Воспоминания инженера-2. Уроки жизни

Мы по-прежнему не знали, что нас ждёт днём, вечером, ночью. Никто ничего нам не обещает. Я боялся использовать тот же способ для психологического воздействия на начальство железнодорожной станции или вокзала с целью заставить их оказать нам помощь. Поэтому я целый день искал другой способ, который позволил бы нам уехать. На всякий случай, мы забрали из камеры хранения наши чемоданы. Приближалась третья ночь. И здесь мне пришла неожиданная мысль: послать телеграмму на имя начальника управления высшими учебными заведения Комиссариата авиационной промышленности Аржанникова с жалобой на местное руководство железной дороги, которое игнорирует третьи сутки наши просьбы об отправки нас в город Куйбышев с важной аппаратурой, которую мы везём из Казани. Соответственно, необходимо его срочное вмешательство. Когда уже ночью через Рузаевку прошли без остановки пара поездов и до утра пройдёт лишь один поезд, я решил действовать. Я понимал, что мои действия вряд ли принесут какой либо успех. Но попробовать нужно. Я подошёл к окошку почтового отделения, работающего круглосуточно, и попросил телеграфный бланк. Текст телеграммы я выучил наизусть. Я написал на бланке текст, протянул его телеграфистке и попросил отправить телеграмму немедленно. Она меня предупредила, что это будет дороже. «Не беспокойтесь, я оплачу.» ответил я. Взяв бланк в руки, она начала медленно читать написанный мною текст. Закончив читать, она неожиданно обращается ко мне: «Пожалуйста, подождите.» Встала и быстро куда-то ушла. Через короткое время она возвращается с мужчиной в железнодорожной форме. Это был заместитель начальника станции. Он поздоровался со мной и сказал следующее: «Сегодня я впервые после отпуска вышел на работу и поэтому незнаком с вашей проблемой. Скоро через нашу станцию пройдёт скорый поезд, и я вас посажу в мягкий вагон, но в проходе. Я беру ответственность на себя, ибо остановка этого поезда в Рузаевке не предусмотрена. Надеюсь, что вы ко мне лично претензии не имеете. Пожалуйста, бланк заберите. Нам и так хватает неприятностей. Через полчаса выходите на перон. У нас в распоряжении будет ровно одна минута. Желаю вам успеха». Я был вынужден признаться, что нам сказочно повезло. Мы впервые встретили здесь настоящего порядочного и благородного человека. Невольно и телеграфистка оказалась нашей благоде. Я горячо поблагодарил их. У меня выступили слёзы. Через полчаса мы сидели на откидных стульях в проходе мягкого вагона. Была глубокая ночь. Практически мы провели в Рузаевке трое суток и почти не спали. Через семь часов мы прибыли в Куйбышев. Первой нашей заботой стало компостирование билетов на поезд Куйбышев-Ташкент. Но сделать нам это не удалось: большой зал, где расположены билетные кассы, был полностью заполнен людьми, более того, перед входом в зал стояла толпа желающих попасть туда. С трудом я нашёл дежурного по вокзалу и попросил его нам помочь. Он развёл руками, дав нам понять, что ничего сделать не может. Но из-за уважения к нам и миссии, которую мы выполняем, он готов нам подсказать, как можно уехать без компостирования билетов. Он провёл нас к поезду, благо состав стоял недалеко, открыл ключом дверь очень старого вагона (в составе все были такие же), впустил нас в вагон и предложил нам занять третью полку в одном из купе, которая не является пассажирским местом и поэтому не требует компостирования билетов. «Большого комфорта не обещаю, но половина зала будут вам завидовать», сказал наш провожающий. Мы от души его поблагодарили. Это произошло задолго до начала посадки пассажиров. Вскоре пришли два проводника, которые не обратили на нас ни какого внимания. Через несколько часов поезд Куйбышев-Ташкент, тронулся в путь, останавливаясь на всех станциях, больших, малых и разъездах, пропуская встречные поезда. Мы могли стоять длительное время, пропуская вперёд скоростные поезда. С отъездом из Куйбышева началась третья часть драмы под названием «Путешествие из Казани с остановками в Рузаевке и далее везде.» Ранее я ничего не говорил о нашем питании. Если быть точным, то за всё время путешествия мы испытывали полуголодное существование, особенно последние двое суток до прибытия в Ташкент. У нас троих было мало денег, и поэтому нам пришлось строго экономить во всём, и в первую очередь, на еде. В некоторые дни мы обходились куском булки и стаканом чая или лимонада. Для того, чтобы экономить силы, мы в основном лежали на своей полке и редко с неё спускались.

Однажды, при длительной остановке, когда в вагоне стояла тишина, я услышал очень слабый звук шипения. Я долго прислушивался, пока не убедился, что источник звука находится в чемодане. Мне показалось, что травит один из баллонов. Я выявил, какой из них, травит и извлёк его из чемодана. Рассматривая тщательно баллон, я понял, что без специального инструмента устранить утечку кислорода невозможно. Поэтому нужно было найти какой-то вариант нейтрализации этого дефекта. Самый лучший вариант-это удалить баллон из купе, поскольку я не знал, вредно ли вдыхание чистого атомарного кислорода, и какие могут быть последствия. Пассажиры, находящиеся на нижних полках могли закурить и тогда последствия могли быть непредсказуемы. Эти мысли не давали мне покоя. Я начал искать в вагоне безопасное место, куда можно спрятать баллон. В процессе поиска я обратил внимание на круглую чугунную печку, стоящую в углублении на выходе из вагона, немного смещённую вперёд по отношению к купе проводников, расположенное, напротив. В момент, когда их не было в купе, я заглянул в топку и увидел, что она наполовину заполнена деревянными брусками и щепками. Я понял, что нашёл идеальное место для укрытия баллона. На одной из остановок, когда проводников не было в вагоне, я взял баллон и поместил его глубоко в топку под брусками и щепками. Теперь я был спокоен. Вряд ли кому-то придёт в голову топить печку в жаркую погоду. Но я ошибся. Печка предназначалась не только для обогрева вагона, но и для готовки пищи. В верхней части печки было большое отверстие, закрытое цилиндрическими кольцами разного диаметра. При варке отдельные кольца, в зависимости от диаметра кастрюли или казана, удаляются, и днища этой посуды нагреваются непосредственно огнём. В один из дней поездки, когда мы приготовились отдыхать, раздался сильный хлопок и затем истошные крики обоих проводников, которые выпрыгнули из вагона, судя по несколько затухающему уровню криков. Я начал смутно догадываться, что причина в баллоне. Не теряя ни секунды, я спрыгнул с полки и устремился к печке, на которой стоял большой казан. Моя догадка подтвердилась. Я мгновенно разгрёб голыми руками уже сильно горевший костёр вынул тёплый баллон и устремился на своё место под потолком. Быстро открыл чемодан и вернул туда баллон. Я был уверен, что никто из пассажиров меня не видел. Но и здесь я заблуждался. Когда всё успокоилось и проводники вернулись в вагон, кто-то из пассажиров меня выдал. Проводники не стали меня в чём-то обвинять, и я успокоился, уверенный в том, что инцидент исчерпан. Проехав несколько небольших станций, на которых поезд останавливался, он прибыл на большую станцию. Через короткое время, мы с Мишей и Арнольдом спустились вниз с намерением выйти на перрон, чтобы пройтись, размять ноги и купить свежую газету. Через окно мы увидели, что к вагону направляются несколько милиционеров в сопровождении суетящихся вокруг них наших проводников.

Я сразу понял, что они пришли за мной. Все они вошли в вагон и подошли к нам. Один из проводников пальцем указал на меня. Руководил группой захвата преступника сам начальник станционного отделения милиции в чине майора. Это был полноватый казах с большими усами и добродушным лицом. Увидев нас троих, он слегка задумался. О чём он подумал, я не знаю. Он весьма вежливо попросил всех пройти в его кабинет в отделении. Повторилась та же картина, которая произошла в Рузаевке. Он сначала предоставил слово проводникам, которые на плохом русском и узбекском языках изложили суть обвинений в мой адрес, которая сводилась к тому, что я пытался взорвать вагон с пассажирами. После их выступления он предоставил слово мне. И здесь я решил использовать тактику поведения, которую я применил в Рузаевке. Обратился к нему с просьбой поговорить с ним наедине, поскольку речь пойдёт о государственных интере-сах. Он попросил всех выйти. Оставшись наедине, я показал ему справку о допуске к государственным секретам и одновременно сообщил ему, что везу с собой некие документы, с которыми не расстаюсь. Что касается условия поездки, то они выбраны сознательно из необходимости конспирации. К тому, в чём они обвиняют меня, я не имею никакого отношения. Он внимательно выслушал меня и пригласил всех зайти в кабинет. Далее он в резкой форме на узбекском языке что-то сказал им, от чего они оба побледнели и вытянулись в струнку. Затем на русском языке он добавил, что они обязаны доставить нас в полной безопасности в Ташкент и он лично за этим проследит. Я поблагодарил майора и мило с ним попрощался. С этого момента, мы стали с проводниками почти друзьями. Несколько раз они угощали нас зелённым чаем.

За полтора-два дня до прибытия в Тешкент, мы оказались в крайне критической ситуации: никаких продуктов, ни денег у нас не осталось. А есть хотелось ужасно. На одной из станций, мы с Мишей решили выйти прогуляться. Рядом с вокзалом, мы увидели небольшой базар. Наше внимание привлёкла большая гора огромных дынь. Мы подошли почти вплотную к ней, и тут продавец обратился ко мне с просьбой продать ему майку, которая была одета на мне и выглядывала из распахнутой рубашки. Кажется, судьба посылает нам спасение от голода. Я был готов отдать ему майку хотя бы за дыню. Я её снял с себя и протянул продавцу. Он был доволен и предложил выбрать любую дыню и в придачу предложил нам большую лепёшку. Мы с Мишей выбрали большую дыню и с трудом её донесли до вагона. Вскоре поезд тронулся и мы приступили к обеду, который состоял из большого куска дыни и небольшой доли лепёшки. Дыня оказалась спелой и очень вкусной. Мы посчитали, что дыни нам хватит до конца текущего дня и на завтра тоже. Теперь вернусь к майке. Майку сшила мне мама из больших обрезков белого материала. Она считала, что майку следует покрасить, тогда она будет иметь привлекательный вид. Не долго думая, она поехала на базар и купила оранжевую краску для покраски хлопчатобумажной ткани. Придя домой, она развела краску в воде согласно приложенной инструкции. Окрашенные майки, действительно, имели привлекательный вид. Но они имели существенный недостаток: они оставляли на теле следы краски даже после многократных стирок. Правда к моменту описываемых событий, майка оставляла на теле уже чуть заметные следы. Теперь читатель поймёт, почему я с лёгкостью расстался с майкой. Но никакой вины перед покупателем я не чувствовал, поскольку это был его выбор. Кроме того, на кону была жизнь трёх человек, могущих сделать что-то весьма полезное для человечества. Моя мама смотрела в корень: окрашенная ею в привлекательный цвет майки помогла нам избежать голода и благополучно доехать до дома.

Глава восьмая

Ташкентско-Ленинградская эпопея. Продолжение учёбы. Получение диплома

После прохождения преддипломной практики в Казани и возвращении в Ташкент мы обнаружили, что нашего института больше нет. Потребовался всего один месяц, чтобы замечательный Воронежский, переименованный затем в Ташкентский авиацио-нный институт исчез с лица земли. Для нас это стала шоком. Мы испытывали чувство, как будто произошло стихийное бедствие, подобно землетрясению-земля разверзлась и поглотила институт. Но при ближайшем рассмотрении нам удалось обнаружить некие признаки жизни института. Здания института сохранились, но в аудиториях гулял ветер, в лабораториях шёл демонтаж оборудования и лишь в секретариате дирекции и канцелярии шла какая-то деятельность. Секретарь директора по имени Роза, студенты называли её ласково Розочкой, сидевшая на своём обычном месте, рассказала нам, что же в действительности произошло. Я ранее уже писал, что из института ещё до окончания войны начался отъезд преподавателей из других городов, откуда они были эвакуированы в Ташкент в начале войны: Киева, Харькова, Одессы, Ленинграда, Москвы. Но это были единичные случаи. Но когда закончилась война, отъезд препода-вателей приобрёл лавинообразный характер. Их уже некем было заменить. Кстати замечу, что в нашем институте почти не было местных преподавателей. Объективно создалась критическая ситуация. И в этот момент Управление учебными заведениями Комиссариата авиационной промышленности принимает решение об организации в Ленинграде института авиационного приборостроения – ЛИАП, и перевести туда студентов с первого по четвертого курсов Ташкентского авиационного института. Решение, разумеется, исключительно обоснованное: сохраняются кадры для авиационной промышленности, и решается вопрос с пополнением инженерным составом большого числа ленинградских ОКБ и заводов приборостроительной и рандиоэлектронной отраслей промышленности. Между тем в этом же решении указывалось беспрепятственная возможность перевода для продолжения учёбы в любой авиационный институт страны. Именно последнее обстоятельство послужило основа-нием для дирекции института забыть о нашем существовании. Но как говорится, не на тех напоролись. Нами был организован штаб, который должен был разработать стратегию и тактику дальнейших действий. В результате, было выработано решение: едем в Ленинград и требуем принять нас в ЛИАП с переучиванием будущих моторостроителей в приборостроителей. Быстро были оформлены необходимые документы, свидетельствующие о сдаче экзаменов по всем предметам с первого по пятые курсы. Здесь большую помощь нам оказала Роза, у которой была печать института, и которая подписала справки и сопроводительные документы. Документы были сделаны в двух экземплярах, один их которых был помещён в единый пакет, другой находился на руках каждого студента. Сборы были короткими и через несколько дней мы выехали в город Ленинград. Он нас манил к себе. Это была наша мечта. Итак, примерно двадцать пять студентов-аргонавтов поехали за «золотым руном». Я опускаю подробности поездки, сопровождавшейся различными интересными событиями. Единственное, о чём следует сказать, это то, что в Москве остались три или четыре студента в надежде продолжить учёбу в МАИ или в МАТИ. О дальнейшей их судьбе мне ничего неизвестно. В Ленинград мы прибыли рано утром, над городом расстилался лёгкий туман. Было начало ноября и довольно прохладно. Мы договорились, что встретимся на следующий день в институте. Тогда он был расположен в бывшей Чесменской Богадельне, находящейся на южной окраине Ленинграда, если ехать в сторону Пулковских высот. В назначенное время мы встретились перед кабинетом директора Ленинградского института авиационного приборостроения Ф. П. Катаева. Выделенная нами группа в составе пяти человек была приглашена в кабинет директора.

Последний фотоснимок нашей группы в Ташкентском авиационном институте.

В первом ряду декан факультета Костенко (четвёртый слева) и его заместитель Карпинский (третий справа). Ташкент, лето 1945г.

Мы представились и сообщили цель нашего приезда в Ленинград, а именно, желание продолжить учёбу в возглавляемом им институте. Одновременно, мы вручили ему запечатанный пакет с нашими документами. Выслушав нас, он раздражённо заявил, что этому не бывать, а этот пакет с документами он отправит в Казанский авиационный институт. Мы возразили и тогда он вернул нам пакет, добавив, чтобы мы его больше не беспокоили. Перед уходом я попросил его, если это возможно, предоставить нам ночлег на две-три ночи, поскольку в Ленинграде у нас никого из знакомых нет, и мы крайне ограничены в средствах, чтобы пользоваться гостиницей. Он вызвал коменданта студенческого общежития и поручил ему нас благоустроить. Тот было хотел объяснить что-то, но директор предложил ему выполнять его поручение без лишних разговоров. Выйдя из кабинета директора, комендант признался, что в общежитии нет ни одной свободной кровати. «Поэтому извините меня, но я вам могу предоставить лишь большой спортивный зал с матами.» Он провёл нас в зал, где температура была почти такая же, как на улице. На полу лежали гимнастические маты, а у стены находилась ещё целая стопка таких же матов. Другой альтернативы у нас не было, кроме как лечь на маты и накрыться матами. Учитывая, что освещения в спортивном зале не было, нам пришлось лечь спать пораньше, до того, как стемнеет. Лёжа под матами, мы продолжали обсуждать нашу первую неудачу. У нас был запасной план: попробовать поступить в другой ленинградский институт. Нам категорически не хотелось покидать Ленинград. Первым на очереди был ЛИТМО-Ленинградский институт точной механики и оптики. Мы узнали, что он находится в районе Сенной площади. Прибыв на эту площадь, мы без труда нашли этот институт. При входе у нас не спросили пропуска, и в то же время показали, как пройти в дирекцию института.

Чесменская Богодельня, в которой в 1945г распологался ЛИАП. A.Savin (WikiPhotoSpace) – общежитие студентов ЛИАП в 1945г.

Чесменская Богодельня. Слева флигель, в котором расплагалось общежтие.

Мы объяснили секретарю цель нашего прихода. Секретарь доложила директору, и тот немедленно нас принял. Мы рассказали ему, что директор ЛИАП Ф. П. Катаев отказал нам в приёме и мы решили обратиться к нему с просьбой о приёме в ЛИТМО. Он поинтересовался, какие курсы мы прошли. Мы предъявили ему справки об окончании пяти курсов и прохождении преддипломной практики. Прочитав перечень теоретических курсов, он поинтересовался, кто нам читал лекции по основным предметам. Мы назвали фамилии лекторов. Услышав, он развёл руками и добавил, что мечтал бы иметь таких преподавателей в своём институте. Он предположил, что достаточно полтора года, чтобы выпустить нас инженерами по профилю ЛИТМО. Он также спросил нас, нуждаемся ли мы в общежитии. Мы подтвердили. «Потерпите, пожалуйста, пару дней, и мы уладим вопрос с общежитием. Я дам указание коменданту, и он подготовит вам хорошие условия для учёбы и отдыха. Оформлять документы будем после устройства в общежитии.» Мы, как и накануне, приехали в ЛИАП и рано легли спать, окрылённые большим успехом, не подозревая, что следующий день преподнесёт нам неожиданный сюрприз. Утром никто не хотел рано вылезать из под матов. Между девятью и десятью часами в зал входит некий человек, представляясь аспирантом, и просит нас срочно явиться в дирекцию. Поскольку нам не было известно ничего о причине вызова, то мы стали рассматривать различные варианты, вплоть до фантастических, например, принудительная отправка в Казанский или Куйбышевский авиационные институты. Мы робко вошли в кабинет директора. Там с директором сидел незнакомый для нас человек. У обоих на лицах было выражения, свидетельствующие об их хорошем настроении. Интуитивно у нас появилась надежда, что нас ожидает что-то приятное. Директор Ф. П. Катаев, не вспоминая о своем позавчерашнем решении и не принося извинения, сказал следующее: «Мы с Георгием Николаевичем Никольским приняли решение о создании на основе вашей группы плацдарма, который в процессе вашего переобучения позволит нам проверить и откорректировать новые специальные курсы лекций. Я прошу выделить из вашей группы двух человек в распоряжение Георгия Николаевича для разработки программы переобучения для Приборо-строительного факультета и представить мне её для утверждения.» Далее он спросил нас, нуждаемся ли мы в общежитии и, получив утвердительный ответ, позвонил коменданту общежития и поручил ему решить вопрос с жильём. Позиция Ф. П. Катаева была изменена после телефонного разговора с директором ЛИТМО, который поблаго-дарил его за отказ принять нас в ЛИАП. Скорее всего, именно этот звонок задел директора ЛИАП за живое, и он отменил принятое накануне решение. Важную роль в этой истории сыграл Г. Н. Никольский. Поблагодарив директора и его заместителя по учебной и научной части, мы покинули кабинет директора. Сразу же мы выбрали двух наших представителей для разработки программы переобучения. Ими стали Исаак Вайсман и Давид Баданов, которые на следующий день приступили к работе. После этого мы вместе с комендантом направились в общежитие, расположенное в одном из флигелей дворца. В женском отделении, расположенном на третьем этаже, нашлись две комнаты, пригодные для жилья, и там поселились студентки из нашей группы. Что касается мужской половины группы, то для неё были предоставлены два места в одной из обжитых комнат, которые были отданы Исааку и Давиду, и три комнаты абсолютно непригодные для жилья, и требующих капитального ремонта. Все комнаты были расположены на четвёртом этаже. Мы вместе с комендантом пошли осматривать эти комнаты. То, что мы увидели, повергло нас в уныние. Это были коробки без дверей, окон и полов. Комендант объяснил, что это следствие блокады Ленинграда. Мы поняли и спросили, кто будет ремонтировать комнаты. Комендант ответил лаконично: «Вы. Поговорите со студентами-аборигенами, и они вам дадут деловой совет.» Действи-тельно, соседи по этажу посоветовали нам обратиться к пленным немцам, которые работают на новостройке поблизости. Более того, они назвали имя немца, который быстро обустроит наши комнаты за доступное для нас вознаграждение. В этот же день мы с Михелем Розенгаузом, моим другом, направились на соседнюю стройку, нашли там немца по имени Фриц Прайс и обсудили с ним вопрос о работе по восстановлению нашей комнаты. Объём работы был ему известен. Он тут же изъявил желание посмотреть комнату и кое-что измерить. Мы вместе вернулись в общежитие, и он произвёл нужные замеры. Уходя, он сообщил, что завтра он придёт сюда после окончания работы на стройке. Действительно, около шести часов вечера он появился со своим помощником: они вдвоём принесли несколько тяжёлых досок для пола. Сделав ещё одну ходку, они принесли оконную раму и лист фанеры. На следующий день принесли дверную раму с дверью. Сделав ещё две ходки, они принесли недостающие доски для пола. На третий день они приступили к настилу пола. После того, как пол был готов, кстати без щелей, немцы приступили к установке рамы окна и двери. Щели между рамами и проёмами они замазали бетонным раствором. После этого они закрыли оконную раму фанерой, в которой было вырезано квадратное отверстие для проник-новения дневного света. Это отверстие было закрыто стеклом. После установки двери строители вручили нам ключи от замка. Один из них мы передали в проходную общежития. Теперь, когда я рассказал о том, как было обустроено наше жильё, уместно посвятить читателя в то, что мы делали в это время. Мы, то есть Михель Розенгауз и я, находились рядом со строителями и деликатно с ними беседовали, не мешая им работать. Михель хорошо знал немецкий язык и свободно общался с Фрицем Прайсом. Тот нам рассказывал, как он прекрасно жил до войны, как он построил дом для своей сестры и подарил ей автомобиль Фольксваген. В какой-то момент, когда осталось оттесать две-три доски, Фриц неожиданно задаёт вопрос Михелю: «Не понимаю, как вы могли нас победить?» Михель слегка задумался и ответил Фрицу: «Х…ли пули, если нас снаряды не берут!» У того вылупились глаза, он ничего не понял. Попытка Михеля объяснить суть сказанного на немецком языке оказалась бесполезной: он по-прежнему её не понимал. Мы решили отвлечь его от этой, по его мнению, абракадабры и предложили побеседовать о музыке. Оставшееся время мы поговорили о Бетховене и Моцарте. Хотя беседа его увлекла, тем не менее мы чувствовали, что произнесённая Михелем формула победы крепко застряла в его голове и не давала ему покоя. На следующий день мы исправили электропроводку, вкрутили лампочку, получили четыре железные кровати, матрасы, две тумбочки, стол и стулья, небольшой шкаф. Собственно, этот минимальный набор мебели сопровождал нас последующие два года обучения. В нашей комнате постоянно жил только я. Кроме меня, длительное время жил Михель Розенгауз, периодически– Лев Атаджанов и Михаил Тёмкин. Редки были случаи, когда мы собирались все вместе. Конечно, жизнь в общежитии в то время была далеко не комфортной, но меня это не смущало, поскольку до этого я жил почти в аналогичных условиях. Вскоре начались занятия. Меня выбрали старостой группы, а это обязывало меня быть почти на всех лекциях и практических занятиях. Забегая вперёд, скажу, что редко, когда на лекциях была группа в полном составе, обычно лекции посещала половина группы. Состав нашей группы пополнился четырьмя ленинградцами: П. Волков со своей женой, С. Хрусталёв и В. Мартынов. Таким образом, количество студентов нашей группы составляло примерно двадцать пять. Вскоре начались занятия по утверждённой программе, предусматривающей прослушивание лекций по новым предметам, необходимых для инженеров, работающих в области разработки и произво-дства авиационных автоматов, автопилотов, гирополукомпасов, электромеханических приборов-индикаторов различных параметров для осуществления режимов пилотиро-вания и навигации и контроля работы винтомоторной группы.