Север и Юг. Великая сага. Книга 1

Этот парень явно весил больше двухсот фунтов. Под мундиром уже начал выпирать небольшой животик. У него были черные волосы, хитрые темные глаза и очень нежная кожа, которая под солнцем больше краснела, чем загорала. На вид ему было лет восемнадцать-девятнадцать. Джордж с первого взгляда невзлюбил этого жирдяя, похожего на свинью.

– Джентльмены! Я ваш инструктор по строевой подготовке кадет Бент. Из великого независимого штата Огайо. – Он неожиданно шагнул к Орри. – Хотите что-то сказать на этот счет, сэр?

Орри судорожно сглотнул.

– Нет, я не…

– Вы должны отвечать: «Нет, сэр!»

Джорджу вдруг показалось, что толстяк нарочно хочет выяснить, кто откуда приехал, чтобы позже использовать это знание против них. Для многих южан слово «Огайо» означало лишь одно: в этом штате находился Оберлинский колледж, где белые и черные студенты учились на равных, бросая вызов общественному мнению и всем остальным учебным заведениям.

– Вы, южане, воображаете себя выше жителей Запада, разве не так, сэр?

У Орри покраснела шея.

– Нет, сэр, не воображаем.

– Я рад, что вы со мной согласны, сэр. Удивлен, но рад.

Бент с важным видом двинулся вдоль строя, следующих двоих с явно деревенской внешностью он пропустил и остановился возле Джорджа, выбрав его новой жертвой.

– А вы, сэр? Что вы думаете о Западе по сравнению с вашей частью страны – Востоком, если я не ошибаюсь? Что важнее?

Джордж постарался напустить на себя вид безнадежного идиота.

– Так ведь Восток, сэр! – радостно выпалил он с глупой улыбкой.

– Что вы сказали?

Изо рта у Бента плохо пахло, но Джордж продолжал улыбаться.

– Восток, сэр. На Западе же одни крестьяне. Само собой, исключая присутствующих, сэр.

– А вы сказали бы то же самое, сэр, если бы знали, что семья Бентов имеет важных и высокопоставленных друзей в Вашингтоне, сэр? И одно только слово этих друзей может повлиять на ваше пребывание здесь?

Жирный хвастун, подумал Джордж, усмехаясь.

– Да, сказал бы. – И прежде чем Бент успел открыть рот, добавил: – Сэр.

– Вас ведь зовут мистер Хазард, сэр? Шаг вперед! Вы поможете мне продемонстрировать один из основополагающих принципов строевой подготовки всем этим джентльменам. Вы меня слышите, сэр? Я сказал: шаг вперед!

Джордж быстро сделал шаг. Он не сразу понял приказ, потому что был ошеломлен злобной вспышкой в глазах Бента. У этого парня был не только скверный характер, он еще и явно получал удовольствие от своей власти. И Джордж, несмотря на жару, содрогнулся.

– Теперь, сэр, я покажу тот принцип, о котором говорил. Обычно его называют гусиным шагом. Встаньте на одну ногу, вот так…

Он поднял правую ногу, но пошатнулся – грузное тело с трудом удерживало равновесие.

– По команде «Вперед!» поднятая нога выбрасывается вперед. Ясно? Вперед!

Сам он не мог поднять ногу достаточно высоко – уж слишком был тяжел. Однако, обливаясь потом, устоял на месте, хоть и с трудом.

Потом с криком «Назад!» он попытался махнуть ногой вниз и назад. И чуть не рухнул лицом вперед. Кто-то хихикнул. Джордж с ужасом осознал, что звук долетел оттуда, где стоял Орри.

– Вы, сэр! Наша южная оранжерейная лилия. Уверен, вы занимались спортом и знаете военные упражнения.

– Сэр… – пробормотал Орри, явно испуганный.

– Если бы вы были официально зачислены в слушатели, сэр, я бы внес вас в рапорт и вы бы получили два десятка очков взысканий. Вы ведь знаете, сэр, что если вы в течение года получите две сотни отрицательных очков, то вас с позором отправят по Кентерберийской дороге… – (Это была дорога к ближайшей железнодорожной станции, и ее название служило синонимом отчисления.) – И даже высшие чины Академии не смогут вас спасти. Так что умерьте ваше легкомыслие, сэр.

Купаясь в чувстве собственной значимости, Бент наслаждался собой.

– И что еще важнее, обратите особое внимание на то, чтобы освоить этот маневр. Вы будете тренироваться, сэр… вместе с вашим соседом по комнате. Шаг вперед!

Джордж и Орри теперь стояли бок о бок. Бент с напыщенным видом вышагивал перед ними.

– На одну ногу встать! – вдруг яростно закричал он. – Готовы? Начали! Вперед, назад! Вперед, назад! Вперед, назад…

Через минуту Джордж почувствовал боль в правой ноге и понял, что не сможет продолжать. Мимо прошел какой-то кадровый офицер и одобрительно кивнул Бенту. Команды инструктора зазвучали еще громче, еще быстрее. Лицо Джорджа уже заливал пот. Пульсирующая боль в ноге не утихала, с силой отдаваясь в бедре.

Прошло две минуты. Потом еще две. В ушах Джорджа звенело, перед глазами все расплывалось. Он подумал, что сможет выдержать еще от силы десять минут. Не то чтобы он был в плохой физической форме – просто не привык к таким дурацким упражнениям.

– Вперед-назад, вперед-назад! – Голос Бента хрипел от возбуждения.

Несколько человек из их отделения начали нервно переглядываться. Чрезмерное злорадство пухлого кадета было уже очевидно для всех.

Орри упал первым, качнувшись вперед и едва успев подставить ладони и одно колено. Бент тут же шагнул к нему, как будто случайно подняв при этом клубы пыли, которая ударила Орри в лицо.

Бент уже был готов приказать ему подняться и продолжить упражнение, когда вдруг заметил, что тот офицер по-прежнему стоит в стороне и наблюдает.

– Встать в строй, сэр! – почти с сожалением рявкнул он, потом бросил сумрачный взгляд на Джорджа. – И вы тоже, сэр. Возможно, в следующий раз вы не будете относиться к строевой подготовке с таким пренебрежением. И возможно, не будете так дерзки с вышестоящими.

Правая нога Джорджа нестерпимо болела. Но он вернулся в строй, стараясь хромать как можно меньше. Он понимал, что все новички должны получить свою долю мучений, но этот жирный боров, потеющий в тугом воротнике, был не просто строгим командиром. Он был садистом.

Хитрые маленькие глазки Бента снова впились в него. Джордж ответил вызывающим взглядом. Теперь он знал, что нажил себе серьезного врага.

* * *

Друзья начали расспрашивать о Бенте. И очень скоро узнали куда больше, чем ожидали. Кадет из Огайо прекрасно учился, но был крайне непопулярен. Однокурсники охотно обсуждали любые его просчеты и недостатки – начиная от крайне редких проявлений неблагонадежности и заканчивая признаками низкого происхождения.

В первый год своего пребывания в Академии Бент, как никто другой, подвергался насмешкам и издевательствам со стороны старших курсантов. Хэнкок и другие кадеты, которых они спрашивали, считали, что он сам навлекал на себя такое отношение своими напыщенными рассуждениями о войне и постоянным выпячиванием связей его семьи в Вашингтоне.

– А по-моему, он такой грубиян, потому что толстый, – сказал Би. – Я знавал парочку пухлощеких увальней, которых постоянно дразнили в детстве, и в результате из них выросли весьма дрянные люди. Хотя, с другой стороны, это не объясняет его жестокости. Его поведение не похоже на поведение обычного солдата. Все это напоминает какие-то серьезные отклонения. – С этими словами он постучал себя по лбу.

Другой однокурсник Бента упомянул о том, что тот чрезвычайно предан одному из самых выдающихся профессоров Академии, Деннису Мэхену, который преподает инженерное дело и искусство войны. Мэхен был убежден, что следующую большую войну, каковы бы ни были ее причины и участники, необходимо вести на основе новых стратегических принципов.

Первым принципом он считал быстроту. Армия, которая сможет передвигаться быстрее, получит преимущество. В настоящее время в Америке, как и во всем мире, происходила транспортная революция. Даже в это относительно застойное десятилетие повсеместно строились железные дороги. А железные дороги могли обеспечить эту быстроту не в теории, а на практике.

Вторым главным принципом для новой военной стратегии Мэхен называл информацию. И добывать ее следовало не только привычными способами, то есть с помощью наземной разведки. Профессор любил рассуждать об использовании воздушных шаров для наблюдения и об экспериментах по передаче закодированных посланий на большие расстояния по проводам.

Очень многие кадеты разделяли идеи Мэхена и задумывались над ними. Но, как рассказали Джорджу и Орри, лишь единицы относились к ним с такой же фанатичностью, как Бент. Они и сами убедились в этом, когда им не повезло и они во второй раз попали на строевую подготовку к Бенту. Мэхен учил, что все великие полководцы, такие как Фридрих и Наполеон, никогда не сражались за то, чтобы просто захватить какой-то кусок земли, а преследовали куда более важную цель – полностью подавить сопротивление врага. Во время учений Бент прочитал новичкам небольшую лекцию, в которой упомянул об этих наставлениях Мэхена, а потом подчеркнул, что долг старшекурсника – развивать военную дисциплину, подавляя сопротивление новобранцев.

Все время, пока он разглагольствовал, его потное лицо кривилось от улыбки, но темные маленькие глаза не смеялись. В тот день его главной мишенью стал Джексон. Бент то и дело называл юного виргинца тупицей. Он произнес это не меньше полудюжины раз.

Вернувшись в казарму, Джексон заявил, что Бент не в своем уме.

– И он не христианин. Ни в малейшей степени, – добавил он с обычным своим пылом.

– Я не слишком много знаю об армии, – сказал Орри, – но я точно знаю, что Бент совершенно непригоден для того, чтобы командовать людьми. И он не изменится.

– Только все равно он будет командовать, – ответил Джордж, пожав плечами. – Особенно если у него действительно такие связи, какими он хвастает.

* * *

В Академии существовала традиция: выпускники на последнем параде бросали в воздух свои шляпы, а потом пинками гоняли их по плацу и кололи штыками. Этим заканчивалось обучение в Вест-Пойнте.

Вскоре после этой церемонии они уезжали, продав или подарив свои мундиры и одеяла тем, кто оставался. Теперь каждый курс передвигался на следующую ступень, и Консультативный совет, собиравшийся под командованием генерала Уинфилда Скотта, обращал свое внимание на новичков.

Генерал Скотт был верным солдатом своей родины и, несмотря на спесь и грузное телосложение, настоящим героем. Его прозвище Старина Пух и Прах не всегда произносилось с придыханием. Он обосновался в гостинице вместе с дочерьми и председательствовал на вступительных экзаменах, хотя и дремал там бо́льшую часть времени. Впрочем, как и большинство армейских офицеров, входящих в совет. Обязанности экзаменаторов возлагались на профессоров, которых всегда можно было узнать по одежде – темно-синим сюртукам и брюкам гражданского покроя.

Новых кадетов в произвольном порядке делили на маленькие группы, или взводы, в таких же взводах велась и вся учебная работа в Академии. После учебных семестров проходили экзамены. В Вест-Пойнте курсанты не просто пассивно слушали материал, чтобы через несколько месяцев выплеснуть его обратно на преподавателя. Каждый день, по строгому расписанию, несколько человек из каждого взвода повторяли услышанное. Для такого наглядного показа, как это здесь называлось, всегда использовалась классная доска.

На вступительном экзамене Джордж, Орри и все остальные должны были выйти к этой доске и продемонстрировать свои знания по разным предметам. Джордж совсем не готовился. Экзамены его не беспокоили, это было видно по его невозмутимому лицу. И он действительно выдержал их без труда.

Когда же подошла очередь Орри, он обнаружил, что в экзаменационном классе жарче, чем в угольной яме, что офицеры скучают – Скотт даже похрапывал – и что ему неловко стоять у доски. Их с Джексоном испытывали одновременно. И трудно было сказать, кто из них больше потел, нервничал и пачкал мелом одежду. Стоила ли щедрая кадетская стипендия в целых четырнадцать долларов в месяц таких пыток? Но Орри упрямо напоминал себе, что мучения у доски – это цена за честь стать солдатом.

И ему повезло. Два десятка молодых людей не смогли сдать экзамены и были отправлены по домам. Остальные получили мундиры и после этих нескольких недель, показавшихся вечностью, официально стали «плебеями» Вест-Пойнта. Теперь, даже просто проводя ладонью по рукаву своего новенького серого мундира, Орри испытывал такую гордость, какой не чувствовал еще никогда в жизни.

Глава 3

Двухмесячные летние лагерные сборы, как и положено, начались первого июля. Кроме новоиспеченных второкурсников, уехавших в отпуск, весь кадетский корпус разбил палатки на плацу. Орри получил новый опыт ночного дежурства в карауле, где ему пришлось столкнуться с излюбленной забавой старших кадетов, которые обожали прятаться в темноте и пугать новых часовых.

Бент теперь был капралом. Он уже трижды заносил Орри в рапорт за разные нарушения. Два из них Орри считал просто выдуманными, а третий – сильно преувеличенным. Джордж настаивал на том, чтобы его друг подал письменное объяснение капитану Томасу, командиру кадетов. Если его доводы будут убедительными, рапорт Бента сочтут недействительным. Но Орри слышал, что Томас был дотошным ревнителем грамотности и изящного стиля письма и порой по целому часу задерживал у себя какого-нибудь бедолагу-кадета, чтобы вместе с ним снова и снова оттачивать одну и ту же фразу. А это уже очень напоминало экзамен у классной доски, поэтому Орри решил оставить все рапорты на себя без ответа и собирать штрафные баллы.

Но все-таки излюбленной мишенью Бента стал Джордж, который самым невероятным образом всегда попадал в прицел злопамятного капрала. Когда младшие кадеты наводили порядок в лагере, Бент доводил Джорджа до изнеможения, заставляя без конца подбирать камешки и расправлять стебли травы, которые казались ему согнутыми. К немалому восторгу Бента, Джордж не слишком умел сдерживаться и собирал штрафные баллы (кадеты иногда называли их «кожурки») с огромной скоростью. Очень быстро он набрал их в три раза больше, чем Орри.

Несмотря на тесные палатки, дурную пищу и непрестанные поддразнивания нескольких старшекурсников, которых раздражало в новичках абсолютно все – от их манеры отдавать честь до их предков, – походная жизнь приводила Орри в восторг. Он наслаждался пехотными и артиллерийскими учениями, занимавшими основную часть дня. А вечерние парады, за которыми наблюдали гости из гостиницы, становились великолепной демонстрацией воинской доблести, заставляя забывать обо всех тяготах изнурительной муштровки.

Раз в неделю для кадетов устраивались танцевальные вечера. Чтобы всем приглашенным дамам наверняка хватило достойного партнера, Академия предложила слушателям услуги учителя танцев из Германии. Джордж не пропускал ни одного бала, если только не стоял в карауле. Новичкам не возбранялось общаться с дамами, но, разумеется, их всегда оттесняли старшие. Несмотря на это, Джордж всегда веселился от души и несколько раз даже позволял себе прогуливаться с какой-нибудь девушкой на виду у всех, совершенно обдуманно нарушая правила, которые налагали определенные ограничения на слушателей его ранга.

Как-то раз после такого вечера Джордж забрался в палатку, источая аромат сигар. Орри еще не спал, и Джордж стал уговаривать друга пойти вместе с ним на танцы на следующей неделе.

– Да из меня никудышный танцор. – Орри зевнул. – У меня никогда не хватало смелости как следует держать девушку. Наверное, моя беда в том, что я привык смотреть на женщин как на предмет поклонения издали, как на статую.

– Глупости! – прошептал Джордж. – Женщины созданы для того, чтобы их трогали и чтобы ими пользовались. Ну, скажем, как уютными старыми зимними перчатками. Им это нравится.

– Этого не может быть, Джордж! Женщины устроены совсем не так, как мужчины. Они нежные существа. Утонченные.

– Они только притворяются нежными и утонченными, когда им это на руку. Поверь, Орри, женщина хочет того же, что и мужчина. Она просто не позволяет себе признаться в этом, вот и все. Тебе лучше избавиться от такого романтического взгляда на слабый пол, а то однажды какая-нибудь прелестница разобьет тебе сердце.

Орри был склонен поверить другу. Но на танцы тем летом все-таки не ходил.

В конце августа вернулись отпускники, и все кадеты снова перебрались в казармы. В тот день старшие вволю пользовались бессловесными «плебеями» как вьючными животными, заставляя их таскать свои вещи. Капрал Бент, разумеется, выбрал для этого Джорджа, и тому пришлось совершить четыре перехода с тяжелым грузом по жаре в девяносто восемь градусов. В начале пятого захода Бент приказал Джорджу бежать. С трудом переводя дыхание, Джордж поднялся до середины лестницы в Северных казармах и потерял сознание.

Он в кровь разбил лоб, когда катился по ступеням до нижней площадки. А Бент даже не извинился и не выразил сочувствия. Вместо этого он внес Джорджа в рапорт, обвиняя в порче по небрежности вещей старшекурсника. Орри настаивал на том, чтобы его друг написал объяснительную, но Джордж отказался.

– Тогда мне придется признать, что я хлопнулся в обморок, как какая-нибудь девица, – сказал он. – Не хочу, чтобы это оказалось в моем личном деле. Но ты не волнуйся, с этим мерзавцем я расквитаюсь. Если не на следующей неделе, то в следующем месяце или в следующем году.

Орри и сам уже начал подумывать о том же.

* * *

Утренние стрельбы, вечерние стрельбы, флейты и барабаны – все эти звуки теперь стали для них вполне привычными и даже приятными. Больше всего Орри нравился барабан, который не только служил чем-то вроде часов, но и напоминал юноше, зачем он здесь. Бравурная дробь подбадривала его, когда во время классных занятий он попадал в трудное положение, а случалось это почти каждый раз, когда он стоял у доски.

Утром «плебеи» получали задание по математике, а днем – по французскому языку. Вначале группы были собраны в произвольном порядке, но в конце первой недели новых кадетов рассортировали. В математической группе Орри оказался вторым снизу в списке. В группе французского он был в самом низу – среди «бессмертных», как называли таких кадеты.

Занятия по французскому в его отделении вел лейтенант Теофиль де Оремийо, который родился во Франции и был французом от макушки до пят. Он весьма критично относился к произношению и способностям своих учеников, и выставляемые им оценки говорили об этом.

Успехи классов объявлялись раз в неделю на параде. Некоторые кадеты то опускались на нижние строчки в группе французского, то поднимались выше, и только Орри оставался на месте. Это заставило де Оремийо спросить юношу о его семье. Орри был вынужден сказать, что основатель рода Мэйнов был французом.

– Значит, ваши родные наверняка говорят на этом языке?

– Мне очень стыдно признаваться, но никто не говорит. Моя мать может немного читать, а сестрам взяли учителя французского, но это все.

– Боже мой! – воскликнул преподаватель, носясь по комнате. – Чего от меня ждут? Как можно учить варваров? С тем же успехом я мог бы попытаться научить мсье Аттилу расписывать посуду!

После того разговора их отношения стали еще более натянутыми. Как-то в октябре, когда Орри на занятии читал особенно плохо, де Оремийо взорвался:

– Позвольте сказать вам кое-что, мсье Мэйн! Если бы мсье Христос спросил меня: «Мсье де Оремийо, хотите ли вы слушать, как говорит по-французски мсье Мэйн, или хотите отправиться в ад?», я бы Ему сказал: «Я хочу в ад, s’il vous plait, мсье Христос» Садитесь. Садитесь!

На следующий день Орри начал практиковать свой французский чтением вслух. Он делал это, когда оставался в комнате один. Через два дня его застал за этим занятием проныра Бент, который не переставал зорко следить за друзьями. Уроженец Огайо ворвался в комнату и потребовал объяснить, что происходит. Выслушав Орри, капрал фыркнул:

– Вы тут гостей принимаете, сэр. Развлекаетесь?

Орри покраснел:

– Нет, сэр. Посмотрите сами, сэр…

Но капрал уже вышел за дверь. И внес Орри в рапорт за попытку обмануть старшего по званию.

На этот раз Орри написал объяснительную. И после неловкого разговора с капитаном Томасом рапорт Бента был аннулирован. Позже Орри сказали, что, узнав об этом, Бент пришел в бешенство и ругался добрых десять минут.

* * *

Осень прошла быстрее, чем ожидал Орри. Войсковые учения, строевая подготовка, классные занятия и бесконечная зубрежка отнимали почти все время. Система обучения Вест-Пойнта была построена так, чтобы у кадетов не оставалось ни одной свободной минуты. Только днем в субботу «плебеи» были вольны делать что угодно, но часто это время уходило на дополнительные дежурства в карауле, чтобы отработать полученные замечания.

В дурную погоду караульная служба превращалась в сущее наказание. Суперинтендант Делафилд по прозвищу Старый Дики имел очень странные представления об экономном хозяйствовании. Например, он не разрешал выписывать новичкам теплые шинели до окончания январских экзаменов. Зачем выдавать кадету дорогую шинель, которую он может увезти с собой, если его отчислят? Поэтому под осенними дождями, а то и снегопадами новоиспеченные кадеты стояли в карауле в одних тонких и невероятно замызганных «дежурных» мундирах, которые всегда имелись в караульной будке и копили на себе грязь и паразитов год за годом.

Джордж по-прежнему не слишком много занимался, но всегда оставался первым или вторым и по математике, и по французскому. Он уже набрал сто десять замечаний, у Орри было девяносто три. И две трети из них обеспечил Бент.

С приближением январских экзаменов постоянное преследование уроженца Огайо поутихло. После отбоя Орри стал пробираться в комнату Тома Джексона, и они вместе занимались при слабом свете углей в камине.

Орри считал Джексона очень способным от природы, но, несмотря на блестящий ум, рутинные занятия в классе давалась виргинцу с большим трудом и каждая заработанная им хорошая отметка стоила ему неимоверных усилий. И все же он был полон решимости добиться успеха, и многие его товарищи уже заметили в нем эту необычную целеустремленность, за которую он даже успел заработать прозвище Генерал.

Правда, иногда Джексон казался Орри слегка тронутым. Он вдруг мог ни с того ни с сего застыть в неподвижной позе и просидеть так целых пять минут, чтобы, как он говорил, его внутренние органы «как следует встали на свои места». Джексон был просто помешан на своем здоровье.

Если Джордж писал домой лишь от случая к случаю, то Орри отправлял письма часто и постоянно, столько же получая в ответ. Однако с приближением декабря даже строчки, написанные его родными, не могли развеять печаль. Орри никогда раньше не встречал Рождество вдали от дома и очень переживал разлуку. Даже Джордж, который редко показывал свои чувства, признался, что сильно скучает по дому. Наконец наступило Рождество, и хотя капеллан провел трогательную и воодушевляющую службу в церкви, а в столовой был накрыт праздничный ужин, большинство кадетов чувствовали себя в этот день одиноко.

Вскоре начался холодный январь. Приближались экзамены, да еще серое небо только добавляло мрачного настроения и без того приунывшим кадетам. Гудзон начал замерзать, но Орри едва ли замечал это. Даже стоя в карауле в снежную вьюгу, он думал лишь о том, как бы не срезаться на экзамене по французскому.

И ему все-таки удалось как-то пережить эту пытку у доски. Когда объявили результаты экзаменов, он вопил от радости, а менее везучие кадеты молча укладывали свои сундуки. Шестнадцать новичков отправились по Кентерберийской дороге. А оставшиеся приняли присягу, подписали заявления о зачислении и получили наконец кадетские шинели.

* * *

Февраль успел состариться едва ли на пару дней, когда Джордж сделал своему соседу по комнате неожиданное предложение:

– У меня закончились сигары. А мы ведь так и не отпраздновали по-настоящему наш блестящий успех на экзаменах. Давай сбежим к Бенни.

Орри посмотрел на окно. Лунный свет падал на морозные узоры на стекле; в комнате было холодно, несмотря на горящий камин. Гудзон уже почти полностью замерз.

– В такую погоду? И в такой час?

Орри с сомнением посмотрел на Джорджа. Вскоре должен был прозвучать сигнал отбоя.

Джордж спрыгнул с кровати, он перед этим читал какой-то роман.

– Ну конечно! Должны же мы посетить это прославленное место. Мы просто обязаны устроить себе праздник. Где твой авантюрный дух? – Он уже надевал новую шинель.

Орри хотел отказаться, но последние слова Джорджа задели его. Через полчаса после отбоя они прокрались вниз по железной лестнице, проскользнули мимо караульных и помчались к реке под ледяным ветром.

Спустившись по тропе вдоль обрыва, друзья попытались пробиться сквозь сугробы и замерзшие кусты у берега. Это оказалось нелегко. Джордж прищурился, всматриваясь в сверкающее белое пространство слева от них:

– Было бы легче пойти по льду.

– Думаешь, он достаточно толстый, выдержит нас?

В голубых глазах Джорджа отразился свет луны, повисшей над верховьями Гудзона.

– А вот и узнаем.

Орри последовал за другом, кляня себя за свою вечную осмотрительность. Разве офицеру, который, возможно, поведет людей в бой, можно быть таким рохлей? Он шагнул на скользкий лед и услышал резкий треск.