Я планировал взорвать мавзолей

Выживание.

Как жили и выживали люди? Средней в то время была зарплата 120 рублей. Меньше всего платили работникам торговли и медработникам,– 68 – 80 руб. Инженер получал – 120. Самой высокой была зарплата у членов Политбюро – 1200. Мой отец, – водитель грузовика 170 – 230. Больше всего зарабатывал сосед, который работал на заводе в литейном цехе – 300. Столько же зарабатывал и дальний родственник, – умел красиво рисовать Ленина на плакатах, которые власть где только не развешивала…

Было трудно прожить за честно заработанные деньги, так сама жизнь заставляла людей искать побочных нелегальных доходов, всячески выкручиваться, и откровенно говоря, воровать. Мы выживали так: мама, как в наших деревнях издавна заведено, вела домашнее хозяйство. Поэтому продукты имели свои, еще и излишки продавали.

Отец так хитрил: грузоперевозки на автомобиле – перевезено за два рейса, расписывал на три, благодаря чему план ходок перевыполнял и получал премиальные за экономию топлива. При возможности "калымил" – использовал государственное авто для частных перевозок.

В сентябре 1975 года я устроился продавцом мяса в один из магазинов города.

Холодильник и холодильная витрина, были крайне изношенными и едва-едва охлаждали мясные туши. Я жаловался заведующей, но она мои слова пропускала мимо ушей. Ситуация была такой: если куски мяса не продавались в день разрубки, то на следующий день они теряли товарный вид, и уже желающих их купить не находилось. Таких почерневших, с душком, кусков ежедневно набиралось 3 – 4 килограмма. Что делать? Жизнь заставляла выкручиваться.

Обычно, каждые весы были выставлены так, чтобы обвешивать на 5 граммов, и еще к тому же продавцы каждую покупку взвешивали вместе с бумагой. Как правило, люди, привыкшие жить в обстановке тотальной лжи, на потерю 2 – 3 копеек внимания не обращали. Был еще один нюанс: мясные тушки разрубались, и продавалась вместе с костями, в соотношении 74:26. В крупных же тушах, процент костей был ниже. Некоторые состоятельные покупатели просили завернуть только вырезку, а кости оставить себе. Эти кости продавались вторично, и таким образом я возвращал деньги за годное только собакам испорченное мясо.

Мой сменщик (работали по 10 суток) терять кровного не хотел, – добавлял к каждой покупке куски испорченного мяса. Покупатели, понятное дело, возмущались, скандалили. У меня же скандалов не было, – считал, что лучше потерять свое, но человека не обидеть. Учитывая эту истину, я сдавал выручки за смену в полтора раза больше, чем мой коллега. Почему? Заметив, что наступила моя смена, люди часто присылали за покупками малолетних детей, – знали, что этот продавец, ребенку выберет лучший кусок и не обвесят.

Был еще один интересный способ заработать лишнюю копейку. Спиртные напитки в то время продавались с 11:00 до 19:00. Знакомые хитрецы, которые хотели похмелиться до работы и снять стресс после, заговорщицки подмигнув, тыкали деньги со словами: "Сдачи не нужно". Зная это, я заранее покупал несколько бутылок спиртного и прятал под прилавком. Если удалось продать три бутылки водки, то можно было спокойно забрать домой килограмм почерневшего мяса. Дома то мясо мыл, кость бросал собаке, а мякоть клал в холодильник.

На то время из продовольствия дефицитными были сгущенное молоко, консервированный зеленый горошек, растворимый кофе, конфеты в коробках, шампанское. Кто имел знакомства среди работников магазина, тот мог то все "достать". Залежалую, покрытую плесенью "Московскую" колбасу девушки отмывали стиральным порошком, и натирали маслом. (Бессмысленно покупать колбасу за 3,80, когда за эти деньги получится "Буковинской" полтора кило, или два кило мяса.)

Так продолжалось до ноября 1975 года. Тогда уже мясо начали завозить по норме, и оно перешло в разряд дефицитов, – продавалось за несколько часов. Вот тут-то у меня "друзей" появилось… (Конечно, купить "по блату" кусок свинины по 1,95, или говядины по 1,86 выгоднее, чем идти на "Колхозный рынок" и покупать у частников в 2 – 3 раза дороже.) Вот так, сама собой отпала потребность жаловаться заведующей на плохую работу холодильной камеры и витрины. К тому времени, "Московская" колбаса перестала покрываться плесенью, – потому что перешла в список деликатесов.

Время от времени, а особенно перед коммунистическими праздниками, в продажу "выбрасывали" вдоволь мяса. Вот тут-то моих "друзей" как ветром сдувало. А и действительно: зачем использовать блат, когда деликатес есть в свободной продаже…

Продажа субпродуктов.

Однажды перед обедом, помощница заведующей привезла с мясокомбината три тонны дефицитных тогда субпродуктов. Обратилась ко мне: "Я заплатила свои деньги водителю и грузчикам. Верни мне потраченную десятку,– ты ее сегодня вернешь с избытком".

В тот день обедать не пришлось,– в обеденный час отпускал дефицитные печень, почки, хвосты, легкие, вымя, сердца всем работникам магазина. Краешком глаза замечал: информация о дефиците распространилась довольно быстро, – у дверей магазина росла толпа покупателей. Двери открылись, и все они бросились к моему прилавку, и выстроились так, как стояли перед дверью. Я торгую за прилавком, а за стеной на товарных весах, заведующая магазином и продавцы обслуживают своих родственников и знакомых. Подходят и деньги суют в карманы моего халата. Под вечер деликатесы стали заканчиваться. Заметив это, задние стали кричать: "Больше одного килограмма в руки не давать!" Учитывая такие возгласы, я громко заявил, что больше одного килограмма в одни руки отпускать не буду. Тут женщина, очередь которой подошла, возмутилась: "А где такое написано!? У меня шесть едоков в семье! Так теперь мне что, шесть раз в очередь ставать!?".

Попросил коллегу из соседнего отдела, чтобы та позвала заведующую, – технически, так сказать, съехал со скользкой темы.

Распродав все, вытер пот со лба и посчитал выручку. Ту десятку я то вернул, но лишнего рубля не было,– очевидно во время той ажиотажной распродажи, кто-то из персонала магазина "забыл" положить стоимость покупки в карман моего халата.

Продажа субпродуктов описываю не зря. Дело в том, что по подобной схеме продавались абсолютно все дефициты.

В феврале 1976 года нормы завоза мяса настолько снизились, что содержать двух продавцов надобность отпала. Почувствовав, что кто-то из нас скоро станет лишним, мой сменщик меня ловко "подсидел", – нашептал заведующей, что я газеты за прилавком читаю и грублю покупателям. Это, правда, что в свободное время я иногда на рабочем месте газеты читал, – не считал это большой виной и подумать не мог, что кто-то сможет этот факт использовать против меня. Что же касается хамства, то тут Дима уже свои грехи свалил на меня. Хотелось врезать клеветнику по морде, но махнул рукой,– он женат, молодожены снимают квартиру, и только что родившегося ребенка было жаль. Пусть работает, – успокаивал себя, – ему это место нужнее. Забрал халат и вернулся работать на знакомую до слез овощебазу.

Почему ухудшилась ситуация с продовольствием? На кухнях в узком кругу родственников и проверенных знакомых, слушатели зарубежных радиоголосов говорили, что началась гонка вооружений, и еще к тому же цены на нефть упали. В этой ситуации правительство СССР, финансы, предназначенные для сельского хозяйства, кинуло на военные нужды. Делились впечатлениями: в газетах ложь, в колхозах упадок, на фабриках и заводах бардак, в армии дедовщина, в тюрьмах беспредел. Печально констатировали: "Наше руководство в Москве, церкви в Канаде, тюрьмы в Сибири, зерновые созревают в США Канаде и Аргентине". (Все знали, что правительство продает нефть и газ и покупает на Западе продовольствие.)

Овощебазу в шутку называли штрафбатом. Часто к нам привозили мелких правонарушителей, 15 суток искупить вину принудительным трудом. Иногда довольно оригинальные люди среди них попадались. Запомнился хохмач с артистическим талантом. Тому, или иному мерзавцу выговаривал так: "Если бы я имел столько ума и совести как ты, то давно уже заседал бы в Верховном Совете". Показывал пальцем вверх и заговорщицки добавлял: "А может, даже еще выше".

"Торговля – дело исконно воровское". (Петр 1)

Зарплата в торговле была самой низкой: 68 – 80 рублей за месяц работы. Правда, при выполнении плана доплачивали 40% премиальных. Почему такая низкая оплата труда в торговле? Скорее всего, руководство Советского Союза знало знаменитый указ императора России Петра I: "Торговля – дело исконно воровское, потому жалованье им (торгашам) положить мизерное. Да вешать по одному в год. Дабы другим неповадно было".

На первый взгляд император России, а вслед за ним руководители коммунистической империи были правы… Если же проблему исследовать тщательнее, то получался парадокс: мизерная оплата труда, даже честных работников провоцировала на злоупотребления, махинации, обман. Это же так просто: как людям платишь, так они и работают. Каждый порядочный человек в системе советской торговли был вынужден или принять общепринятые правила выживания, или уволиться. Было же так: не обманешь ты,– тебя обведут вокруг пальца. Чтобы выжить, работники торговли были вынуждены всячески обманывать покупателей и друг друга: обвешивать, обсчитывать и тому подобное. Чем выше была должность работника торговли, тем большими были злоупотребления. Наивные, честные трудяги, наверх пролезть не могли.

Интересно отметить, что легковые автомобили, которые властные структуры распределяли для продажи передовикам производства, в торговые организации умышленно не направлялись. Но, несмотря на все ограничения на авто, в основном ездили торгаши, – передовики других отраслей промышленности, которые имели право на их приобретение, выгодно перепродавали дефицитный средство передвижения тем счастливчикам, которые сумели занять калымные места в торговле.

"Они, коммунисты, поднимают, поднимают, а потом как опустят…".

Со временем мне надоела эта гадость, поэтому уволился, и устроился работать сборщиком очков в магазине "Оптика". Достаточно быстро понял, что от системы никуда не уйдешь. Здесь также господствовало телефонное право, процветало подхалимство и соглашательство.

Начальству в импортные оправы ставили импортные линзы. Схема стандартная: посетитель заговорщицким тоном тихонько говорил заведующему что-то вроде: "Я от Леонида Даниловича", или подавал записку соответствующего содержания и срочно получал импортную оправу с вставленными иностранными линзами.

Простые же строители коммунизма вынуждены были выбирать оправы и линзы с витрины. Мы в те страшные оправы ставили отечественные линзы, и трудяга тот заказ получал на следующий день.

По подобному принципу продавалось почти все качественные товары: через знакомого заведующего, кладовщика, продавца или с переплатой у спекулянта. Даже с телеэкрана смеялись над нашим способом выживания: "Растворимый кофе завезли на базу, и там растворимый кофе растворился сразу".

Вещевых рынков, тех которые сегодня на каждом шагу, в то время не было. Перепродажа называлась спекуляцией, и за подобные "нетрудовые доходы" наказывали. Новую или подержанную вещь законно можно было только сдать в комиссионный магазин. Там ее оценивали и деньги выдавали после реализации. Правда, не все – определенный процент магазин оставлял себе, как вознаграждение за услугу.

Бывало, по улице разносилась новость: к какой-то семье приехали гости из-за рубежа (чаще всего из Польши), и предлагают на продажу иноземные товары. Заходишь, а там, на кровати, стульях и столе разложена разнообразная одежда, отрезы тканей, жвачка. Гости нахваливают товар и называют цены. Можно было и поторговаться. Все тогда было, но не для всех, потому что всех было много, а хорошего мало.

Зарплата в магазине "Оптика" составляла, как и в торговле, 68 – 80 рублей за месяц труда. Заведующий брал левые заказы, а за рабочими следил, чтобы, кто-то из нас не заработал рубль на обед. Кажется, сам живешь, то и другим жить дай. Но где там…

И несмотря на все, я понимал суть: в нашей социалистической системе, на его месте, даже я был бы вынужден вести себя так же, – брать левые заказы, чтобы заработать на взятку, для получения импорта. Не подмажешь ответственных работников базы, – не получишь импортных оправ и линз. Не получишь дефицита, значит не удовлетворишь заявки начальства. Не удовлетворишь спрос начальства, – слетишь с "теплой" должности… Оно то так, но на своих же работников издеваться зачем? Я, простой сборщик очков, должен 5 – 6 раз подходить к заведующему, и умолять выдать мне для собственного пользования импортную оправу и пару линз…

Специфика левого заработка была следующей: некоторые хитрецы вызывали кого-то из мастеров и просили за определенное вознаграждение срочно отремонтировать оправу или вставить линзы. Зная жлобский характер заведующего, мы старались заработать на обед в то время, когда его не было за прилавком. Однажды заведующий не взял у клиента заказ, мотивируя тем, что оправа ремонту не подлежит. Мужчина же в ответ ему назидательно:

– А ваш мастер, тот, что в очках, вчера сказал, что подлежит и обещал отремонтировать.

Заведующий бросил мне оправу на стол и сердито:

– Цена ремонта рубль, а работы тут на час!

Через десять минут я положил на прилавок отремонтированную оправу, и заметил вспышку гнева на лице заведующего.

Одна подобная неувязка, вторая, и он стал меня выживать, – придираться до мелочей, так загружать работой, что оглянуться некогда. Я рассматривал этого человека и видел типичное лицо негодяя: глаза завистливые, руки загребущие, сердце жестокое, душа черная. Памятью же обладал феноменальной: знал поименно всех бюрократов города, помнил какое зрение, и какие очки носит каждый руководитель и члены его семьи.

Уборщицей работала пожилая верующая женщина. Она рассказывала нам о Боге, про свою молодость, войну и послевоенные годы, вела задушевные разговоры, а потом… доносила на нас заведующему.

И это не удивительно, – стукачество негласно возводилось системой в ранг добродетели государственного значения. Люди во все века хотят кушать вкуснее, спать мягче, так вот эта пожилая женщина думала только о себе. А что, стукачом быть выгодно: помогают решить мелкие проблемы, к качеству работы не придираются, не обращают внимания на опоздания, отпускают раньше, дают выходной, когда попросишь. Как не крути, а со всех сторон выгода.

Как-то наш магазин посетили ревизоры. Заведующий куда-то позвонил и передал трубку контролерам. Через минуту от них и следа не осталось! Мой напарник прокомментировал это так: "Они, коммунисты, поднимают, поднимают, а потом как опустят…".

Терпеть унижение стало невыносимо, и я подал заявление на увольнение – таки выжил меня заведующий.

Позже узнал, что он покончил жизнь самоубийством. Дело в том, что хозяином всех предприятий было государство в лице партийной бюрократии, а руководители были лишь служащими, то есть покорными исполнителями его приказов, поденщиками. Имел большой кабинет, власть над подчиненными, связи в верхах и чувствовал себя причастным к касте избранных. Часто играл связкой ключей (любил он слышать их звон) и на нас свысока посматривал. И вот его там лишнее слово, неосторожный шаг и… он ноль. Вот в состоянии аффекта и совершил непоправимое, – проник в щитовую ради того, чтобы прикоснуться к проводам высокого напряжения.

Работа в ОВО при ГОВД.

Устроился в отдел вневедомственной охраны электромонтером систем связи и сигнализации. Работа была интересной, и хотя хорошего заработка не приносила, все же имела одно существенное преимущество: свободного времени было вдоволь. Отметился утром, и занимайся день, чем хочешь, если на твоих объектах все хорошо. У меня же на работе порядок был всегда, поэтому свободного времени хватало. Тратил его на книги, газеты, журналы, кино, иногда подрабатывал "халтурой", – монтировал охранно-противопожарную сигнализацию на объектах города, но чаще клеил обои в квартирах начальства.

Интересно было работать в жилищах евреев. Замечал: все евреи города знают друг друга, и их общество представляет собой единую семью. Взаимовыручка была нормой: одному повезет занять доходное место, – всех своих к себе притянет. Та же история была с дефицитными товарами: один получит доступ, – все будут иметь. Недостойный же поступок одного еврея по отношению к другому вызвал всеобщее осуждение. Я понимал: другого выхода у них нет, – только таким образом можно сохранить свой этнос, самобытность.

В одной семье мне недоплатили, и я рассказал об этом при выполнении работы в следующей еврейской квартире. На мое удивление, никаких действий, чтобы пристыдить бессовестных скряг не последовало. Из этого факта я сделал вывод: обмануть не своего у них преступлением не считается.

Дома я работал по хозяйству, по вечерам читал Библию, молился, слушал зарубежные религиозные и политические передачи, посещал друзей. Из программ радио и телевидения любил музыку, спорт, иностранные фильмы, потому что все остальное было пропагандой "всепобеждающей, вечно живой" коммунистической идеи. Правду в наших СМИ было нечего и искать, – на страже разумного, правдивого слова не дремля стояла цензура. Правда свобода была, но то была свобода… всячески восхвалять это "вечно живое и всепобеждающее марксистско-ленинское" учение. Чем карьеристы и приспособленцы и пользовались.

Власть – наркотик.

Власть является довольно сильным наркотиком. Всякая власть развращает, абсолютная развращает абсолютно.

Простой пример. Электрики нашего отдела получали удостоверения, по цвету и размеру похожие на удостоверение КГБ, и не раз убеждались, как магически на людей действует красная книжечка. Учитывая это, почти все мои коллеги, выданные им для поездок по работе проездные билеты, отдавали домашним, а в транспорте предъявляли контролерам электромонтерские удостоверение. Красная книжечка также помогала доставать дефициты, решать мелкие проблемы и тому подобное. И не было случая, чтобы кто-то усомнился в правдивости предъявленного удостоверения.

Венчание в церкви.

Постепенно друзья поженились, у них появились свои семейные заботы. Это заставляло меня задумываться над своей дальнейшей судьбой. Я же верил, что как только здоровье улучшится, тогда стану достойным той, которая является моей первой любовью.

Действительно, чувство влюбленности является сильнейшим наркотиком. Выезжал в город и бродил по улицам, чтобы случайно, хоть издали увидеть любимую. В торговом техникуме, который все в шутку называли девичьим монастырем, красивых девушек было достаточно. Их и в дальнейшей жизни встречалось немало, но суть в том, что самой красивой и самой умной была та, которую любишь. Надеялся на чудо. А зря надеялся!

Постепенно весь мир предстал в темных, неприветливых цветах. Скучно, хоть волком вой. Стал встречаться с девушками, но подобного чувства почему-то не возникало. Чувствовал, что так никогда не женюсь. Горячиться в этом деле никак нельзя, но разве всегда прислушиваешься к голосу разума? Стал пороть горячку. Да и как было не паниковать, – зрение плохое, волосы интенсивно выпадают, зубы тоже, – старею, как говорится, не по дням, а по часам… Кому через год-два я буду нужным? Поэтому и выбрал (на мой тогдашний взгляд) лучшую девушку из тех, с которыми встречался, и мы понесли заявление в ЗАГС.

В канун свадьбы пришла портниха, которой заказал пошив свадебной одежды, и сообщила, что на отрезе ткани есть брак, который будет заметен на брюках выше колен. Покупать новый материал было поздно. Настроение испортилось.

По христианскому обычаю венчаются в церкви. Там невесте стало плохо, и у меня появилось подозрение, что это связано с влиянием недоброжелателей.

Во время свадьбы от перегрузки дважды перегорали предохранители. Почему-то подумалось тогда: это нехорошие знаки, – какая свадьба, такая и жизнь будет…

Тот свадебный костюм я больше не одевал – не хотелось. Висел в шкафу, пока я не стал его использовать как рабочую одежду.

Внеочередное комсомольское собрание.

Церковь послушно передавала безбожной власти списки тех, кто венчался или крестил ребенка, поэтому через несколько дней на работу пришел из горкома комсомола активист, и созвал внеочередное комсомольское собрание, на котором подробно рассматривали мой "позорный" поступок.

Вступил я в ряды того союза молодежи в школьные годы, когда верил партийным вождям больше, чем словам родной мамы. Хоть малая, но выгода от комсомола и тогда была. Классный руководитель подзатыльниками выгоняла забывчивых восьмиклассников бежать домой за пионерским галстуком, а мне подобное не грозило – комсомольский значок на груди висел.

В конце концов, без членства в той организации, я не смог бы, как и каждый гражданин Союза, ни в высшее учебное заведение поступить, ни устроиться на приличную работу. И вот сейчас я вынужден публично лить на себя грязь, каяться, унижаться, чтобы не исключили из рядов ВЛКСМ.

Почему? Опять же ради выгоды. Это же никогда меня и за границу не выпустят! А так, будучи комсомольцем, сохраняю право, к примеру, на туристическую поездку в страны социалистического лагеря. Очень хотелось собственными глазами увидеть, как люди живут за пределами "великого и нерушимого"! У нас же по телевизору жизнь в высокоразвитых странах показывали так: 5 минут роскошные дома и автомобили, все остальное время двое-трое безработных на фоне свалки плачутся, как им тяжело жить в "загнивающем" капиталистическом обществе. В подобных случаях всегда выключал звук и смотрел только пейзажи на заднем плане.

На собрании коллеги проголосовали против исключения из комсомола, за что им в благодарность я выставил магарыч. Так, благодаря поддержке друзей, сохранил право осуществить заветное путешествие в Болгарию. Эту дружественную страну в шутку называли 16-й республикой СССР, однако, это не повлияло на строгость проверки, которую устроили всем кандидатам в горкоме комсомола. Экзамен был настолько унизителен, что двое из кандидатов, громко хлопнув дверью, вероятно, навеки лишились возможности созерцать пейзажи солнечной Болгарии. (Понятное дело, мы тогда не могли знать, что через 12 лет СССР перестанет существовать.)

Тем счастливчикам, которые прошли проверку на высокую коммунистическую нравственность, прочитали длинную лекцию про осторожность и бдительность, поскольку агенты вражеских разведок уже ждут нас и сделают все возможное, чтобы завербовать неискушенных советских комсомольцев.

Солнечная Болгария.

В Болгарии меня приятно поразило отсутствие на домах всяких плакатов, лозунгов и портретов партийных вождей. Я удивлялся: социализм… без дебилизма! Кроме того, еще приятно поражала атмосфера доброжелательности – люди испытывают удовольствие, делая другому какую-то услугу. На чистых улицах не встречал бродяг, алкоголиков или нищих. Спиртное в магазинах дешевое, многочисленные кафе и ресторанчики переполнены, но пьяных не было – компании болгар, бутылки вина хватало, чтобы веселиться целый вечер. Это явление зримо демонстрировало культуру народа.

Сигнализацию видел только в валютном магазине, болгарских же милиционеров увидеть не суждено, очевидно потому, что у них нет преступности. Именно так: в валютном магазине возле стекла висел оторванный датчик, который реагирует на удар. Выбивай ночью стекло, залезай и бери, что хочешь. Не брали…

У нас же оборудовали сигнализацией даже киоски уцененных товаров! И это все при том, что стоимость установки сигнализации и ее обслуживание, часто была больше цены тех уцененных товаров.

Однажды одна из девушек радостно похвасталась:

– А я сегодня болгарского милиционера видела!

Той девушке повезло: преступности почти нет, поэтому и правоохранители на улицах встречаются довольно редко.

Жили болгары по-разному, но все дома были на удивление опрятные, аккуратные, а дороги, хоть и не широкими, но без выбоин. Понимал: объясняется это тем, что болгары чувствуют себя хозяевами собственного государства. У нас же каждый гражданин чувствует себя хозяином только своей квартиры или дома. Это означает, что все остальное,– государственное, то есть не мое. Вот и воруем из государственных колхозов, заводов, фабрик, и несем в свой дом, чтобы государственное стало своим. Такое же отношение у нас к улицам, паркам, лесам. Делал вывод: способ их мышления значительно отличался от нашего.

Наглядный пример: возле школы молодежь устроила дискотеку. Один протянул из дома кабель, второй принес магнитофон, третий – цветомузыку. Молодежь танцевала. Был слышен смех, шутки, но никто не распивал спиртное, не ругался, не размахивал кулаками. Если бы не видел собственными глазами, что так можно веселиться на трезвую голову, – не поверил бы. У нас же подобная ситуация вызывает со стороны молодежи жалобы: "Заливаем тоску самогоном, потому что никто о нас не беспокоится – ни колхоз, ни комсомол, ни управление культуры".