Непрерывное восхождение. Том 2, часть 1. Сборник, посвященный 90-летию со дня рождения П. Ф. Беликова. Письма Г. В. Маховой (1934-1936). Письма (1938-1975)

Теперь скажем несколько слов о христианстве, оно Вам больше знакомо и больше Вас сперва заинтересует. Истинно ли Христос – Сын Божий, как его называет наша церковь? Да – истинно, но и Кришна, и Будда, и Конфуций, и Магомет тоже Сыны Божии. Если спросите – сколько же их тогда? – я отвечу Вам словами самого Христа: «Блаженны изгнанные правды ради, ибо Сынами Божьими нарекутся».[6] Евангелие – истинная книга для христианства в теперешнем его состоянии, но теперешнее-то состояние христианства далеко не истинно. Христианства еще не было на земле, были лишь отдельные христиане, да и тех до Христа было больше, чем после Него. Не все, чему учил Христос, записано в наших 4-х Евангелиях, да и то, что записано, здорово, и очень здорово, перепутано. Послания Христа имелись в Египте, сейчас имеются у магометан, у арамейцев, у буддистов, все они чтут Христа великим пророком, но в своем широком масштабе они так же запутаны, как и у нас. У христианства тоже было сперва много Евангелий, но Вселенские Соборы канонизировали только 4, притом считались не с истинностью того или иного Евангелия при выборе, а главным образом с политическим и экономическим положением того времени. Отчасти тогда иначе нельзя было и делать, и такой шаг принес тоже свою пользу. Жаль лишь то, что все непризнанные Евангелия беспощадно уничтожались и теперь трудно достать их, они дошли до нас или в отдельных клочках записей, или почти устно, некоторые искренние ревнители церкви собирали и записывали их в IV, V веке, когда эти сказания были еще свежи, они носят название «agraphon», или «незаписанное слово Божие»; у меня есть отдельные фразы этих «незаписанных слов», но эти «agraphon’ы», с которыми я знаком, только – египетские и европейские. В Индии имеется полное Евангелие от Христа, когда-нибудь я достану оттуда отрывки также. В Европе их почти нет, они имеются только у отдельных лиц и, конечно, в рукописях, но опубликованы не были, как и большинство индийских тайных или истинных учений. Те лица, которые имеют их, не опубликовывают этих учений, потому что в широком масштабе они принесут не пользу, а вред. Я расскажу Вам когда-нибудь о первых веках христианства, сколько сект тогда было, многие секты были более истинные, чем церковь в теперешнем ее состоянии, но они принесли много зла и вреда, потому что «каждый да вместит по возможности своей».[7] Я Вам сейчас приведу один agraphon, он опубликован, но мало известен, и вряд [ли] Вы когда-нибудь слышали что-либо о нем и вряд [ли] что-либо из него сейчас поймете. Этот agraphon из «Послания Египтянам». «Спросила же Его Саломея, когда приидет Царствие Твое? И ответил Иисус: когда два будет одно и мужское будет женским, и не будет ни мужского ни женского».[8] Если Вы не знакомы со старинными религиями и мистериями, то ничего в этих словах-символах не поймете. Этот agraphon опубликован Мережковским, он истолковывает его по-своему, но я писал Вам когда-то, что перевертываю Мережковского наоборот, и это необходимо делать. Мережковский – большой писатель, от него многому можно научиться, но он еще больше, чем писатель, – мистик. А мистика – дурная вещь. Мистика – опьянение. Мистик не может «доказать Бога научно», он спит, видит сны и бредит, а попробуй-ка разберись в этом бреде – чего он только там не накатает.

В этой философии религии, с которой Вы, если захотите, будете знакомиться, не должно быть ни кощунственных, ни спиритических, ни суеверных подходов. Бога нужно узнавать во всем, без всяких наркотиков.

У Вас может возникнуть вопрос – я говорил о Христе, о том, что Он истинный Сын Божий, но мы знаем из Евангелий, что Он творил чудеса, чудо же наукой отвергается. Да, Галя, «чудеса» Он творил, но только для тех глупцов, которые, узнав, что земля кругла, первые же от Христа отказались. Если же смотреть прямо на вещи, то никаких «чудес» нет, или тогда уж, вернее сказать, – все есть чудо, все законы и силы Природы – чудо, но мы не умеем ими пользоваться, Христос же умел. Сила человеческой мысли – очень много может сделать. В нас сконцентрированы чудовищно сильные возможности, но флюиды нашей силы, наше «электричество», пропадают даром.

Теперь приведу Вам под конец красивую индийскую молитву (браминскую). Это молитва Великой Матери, или Духу по христианскому понятию. Прочтите, сколько красоты в этих словах. Христиане редко умеют так молиться.

Если я прав, Матерь, Ты все:Кольцо и путь, тьма и свет, и пустота,Голод и печаль, и бедность и боль.От зари до тьмы, от ночи до утра, и жизнь и смерть.Если смерть бывает – Все есть Ты.Если Ты все это, тогда и голод, и бедность, и богатствоТолько переходящие знаки Твои.Я не страдаю, я не восхищаюсь,Потому что Ты – все, и я, конечно, Твой.Если Ты все это показываешь смертным,То проведи, Матерь, меня через Твой светК Нему – к Великой Истине.Великая Истина нам явлена только в Тебе.И затем ввергни куда хочешь мое бренное телоИли окружи его золотом богатства.Я это не буду чувствовать.Ибо с Твоим светом я познаю сущее,Ибо Ты есть Сущее – а я Твой.Значит, я в Истине![9]

Может быть сейчас, кроме красоты, Вы ничего не увидели в этих словах, но со временем Вы можете понять весь их глубокий смысл.

Начнем теперь подводить к концу сегодняшнее письмо. Вы немного удивлены им? Я писал Вам один раз о Египте, о египетской религии, но вообще религиозно-философских тем не затрагивал, а в этих темах я бываю очень серьезен, так что характер сегодняшнего письма сильно, вероятно, разнится от тех, когда я говорю просто о философии. Но у меня, Галя, так уж рассудок создан, что он может вмещать самые разноречивые понятия, нисколько не путаясь в них. Свое мировоззрение я строю на религиозной философии, и я искренне верю в нее. Но я учусь у общей философии, т[рени]руюсь в способности мыслить со всех сторон, способен всю ночь просидеть перед чернильницей и [все для того], чтобы доказать, будто чернила белые, а молоко черное, это моя болезнь и мой метод познавания. Приведу Вам пример.

«Человек думает, что в природе не было бы никакого смысла, если бы он не был бессмертен». Действительно, Галя, как Вы думаете, вот я говорил Вам о Боге (о бессмертии, правда, не говорил, но оно всегда так или иначе подразумевается, если признать существование Бога), может быть, вся моя говорливость покоится как раз на этом самомнении. Не понравилась мне жизнь, и коротка она, и скучна, солнечных-то дней в этой жизни пересчитать по пальцам можно. Силы же, знания, воли, чтобы отвоевать место в жизни по своему аппетиту, у меня не хватает. Вот и влачусь я, похрамывая на обе ноги, по задворкам прекрасной планеты сей, засмотрю звездочку в небе и замечтаюсь. Мечтаю я это себе и рассуждаю таким образом: зачем мне даны глаза – чтобы видеть мир, зачем даны чувства – чтобы чувствовать его, зачем дан ум – чтобы понимать немного его. Недаром все это есть у меня, меня должно ждать что-нибудь после смерти. Ухвачусь я за эту зацепку и пойду плести о всяких загробных жизнях, а природа делает свою механическую работу, превращает меня в прах, обогащу я соли земли своим гниением, и кончатся этим мои обязанности по отношению к природе и обязанности природы по отношению ко мне. Кто мне сказал, что для меня, для моего проблематичного бессмертия создан весь мир, вся вселенная? Если бы Земля была специально для меня создана, так хватило бы ей Солнца, Луны и нескольких звезд, не нужно было бы мириад миров. Это ведь все равно, если бы клоп забрался за обои в какой-нибудь спальне Нью-Йоркского небоскреба и стал бы думать, что небоскреб для него специально выстроен. И т. д., и т. д., и т. д. Я способен развить эту тему Вам на 10 листах.

А теперь я поверну ее наоборот и кончу в нескольких строчках. Действительно, у природы будет смысл, если человек и не будет бессмертен. Но не будет тогда смысла в человеке. Осмысленная же природа не может создать бессмысленное существо. Таких ошибок природа не делает. Человека ждет, Галя, все-таки впереди вечность, потому что он мыслит об этом. Положите под курицу утиные яйца; когда вылупятся утята, они поплывут, курице же только останется поражаться таким их действиям. Положите наоборот – под утку куриные яйца; вылупятся цыплята, но не полезут за уткой в воду. Собаки очень умны, но они не пытаются летать, у них нет заложен[ного] потенциала к полетам. Человек думает о бессмертии. Это его врожденный инстинкт. Все дикари верят в загробную жизнь, и чем больше мы этот инстинкт в себе развиваем, тем яснее и яснее для нас становится проблема бессмертия. «Кто без дара небес небо возможет постигнуть, Бога кто обретет не богоравной душой?» И когда мы с мыслью о бессмертии начинаем познавать природу, ее законы, мы убеждаемся, что наш дух бессмертен. Только мысль о бессмертии, о вечности позволяет человеку пользоваться радостью земного.

И доколе не постигнешьЭтих слов: «умри и будь», —Темным гостем будешь в миреПроходить свой темный путь.[10]Гете

Но, Галя, уже первый час, и если я дальше буду развивать эту тему, то мне сегодня письма не кончить. И то боюсь, что на этот раз не только Ваши глаза, но и голова устала. Я показал Вам свой способ познавания, но у Вас отсутствует тренировка для него, я не предлагаю его Вам. Вся цель сегодняшнего моего послания – узнать, заинтересовались ли Вы теми немногими фактами, которые я привел, и есть ли у Вас желание узнать еще такие факты. В том случае, если у Вас проявится интерес по затронутой мною теме, если Вы захотите узнать еще и еще больше, я по мере сил удовлетворю Ваше желание знания в этой области. Но чтобы узнать много, надо много хотеть, поэтому, повторяю еще, – не препятствуйте возникновению самых разнообразных вопросов и задавайте их мне, тогда и для Вас, и для меня будет легче найти тот способ познания, который будет самым приемлемым для Вас, а само познание надо только начать, и тогда оно уже не прекратится. Так что не стесняйтесь в вопросах, даже самые пустяшные задавайте. Ведь был же поднят на одном Вселенском Соборе вопрос «Поместится ли душа на острие иголки?». Это люди с белыми бородами и лысыми головами решали вполне серьезно. И ни вред, а пользу принес этот вопрос в свое время. Вреда в познании быть не может, надо надеяться, что оно откроет более широкие горизонты, надо надеяться, что можно сделать жизнь культурнее, красивее, надо надеяться на самое невозможное, лишь тогда можно жить и мыслить.

«Раз у тебя нет надежды, ты не в состоянии измыслить то, что превосходит всякую надежду», а всякую надежду превосходит познавание Того, Кто выше человека-Бога. Так что мы, Галя, надеюсь, займемся с Вами понемногу религиозной философией. <…>

Пишите.

ПавликП. Ф. Беликов – Г. В. Маховой17 февраля 1935 г

<…> Затрудняюсь я сказать, много ли я изучаю людей или мало. Специально этим как будто не занимаюсь, но свое мнение почти о каждом человеке, с которым мне сталкиваться приходится, у меня всегда как-то само собой образуется и базируется оно именно на различных мелочах. Бывает, что говорит человек о самых высоких материях, раскрывает перед тобой, кажется, все тайники своей души и вдруг одним взглядом или жестом выдает, что это еще не его тайники и не его душа, правда, он искренне хотел бы быть таким, но еще далек от исполнения своего желания. Тогда начинаешь замечать, что ему мешает, что ему надо изменить, что уничтожить в себе и что развить. Одним словом, начинаешь осязать то, из чего человек исходит, а не только то, к чему он идет. Первое же не менее важно, чем второе. Скажем, направились бы мы оба пешком в Сыренец.[11] Вы бы, несомненно, скорее дошли бы до назначения, чем я, потому что Вам из Евве[12] пришлось бы идти, а мне из Ревеля.[13] Точно такое же положение и в людях можно наблюдать. Люди одних идей, одной общей цели, одинакового направления мыслей все-таки слишком друг от друга разнятся, ибо исходят они из различных местоположений. И напрасно Вы, Галя, думаете, что в Ваших письмах я первенствующее место отдаю «изображенным ролям». Никогда. По себе знаю, что избавиться от «изображаемых ролей» почти невозможно, и потому главное внимание обращаю на мелочи, на оговорки, на «иллюстрации». Видите – я, если не умнее, то во, всяком случае, гораздо хитрее, чем Вы это предполагаете. И читать мне Ваши письма совсем не трудно и не скучно. Вы думаете, что Вы говорите о посторонних вещах, когда пишете, например, о Рейнг[ольде] Ивановиче, или о Еввеском обществе,[14] или об окружающей Вас обстановке? Как раз наоборот. Когда человек говорит о себе, то часто он касается совсем посторонних предметов, когда же говорит об окружающем его мире, то больше всего говорит о себе. Ведь достаточно заметить, какими глазами человек на окружающий мир смотрит, чтобы разгадать, каков этот человек. Подход к себе большею частью бывает объективным, человек как бы смотрит на себя издали и любуется или недовольствуется теми или иными своими качествами. Подход же к другим почти всегда очень субъективен, человек раскрывает самого себя, производя оценку окружающей обстановке. Таким образом, могу я Вам все тайны своего «ясновидения» объяснить, но не буду этого делать, не потому, что дорожу этими «тайнами», а потому, что пользоваться ими, может быть, только я умею и они Вам мало пользы принесут. <…>

А о философии Вы опять что-то перепутали. Помню, что я Вам писал как-то о правильном месте философии в жизни, но не помню, в каком аспекте я это делал. Ведь жизнь слишком многообразна, и одного правила на все случаи не придумать. Вы выбрали один из таких случаев, а правило к нему применили из другого. Вы написали: «Сытее ли наш ближний от нашего самоусовершенствования? Нет, он много сытее от полученной работы на фабрике злостного буржуя и эгоиста». Правильно, Галя. Спорить не буду. Но Вы забыли, что «пища духовная» от пищи физической несколько различается. Философия принадлежит к разряду первой, и поэтому следовало бы сказать: «Можем ли мы сделать нашего ближнего лучшим путем своего усовершенствования?», или: «Становясь совершеннее, действуем ли мы на окружающих нас людей благодаря своему совершенству?», – и тогда уже на эти вопросы отвечать. Ваш же вопрос поставлен во всех отношениях неправильно. Ведь «хлеб насущный» – это не больше чем почва, на которой должны развиваться лучшие человеческие духовные силы. «Хлеб насущный» – это условия, в которые мы поставлены и не выходя из которых мы должны развиваться, но это не цель нашего развития и, конечно, не цель философии. Не мог Бетховен без ежедневных обедов творить свою музыку, но ведь нам-то наплевать на меню его обедов, мы музыку ценим. Так и во всем. Скажу не хвастаясь, что я добр, очень даже добр, но я меньше жалею тех, кто умирает от холода и голода, чем тех, кто, в довольстве живя, не носит в себе ни одной мысли, выходящей за пределы «насущного хлеба». Вы пишете, что когда есть нечего, так тогда философия очень проста. Я скажу еще по-другому – когда есть нечего, тогда и вообще никакой философии может не быть. Но почему ее нет у тех, кто обеспечен едою? Простительно ли им есть только потому, что без еды они существовать не могут? Да кому нужно их существование? На съедаемый ими кусок хлеба есть более достойные претенденты. Пусть они откажутся от этого куска ради других, пусть они умрут с голода и тем выполнят свой долг – отдадут другим то, из чего сами не способны извлекать необходимое для человечества, чтобы оно человечеством без кавычек называлось. Но такие люди не знакомы обыкновенно с понятием долга. Не стоит на них долго останавливаться. Сыты они или голодны, – все равно они только «балласт» в человечестве, ни натощак, ни после обеда не дано им ни на пядь продвинуть человечество вперед. И Бог с ним, если Бетховен любил вкусно покушать, простится это ему за его музыку, Бог с ним, если некоторые философствуют только на полный желудок. Они все-таки кроме наполнения его еще что-то делают. А что за заслуга только наполнять себе желудок, или даже в том, что наполнять другим желудки? Может быть, во мне недостаточно сильно развито чувство благодарности и поэтому только я более благодарен Рериху, который многое дал моему уму и сердцу, чем Лапшину из «Eesti Siid’a»,[15] который три года кормил меня, предоставляя на своей фабрике работу? Я все-таки считаю себя правым. А как Вы думаете, Галя? <…>

Теперь же прощаюсь. Надо кончать. Уже 12 часов, а завтра в 5 утра вставать. Сверхурочные работы теперь кончились, но приходится меняться – неделю работать днем и неделю ночью. Эту неделю как раз с утра работаю. Здоровье же мое в прежнем состоянии, без перемен к лучшему или худшему, может быть и есть какие-либо перемены, да я их не замечаю, так что покамест на этом фронте все в порядке и «без перемен».

Всего наилучшего. Пишите все-таки «не мудрствуя лукаво», хотя верю Вам вполне, что писать нелегко. Это у меня только процентов 10 писательской крови, и, видя перед собою белый лист, я, нимало не сумняшеся, заполняю его, мало заботясь о том, какое впечатление он на Вас производит. Хвалю Вас за честность – я, как видите, не обладаю ею в таком количестве, пишу иногда, пишу, а каково Вам читать, редко спрашиваю.

ПавликП. Ф. Беликов – Г. В. Маховой26 февраля 1935 гTallinn

<…> Обыкновенно редко люди ищут в себе свою суть, свою душу, которая создает и желания, и настроения, и мысли. Люди думают, что эта суть находится вне их, и ищут ее в том окружающем, что действует так или иначе на них. Подобно моему знакомому философу, они центр тяжести хотят перенести на восприятие воздействий извне. Окружающая обстановка для них – истина, а их удел – к этой истине приспосабливаться; это называется психологией, если удалось приспособиться, то психологией нормальной, отвечающей всем требованиям жизни, если не удалось приспособиться, то психологией ненормальной, которая порождает неудовлетворения, меланхолию, неврастению и т. д. Однако такой взгляд – ошибочен. Мы должны перенести центр в себя. Истина в нас, а не в окружающей нас обстановке. Приведу в доказательство самый простой пример: на одно и то же воздействие извне два человека могут реагировать совершенно различно. Наши действия будут все-таки зависеть от нашей внутренней сущности, и эта сущность имеет большее значение, нежели побуждающие нас к действию обстоятельства. Одни и те же обстоятельства у различных людей вызывают и различные действия. Если истина на земле должна когда-нибудь воцариться, то лишь путем самосовершенствования она явится, а не путем завоеваний исключительно внешних сил. Хорошо говорили древние греки – «Если хочешь улучшить мир, то начинай с самого себя», но только поступали не по словам своим. Аполлонов Бельведерских с Венерами создали, спасибо им за это, а сами спились, не тем будь помянуты. Много говорили, много говорят и много говорить будут о прогрессе человечества. В чем этот прогресс заключается и есть ли он вообще? С одной стороны, за каких-то 100–200 лет жизнь значительно изменилась, и изменилась к лучшему – двинулась вперед, одним словом. С другой стороны, за несколько тысяч лет никаких изменений к лучшему не произошло. Причина этому как раз есть ошибка искания истины не в себе, а в окружающем. Для ясности разберем два понятия – «культура» и «цивилизация». Какая между ними разница? Что разница есть – это знают почти все, но в чем эта разница заключается, этого очень часто не знают люди, претендующие на звание культурных людей. А разница между тем громадная. Уметь управлять автомобилем – будет цивилизацией, уметь управлять собой – будет культурой.

Культура есть, прежде всего, утверждение смысла своего внутреннего бытия. Нужно сказать самому себе – я есть, я существую, я обладаю разумом и свое существование считаю разумным, т. е. мое существование имеет разумную причину и настолько же разумную цель. Лишь тот, кто таким образом утвердил свое бытие, может называться человеком культурным, кто признал за собой ценность разумного существа, тот признает такую же ценность и во всем его окружающем, ибо, найдя ее в себе, нельзя ее не заметить и в других, культура дает смысл жизни, и удел культуры – осмысленное творчество. Все водители культуры, будь это люди науки, литературы, искусства, музыки и т. д. и т. д., вкладывают в свое творчество тот смысл, который им удалось найти в себе и в окружающем, чем выше этот утвержденный ими за собой смысл, тем они всегда и культурнее и тем выше поставили себя в глазах культурного человечества. <…>

Нет, не следует заботиться о том – когда же жить, жизнь приходит всегда сама, не жизнь, а право на жизнь требуется завоевывать, это право заключается исключительно в наших знаниях; если знания обширны, то мы слышим, когда пробивает час действий, и начинаем деятельно жить, если же в знаниях большие пробелы, мы волей-неволей пропускаем нужные моменты, и жизнь проходит мимо нас. Имея перед собой даже вечность, не следует опаздывать никуда ни на минуту, потому что жизнь не повторяется. Для каждого мгновения что-то новое у нее припасено. Кажется, у Шекспира сказано: «Что потерял ты на минуте, и вечность уж не возвратит». Надо заметить, что очень и очень правильно сказано. Прошлое не возвращается, приходит новое, и это новое пройдет так же безрезультатно мимо нас, если мы не сумеем его за собой утвердить. Истина сия как Божий день ясна для зрячих, полная жизнь есть беспрерывное прихождение нового, и в этом ее прелесть.

Теперь перейдем на другую тему. Начнем ее так: «Мы не можем оставаться без движения. Или мы идем вперед, или отступаем»[16] (Рерих). Это надо запомнить, Галя. Многими говорится – жизнь есть движение. Многими принимается эта истина. Но редко кто в этой «жизни-движении» стремится найти собственное место, редко кто вообще сознает, что такое «жизнь-движение есть», и почитатели этого лозунга на вопрос: «Как живете?» – не моргнув глазом отвечают: «По-старому»! Где же осталось их «движение»? Или верность своей истины они поддерживают хождением на службу, а по праздникам в кино? Часто бывает и так. От душевной наивности ли это происходит или от интеллектуального недоразвития – все равно. <…> Мысль, идущая вперед, т. е. мысль познающая, занимается творчеством, мысль отступающая, ограничившая себя рамками собственного невежества, обязательно убивает. Это и есть «жизнь-движение». За каждым нашим поступком находится наша мысль, и «человек становится тем, что он думает». Вот почему так важно следить за своими мыслями, очищать их, расширять новыми знаниями. Как только мы перестаем это делать – мы идем назад, отступаем. Иметь возможность увеличить свое знание и не использовать эту возможность – не значит ли уже повернуться спиною к прогрессу, стать предателем Истины? Безусловно, так оно и есть. Не продвигаясь вперед, мы не можем удержать за собою и прежде завоеванных позиций. Жизнь довольно жестока, не с той, так с другой стороны она урвет от тебя «твое собственное», если это собственное не будет тобою укрепляться дальнейшим твоим развитием. Вы удивляетесь, как можно от одной, кажущейся окончательной, ясности перейти к другой. Но так и должно быть. В нашем мире ничто не окончательно. Сказано: «Творимы и творчество – удел!».[17] Дом Бытия постоянно строится. И если, скажем, Вы построили для себя в этом доме Бытия 5 этажей не для того, чтобы воздвигать дальше 6-й, 7-й и т. д., а для того, чтобы подвести их под окончательную крышу и успокоиться, то эти построенные Вами 5 этажей обязательно разрушатся. Хорошая притча есть в Евангелии на эту тему. Не буду Вам ее переписывать, у Вас, должно быть, дома Евангелие имеется, и если Вам будет интересно, то посмотрите от Матфея глава 25-я, стихи 14–30. Дальше Вы пишете: «Прошлой ясности, однако, не стыжусь, она дала мне свое полезное». Опять-таки так и должно быть. Творчество мысли есть именно творчество, а не разрушение, утверждение, а не отрицание. Никакой опыт жизни не может быть бесследно зачеркнут, он может быть только изжит и преодолен более полным опытом, в который предыдущий опыт непременно войдет. Воздвигать 6-й этаж над своей постройкой – не значит разрушать низлежащие. Кто хочет продвинуться вперед путем отрицаний, тот пилит сук, на котором сам сидит. Множество таких ошибочно построенных идей смущают умы человеческие. Но взгляните на них глубже, что они из себя представляют? Как они из себя выглядят? Досконально [в этом] разобравшись, про них остается сказать только, что они…

…как все земные боги —из бронзы лоб, из глины ноги.[Д. Г. Байрон]

<…> Всего наилучшего Вам, Галя, желаю. Когда соберетесь написать, мой адрес будет уже:

Tallinn, Paldiski mnt. № [12] – 4.

В воскресенье переезжаю. Вспомнил и поник головою. Удивляюсь самому себе: как это я могу только шутить, имея перед собою такую трагическую перспективу.

ПавликП. Ф. Беликов – Г. В. Маховой28 февраля 1935 г

<…> Я очень ценю в Вас способность мучиться некоторыми вопросами, ценю жажду правды, которая в Вас имеется, ценю ту веру в людей, которую умею из-под «предосторожности» видеть, ценю ту борьбу с самой собою, которую Вы часто ведете, и нисколько не боюсь «показаться Вам смешным». Вы слишком близкий мне по духу человек, и не много их на Божьем Свете имеется, чтобы совсем равнодушно к их судьбам я относился бы.