Возвращение Томаса. Башня-2 (сборник)

Томас съежился, он видел, как прекрасная королева вздрогнула, как умолкли и вытаращили глаза ее придворные на пукнувшего коня. Калика проезжал в сторонке, а когда взгляд испуганного Томаса упал на довольное лицо отшельника, тот поднял кверху большой палец и кивнул в сторону королевы.

Сжав сердце, Томас заставил коня приблизиться к галерее, учтиво поклонился и сказал:

– Ваше величество, прошу простить за такую маленькую вольность…

Королева неожиданно усмехнулась:

– Ничего, сэр Томас. Не смущайтесь! Я понимаю, вы больше привыкли к ратным подвигам, чем к соблюдению всех мелочей этикета.

– Спасибо, ваше величество, – пробормотал он, шпорами заставляя коня попятиться.

Она кивнула на прощанье, милостиво добавила:

– Если бы вы не извинились, я продолжала бы думать на вашего коня.

Глава 23

Дорога ныряла с холма на холм, Томас ощутил себя на палубе корабля, что взбирается на огромную волну, чтобы тут же соскользнуть по склону и начинать взбираться за следующую. Его все еще мутило, что так и не сумел оправдаться перед королевой, она тогда отпустила его милостивым кивком, а он, как дурак, поехал и только за оградой турнира сообразил, что надо бы как-то объясниться. Но Олег ухватил поводья его коня и сказал твердо, что любое возвращение расценят как попытку остаться либо на турнире, либо в королевской свите.

И вот теперь крыши городских зданий скрылись за лесом, Олег свернул, на полянке расседлали коней и отпустили пастись. Конь Томаса стоял, расставив ноги, и даже не поднимал головы, будто не веря, что наконец-то можно отдохнуть. Потом Олег сводил их к ручью поблизости, искупал, а когда вернулся, Томас лежал у костра, закинув руки за голову, взгляд синих глаз устремлен в листву, доспехи, похожие на разгрызенный панцирь крупного рака, разбросаны по всей поляне.

Олег сочувствующе смолчал: хорошо и то, что у рыцаря хватило сил самому совлечь с себя эти стальные скорлупки. Без них, правда, похож на белого телом рака-отшельника, когда тот покидает старую раковину и отыскивает более просторную, но и Томас тоже недолго будет светить белой, не целованной солнцем грудью.

– Есть будешь? – спросил Олег.

Томас ответил вяло:

– Тошнит.

– По голове много били, – определил Олег. – Там все взбултыхалось, значит. Ладно, пусть успокоится, сметана отскочит, оживешь. Все равно уже вечер, а к утру пройдет.

Томас сказал язвительно:

– Да, ты особенно потрудился! Раз вовсе заснул стоя.

Олег зевнул.

– Да и сейчас бы заснул в охотку. Ну, раз тебе все равно не спится… и есть не будешь, тебе и сторожить.

Он зевнул шире, начал укладываться с другой стороны костра, убирать из-под себя щепочки, сучки, мелкие камешки. Томас смотрел с недоверием, спросил:

– И что, вот так и заснешь?

– Вот так и… – начал отвечать Олег, но вдруг оборвал себя, насторожился. Томас видел, как вздрогнули и расширились ноздри, после паузы Олег договорил тихо: – Но все-таки как охотник я не могу допустить, чтобы обнаглевшие свиньи подбирались так близко!

Он цапнул лук, быстро набросил тетиву и скользнул за деревья. Томас остался лежать, бездумно глядя в зеленую крону, что слегка сдвигается под проносящимся над верхушками легким ветерком. Все тело ноет, мышцы стонут, но надо дать им вот так побыть в расслабленности, и в благодарность они очень быстро восстановят мощь и крепость, кровоподтеки рассосутся, утром он снова ощутит себя свежим человеком.

Шаги послышались не скоро, слишком шумные, потом Томас сообразил, что отшельник нарочито загребает ногами, дабы он, благородный рыцарь, не вскакивал с мечом наготове, ведь все благородные – тупые, не в состоянии отличить шаги человека от топота кабаньих копыт…

Олег вышел к костру, прислонил к дереву лук с уже снятой тетивой. Томас огляделся, даже привстал, чтобы заглянуть за ближайшие деревья.

– А где свиньи?

Олег отмахнулся.

– Ты же сказал, что ужинать не будешь.

– Все равно, – возразил Томас обидчиво. – Мог бы притащить хоть одну.

– Зачем?

– Просто так, – объяснил Томас. – Не понимаешь?

– Нет, – сказал Олег. – Ничего интересного. Свиньи как свиньи. Не знаю точно, кто их послал, но уже то, что шли за нами от города, мне как-то не понравилось.

Томас открыл и закрыл рот, сам ощутил, что вид у него не совсем соответствующий благородному облику, но некоторое время глупо хлопал длинными ресницами, наконец, выдавил:

– Так это были… люди?

Олег подумал, ответил:

– Это смотря в каком смысле. К примеру, философская концепция сунь-хунь-вчай вообще не рассматривает в качестве людей категории, к которым относятся…

Томас прервал поспешно:

– Погоди! Это были двуногие? И одеты, как мы?

Олег зевнул, сказал сонно:

– Давай спать, а? А то мне столько пришлось отгонять от тебя колдунов на турнире, что с ног валюсь… Да, это были двуногие. Только одеты не так, как мы… Пряжки не такие… и башмаки размером поменьше…

Он заснул на полуслове. Сердце Томаса колотилось, как у пойманного зайца. Калика спит, как коней продавши, погоню обезвредил, а в остальном рассчитывает на него, Томаса Мальтона, который никогда не подводил боевых соратников.

Постанывая сквозь зубы, он поднялся, тело обиженно взвыло, каждая мышца начала обвинять в вероломстве и нарушении обязательств, однако он дотащился по следу калики до места схватки, застыл, ошарашенный. Шесть трупов, все безжалостно убиты стрелами, трое – в позвоночник, калика не очень считается с рыцарскими правилами не бить в спину, хотя для подлого сословия правила не писаны, ни один после удара стрелой не прошел и двух шагов, калика бьет либо в голову, либо дробит стрелой позвонки, так что жертва сразу перестает двигаться.

Он услышал стон, один из распростертых на спине смотрел умоляющими глазами, такими же синими, как и у него. Томас приблизился с осторожностью, человек в серо-зеленой одежде лесного стрелка, из груди как раз посредине торчит окровавленный кончик стрелы. Похоже, стальное лезвие, перебив позвоночник, прошло мимо сердца, человек не может шевельнуть ни рукой, ни ногой, такое Томас иногда видел, когда кому-то ломало хребет, эти люди медленно умирали, полностью парализованные, но как не по-христиански поступил калика, оставив несчастного добычей диких зверей!

Томас наклонился к нему.

– Ты можешь говоришь?

Несчастный смотрел отчаянными глазами, из них выкатывались крупные слезы, омывая пересыхающую роговицу. Похоже, он не мог даже моргнуть.

– Ладно, – сказал Томас, – исповедуйся… хотя бы мысленно, и Господь тебя примет в объятия… может быть. Во всяком случае, шанс есть. Будь только искренен!

Выждав минуту, он вытащил меч и вонзил острие в горло. Кровь хлынула струей, Томас провел ладонью по лицу убитого, опуская веки, прошелся к остальным, все мертвы, прочел заупокойную молитву. Мелькнула мысль вырыть могилу и похоронить по-христиански, но руки едва подняли меч, чтобы вложить в ножны, куда уж рыть могилы. Да и подлое это сословие, для благородного пришлось бы стараться, а хоть для Господа все люди одинаковы и равны, но, как объяснял полковой прелат, имеется в виду, что даже самый низкий простолюдин подвигами может завоевать рыцарское звание и стать знатным сеньором. Также простолюдин может стать архиепископом или даже папой римским, может стать профессором богословия, все может… но эти не стали. И хрен с ними.

Калика спал, Томас сел, прислонившись спиной к дубу, и строго напомнил себе, что он должен бдеть, ибо, как выяснилось, калика повоевал даже больше, чем он, только не бахвалится. Надо бдеть и охранять сон благочестивого отшельника…

Он очнулся от сухого потрескивания угольков, запаха жареного мяса. Костер уже прогорел, калика любовно поворачивал насаженные на прутики ломти мяса, захваченные из гостиницы, то ли разогревал, то ли поджаривал заново.

Томас пробормотал виновато:

– Прости…

– Да все хорошо, – ответил калика. – Я посмотрел коней, живучие… Уже отъелись, отоспались. Сказано, гунны. Нашим бы неделю отдыхать… Ты как, готов в дорогу?

– Позавтракать бы, – напомнил Томас.

– Это само собой, – согласился калика. – Ты вчера нагулял аппетит, нагулял!

– Тебе бы так нагуливать, – буркнул Томас. Он пошевелился, прислушался, лишь отголоски вчерашней боли, тело избавляется от зверских ушибов ускоренно, видит, что отдыхать не дадут. – А что насчет колдунов?

Калика посмотрел на него удивленно:

– Каких?

– Ты с кем-то дрался на турнире, – напомнил Томас.

– А-а-а… не на турнире, а во время турнира. Это только простой народ думает, что самое интересное – на сцене. На сцене только то, что показывают, а за сценой – что на самом деле. Я кое-что ощутил еще во дворце Гаконда… Он не догадывается, что дело куда серьезнее. И опаснее.

Томас насторожился, прутик с кусочком мяса замер в его руке.

– Что там?

– Темное колдовство, – сказал Олег буднично. – Правда, неявное, ему мешал архиепископ. Но на турнир ни один священник не пришел, вот там-то и…

Он вгрызся крепкими зубами в истекающее соком мясо, застонал от удовольствия. Пальцы заблестели от жира, он причмокивал от удовольствия, мол, язычнику можно чревоугодничать, ему ничего не будет, языческие боги сами не прочь пожрать вволю, выхлестать бочонки вина, а потом еще и подгрести под себя бабу. А нет бабы – сойдет и любая животина. Вот Зевс даже рыбами и пернатым миром не брезговал.

– И что? – спросил Томас.

– А ничо, – ответил Олег с набитым ртом. – Ничо у них не получилось. Хотя пытались, пытались… Но вот что не зело борзо, так это совпадение.

– Какое?

– А никакой магии и близко не было, – ответил Олег, – пока ты не переговорил с Гакондом. Да и то не сразу. Сдается мне, дело нечистое…

Томас сказал раздраженно:

– Конечно, нечистое, магия! Но мы при чем?

– А притом, что тобой заинтересовались только тогда, как король выписал тебе грамоту на все те земли, откуда идет Черная Язва. До этого ты ну никого не интересовал!.. Я и сейчас не понимаю, кого ты мог заинтересовать… на мой взгляд, ты совсем неинтересное существо, но поди ж ты, нашлись такие…

Он обгрызал косточку, затем раздались мощный хруст и ужасающее сопение, это калика перекусил берцовую кость и высасывал костный мозг. Томас поморщился, даже огляделся украдкой, не видит ли кто из приличных, что он рядом с человеком, который ведет себя так непосредственно, что свойственно только животным и простолюдинам.

– Знаешь ли, – сказал он высокомерно, – не тебе судить о моей интересности. Впрочем, ты можешь судить тоже, никто не запрещает, но у благородных людей несколько другие критерии интересности.

Олег сказал хладнокровно:

– Мне благородными не показались.

– Их могли послать благородные, – сказал Томас строго.

– Благородные? – переспросил Олег. – Ах да, ты о родословной…

Он швырнул мелкие остатки кости в кусты, поднялся. Томас поспешил встать тоже, непозволительно, чтобы простолюдин оказывался крепче и выносливее, шагнул к коням, тяжелые седла устроились под деревом, по ним ползают муравьи, а проворные паучки уже пытаются строить ловчие гнезда для мух.

День за днем ехали между холмами и по долинам, дорога часто ныряла в лес, Олег обычно брал в руки лук и внимательно осматривался, ноздри раздуваются, как у волка, все слышит и чует, Томас поначалу вообще не снимал доспехи, а когда дорога шла через лес, еще и надевал шлем, даже опускал забрало, потом махнул рукой, кто станет нападать на двух мужчин, и буквально в тот же день за спиной шелестнуло, посыпались срезанные листочки. Длинная стрела вонзилась чуть ниже шеи.

Еще две стрелы звякнули по панцирю. Он заорал больше от оскорбления и неожиданности, чем от жгучей боли, и, выхватив меч, ринулся в ту сторону, откуда прилетели стрелы. В кустах затрещало, дважды мелькнули фигуры в зеленом, дальше их скрыл бурелом, через который не проберется и белка.

Выругавшись, он вернулся, Олег исчез, Томас попытался достать застрявшую стрелу, он чувствовал, что ранен серьезно, но еще больше дергался от чувства вины перед каликой, предупреждавшим же…

Через четверть часа кусты затрещали, на дорогу выметнулся храпящий конь, Олег спросил с беспокойством:

– Как ты?

– Царапина, – сказал Томас виновато. – Как я после подвигов в Сарацинии совсем потерял бдительность? Мол, в родной стране… Кто стрелял?

– Разбойники, – буркнул Олег. – Кто ж еще. Догнать не удалось, они в лесу бегают быстрее. Да и завалы везде, коряги… Ого, ничего себе царапина! Если наконечник зазубренный…

– Зазубренный, – подтвердил Томас с неловкостью. – Я уже пробовал тащить.

Пришлось у ближайшего ручья устроить привал, Олег промыл рану, наложил живицу с ближайшей березы, плотно замотал шею чистой тряпицей. Томас раздраженно потрогал повязку.

– И надолго это?

– Посмотрим на твое здоровье, – ответил Олег уклончиво. – Тебе еще платочек Яры помог!

Томас просиял.

– Да? Как?

– Кончик стрелы запутался и вместе с платком влез в твою нежную плоть. Да ладно, шея у тебя плотная, как у дуба. Да и сам ты еще тот дуб, так что все заживет быстро, не трусь.

– Я не трушу, – ответил Томас с достоинством. – Просто с такой повязкой не совсем эстетично.

Часть II

Глава 1

И снова дорога вилюжится, как след огромной змеи, что ну никак не может ползти прямо, конские копыта стучат глухо, будто в мешки с шерстью: впереди туман, земля влажная, небо снова серое, ровное, никакого тебе купола, к которому оба привыкли в жарких странах. Томас в доспехах, даже в шлеме, разве что забрало поднято, копье в руке, щит на локте, даже не чувствует тяжести железа, привык, так черепаха привыкает к панцирю, хоть и тяжел, но что с нею бы сталось без этой тяжести?

Олег изредка посматривал по сторонам, узнавая и не узнавая места, по которым когда-то хаживал. На землях старых империй дороги утоптаны до твердости камня, там еще и разрушающие их дожди в редкость, а здесь только знаменитые римские дороги и спасали империю, соединяя ее в единое целое. Однако такие дороги только там, на юге, почти не требуют ухода, а здесь с частыми ливнями, затяжными зимами и бурными паводками их подновляли каждую весну. Теперь же, с уходом римлян, дороги размыло, заровняло, а поверх выросли такие дремучие леса, что всяк поклянется насчет вековечности и неизменности этих дубрав…

Сейчас дороги начали пробивать заново. Собственно, они были и во времена бриттов и пиктов, но тогда это были тропки, что боязливо огибали массивы деревьев, предпочитали держаться у опушек, теперь же эти земли быстро заполняются народом. Тропки превращаются в дорожки, дорожки – в дороги, а между городами властители земель вообще пробивают прямые и широкие тракты, чтобы могли двигаться войска с тяжелыми телегами.

Навстречу ползут телеги, везут провизию, холст, горшки и прочий деревенский товар на продажу, гонят скот, телеги тянутся в сторону темнеющих в голубом небе зубчатых башен, воздвигнутых по обе стороны врат. Втрое меньше телег тащится обратно… воздух заполнен тягучим утробным мычанием скота, груженного товарами, купленными в городе.

Европа быстро застраивается городами, села отпочковываются друг от друга стремительно, возникают монастыри, как рассадники учености, а при них – университеты. И только церковь объединяет этот разобщенный мир, где воюют не только королевства, но и все знатные сеньоры один с другим. Но уже то, что церковь очень быстро переварила вторгшихся варваров и обратила их в христианство, доказало ее мощь.

Человеку, привыкшему к огромным империям Востока, странно и дико в этих землях, где крестьяне одного сеньора зачастую не знают, что делается у соседей, не торгуют с ними, не обмениваются ничем, даже новостями. Связи не то что порваны, просто еще не установлены. В одной области может свирепствовать голод, а у соседей – полное изобилие и перепроизводство продуктов, в третьей – идет война, о которой не знают в двух предыдущих.

Больше всего, конечно, наживаются купцы, так как перепады цен просто дикие. Правда, торговля – занятие очень рискованное: каждый феодал, на чьи земли они вступали, считает вправе хоть купить товары по своей цене, хоть просто отнять товары, а купцов, этих проклятых торгашей, можно для потехи вздернуть над городскими воротами.

И только церковь сохраняет единство этих разодранных на клочья конгломератов: ни один епископ не теряет связи с Римом, все сведения доставляют быстро и оперативно. Это короли не знают, что делается у соседей: епископы знают, настоятели монастырей знают, даже знают не только что у соседей, но и у соседей соседей, а также во всем остальном мире.

До полудня ехали, каждый погруженный в свои мысли. Дремучий лес сменялся легкомысленным березняком. Несколько раз выезжали на исполинские поляны, сплошь заросшие цветами, где воздух рябил от бабочек, стрекоз, жуков и шмелей, затем пошло разнолесье, часто попадались огромные валуны, похожие на заснувших баранов, которых укрыло толстым слоем зеленого мха.

Конские копыта то и дело вздымают брызги, ручьи чуть ли не через каждые сто шагов, мелкие птицы носятся с веселым писком, трижды встречали огромные дубы, из щелей которых вытекает мед, но не подступиться: воздух гудит от множества пчел. Олег, наконец, снял лук, и, когда дорогу перешло небольшое стадо оленей, грозно загудела тетива, молодой олень сделал прыжок и грохнулся оземь.

Томас нагнулся на ходу, Олег подивился, с какой легкостью рыцарь подхватил и привязал добычу к седлу. Из небольших лесных озер часто раздавалось предупреждающее кряканье, а когда как-то проехали слишком близко, целая стая жирных гусей взметнулась в воздух. Олег стрелять не стал, хотя Томас уже напрягся в ожидании щелчка и предсмертного вскрика летящего последним гуся, что выглядит самым толстым.

Когда ехали через дремучий лес, Олег начал присматриваться к деревьям, на лице появилось озабоченное выражение, конь под его рукой свернул в чащу. Томас крикнул в спину:

– Живот схватило?

– Ты можешь остаться, – ответил Олег, не оборачиваясь.

– Размечтался, – фыркнул Томас зло.

Олег ехал между огромными толстыми деревьями, конь осторожно переступал через вылезшие из земли корни, похожие на сытых змей. Иные зеленые бугры под копытами прорывались, обнаруживая те же корни, поднявшие на себе толстый ковер мха и прошлогодних листьев, конь боязливо фыркал на огромных белесых мокриц, никогда не видевших света.

Наконец деревья нехотя расступились, конь ступил на поляну, в центре которой настолько могучий дуб, что Томас, который выехал следом, ахнул и торжественно перекрестился.

– Это… это нечто языческое!

– Угадал, – ответил Олег, все так же не поворачиваясь. – А теперь помалкивай.

Томас обиделся, но смолчал, даже коня остановил, а Олег все так же шагом поехал к дубу. Томас перекрестился снова, чем ближе к дереву Олег, тем громаднее выглядит дуб, таких просто не может быть, это ж всем дубам дуб, как будто и среди деревьев есть такие, которых смерть избегает, но в отличие от людей они продолжают расти и матереть…

Олег объехал дерево чуть, на той стороне дупло, крикнул весело:

– Подобру ли здорову?

Долгое время никто не отзывался, он хотел повторить призыв, но послышался шорох, скрежет, царапанье, затем глухой старческий голос:

– Снова… ты?

– Снова я, – ответил Олег жизнерадостно, – как дела? Как жизнь? Какие новости?

– Новости? – донеслось из темноты дупла. – Вот мокриц что-то в этом году многовато… В позапрошлом было гусениц нашествие, даже ко мне заползали…

– Да, – согласился Олег, – если даже к тебе, то не представляю, сколько их было. Но вообще как?

В дупле проворчало глухо:

– Плохо, но раз еще и ты появился, то будет еще хуже, знаю.

– Это точно, – согласился Олег. – Со мной не соскучишься. Либо лес спалю, либо наводнение устрою… шучу-шучу, не прячься. Ты что-то слышал о Черной Язве?

В дупле пошуршало, голос ответил осторожно:

– Едешь туда?

– А ты как думаешь?

В дупле вздохнуло.

– Можно было и не спрашивать, как же какая гадость в мире без тебя обойдется? Но вообще-то в плохое время едешь. Там страшноватые дела творятся. Старые боги, говорят, просыпаются…

Томас насторожился, а Олег вздохнул.

– Сколько раз я это слышал, – сказал он с тоской. – Ну почему ничего нового… всегда одно и то же… И что, черные маги обнаглели, уже в города заходят?

– Верно, – ответили из дупла.

– И тролли с гоблинами перестали воевать, теперь вместе на людей ходят?

– Точно, – ответили из дупла несколько озадаченно.

– И урочный час близок, – протянул Олег заунывным голосом, – скоро мертвецы выйдут из могил и будут пожирать живых…

В дупле зашуршало, появилась огромная лохматая голова. Грязные спутанные волосы закрыли лоб и все лицо, только крючковатый нос торчит, как лезвие изогнутого ножа. Томас ощутил, что житель дупла лишь бегло оглядел волхва, а вот его рассматривал настороженно и с большим вниманием.

– Насчет мертвецов не слышал, – сказал лохматый, – но похоже на правду. И еще похоже, ты знаешь больше.

Олег буркнул:

– Но все равно меняться с тобой не буду. Хоть ты и счастлив.

Конь под ним встал на дыбы, ржанул, Олег развернул его на задних ногах. Томас поспешно дал дорогу, Олег на резвом жеребце проскочил мимо, как выпущенная стрела. Красный хвост гуннского коня помахивал резво и задорно, Томас пустил своего вскачь, догнал между деревьев, Олег едет сосредоточенный, брови сдвинулись, зеленые глаза мечут молнии.

– Это кто? – спросил Томас.

– Лесовик, – ответил Олег безучастно.

– Лесовик, – повторил Томас. – Ах, так это сам Лесовик?.. Тот самый Лесовик? А кто такой Лесовик?

Олег отмахнулся.

– Да не забивай голову, тебе это надо? Один из местных богов. Правда, из мелких.

Томас торопливо перекрестился.

– Демон?

– Бог, – терпеливо сказал Олег. – Бог, а не демон.

– Все равно демон, – упрямо сказал Томас.

– Невежда, – бросил Олег раздраженно. – Демоны – это те ангелы, что взбунтовались против вашего Бога. Они были низвергнуты на землю, у них отобрали белые крылья и нимбы, и там, в аду, они стали демонами.

– Обратил, – буркнул Томас, – но все равно эти языческие боги – демоны.

Олег вздохнул.

– Да, в интересах дела так считать удобнее. Я тебе уже говорил, на самом деле дохристианские боги понятия не имели ни о каком великом расколе на небе, в результате которого часть ангелов была низвергнута и теперь в опале. Старые боги в драке не участвовали, и то, что сейчас их под одну гребенку с действительными бунтовщиками… несправедливо.

Томас выпрямился, взор устремлен вдаль, постарался, чтобы голос звучал твердо и решительно:

– Они – демоны! Если нет, то должны покаяться и принять святое крещение. И тогда Господь в своей превеликой милости, возможно, их допустит к себе!

Олег вздохнул, зеленые глаза вспыхнули злостью, но быстро погасли, злость сменилась бесконечной усталостью. Он пришпорил коня и вырвался на дорогу, что начала выходить из леса.

Дважды за день встречали шайки разбойников, но никто не осмелился напасть на двух вооруженных мужчин. На следующий день встретили шайку побольше, но и те не рискнули ввязаться в драку, только грозили издали, выкрикивали оскорбления и угрозы, делали непристойные жесты, но едва Томас опустил забрало и сделал вид, что сейчас нападет, бросились в кусты.

Однажды двое из разбойников побойчее изготовили луки и выпустили по стреле. Одна упала перед конской мордой, другая ударила в попону коня Томаса и застряла. Томас в бессилии выругался, на эту шваль не поскачешь ни с копьем, ни с мечом в руке. Даже с плетью не удастся, разбегутся, как вспугнутые зайцы, а за деревьями да завалами не отыскать достойному рыцарю.

Звонко щелкнуло дважды. Оба разбойника выронили луки, один повернулся вокруг оси и упал лицом вниз, и стальное острие высунулось из спины, второму стрела ударила в голову и опрокинула навзничь.

Томас оглянулся, Олег с тем же отстраненным выражением лица убирал лук за спину. Разбойники опешили, затем заорали снова, Томас видел, как потрясают кулаками, но теперь в душе ликование и чистая радость, прости, Господи, за такие чувства, он принял скорбный вид, все-таки христианские души сейчас расстаются с телами, поехал дальше суровый и неподвижный, даже сказал пару слов заупокойной. Правда, про себя, чтобы калика не ехидничал.

Олег поглядывал искоса с интересом. Любопытный народ эти христиане. Очень даже. Чувствует одно, а говорит и делает другое. Можно бы такого назвать отъявленным лжецом, как и есть на самом деле, но, с другой стороны, полностью свободен только дикий зверь, а человек то и дело врет, чтобы уживаться в обществе. А наибольшие лжецы из всех людей на свете – христиане, что бесспорно.

Возможно, потому они и так быстро распространяются по всем странам.