Полная версия
Точки непостижимого. Современный рассказ
– Я дал тебе семью, которая не обидит, обласкает и поймёт тебя, – продолжал свои сладкие речи рыжебородый, – разве твой муж мог тебе это дать?
– Братья и сёстры скучны, и я никогда не смогу полюбить их по-настоящему, потому что всё слишком хорошо и не требует никаких усилий. А у нас с мужем ещё будет время, чтобы изменить что-то к лучшему. Но вам этого не понять! – негодование моё рвалось наружу.
Пестробородый скривился, и золотистые глаза запылали недобрым огнём.
– Неблагодарная девчонка! – процедил старик сквозь зубы. – Ты никуда не пойдёшь!
Вдруг злоба исчезла с его лица, уступив место уверенному спокойствию.
– А впрочем, я тебя не держу, – Пестробородый сделал шаг в сторону и демонстративно указал на дверь, улыбаясь краешком рта.
Я напряглась от столь быстрого поворота событий. Подождала несколько секунд, но ничего не происходило. Тогда я метнулась к дереву, где так и висела моя тёплая одежда, подхватила самое нужное и бодро направилась к открывшемуся проходу, с осторожностью поглядывая на старика. Когда оставалась всего пара метров, мой бывший наставник проговорил:
– Покинешь нас, и твоё место займёт дочь.
Я резко остановилась.
– Девочка будет взрослеть, хорошеть. Начнёт задаваться вопросами, и тут появляюсь я, открываю дверь в наш идеальный прекрасный мир. Сможет ли она устоять?
Меня поразило, как Пестробородый умудрился приятным и вкрадчивым голосом озвучивать свои угрозы. Это действительно пугало.
Но я была твёрдо уверена, что главное – выбраться из его липких пут. Единственное оружие этого псевдо-Хранителя, приковывающее людские сердца к призрачному миру, – страх смерти. И, слава богу, мне удалось от него избавиться. Значит, я смогу научить дочку противостоять его соблазну и ценить жизнь.
– Я не боюсь тебя! – выпалила я и решительно двинулась к проходу. Ничто не могло меня остановить.
Как только я шагнула за порог, то оказалась в зимней ночи. Резкий холод отрезвлял, снег мягкими перьями ложился на лицо и одежду. Накинув капюшон, я не забыла достать из-за уха астру. Вот она, дорогая моя. Слегка замялась, но всё так же свежа. Мир вокруг светился белой сказкой, кругом царил покой. Но совсем не такой, как в вечном краю. Жизнь заснула, чтобы пробудиться весной.
* * *Никто не заметил моего отсутствия. Я так никогда и не узнала, сколько пробыла у Пестробородого, в реальности не прошло и мгновения. Дочка ждала моего поцелуя перед сном, муж – моей ласки, меня ждала моя жизнь. Почему бы не броситься в её распахнутые объятия прямо сейчас, зачем чего-то ждать? А если старик ещё когда-нибудь явится, теперь я сумею дать ему отпор.
Когда вновь наступила осенняя пора и начали осыпаться жёлтые листья, они больше не манили меня, их величие поблёкло и увяло. Сухая масса впитала в себя все былые сожаления и страхи, а ветер подхватил их ворох, закрутил и унёс прочь…
Алексей Небыков
Родился на острове Сахалин, живёт и работает в Москве.
Окончил Московский государственный юридический университет имени О. Е. Кутафина (МГЮА), учился в аспирантуре на юридическом факультете Московского государственного университета им. М. В. Ломоносова (МГУ), является слушателем Высших литературных курсов Литературного института им. А. М. Горького (семинар прозы). Занимается предпринимательской деятельностью в области юриспруденции.
Публикация в сборнике литературного объединения «Точки» является дебютной.
В стране богомолов
Рассказ1Они встретились случайно, в самом начале лета. Погода была тёплой, ясной, небо – чистым, светлым. Он работал в поле, а она осваивала лесной участок недалеко от него и, сбившись с пути, вышла из леса.
Заметив его, она помахала рукой, а он ей кивнул. Их первый разговор завязался не сразу. Он сделал вид, что очень занят, а она, уточнив дорогу, ушла. Но потом, каждый следующий день, их словно что-то тянуло друг к другу. Она старалась в свободное от работы время подойти ближе к полю и, стоя у кромки леса в тени, любовалась им.
Он был молод, но из-за крупного телосложения казался намного взрослее своих друзей. В нём она видела силу, он внушал ей надёжность и спокойствие каждый раз, когда снова и снова обходил свои посевы. Он замечал внимание с её стороны, и ему становилось неловко, при этом он всегда старался подольше задержаться на поле и расстраивался, когда она не приходила.
И вот он сделал первый шаг, робкий, неуверенный, заговорив с ней как-то вечером. Она не знала, чем привлекла его, то ли природной красотой и подвижностью, то ли характером своей работы, которая была понятна и близка ему, но её большие глаза смеялись от счастья, дела были забыты, и до захода солнца над полем слышны были лишь их голоса.
С той поры прошло много дней, а они всё не могли наговориться.
Она много рассказывала о лесе, о его пользе, о лесных полянах, усыпанных облаками цветов, наполненных красками и ароматами, по которым она могла часами ходить, забывая о своих заботах, отвлекаясь от привычных дел.
В ответ он часто описывал ей свою работу, делился её важностью, гордился своими успехами по сохранению плодов земли. Его страстью было боевое искусство ушу, которое она называла китайской гимнастикой или просто танцем, когда с упоением наблюдала за ним.
С восходом солнца он занимал место на открытой поляне и, словно беседуя телом с самим собой на какие-то известные только ему темы, совершал ряд грациозных, плавных, даже ритуальных движений, танцевал с природой в ярких лучах света, наслаждаясь тишиной и утренней прохладой.
Их влечение друг к другу становилось сильнее с каждым днём, а вместе с этим тяжелее становились и их личные обстоятельства. Они были уже несвободны.
2Истории их прежних отношений сложились давно, случайно, как будто не по-настоящему. О подробностях никто не спрашивал. Но только теперь они ощутили последствия своих прошлых поступков и узы, которые препятствовали их любви. Отвечать за свой выбор они не хотели, а скорее, просто уже не могли и, решив разом покончить с прошлым, договорились совершить должное сегодня же вечером.
Они попрощались иначе, не так, как обычно, он заметил перемены в её глазах: «То ли смятение, то ли сомнения…» – но не стал придавать этому значение.
Его бывшая тихо слушала, он старался быть спокойным, ласковым, не хотел делать ей больно, обижать её. Она не проронила ни слова, лишь мокрые от слёз глаза выдавали её. Потом она просто ушла, ничего не спросив и не обернувшись ни разу. Он хотел было позвать, остановить её, прижать к себе, как-то успокоить, ему было гадко от всего этого, оттого, что он был счастлив, а она нет. Но он так ничего и не сделал, и они расстались как чужие – без скандала и взаимных претензий.
Теперь он был свободен, мысли струились в его голове, и он долго не мог заснуть. Утром, жадно глотая прохладный воздух, он набрал полевых цветов – тех самых, которые так нравились ей, – и в предвкушении встречи отправился на поле, туда, где они должны были встретиться.
Но её там не было, и он, расстроившись, занялся работой.
«Ещё очень рано, ей нужно больше времени, мне проще…» – думал он.
День подходил к концу, его букет завял и рассыпался, работа не складывалась, а голову атаковали беспощадные мысли.
«Неужели передумала? Нет, нет, не может быть. Просто ей нужно несколько дней…» – так повторял он себе.
Но она не пришла и на следующий день, и на день после следующего.
«Наверное, возникли сложности с бывшим? А что, если что-то пошло не так? Нет, нет, не верю…» – успокаивал он себя, нервно вглядываясь в чащу леса.
Ожидание осложнялось тем, что за все дни общения с ней он ни разу не спросил её о доме, о том, где, как и с кем она живёт. Он даже не знал примерно, где её искать, он лишь помнил то место, где она ежедневно заходила в лес, примерно представлял расположение её лесного участка.
Время шло, а его тревоги росли. Он не мог больше ждать. Оставив дела друзьям, он рано утром отправился в лес, в незнакомую чащу, на поиски своей любви, в надежде встретить её где-то там, среди деревьев.
3Он долго бродил по лесу, пытаясь ориентироваться по солнцу, но так и не нашёл никого, кто мог бы направить его или указать путь. Не удалось ему обнаружить и никаких следов её пребывания здесь. Вокруг был лишь лес с его переливами, шёпотом и тенями.
«Наверное, хожу по кругу или ушёл совсем в другую сторону…» – думал он, пробираясь через нескончаемую чащу.
Внезапно он услышал хруст веток и шорох листвы. Где-то слева, совсем рядом мелькнула тень, какое-то тёмное пятно появилось и снова пропало. Зашевелился кустарник, листья деревьев, словно спасаясь, падали на землю. Потом всё смолкло, движение прекратилось. Где-то там была жизнь или опасность, там он мог встретить хищника или вновь увидеть её.
«Пропаду, кто ей поможет…» – думал он, осматриваясь по сторонам.
Оставаться на месте он больше не мог, а о возвращении и думать не хотел. Он пошёл на звук, который его напугал. С трудом пробираясь через густой частый лес, он попал в рощу, а оттуда, уже двигаясь свободнее, он вышел на небольшую поляну с прекрасными лесными цветами, среди которых он увидел её.
Она сидела на земле несчастная и потерянная, в какой-то странной, неестественной позе. Узнав его, она попыталась встать, но не смогла и села на место. Боль отразилась на её лице, а глаза наполнились влагой.
«Ей причинили вред…» – звучало в его голове.
На поляне был кто-то ещё. Он не заметил его сразу, но чувствовал, что кто-то посторонний, чужой где-то здесь, рядом. Он бросился к ней на помощь. Какой-то странный звук, рассекающий воздух, раздался сзади, что-то больно ударило по спине. Он споткнулся и упал. Подняв голову, он увидел его, своего соперника, который, обезумев от горя, не говоря ни слова, напал на него, защищая своё счастье, своё самое дорогое и нужное.
Вторая атака не была для него внезапной. Он ловко увернулся от нападения и сам нанёс удар. Что-то хрустнуло, противник сник. Ещё удар, а за ним ещё один. И вот нападавший уже лежит на земле, вдох, ещё один, и тишина. Его танец прекратился, враг повержен.
4Они скоро вернулись к нему домой. Она с трудом передвигалась, и он много дней выхаживал её. Когда она поправилась, над полем вновь стали разноситься их весёлые голоса. Теперь она была рядом с ним, навсегда, вместе до самого конца.
Их история нуждалась в продолжении, они хотели привнести свою любовь в этот мир, поделиться с природой частицами своего счастья.
Она не торопила его, была терпелива. Это должно было стать его решением. Друзья отговаривали его, говорили какие-то глупости: «Поживи для себя, с рождением потомства твоя жизнь тебе уже не будет принадлежать».
Но он не слушал их, всё уже было решено, он был готов ко всему, и ничто не могло помешать их счастью. Он поделился с ней этим, и вот настал тот самый день…
5Они укрылись в лесу от взглядов нежеланных свидетелей, расположившись около небольшого водоёма недалеко от поля, совсем рядом с местом их первой встречи. Они омыли свои тела прохладной водой и растворились в объятиях друг друга.
Она была очаровательна, как никогда, её глаза были наполнены тайной и нежностью, плавные движения завораживали его, а её аромат дурманил голову. Они сблизились.
Теперь она была вся его, вся без остатка, он соединился с ней. Ранее он не был так близок ни с кем. Голова его, словно карусель, меняла картины его прошлого. Он хорошо помнил свою мать, почему-то не помнил отца. Он помнил, как рос, возмужал, окреп, как встретил бывшую, которую потом оставил. Далее всё было связано только с ней, с той, которая подарила ему столько счастья, которую он чуть не потерял, которая сейчас была рядом с ним, с которой он продолжит свой род…
«Каким будет моё потомство?» – думал он.
Вдруг что-то резко сдавило нижнюю часть его спины, он хотел обернуться, но не смог, картинки продолжали своё движение, но теперь их появление было замедленным, потом они стали то пропадать, то возникать вновь, а потом наступила темнота, острое жжение возникло вокруг шеи, потом что-то хрустнуло, голову резко потянуло куда-то вверх, мысли, звуки, ощущения, всё куда-то ушло, превратилось в один сплошной гул и – смолкло.
Он больше не чувствовал этот мир, он растворился в нём.
6Она оторвала ему голову не сразу, не стала делать это во время спаривания. Большая самка богомола всё думала о том, как он был изящен в ритуальном танце на восходе, и ей было его немного жаль. Но потомству нужно питание, здесь и сейчас, иначе оно может погибнуть, не увидит солнца, не насладится ароматом цветов.
И вот, когда их движения стали менее энергичными, она крепко обхватила его туловище передними лапами, сдавила со всей силы, до хруста, вцепилась челюстями в его голову и, провернув по кругу, откусила её.
«Больше не будет танцев и разговоров в поле… – подумала она. – Зато будет новая жизнь и новое продолжение».
Закончив с головой, она приступила к телу, насыщая себя до тех пор, пока не съела его целиком. Отложив яйца, она вновь с грустью вспомнила о нём, но, увидев рядом луговую герань, переключилась на неё.
У них было здоровое потомство, которое совсем не помнило отца. А она вскоре снова стала появляться у кромки леса, наблюдая за самцами на поле, там, где она встретила его в первый раз.
Галина Дубинина
Выпускница Высших литературных курсов (семинар прозы Леонида Бородина) и аспирантуры Литературного института им. А. М. Горького.
В настоящее время председатель правления Клуба писателей-выпускников Литературного института.
Лауреат литературных конкурсов «Золотое перо», «Левша», фестиваля «Славянские традиции».
Автор книг прозы и поэзии «Мир детства»; «Дыхание вечности» (о С. Есенине), «Партитура жизни», «Поэтическая сюита». Член Союза писателей и Академии российской литературы.
Русалочья ночь
РассказКогда-то она была русалкой. Об этом рассказывали видения. Они возникали по ночам, и тогда она вновь чувствовала своё тело сильным и гибким, ощущала под собой тугую упругость укачивающей волны и её солоноватый привкус, оседающий на губах. Она чувствовала дыхание воды, и общий ритм вселенной совпадал с ударами зарождающегося в её груди сердца. Оно звало, обещая новое в текучем безвременье вод, вжимая в себя поток бессмертия. Но она ещё не видела своих ног, они были единым продолжением бёдер с раздвоенным плавником хвоста. Он отливал искрящимися бликами в свете высокого таинственного месяца, и нечеловеческое блаженство владело всем её существом. Хотелось, чтобы так длилось вечно…
Но как только ночь приносила это неистребимое желание, из-под водных глубин прапамятью приходило напоминание, что она нарушила закон… Древний закон, и теперь идёт расплата…
– Зачем ты отпустила его? – прекрасное лицо богини Вод исказил гнев. Сидя, как и прежде, на прибрежном камне, она расчёсывала свои длинные-длинные волосы, скрывающие неотразимую женскую наготу. – Ты должна была привести его ко мне.
– Я хочу, чтобы он жил.
– Зачем? Что ты знаешь о жизни, дурочка!
– Я люблю его.
– Что-о-о? Тебе понравился прелестный юноша. Тем более ты должна была заманить его к себе, увлечь на дно…
– Ты бы забрала его у меня и погубила. Как и всех остальных. Отчего ты их так не любишь?
– Я? – Сари рассмеялась. – Да ты, я вижу, совсем ещё глупышка. Чтоб Сари не любила мужчин? А для чего я, по-твоему, сижу на этом камне? А откуда всё моё многочисленное потомство? – Она откинула за спину волосы, обнажив рельефную выпуклость груди в совершенной гармонии форм… – Я дарю им высшее наслаждение… – она томно потянулась, и чешуйчатое облачение хвоста стекло с её широких бёдер. Обнажённая стройность ног венчалась мистическим зрачком чёрного треугольника: женское начало беспощадно затягивало в творящий хаос вселенской бездны. – На одну ночь. Они получают то, к чему стремятся и о чём мечтают всю жизнь. Не важно, что после встречи со мной она обрывается, главное – они успевают выполнить своё природное назначение.
– Моего отца ты тоже убила?
– Нет, он сгорел от любви сам, потому что ушёл…
– О-о-о?
– Да, его я отпустила…
– А меня?
– Ступай! Ты всё равно не сможешь жить здесь, пока сама не познаешь человека.
– Но у меня нет ног!
– Разве? Если сердце распаляет искра любви, то ты уже стоишь на земле.
Боль в левой лопатке отозвалась в плече, спустилась в область желудка и полоснула нижнюю часть туловища, словно рассекая его вдоль, колкие вспышки распороли темноту ночи, она стала задыхаться и проснулась…
Когда приступ кашля ослаб и выпустил в грязную рябь нестираного тряпья мелко трясущееся тело, запущенная, промёрзшая комната деревянного дома глянула в светлый раскос открывшихся глаз своей неухоженностью, пахнула привычной сыростью и неуютом. Она с трудом пошевелила опухшими ногами, отозвавшимися ноющей болью ступней (подумала, что надо бы наконец с пенсии обязательно лечь в больницу подлечиться), тяжело вылезла из-под наваленного на себя старья, тупо соображая, кто она, где, и, наконец, решая, куда бы и к кому пойти сегодня. Хотелось тепла, просто человеческого тепла. Холод в квартире и внутри собственного естества, постоянная бескормица гнали в свет, на улицы посёлка.
* * *Водичка в ведёрке у сынка плещется, солнышко отражает, а ведёрушко у него синенькое, как небушко, и детское… Маленький он у меня ещё был, когда мы в посёлок этот приехали, а дочка ещё меньше, грудная. В доме с бабушкой. А мы от колодца идём с водой, у меня тоже ведро одно, правда, взрослое, но много носить не могу – сил не хватает. А больше некому. Одни мы – безмужние. Уж так получилось, сбежал наш папашка, отпустили мы его. Зато сынок у меня красивый, сам как солнышко. Только маленький да худенький больно. В три года как годовалый ребёночек весил – одиннадцать килограмм, кормить нечем было… смесями сестрёнкиными выхаживали, что бесплатно на малышей выдавали. Идём счастливые, дорогу к дому переходим – сынок солнышко в ведёрке несёт, а я на него любуюсь – помощник растёт… И вдруг женщина, что впереди шла, обернулась, глянула на нас да как закричит-запричитает:
– Понародились детки на горе горькое… – Сразу у меня в глазах потемнело. Так худо стало, думаю: старая ты дура, что ж ты такое несёшь?! Уж тяжкое-то самое, казалось, позади осталось… А ты вновь лихо накликаешь… И так-то ведь почти каждую ночь от беды кровинушку свою спасаю: то, снится, на обочине бездыханный лежит, иль в овраге гибнет, а то от воды на море или реке… всё от воды больше, от воды…
– Чего разоралась? – призывает её к порядку справная ещё старуха, тучно плывущая навстречу.
– А ты мне не тычь, – аль забыла дитячьи косточки, что под старым клубом покоятся? Аль скинула, грех войной покрыло, да за чужим мужиком горя-то не знаешь…
– А ты что? С той поры-то всё помнишь? Быльём поросло-то давно, если что и было, дак неправда уж… Однако мужику-то мому не стрепи, не бери лишний грех на душу…
– Я-то не возьму, да всё помню, что вы забыли… Молодых теперь всё хаете, вот, мол, мы не в пример вам какие порядочные были… а откуда б они нынче такие вот взялись проститутистые? Мать моя сколько ваших грешков под танцульки-то поприкрыла, посхоронила…
– Ты язычок-то за зубами всё ж попридержи-ка… Сумасшедшая, оно и есть сумасшедшая.
– А земелюшка-то вся в косточках, костьми засеяна, кровью взлелеяна… Ахти мне… ахти…
* * *Она родилась на земле в русальскую ночь. Отца своего не помнит, может, его никогда и не было… мама ей просто говорила, что непутёвый. Поднимала детей одна. Видимо, и уехала от него в этот посёлок (много тут народу всякого просеялось перекатипольного да ссыльного). Ей тогда было года два-три, а когда началась война, наверно, шесть. Младшую сестрёнку не сберегли, в три года в войну умерла… Такой маленький гробик, и в нём сестрёнка, как красивая большая кукла в белом платье, пошитом из старой клубной занавески. Шила тётя Мая, директор клуба, а мама работала уборщицей… Пока сестрёнка болела, мама исступлённо молилась на иконы, у неё их было много… Но малышка не выздоравливала, слабела с каждым днём. Водичка из ложечки течёт по детскому подбородочку, мама пытается напоить каким-то древесным отваром, накормить хоть чем-то, но ребёночек уже не может глотать… мамины руки трясутся мелко-мелко, совсем как у неё сейчас после очередного приступа.
… Детский гробик захватывает течение реки и уносит прочь. Неправда, обрывает она видение, неправда, по реке я пускала венок купальский… А иконы все после смерти младшенькой мама убрала, в мешочек завязала и сказала: «Невмоготу будет – достанешь, может, тебе хоть помогут, а то и продашь в чёрный день, когда одна останешься». А она их отдала в храм, церкви тогда восстанавливать стали по сёлам. В своём-то посёлке нет. Молельный дом открыли по западному образцу, там иконы не нужны. Приехали из Америки и давай учить, как жить правильно надо, агитировать, с переводчиком ещё… Слушала Любонька их, слушала, да и говорит: «Что ж ты, сукин сын, перед нами ломаешься, ты же никакой не американец, так говори по-русски». Удивился, глазёнками заморгал, кто такая да как поняла. А Любоньке что? Гипнозу не поддаётся, особенность у неё такая – специально проверяли… А иконы… так разве в них дело?
Сильно, конечно, в войну мать обиделась за дочку, что не помогли, не вылечили. А от чего лечить-то – от голода? Кушать хочется всегда и сейчас тоже, как тогда: «Хлеба, ну хоть бы небольшой кусочек обыкновенного чёрного хлеба», – думает Любушка.
Она сидит на крылечке магазина со сказочным названием «Теремок», томно припекает июльское солнце, но она не может никак отогреться, сознание путается, и воспоминания мешаются… и сочиняется своя сказка о волшебном тёплом доме, в котором ждёт еда и любимый. Она знает, что сегодня заповедная ночь, в которую встречаются любящие. Сегодня её ночь: отвергнутой русалки, которая вышла из воды в поисках любви, но так и осталась неприкаянной на земле.
Прибрежный ветерок, одуряя свежестью близкой реки, ласково перебирает светлые кудри на его голове, пропуская их сквозь розовеющие пальцы закатного вечера… Она помнит и алую каплю солнца, стёкшую по небесной щеке в водную глубь, и неумолимо ускользающий с набежавшей волной трепетный шелест волос…
Он был крепок и очень хорош в свои двадцать пять лет. Ей было тридцать шесть… Она сплетала венок из цветов и трав, которых не знают обыкновенные девушки, она угадывала их в отзвуках воды и в отсветах купальских огней, они жили, струились в ней самой ароматом древнего заповедного зова…
Теперь он, толстый и лысый, приезжал иногда проведать материнский дом. Зашла как-то к нему и остолбенела. На комоде в прозрачной обёртке – высушенный венок. Откуда, батюшка, такой-то? Смеётся: «Подарок русалки из реки в руки пришёл. Дивной красоты был, даже вот засушил на память, может, грешным делом думал, хозяйка его мне явится. Вот так всю жизнь и надеялся».
– А венок-то, батюшка, мой.
– Да что ты, Любонька, – он с сожалением смотрит на неё, как на больного ребёнка. – Этот венок мог принадлежать только писаной красавице из сказки. В жизни-то вот по-сказочному не выходит – посулит судьба да бросит.
– А я и была красавица. Косы пышные по… – красноречивый жест рукой, – глаза огромные… Не туда глядел. Дайко веночек, там и примета должна быть… – Она смотрит на него торжествующими голубыми глазами на ставшем удивительно молодым лице. – Видишь, мой! А на судьбу не обижайся, она посылает, да человек не принимает, не понимает, сердешный, несмышлён ещё больно… сам идти не может, всё ждёт, когда поведут, вверх ли, вниз ли, по течению понесёт или на дно затянет, там, видно, и счастье его покоится…
* * *– Здравствуй, Любавушка-Купавушка, – говорю я старушке, сидящей на магазинном крыльце.
– А сегодня праздник большой, – сообщает она загадочно и поясняет: – Купала.
– Хлеб-то хоть есть?
– Нет.
– Тебе чёрный или белый?
– Лучше чёрный, – отвечает.
Я покупаю ей буханку хлеба, дешёвой колбасы (сами едим такую) и упакованную стаканчиком шекснинскую сметану (говорят, самая лучшая), складываю всё в новый пакет и на крыльце вручаю ей: «С праздником!» Она рада, она счастлива, как ребёнок, и смущена. Она никогда ничего у меня не просит («вам ведь самим надо»), кроме чистых тетрадей: она пишет стихи, большей частью на заказ – свадьбы, поминки, юбилеи… – где не заплатят, так хоть накормят. Это раньше её печатали в газетах. А теперь на бумагу пенсии не хватает. Много ли ей надо самой, но дома ждут два верных кота – белый и рыжий, их-то ведь обязательно кормить нужно…
