на берег, увидел, что за складом точно олень стоит, не очень большой, но олень же. Отпрянул назад, пригнулся и к складу, на ходу заряжая ружьё, не обращая внимания на вываливающиеся из карманов патроны. Трясущимися руками наконец-то зарядил, – волновался очень.

– Ползком, ползком, – донесся громкий шёпот из-за палаток.

Валерка брякнулся на пузо зашабаркал двустволкой по камням. Подобравшись к складу, он отдышался, приготовился и выглянул из-за угла, – олень стоял метрах в сорока. Вскинув ружье, охотник классически прицелился, затаил дыхание и выстрелил. Пуля прошла под брюхом оленя, шлепнулась об камни, выбив облачко пыли. Олень дернулся, но не побежал. Второй пулей ему шаркнуло по хребту. Он присел, прогнулся и кинулся в сторону. Валера торопливо доставал из кармана патроны, выкидывал на землю пустые гильзы, заряжал и уже снова целился… когда увидел, что олень не убегает, а от его рывков за ним натягивается тонкая веревка. Олень был привязан за заднюю ногу.

Валера встал, оглянулся по сторонам и заметил катающихся от смеха друзей. Хотел, было, обидеться, но не смог, сам расхохотался, закинул на плечо ружье:

– Ну, черти, накормлю я вас, – пригрозил он и зашагал в сторону столовой.

Часть IV

Быстро наступила осень. По утрам появлялись забереги, а в лодке лед не таял до обеда. Замерзли тихие заливы, а по реке иногда пробрасывало шугу. Вертолет вывез первую сотню заготовленных оленей. У ребят появилась новая забава – занимались подлёдной рыбалкой. Осторожно выползали на тонкий лед залива, ножом долбили лунку и начинали таскать отменных харюзов.

Да, это была незабываемая рыбалка, – отдельные рыбины достигали полутора килограммов веса. И поймать их можно было очень много. От шума шуги рыба сбивалась в заливы и стояла сплошной массой. Мормышку невозможно было опустить до дна.

С верховьев реки к нам на табор приезжали местные охотники. У них в этих местах были заказные тóни, – места где они рыбачили неводами. Рыбачили они серьезно. Заготавливали рыбу на зиму, на долгую полярную зиму. И себе кушать нужно, да и собак кормить. В каждой семье было как минимум по три собачьих упряжки, а в упряжке шесть-семь собак. Вот и считайте, сколько нужно рыбы и мяса, чтобы прокормить такую ораву. Кроме рыбы местным жителям разрешалось заготовить пятьдесят оленей на семью.

Так вот о рыбалке. Неводом рыбаки ловили в основном муксуна, стерлядь, сига, хариуса, а если попадался налим, его отбрасывали подальше от воды. Мы были удивлены, тем более что отбрасывали они его с брезгливостью. Объясняли это тем, что только, мол, воду поганит. Вот так. А ведь многие очень считают, что налим, – это деликатес, особенно его печень – мáкса. Некоторые налимы были огромных размеров, и тогда их не отбрасывали, а просто откатывали как брёвна. Да, была рыбка в северных реках.

Ближе к ледоставу оленей становилось меньше и меньше. Но зато шли одни быки, отборные стада. Матки, особенно с телятами, прошли первыми. И теперь над каждым табуном оленей раскачивался густой лес настоящих рогов, не то, что у маток.

Вертолет прилетал раз в три-четыре дня: привозил хлеб, кое-какие продукты, курево, забирал мясо. Но как-то случилась плохая погода, и вертолета не было больше недели, потом прошло ещё несколько дней. Бригада подъела не только хлеб и макароны, но и выкурила последние папиросы. Начали нервничать. Кушать приходилось одно мясо, – уже не лезло в рот. Хотелось курить. И вообще, устали уже.

Как-то сидели в палатке, жевали мясо, когда услышали выписывающий круги вертолет. Хотели кинуться встречать, но проявили сдержанность – мы его дольше ждали, – подождет. Но вертолет нас ждать не стал. Показалось, что он не садился вовсе, может снизился только. Когда все высыпали из палатки, он уже далеко над тундрой махал своим огромным винтом и наверняка не слышал, какими словами его называли.

– Что за шутки, знают же, что у нас кончились все продукты, даже чай, – возмущался бригадир, прохаживаясь между нахохлившимися парнями.

Особенно страдали курильщики. Прошло ещё три дня.

Стороной летел пограничный вертолет. Решили его тормознуть. Была такая договоренность, что если какое-то ЧП, – три красных ракеты и погранцы сядут. Точно, только ракеты взмыли, вертолет резко изменил курс и без захода стал снижаться на площадку. Всей толпой кинулись к нему. Когда выбежали на площадку, увидели мешки:

– Черт возьми, это же наш вертолет снизился, выбросил наши продукты и умотал, – торопился видимо. А мы, долбаки, даже не сходили на площадку, не посмотрели.

Пограничники плюхнулись рядом с мешками, выпрыгнувший майор озабочено спросил:

– Что случилось?

Петя ничего лучшего не придумал и брякнул:

– У вас закурить не найдется, у нас кончилось.

Майор смерил его взглядом с ног до головы, весь побагровел, слов ему явно не хватало:

– Да вы что, одурели совсем?!

Он запрыгнул обратно, обороты двигателя увеличились, колеса стали отрываться от земли. В этот момент открылась форточка и из нее вылетела пачка «Беломора». Она была не полная, даже меньше половины. Но ценная.

Часть V

Работа подходила к концу. Лишь редкие табунки оленей проскакивали теперь. За весь день можно было увидеть пять-семь штук. Да и лицензии уже закончились. На вешалах болтались более восьми сотен тушек оленей. Вертолет прилетал за мясом почти каждый день. Познакомились с соседней бригадой. Они тоже сворачивали все работы, ожидали скорого свидания с городом и, главное, с Бахусом.

Дело в том, что ребята были бичами. Нутро у них горело по спиртному так, что было слышно, как потрескивает в ушах, а из носу дым выскакивал. Правда, и среди них попадались бичи культурные. Один там был такой, – Борис. Разговаривает чинно так, без матюгов, уверяет, что имеет образование. Может и врет, конечно, но как начнет рассказывать, – хочется верить.

– Получу расчет за работу, первое дело приоденусь. Надоело в рванье, – людей стыдно, да и зима впереди, в сапогах-то не больно побегаешь. Может быть, к жене слетаю, – если простит, примет, – всё, завязываю крепко-накрепко! Дети же растут. Им отец нужен.

Правильно рассуждает, трезво. Может и правда одумается.

Вывозили нас огромным вертолетом МИ-6, это тот, что с крылышками. Загрузили в него оставшиеся двести голов оленей, закатали бочки с внутренностями, загрузили три лодки с моторами, свои шмотки с палатками и спальниками, да и сами уместились. Думали, не поднимет, нет, поднапрягся, засвистел турбинами, раскрутил свои мотовила так, что тундра не то что задрожала, а как-то прогнулась даже, – и покатил. Удивительная техника.

Когда ходили по тундре, – встречали огромные рваные овраги, удивительно прямые. Не могли понять, что это такое. Вот и с вертолета особенно хорошо видны эти следы, – уходят к горизонту, не видно, откуда берут свое начало. Только непонятно, чьи это следы. Как будто внеземные цивилизации привозили сюда свою технику невиданных размеров и рвали и резали нашу бедную тундру. Что же за техника могла оставить эти следы – шириной несколько десятков метров?

Оказалось все проще и прозаичнее. Это геологи много лет назад ездили на тяжёлых вездеходах. Гусеницами нарушился верхний слой, – мох не мог удерживать летнее тепло, и солнышко растапливало вечную мерзлоту. Растаявшая водичка образовала ручеёк. Тот промывал себе русло, по которому весной неслись всё более бурные потоки. Так и образовывались огромные овраги, да и продолжают образовываться до сих пор.

И вот, когда нас привезли в Валёк, мы увидели плоды своего труда. Огромные штабеля мяса лежали со всех сторон вертолетной площадки. Трудно сказать, сколько там было оленей, но конечно, не пять и не десять тысяч, а гораздо больше. Ведь на промысле было задействовано около двадцати бригад.

Мы слышали, что промхоз не смог заключить договор с материком, и поэтому мясо оказалось невостребованным. А наоборот, ещё с материка в Норильск везли свинину и говядину. В столовой можно было взять свиную котлету за восемьдесят копеек, или олений шницель, превосходящий эту котлетку размерами в три раза, за пять копеек.