Рудник «Веселый»

– Ты чё, сука, не врубаешься, чё те говорят?! – Иван, делая вид, что собирается пнуть камешек, «промазал» и попал ботинком должнику в живот.

Шипицын согнулся, хватая ртом воздух. Иван тут же ударил его ребром ладони по шее – не сильно, чтобы не убить, но и этого оказалось достаточно: мужчина рухнул на асфальт, хватая ртом воздух, словно вытащенная на берег рыба.

– Попинать, что ли?

– Давай, Иван, для профилактики, чтоб впредь деньги не зажиливал, – ответил я, в то же время придерживая друга, чтобы тот и вправду не добил мужика.

Мясник закричал. За забором исходила лаем собака, окна соседних домов быстро гасли – люди тушили свет.

– Осади, Иван, он нам живой нужен!

– Убью падлу! – Напарник распалился и уже занёс ногу над головой Семёна.

– Осади, сказал! – Я схватил друга за руку и дёрнул, оттаскивая от свернувшегося в калачик должника. – Поднимайся, козёл.

– Ребята, – прохрипел Шипицын, вставая на колени. Он попытался подняться, но снова упал.

– Поставь-ка его на ноги.

– Вставай, падла, – Ванька схватил жертву за воротник и резко дёрнул вверх. Тот пошатнулся, но устоял, вцепившись рукой в подоконник.

– Мужики, отдам, – проскулил Шипицын, плача. – Сейчас деньги вынесу.

– Не надо сейчас, Сёмушка. Завтра отвезёшь Генке, скажешь спасибо и в ножки поклонишься. И нас ты, Шипицын, в глаза не видел, понял?

– Ты понял, сука? – прорычал Иван, кидаясь к должнику. Тот сжался, ожидая удара, но я снова остановил друга.

– Не гони, Иван, он завтра всё сделает. Так ведь, Шипицын?

– У-уу… – кивая, промычал тот и заплакал.

– Смотри, Семён, ничего не перепутай, – вкрадчиво продолжил я. Семён с отвисшей челюстью, бледный, смотрел мне за спину. Сзади, матерясь, метался Иван – зрелище, конечно, не для слабонервных. – У тебя дом, семья, дочка-красавица. В политехе, слышал, учится? Нехорошо будет, если компанией попользуем…

– Ага! Я эту тёлку видел – давно просится! – Друг хохотнул, сжал кулаки и качнулся вперёд, делая соответствующий жест.

– Завтра привезу, ради бога, пацаны, дочку не трогайте… – прорыдал Семён.

– Привези. И если скажешь Фисенко, что мы попросили, то я тебя из-под земли достану. И Ивана останавливать больше не буду. Ясно? – Шипицын кивнул, промычав что-то нечленораздельное. – Скажешь Гене, что совесть у тебя проснулась. Самостоятельно решил долг отдать.

– Усёк, падла? – крикнул Иван, замахиваясь. – Усёк, не слышу?!

– Усёк, – проскулил Семён, падая на колени.

Кивнул другу – тот подошёл, наступил каблуком тяжёлого ботинка мяснику на пальцы. Шипицын взвыл, а мы, развернувшись, пошли к машине.

– Слышь, братан, я чёт не въезжаю. Зачем ты сказал, чтоб не говорил Генке, что мы долг выбивали? – спросил Иван, когда уже выехали за город.

– Так надо. Аркадий попросил. Ты опять разбил стекло? – заметил я равнодушно.

– Угу, – буркнул друг.

– Зачем?

– Да дебил, в натуре!

* * *

– Ты опять разбил вазу для цветов?..

– А… Что?.. – Я не сразу понял, что вопрос задала Аллочка. Воспоминание той давней поездки к Шипицыну промелькнуло мгновенно – ещё не включился зелёный сигнал светофора, мигал жёлтый, но так ярко, что на миг показалось, будто время сдвинулось, сделав скачок назад, и я прожил эту поездку полностью – все два часа, минута в минуту. – Ах да, ваза… Аллочка, я вот не понимаю твоей мелочности. Ну разбилась эта, так купим другую.

– Это не мелочность. – Аллочка посмотрела на меня серьёзным взглядом, не предвещающим ничего хорошего. Я внутренне подобрался: вот настырная, опять возвращается к неприятной теме! – Это привычка. Я каждый раз вздрагиваю и сжимаюсь от страха, когда что-нибудь разбивается или ломается. И я не могу это контролировать. Это из детства. Если хочешь, я расскажу…

– Стоп! Стоп, Алла… Если хочешь что-то рассказать, если тебя мучают детские состояния – сходи к психологу. И давай на берегу определимся: я не спрашиваю тебя о твоём прошлом, а ты не задаёшь подобных вопросов мне. Договорились? Наша жизнь друг для друга началась с того момента, когда мы впервые встретились в офисе. И всё. Всё остальное неважно…

– Неужели я тебе так безразлична?.. – прошептала Аллочка.

– Опять двадцать пять! Да сколько можно, Алюсь?!! Я тебя люблю и не представляю своей жизни без тебя! И говорил тебе это раз сто. Так?

– Так, – она кивнула, достала из сумочки салфетку, аккуратно промокнула готовые пролиться слёзы. – Говорил. Но это слова. А поступки говорят о другом. Дом купил, даже не посоветовавшись. И о себе ничего не рассказываешь.

Да что ты с ней будешь делать?! Ну не мог же я рассказать ей о той поездке в Новоалтайск, например?..

И теперь, поднимаясь по широкой лестнице на второй этаж, в ресторан, невольно вспомнил вчерашний утренний разговор: пулю я схлопотал здесь, на крыльце «Хаус-клуба». В тот же день я последний раз видел Ивана…

Навстречу выпорхнула администраторша. Она долго и безуспешно пыталась привлечь внимание Ботаника. Безуспешно потому, что Петру не нравилось её имя. «Так бы всё ничего, но вот Тося…» – говорил он, хотя я подозреваю, что это отговорка. Ботаник вообще на женщин время не тратил, хотя иногда у него случались непродолжительные романы. Женщины по нему сохли, но не долго – как правило, все они хотели крепкой семьи, заботливого, небедного мужа, готового свернуть шею за процветание этой самой семьи, а Петро сворачивал шею только за благо науки, прогресса и прочей ерунды, которую дамы бальзаковского и предбальзаковского возраста ни в грош не ставили…

– Ну что, радость моя, есть для нас место? – Он шутливо приобнял администраторшу.

– Для вас всегда есть, – расцветая, ответила женщина. – Я обычно один столик держу до последней возможности. А сегодня не так уж и много народа – ещё пять или шесть столов свободны.

Мы расположилась в мягкой зоне, заняв одно из самых престижных мест. Ботаник щёлкнул пальцами, тут же вокруг запорхали официантки. Петра несло, видимо, опять деньги жгли карман. Давно приметил, что он чувствовал себя несчастным, когда был сытым и богатым: что-то у него в голове щёлкало, что-то переключалось, что-то случалось с мозгами – с деньгами в кармане Пётр переставал генерировать идеи. Поэтому тратил их без контроля, без смысла, просто раздавал, лишь бы избавиться – кстати, в местном приюте для бездомных животных его просто боготворили! Сегодня мы получили аванс, очень приличный – Пал Палыч выдал после того, как «осчастливил» ценными указаниями. Вообще, время без Пал Палыча, которое я провёл исполняющим обязанности директора филиала, вспоминаю с тихим ужасом. Одно дело – вольный стрелок: берёшь задание, выполняешь, по результату получаешь вознаграждение – это куда как с добром!.. Естественно, отчитываешься, куда от этого деться?.. И совсем другое дело – административная работа: каждодневная ответственность, и не за себя, не за один маленький отдел, а за весь коллектив. А если вспомнить, что постоянно приходилось поддерживать отношения с органами власти и, кроме того, заботиться, чтобы отношения эти были хорошими – так вообще жить не хотелось! И Пал Палыч, вернувшийся из Москвы – не сработался он там с местными бюрократами – привёл меня в такой восторг, что я даже обнял старика, чем смутил его очень сильно. Вообще-то, Пал Палыч не такой уж и старик – около шестидесяти, но для меня возраст солидный. В общем, сдал дела, отчитался – кстати, с большим удовольствием – и снова, с лёгким сердцем, на вольные хлеба, в свободный полёт. Правда, отмечу, что серьёзных тем не было довольно долго, так, мелочовка. Я даже захандрил. И вот наконец дождался – нам с Петром не просто пообещали серьёзную тему, но и выделили в автономный отдел. Петро даже присвистнул и что-то схохмил по поводу удельного веса, сравнительного анализа и собственной значимости. Шутки Ботаника приводить здесь не буду, от них зубы сводит, и чтобы понять, над чем смеяться, надо сначала пройти курс высшей математики – это как минимум!

Сегодня, отсчитав деньги, Пал Палыч поправил свой фирменный зелёный галстук, со значением в голосе произнёс:

– Ну, Яков, только без обид. Администратор из тебя, честно говоря, плохой. Это если мягко сказать. Дисциплинку в коллективе развалил, показатели работы филиала не сказать что упали, но нет ни рывков, ни продвижения вперёд.

Тут я хохотнул:

– Учитывая, что все рывки – моя задача, возникает законный вопрос: кто бы рвал жилы, если я тут в вашем кресле сидел и бумажки перебирал?!

– А вот я, между прочим, не только бумажки перекладывать умею, а ещё и руководить, мобилизовать людей, организовать работу. Но сейчас не об этом. Вы с Петром переходите в непосредственное подчинение Самого… – последнее слово он сказал, подобравшись и подняв руку с вытянутым указательным пальцем к портрету Сорокина. – Моей задачей является только техническое обеспечение вашей деятельности. Вот, собственно, всё, что хотел тебе сказать. Поэтому, ознакомившись с бюджетом вашего подразделения, признаюсь, удивлён… и восхищён!.. Бюджет щедрый. Поэтому попрошу лично тебя, Яков, по возможности оказывать поддержку родному филиалу. И как старший товарищ могу дать совет: за расходом бюджета следи внимательно, и аппетиты своего зама по науке по возможности контролируй.

Я заверил шефа – уже бывшего – что приму его слова к сведению и вообще отнесусь к ним с должной серьёзностью и вниманием, и всей своей широкой душой благодарен за совет – Петра Аркадьевича возьму в ежовые рукавицы, обую в испанские сапоги, и вообще – буду таким иезуитом, что транжира-напарник света не взвидит! Пал Палыч посмотрел на меня, брюзгливо поджав губы. А я, пошутив, тут же с удивлением обнаружил, что не соврал – действительно, совет дельный, и Петро меры своему аппетиту не знает, причём как в прямом, так и в переносном смысле. Аппетит прорезался сразу, как только этот комсомолец семидесятых после меня вышел от шефа, потрясая новой корпоративной кредиткой. Заплатили хорошо, хотя дело, которым предстояло заняться, мне не просто не нравилось – мысль о руднике бросала то в жар, то в холод…

– Так, сначала для аппетита салатик, потом горячее… Яш, ты против солянки ничего не имеешь? Яшк! Ты слышишь?..

– А? Да-да, – кивнул я, особо не прислушиваясь. – Выбирай сам, Петьк, у тебя с едой лучше отношения, чем у меня, – любовь и полная взаимность.

Я поймал себя на том, что устроился в самом тёмном углу, спиной к стене. С места, которое я занял, был виден почти весь зал и просматривался вход. Даже не обратил внимания, что сцена осталась немного в стороне – в принципе, меня это и не волновало.

Пётр же сел так, чтобы хорошо видеть выступление артистов. Сейчас на помосте в правом углу зала под ритмичную музыку кувыркались акробаты.

– Смотри, смотри, – восхищённо воскликнул Петро, дёргая меня за рукав, – что парни вытворяют! Просто невероятная гибкость, у них костей, что ли, нет? Яш, не разберу, что у этого, маленького, на футболке написано?

– Тоже не разберу, вертится, – ответил я, проглотив ком в горле.

Минуту смотрел, как гибкий парнишка в расшитом блёстками трико взлетает вверх, крутится под потолком и опускается точно на ладони второго акробата. Душу скрутило в узел. С трудом выдохнув, отвернулся, но комсомолец семидесятых, совершенно ничего не понимающий в чужих эмоциях, не унимался. Он даже не видел, что я едва сдерживаюсь, чтобы не заорать на него…

Надо же было забыть, что именно здесь, много лет назад, началась та история… Вот на этом самом месте тогда сидели – Аркаша, Генка и я с другом. С Иваном. Эх, Ванька, Ванька… Тогда он был жив, вот так же сидел рядом со мной и, перебивая гладенькую речь Аркаши, ржал в голос и так же восхищался выступлением доморощенных артистов, мягко говоря, средненьким – и тогда, и сейчас…

* * *

С Аркашей нас познакомил директор спорткомплекса, даже, пожалуй, приставил к нему в телохранители. И тема рудника впервые всплыла здесь, в клубе, хотя к тому времени мы с Аркадием уже «отработали» несколько дел.

Аркашу – он же Профессор – Сергей Сергеевич, наш, если так можно выразиться, «руководитель», характеризовал как интеллигентного афериста, но предостерёг: «Человек он опасный, с ним даже серьёзные люди не связываются. Умён, сука, погоняло зря не лепят – мыслит, действительно, как профессор… этой… математики типа, которая в институте… Так что вы это, за базаром следите и чтоб мне аккуратно! Вы мне живые нужны, а этот пришьёт – не задумается»… Портретик что надо, не скрою, я пригрузился, но, когда увидел Профессора, немного удивился – что в нём опасного? Такого плевком перешибить можно: самый обыкновенный человек, невысокий, сухонький, неопределённого возраста. Глядя на него, люди чувствовали расположение, но потом с трудом вспоминали его лицо. Мошенник был обычным, самым обычным, даже каким-то обыденным, что ли? Серый пиджак, серые глаза, по-доброму смотревшие из-под очков, которые тот носил не из-за плохого зрения, а, скорее, как ширму. Волосы русые, пепельного оттенка. Всегда выбрит, даже холён, но одежда простая – недорогая, хоть и недешёвая. Говорил спокойно, безэмоционально. Голос ровный, ни всплесков, ни спадов, но речь очень быстрая. И жесты – плавные, ритмичные, но быстрые: я порой сравнивал его руки со змеями, если пофантазировать, то, глядя, как Аркадий то раскрывает ладони, то быстро разводит их в стороны, вполне можно было представить качающуюся кобру с развёрнутым капюшоном. Часто обращал внимание, что тот же Ванька, слушая Аркашу, порой самым натуральным образом засыпал. Сергеич рассказал, что сидел Аркаша много – раза четыре закрывали за последние шесть лет, но не подолгу – всегда находились люди, имевшие возможность «помочь», заинтересованные в его свободе, а главное – в его «профессиональных» способностях. Аркаша не бедствовал, но и богатым не был. Так же наш спортивный «наставник» дополнительно акцентировал моё внимание на слабостях Аркадия: «Бухло и бабы», – сказал он, посоветовав на всякий случай держать под рукой и то, и другое. «А будет мешать делу – вяжи его… и закрывай. Знаешь, какие номера у нас в подвале под это дело оборудованы? Только делай быстро, чтобы не ушёл. Если уйдёт, то вам потом не жить»…

В тот вечер в машине нас было четверо. Всю дорогу не прекращался пустой трёп. Сергеич добродушно посмеивался над интеллигентным аферистом, тот отшучивался, а мы с Ванькой, молча, сидели сзади, ещё не совсем понимая своей роли в предстоящем деле.

О деле Аркадий заговорил, только когда остановились на забитой машинами стоянке перед этим вот ночным клубом. Он вышел, достал сигареты. Сергей Сергеевич обошёл джип и встал рядом. Ванька открыл дверцу со своей стороны и, развернувшись вполоборота, с вожделением смотрел на распахнутые двери ночного заведения – я просто кожей ощутил, как ему хочется оказаться внутри.

– В общем, мне надо товарища прикормить, – сказал Профессор, разминая в нервных пальцах тонкую сигаретку. – Комерса одного пасу. Деньги крупные намечаются.

– А с нас-то какой понт? – поинтересовался я, отметив настороженность директора спорткомплекса – он был в тот день молчалив, куда-то пропали его обычная разговорчивость и привычка к месту и не к месту отпускать грубоватые шутки. – Увидит твой комерс бандитские рожи и слиняет сразу.

– Мне нужно чтобы вы посмотрели на него, чтобы знали в лицо. Там понадобится изъять кое-что, но это потом. А сегодня, как бы случайно, встретимся, я точно знаю, что они сегодня в «Хаусе» будут. Мужик кручёный, боюсь, слезет с темы – и плакали тогда мои денежки. А по деньгам я потом с вами разберусь.

– Да без базара! – усмехнулся я.

Сергей Сергеевич, инструктируя перед встречей, предполагал что-то подобное. Также он ожидал, что Аркадий, несмотря на то что ему очень была нужна наша помощь, не будет сразу выкладывать карты на стол.

– Ты не показывай ему, что умный. Вон, как Ванька, включай дурака. А то лис хитрый, чуть подвох почует – съедет с темы. Я тебя почему к Аркаше приставил? Внешность у тебя подходит – цыган и есть цыган! – Он посмотрел на меня оценивающе, я тоже глянул в зеркало. Как сейчас помню, был тогда мелким, худым, вёртким. Коротко ещё не стригся, и шапка крутых чёрных кудрей действительно делала меня похожим на цыгана. Не мешали даже пронзительно-синие глаза. Нос, наверное, тоже цыганский – узкий в переносице, с раздутыми ноздрями, слегка крючковатый. Не красавец, но и уродом себя не чувствовал. Вообще, внешность свою не считал чем-то выдающимся, однако не комплексовал. Скорее, хрупкое сложение и небольшой рост были причиной подростковых переживаний – поэтому и занялся спортом. – Ты с ним веди себя, как обычно. – Сергеич встал, прошёл к сейфу, достал бутылку водки. Он пил всегда – я даже не помню, видел ли его трезвым. Пьяным видел. Напившись, директор спорткомплекса начинал рассказывать обо всех, кого «запрессовали» в подвале. При этом плакал. Но, протрезвев, обычно ничего не помнил. И дальше жил подшофе – до следующего срыва. – Ты, это, Яшк, сильно под шкуру влезть не пытайся, расколешься. Да и не по зубам он тебе – профессионал! – предупреждал меня наставник ещё перед первым делом с Профессором. – Сначала вы с ним так, для раскачки, по мелочовке помотаетесь, но там крупный куш зреет: упустить – значит затупить по полной программе…

Роль давалась легко, да и с Ванькой рядом невозможно было вести себя по-другому – поймал себя на мысли, что скоро смеяться так же буду – «гы-гы-гы»! Закурил и, подражая тому, как говорит друг, с той же интонацией, добавил:

– Я чёт-та не въезжаю, Профессор, ты конкретней говори, чё за типы?..

– Кращенкова знаете? – спросил Аркаша, закуривая длинную дамскую сигаретку – уже третью за несколько минут разговора.

– Да чё ты нам фамилию базаришь, – хохотнул Ванька, рыжий, воловатый, здоровый – хоть Иванушку-дурочка пиши с натуры, – ты бы ещё отпечатки пальцев приволок – типа, знаете этого чела?

– Да Толю Кращенкова! – Аркадий вдруг разозлился, забыв на минуту, что именно наша «примитивность» делала нас идеальными помощниками в этом деле. – Видели вы его, он на «Адмирале» постоянно трётся да и в других ресторанах зависает частенько. Худой такой, лицо вечно унылое, будто лимон во рту держит. Помните, я полгода назад его круто на бабки развёл, когда по муке работал, ну помните?

– Да где нам упомнить, – сказал я, поняв предостерегающий взгляд Сергеича. С Кращенковым мы были знакомы, я даже как-то обменялся с ним телефонами, но знакомство не по делам – так, поверхностно, вскользь, в компании. Ванька тоже не лыком был шит и, достав сотовый, принялся нажимать на кнопки, всем своим видом показывая отсутствие интереса…

Время тогда было такое – непонятное, бурное. Мне было двадцать три года, всего двадцать три… Сейчас, вспоминая, усмехался – зелёный совсем, а тогда казался себе эдаким матёрым волком, тёртым, покоцанным жизнью. Девяностые. Незабываемые девяностые… И как бы ни хотелось стереть их из памяти – не получалось! Ещё в конце девяносто первого года, когда Ельцин подписал указ о свободе торговли, когда открыли границы и был разрешён свободный въезд и выезд, в страну хлынул поток дешёвых не особо качественных товаров в ярких упаковках, турецкого ширпотреба, низкокачественной бытовой техники, и третьеразрядных голливудских боевиков. Тогда же появилось много любителей половить рыбку – в мутной-то водичке. Девяносто шестой страна встретила, с удовольствием посмотрев «Старые песни о главном». Этот фильм, словно лучик настоящего света, продрался сквозь пелену подделок и фальшивок. Помню, меня тогда порадовал ещё фильм «Особенности национальной охоты» – корова в самолёте и фраза: «Жить захочешь, не так раскорячишься». Мне и сейчас казалось, что эти слова давали точное определение тому времени – беспорядкам и безденежью, бесцельности и бессмысленности происходящего. Старикам перестали платить пенсии, врачи, учителя попали за черту бедности, но они всё равно почему-то учили и лечили. Инфляция сбавила обороты, и ноли на купюрах остановились на цифре в пятьдесят тысяч, так и не дотянув до сотни. Тогда казалось, что жизнь всё же налаживается, и никто не знал, что впереди ещё и деноминация, и дефолт… Но – я в девяносто шестом закончил юрфак и мне всё казалось крутым, я сам себе казался крутым, и – жизнь удалась!

Тогда же было первое крупное дело – векселя – и тогда же всплыл этот рудник, в девяносто шестом его пытались перепродать в первый раз. Рудник «Весёлый»…

Ещё в девяносто третьем, окончив третий курс, через своего тренера по кикбоксингу – Валерия Степановича – я познакомился с «правильными» пацанами. Спортсмены, причём достигшие неплохих показателей. Они не бедствовали, в новых условиях «крышуя» бизнес, а к середине девяностых, поняв, что тема рэкета мелкого и среднего бизнеса исчерпала себя, решили заняться «инвестициями». «Менеджер спонсирует маркетинг», – с умным видом говорил тогда известный спортсмен, тренер, а по совместительству генеральный директор спортивного комплекса Сергей Сергеевич. В гостеприимном спорткомплексе уже обосновался банк, крупная телекоммуникационная компания, риелтэрские конторы и, кроме того, бассейн оказывал свои непосредственные услуги – днём и ночью. Ночью, естественно, комплекс услуг расширялся. Именно там, в бассейне, я первый раз увидел Аркадия. За следующие три года раз пять, наверное, пересекался с ним, но всё больше по мелочам. На серьёзную работу директор комплекса поставил меня в девяносто шестом, уже перед защитой диплома. Собственно, защищал диплом и занимался рудником я практически параллельно. Хорошо помню момент, когда Сергеич позвал меня в свой кабинет и сказал:

– Слышь, студент, ты пацан, я вижу, башковитый, да и реакция у тебя тоже неплохая… Эх, если бы не эта грёбаная перестройка, по спорту бы попёр… такая реакция и боли не боишься, но… Но рынок, деньги надо зарабатывать. Пора тебе на крыло вставать, не зря мы в тебя деньги вкладывали, учили. Сейчас я тебя с двумя чертями познакомлю – один типа рудником владеет, золото моет в горах Алтая, но чёт-та дела там у него не фонтан. Деньги нужны, инвестиции… А второй вроде с баблом, но мутный тип, и скорее всего, своих-то денег у него нету. Ну – тут как бы присмотреть надо за ними, вникнуть. Тебе долго ещё науку грызть?

– Да заканчиваю в этом году, – ответил я с усмешкой: трёх лет «работы» под чутким руководством Сергея Сергеевича было достаточно, чтобы понять – с дипломом университета столько не заработаешь!

– Во! Диплом получаешь – и попёр вперёд! Я тебя замом и в ту, и в другую фирму устрою. Будешь руку на пульсе держать…

И в ту встречу, в который раз предупреждая об Аркашиной изворотливости, Сергей Сергеевич попросил меня особо внимательно отнестись ко всему, что будет касаться документальной части «темы» – как он выразился. Также намекнул, что есть более серьёзные люди, которые – тоже цитирую – «положили глаз на тему и заглотят всех, не подавившись, и нас тоже, если хоть где-то прощёлкаем»…

Очень «вовремя» у Сергеича зазвонил сотовый:

– Так, пацаны, оставляю вас, дела… Там наши с чехами тёрки устроили, надо на стрелке быть – мало ли чего! Чеченцы – парни дикие. Ну, ты, Аркаш, ты молодцов моих голодными не оставишь?

– Да они бы меня без штанов не оставили – с их аппетитом! – отшутился Аркадий, улыбаясь открыто и радушно, но глаза его в этот момент оставались холодными и жёсткими…

* * *

– Яшка, ты не заболел?..

– А?.. – я с трудом вырвался из плена воспоминаний, не сразу сообразив, что с тех пор прошло много лет и я сейчас нахожусь в этом зале не с Аркашей и Ванькой, а с Петром – ботаником, чокнутым учёным и моим замом по науке. И обсуждаю ту же самую тему – рудник «Весёлый»… Вот только рядом со мной сейчас сидит эдакий комсомолец семидесятых, словно бы выпрыгнувший из прошлого века. Высокий, худой, плечистый, одет небрежно, лицо одухотворённое, простое, за толстыми линзами очков светятся верой в счастье, справедливость и торжество науки синие глаза. Единственное, что было у них с Ванькой общего – некоторая простоватость, как говорится, не от мира сего люди, и вихрастая, всклокоченная шевелюра. А ещё оба любили поесть…

Я посмотрел на стол – Пётр продолжал «ни в чём себе не отказывать». Светлую, тёплого коричневого оттенка скатерть с мелким геометрическим узором, идущим по диагонали, почти не было видно из-под тарелок, графинов, столовых приборов. Пододвигая ближе глубокую миску с солянкой, я попытался вспомнить, что ел сегодня, и не смог. Утром кофе, весь день в офисе – кофе, перед концом рабочего дня – кофе… Живот подвело от голода. Надо поесть, а то со вчерашнего дня, после того самого разговора с Аллочкой, аппетита не было вообще. Сейчас организм бунтовал, требуя пищи. По привычке потянулся к тарелке с салатом, но не вовремя вспомнил заявление Аллы о том, что овощи на голодный желудок есть вредно, разъедают слизистую оболочку, и салат оставил на потом.

– А салат нормальный, стоит попробовать, огурчики, помидорчики – ничего экзотического, специально заказал, как ты любишь, – сказал Петро, тут же забирая мою тарелку себе.