Сквозь века. Первая часть. Занятие «не хуже других»

Если возможно заорать шёпотом, то раздался именно истошный вопль Беррано:

– Харрады нет!

– Ты что дурак говоришь! – взвизгнул Леваллеро: – Там он, там.

Петерсон, истерично заикаясь, гнусавил, как заклинание:

– Я ж его добил, я ж его добил, – пытаясь руками раскидать землю: – Я ж добил его, добил… Я добил…

Подоспевший уже заказчик с остервенением тыркал рыхлый грунт своей шпажонкой, та не встречала ни малейшего сопротивления. Вся спесивая надменность с Шварцахера слетела. Он пятился, приговаривая:

– Я же попал в него, он упал, упал, я попал в него…

Больше не шептались. Орали в голос:

– Он выкопался. Он мёртвый выкопался!

– Они сейчас оба будут тут.

Негодяи метались, не зная, в какую сторону спасаться – а вдруг мёртвый Харрада именно там. Его и живого-то боялись до смерти – а уж теперь!..

– Надо было голову отрезать!

– Чего он вообще на нас напал?

– Он всё слышал, он подслушал, ты что, дурак! Он ему всё расскажет! Они сейчас оба тут будут!

Шварцахер развернулся бежать…

И очутился лицом к лицу с тем, на кого вёл охоту. Грохнули два выстрела.

Снова тянулись секунды ожидания. Секунды, похожие на часы. Вода вновь стояла рядом, но больной больше не пытался её взять – он совершенно изнемог. Он не мог даже поправить одеяло. Всё плыло. Как там дон Мигель? Один… Должно быть, перевалило заполночь. Время тянулось нескончаемо – и всё же его было слишком мало: оставалось мало. Харрада понимал, что дела его уже совсем плохи. Он боялся уснуть. Зажал в зубах палец и время от времени сильно сдавливал: помогало. Продержаться до лекаря! Время шло.

Вернулся слуга. Один.

– Ренато, воды. Что лекарь?

– Не придёт. Он сказал, что инструмент после возьмёт. Сказал, что Вы и вправду бешеный, и что успокоитесь, только когда Вас закопают. Поглубже.

Ну что ж, помощь от лекаря он всё-таки получил: в виде вот такого вот наглого ответа. Сил, по крайней мере, прибавилось вдвое – настолько ответ взбесил:

– Каналья! Не дождётся! Я ему его инструменты в глотку затолкаю. Бери щипцы! Будешь пулю искать.

– Я не могу! Я боюсь! Там же кишки внутри!

– Не голоси. Внутри – не снаружи. Между ними и будешь искать.

– Ой, и не только внутри!!! – Ренато упал лбом на кровать и разрыдался.

– Да, проку с тебя мало. Замолчи. Поедешь в город. Найдёшь врача там.

Слуга поднял голову и хлюпнул носом:

– Он дорого берёт, а у Вас денег нет.

– Продай Хорезм-Шаха.

– Так ведь ночь.

– Ничего, его и ночью купят. Ступай.

Зачем он это делает? Почему продолжает борьбу? Ведь знает прекрасно, что сделать уже ничего нельзя. Его судьба совершилась. Почему бы просто не выпить воды. Отвести напоследок душу. Но Рыжий Чёрт не привык сдаваться. И пусть с ним всё кончено – бороться он будет до последнего. Потому что иначе нельзя. Потому что сдаться – недостойно.

Ренато встрепенулся:

– Ой, я же знаю, кто купит Чинка прямо сейчас.

– Ты у меня в лоб получишь прямо сейчас. Чинк учёный. Не смей, пока я жив. Воды дай. Голову намочи. Ещё воды. Ступай. Стой. Слышишь? – Кто-то гнал лошадь во весь опор. Сумасшедший перестук копыт приближался. – Выйди посмотри. – Коня резко осадили у двери. Выйти посмотреть Ренато не успел: с ног его чуть не сшиб вошедший, вернее влетевший в палатку Мигель:

– Живой! Слава Богу! Куда ранен?! – Он едва переводил дух. Выражение крайней тревоги, страх ожидания самого худшего на его лице мгновенно сменились облегчением, даже радостью, и тут же – обычной спокойной суровостью. За полсекунды – буря чувств. И Марес снова, как всегда, строг, невозмутим, властен: – Почему не в лазарете! Полковой хирург извещён?

Не человек – скала. Но Харрада успел увидеть всё: и отчаяние, и смятение, душевную боль, и надежду, и неуверенность… А этот Марес, оказывается, совершенно не тот человек, за которого себя выдаёт. Надо же! Смешно.

– А Чинк только досюда донёс… – проблеял Ренато.

Разумеется, Харрада спросил:

– Там – всё?

– Да. И всё – и все. Я принёс Вам Вашу шпагу. Вот Ваш плащ, шляпа.

Марес велел Ренато топить печку, греть воду, зажечь все лампы, свечи, какие только найдутся. И снова возмутился, что нет лекаря.

– Постойте, – не мог понять Харрада: – и после всего того, что я Вам здесь наговорил – Вы – принесли шляпу? – он старался говорить бодро.

Гарсиа пожал плечами:

– Вы же просили сообщить. – Он ещё не совсем отдышался, но, видя, что вступившийся и получивший за него не так уж и плох, начал успокаиваться: – А Вы хорошо меня разыграли, Харрада. Я ведь чёрт знает что о Вас подумал. Такое зло взяло. Зачем Вам понадобилось наговаривать на себя? Почему не сказали мне всё как есть?

– Да так, – оправдался Михаэль: – На всякий случай. Так было лучше… Сам – цел?

– Цел. Благодаря Вам – ни царапины. – Марес уже снял и шляпу, и перчатки, плащ, камзол – и закатал рукава своей безупречно белой сорочки. – А знаете, они там действительно переполошились, когда Вас не нашли. Как крысы забегали. Вам бы понравилось. – Он пристально смотрел на Михаэля при свете единственной лампы:

– Вот чёрт! Как это можно было не увидеть, не знаю. Не понимаю, как я мог не понять.

– Понять? Ха! Увидеть. Увидеть – я не позволил. – Рыжий Чёрт был доволен, что хоть в чём-то перетянул, пусть напоследок, но хоть в чём-то он – сильнее. Повторил: – Я – не позволил!

Гарсиа промолчал. Посмотрел рану на голове: не огнестрельная…

– Ерунда, – пытался отбиться раненый: – Сам обо что-то приложился, спьяну.

– О камень, приготовленный для меня? – съязвил Мигель и не прекращал осмотра. Взял руку Рыжего Чёрта: проверить пульс, и увидел сгрызенные до крови костяшки пальцев – и изменился в лице:

– Что: такая боль?! И ты всё это время!.. Что ж ты мне голову морочишь. В живот?.. – он резко обернулся к слуге: – Где! чёртов! лекарь?! Ты сообщил ему?!!!

Харрада, никогда и ни от кого не ждавший сочувствия, и менее всего – от «небожителя», готов был сквозь землю провалиться:

– Нет, это не то… – оправдывался он, пытаясь отобрать руку, – Это… чтоб… не уснуть! Дай! Пусти!! Пусти руку!!! – Уличён! Боже, на какой постыдной слабости он попался. Он не знал, куда деваться под взглядом Гарсии. А тот, казалось, видит его насквозь. И не уйти, не спрятаться. Спрятать, скрыть хоть руки со следами зубов. Рванулся из последних сил и с рыком: – Да не позорь же ты меня! – вырвался. Руки – под одеяло: – Не говори ничего. Просто уйди…

Дон Мигель покачал головой:

– Хорошо же тебя подстрелили, – заключил он. – Говори куда и не глупи, – и взялся за одеяло.

Ничего говорить Михаэль не собирался. И одеяло отдавать – тоже не собирался. Не показывать! Не дать увидеть отметины малодушия на руках.

– Как ты вообще узнал.

– Неважно. Узнал.

Харрада по-прежнему уверен был, что лучше бы не узнавал: сделать-то всё равно уже ничего нельзя. Поздно. Он понимал, что обязан уберечь Гарсию от ненужного потрясения. Не мог бы объяснить и себе, почему это так важно – но почему-то это стало очень важно. Он знал, что обязан, что защитить Гарсию – его долг. Может, потому что Гарсиа нечаянно позволил ему разгадать себя? Позволил увидеть душу. Нельзя ему это. Нельзя:

– Уйди, Гарсиа! Я всё исправил. Уходи Христа ради. Я больше не должен тебе ничего. Уходи скорей.

Нельзя! Ему нельзя. Потому что скоро не станет контроля, и тогда!.. Он же такое видел. На такое смотреть невозможно. «Смертная тоска» уже подступила. Значит, скоро.

Он хотел одного: чтобы Гарсиа ушёл – ушёл и всё забыл, – и крутился, как уж на сковородке: только бы выпроводить:

– Это пустяк, царапина. И врач был, смотрел. Не трогай меня. Я буду спать.

– Смотрел – и не раздел, – подметил Гарсиа.

– Я потом оделся.

В уголке, обхватив руками голову, тихонько подвывал Ренато:

– Не слушайте. Ой не слушайте его, господин.

Мигель посмотрел на одного, на второго. Сумасшедший дом какой-то.

– Ренато! Замолчи и бегом за лекарем!

– За городским? – обрадовано шмыгнул носом слуга, сразу подхватившись. Наконец-то понятное указание. Вот и хозяин ему то же говорил. – Я как раз собирался. Я сейчас. – Он вытер нос с намерением выдвигаться.

– За полковым! – прикрикнул лейтенант. Городской-то врач, конечно, хорош: просто кудесник. Да только ездить за ним – это ещё часа два-три потери времени. А полковой хирург – здесь, в пяти минутах бега, и должен немедленно явиться по такому сигналу – это прямая его обязанность. Пусть хоть начнёт пока первую помощь оказывать, а там видно будет. – Быстро полкового веди.

– Он не идёт. – Ренато сник и снова всхлипнул, указав на саквояж с инструментами, которые эскулап бросил, спасаясь. И возле двери – разбитый табурет: – Я просил его, просил. Так просил! А он обиделся и боится теперь идти.

– Заткнись! – попытался припугнуть умирающий. Но дыхания не хватало, грозный окрик не удался. – Трепло. Рана не опасна. Я лучше знаю.

– Именно поэтому Вы сказали, чтобы я на Вас не рассчитывал. – Съязвить Марес умел. – Всё, – скомандовал он. Он уже всё понял: – Хватит. Ренато! А ну быстро! Раздевай его, – и сам тоже взялся за дело. – Всю одежду с него долой. Не тряси его, чёрт: без резких движений, осторожно! Боже мой, что за человек! Вызову тебя! Как Бог свят вызову, когда поправишься. Неопасная, значит, рана, да? Уйти мне опять, да? Что ещё придумаешь, а?! Ты меня спрашивал, нужна ли мне помощь?! Ну? Спросил ты меня?! Теперь я тебя спрашивать не буду!!! Сам он всё решил! За меня решил, да?! Всё! Теперь я всё решаю.

– Нет! – из последних сил пытался вырваться, отбиться Харрада: – Какого дьявола! Не смейте! Я не разрешал! Уйди! Ты не можешь! У тебя права нет!!! Нет!

– Молчи. А у тебя право было? Теперь мне всё равно, есть ли право у меня. – Рыжего Чёрта всё равно раздевали, осторожно – но быстро: – Ещё раны есть? Что на спине? Да молчи же ты. Все силы истратишь.

Харрада не дался бы, если б мог – но ничего он уже не мог – только ругаться, да и то плохо получалось.

Так с Рыжим Чёртом и справились. Легко. И всего лишь вдвоём.

Да только радости эта победа Мигелю не принесла.

А Михаэль знал, что не принесёт, он просил:

– Не надо…

Попытку сопротивления Мигель истолковал по-своему:

– Не бойтесь, дон Михаэль: я понимаю в этом. Руки за голову. Ренато, помоги своему сеньору. Терпите. До сих пор у Вас получалось.

Но когда глянул на рану внимательней – ему сделалось не до шуток. А когда закончил осмотр и выпрямился, лицо его было белым, как полотно:

– Это я виноват.

– Брось, не присваивай, – хрипло усмехнулся Харрада. – Всё я решал.

– Но как же Вы!..

Повисла тяжёлая тишина. И лекарь не ошибся, и время упущено. На Мареса было больно смотреть. Рыжий Чёрт подбодрил его издёвкой.

– Что, не привык за пять лет? Говорил – не смотри. Не знал бы – и хорошо. Нет, надо ему… Сейчас хоть уйди… Слишком ты… нежный. Чёрт! Не ждал я от тебя… такой… чувствительности.

Мигель смотрел на Рыжего Чёрта и видел, что осталось тому – час, может – два. Что сделать ничего нельзя. Смерть неизбежна, и лёгкой она не будет – и что Михаэль всё это знает. Шанс, который он имел, не был велик, но всё же это был шанс. Харрада прекрасно знал, на что идёт, отдавая свои два часа. Последние два часа, в которые мог ещё помочь себе.

– Нельзя было мне уходить.

– Ты не уходил, Гарсиа. Это не твоё решение. Я сам всё решил. И сам всё сделал. И тебя – заставил. Без выбора.

– За что? – спросил Мигель очень тихо. – Зачем ты сделал это со мной?

– Простая математика, – объяснил Харрада: – Глупо двоим пропадать. Хватит одного.

Не надо пропадать двоим… Слова резанули чёрным ужасом, неизбывным, холодным, древним… За простой этой математикой – лучше один – стояло что-то слишком страшное, слишком неправильное и – слишком знакомое. Словно вновь повторялось что-то… непоправимое. Горе, давнее, как этот мир.

Дона Мигеля затрясло. Он совершенно потерялся. Ровно на одну секунду на его лице промелькнуло выражение крайнего ужаса – но он сразу же овладел собой, подобрался:

– Этого не будет, – сказал, как приказ отдал. На лице – никаких эмоций. Бесстрастен, уверен в себе. Владеет собой и абсолютно владеет ситуацией. Как велел – так и будет. Ни тени растерянности, неуверенности.

Но Харрада снова успел увидеть всё – и растерянность, и смятение – всё. А Гарсиа-то ещё впечатлительнее, чем ему показалось… Да что он такого сказал? Ничего такого он не сказал, правильно всё. Логично. Ему вдруг пришло в голову – а хотел бы он сам оказаться по ту сторону этой логики: на месте Мигеля? Чтобы за него вступился кто-то и… Не получилось представить: никогда за него никто не вступался. Он сам – да, а за него – нет. Не требовалось. Вот разве Чинк.

Михаэль улыбнулся через силу и, наверное, впервые в жизни произнёс:

– Прости, лейтенант. Не то что-то я сделал. Прости. Я не подумал.

– Молчи. Тебе же трудно говорить.

– Да нет, не очень. – соврал Михаэль (вот извиняться – это уж точно потрудней, – не сказал он вслух). – Ушёл бы ты… Обоим бы легче.

– Как ты ещё держишься?! Молчи, я и так уже понял, что ты упрям. Можешь больше не доказывать. Береги силы: они тебе понадобятся. Всё хорошо. Всё поправимо. Я знаю, что делать.

Вода на походной печке уже вскипела. Лейтенант осмотрел вина, выбрал подходящее. Он не мог поверить, что делает это. Пять лет страха, липкого страха, до дрожи, до тошноты… Пять лет ночных кошмаров. Пять лет осторожности. И вот где она – вся эта его осторожность. Вот оно – начало кошмара наяву. Дон Мигель Гарсиа знал, что безусловно губит себя. Но почему-то это перестало иметь значение. Всё перестало иметь значение. Решение принято:

– Я не отпущу тебя.

Ренато он услал: за водой. Смешал в нужной пропорции вино с кипятком, повернул камень на перстне и высыпал в бокал несколько бордово-красных крупинок – те мгновенно растворились. Посмотрел на Харраду очень внимательно – прикинул вес, а также тяжесть состояния – и добавил туда же оставшиеся. Разорвал платок, смочил в снадобье и, свернув, осторожно затолкнул прямо в рану, глубоко:

– Держись, сейчас станет лучше. Ты только пожалуйста держись.

Снадобье прожгло не хуже железа.

Рыжий Чёрт стерпел, сумел не заорать. Даже не застонал. Но потерял на этом последние силы.

– Держись. Всё будет хорошо, – доносилось до него словно из другого мира: – Всё поправимо. Всё хорошо. Теперь пей.

Но он не совсем ещё впал в одурь:

– Нет.

– Да почему, чёрт возьми!

– Нет… Мне… нельзя… – голос уже едва повиновался: – Нельзя – пить.

– A-а! «Коновал» сказал? А ты поверил. Пей, доверься мне. Пей.

Харрада чувствовал, что проваливается. Жизнь свивалась в тугой смерч и уходила. Он вдруг так ясно увидел, каким же он был ослом, всю ночь. Так изводил себя, и напрасно: пить-то – можно!!!

– Михаэль! То, что ты для меня сделал!.. – говорил Мигель. – Знаешь, у меня ведь нет друзей. И не было никогда – только я об этом не знал. А теперь, когда друг у меня есть – я опять об этом не знал. Держись, солдат. Держись, брат. Пей. Пей, даже если это будет стоить мне жизни. Мне теперь всё равно.

От микстуры исходил терпкий бальзамический запах, на вкус – огонь. Михаэль припал к кружке, вцепился так, что отнять невозможно, даже уже пустую. Всё равно, что пить – хоть огонь – только пить.

Того, что говорил Гарсиа, он не понимал, да едва ли и слышал. Он понимал только, что пить – можно. Весь мир для него был сейчас в этих трёх глотках, ничто больше не существовало.

– Ну и натерпелся же ты, – прокомментировал Гарсиа. – Как выдержал? Я б так не смог.

Рыжий Чёрт с безумным видом, задыхаясь, дрожащими руками продолжал цепляться за опустевшую кружку. Хоть глоток ещё! Ещё хоть каплю… По телу быстро ползло тепло, в глазах прояснялось. Внутри всё словно онемело, и боль ушла. Слабость отступала. Михаэль опомнился и кружку отдал: иссушающая жажда тоже куда-то делась.

Он чувствовал себя почти здоровым и вполне сильным. Выздоровел?! Так не бывает! Изумлению его не было предела. Ни боли, ни слабости, ни жажды, ни дурноты… Здоров! Сидит: сам сел…

– Колдовство? Вот чёрт, – пожалел он, – не знал я, что ты такое можешь.

– Да? И что? – Мигель сосредоточенно сжимал пальцы у него на запястье.

– Надо было сразу тебе всё рассказать. И вместе идти. Отправил, дурак, одного против четверых.

Дон Мигель смотрел на него с совершенно непередаваемым выражением:

– Невероятно… Не могу я понять, что ты за человек, Харрада, но по-моему, ты мне друг. А я и не знал… Я тоже Вам друг, дон Михаэль, если Вы не против.

– Это честь для меня! – Михаэль спокойно смотрел в глаза невероятному человеку, взгляда которого никто не выносит дольше одной-двух секунд.

– И для меня – честь.

Они скрепили договор дружбы рукопожатием, и Рыжий Чёрт великодушно объявил:

– Ладно, прощаю, – и пояснил: – что раздел меня. Гарсиа изумлённо поднял брови, потом взял реванш:

– Ладно. И я прощаю: что ты говорил мне при этом. Михаэль, вспомнив, залился краской. Мигель снова вручил ему волшебное питьё: следующая порция, ещё три глотка. И снова заметный прилив сил. Харрада вернул пустую кружку:

– Что это? Колдовство!

– Конечно нет, – Мигель ещё раз проверил больному пульс: – средство быстрой помощи, очень сильное. Из Тибета, из монастыря. Секретное, понимаешь?

– Там что – тоже монастыри?

– Не такие, как здесь. Расскажу, после.

Теперь раненый должен был спать и не тратить силы. Он получил новый шанс. А Мигель очень спешил по делам.

Хотел было послать слугу, но подумал и решил, что поедет сам.

– Дождитесь меня, – сказал он Михаэлю очень серьёзно.

– Ладно, не сбегу. – Харрада снова сел. – Дон Мигель!

– Да, я здесь, – он бегом вернулся от двери и спросил с тревогой: – Что?

– Это правда, что Вы знаете слово для лошадей?

– ……Что?!.. Какое?… Слово… Вы неподражаемы.

Ложитесь и обещайте больше не разговаривать, постарайтесь поспать. Я скоро вернусь, – и Марес вышел, тихонько посмеиваясь.

3. Сатториус

Ренато, как велел дон Мигель, тормошил хозяина. Тот, не просыпаясь, пил выдаваемые три глотка – и спал себе дальше. Ему снилась степь, пёстрая змея, которая очень ему нравилась; шумный Коринф, красивый фонтан, похожий на дикий водопад и на кусочек свободы; горячие камни мостовой под ногами, кувшин на плече; океан, скованный вековыми льдами, и заснеженные горы… Словом, всё то, чего он никогда не видал.

Разбудило его энергичное похлопывание по плечу:

– Просыпайся, просыпайся, малыш! Просыпайся, к тебе доктор пришёл. Доктор будет тебя лечить.

Великан хотел было спросонок потянуться, по обыкновению, – но вспомнил, что ранен. Именно что вспомнил: сами-то раны не напоминали, как нет их. Чудеса.

– Кто Вы? – склонившегося над ним человека он видел впервые.

– Я и есть доктор, – отвечал тот.

Длинные, до плеч серебряные локоны. Резкие, но правильные черты: тонкие губы, тонкий орлиный нос, прямые брови – белые и густые. Интересное лицо, необычное. Глубокие морщины на щеках. Серые ясные глаза, лучистый взгляд. Старик внушал спокойствие и доверие. Михаэль слышал о нём: доктор Сатториус, местный. В отличие от большинства современных медиков, он – из благородных, даже титул имеет. Барон. Как хирург не имеет себе равных: врач от Бога. Именно у него лечится элита. Говорят, к нему обращался сам полковник де Сарсо.

Чудеса продолжались. Лучший врач, какого только возможно найти.

– Очень болит?

– Нет, – Михаэль дивился тому, как звучит голос: чисто и сильно – словом, нормально. Точно колдовство. – А Вы немец: у Вас акцент.

Врач внимательно и быстро проводил беглый осмотр: глянул под веко, пощупал лоб, измерил пульс…

– Да, правда, – отвечал он рассеянно, – я немец – но слышат это далеко не все. Ты ведь умеешь хранить секреты? Так вот: я – местный. Понял? – Он отвернул одеяло. Новая повязка осталась совершенно чистой: волшебное средство надёжно «запечатало» рану. Харрада хотел сесть. – Лежи-лежи, мой мальчик, вставать не нужно. Ты, я вижу, чувствуешь себя совсем неплохо? – Барон обернулся к стоящему за спиной Мигелю:

– Тот самый Ваш друг?

– Ага. Моя нянечка.

– Какой великолепный экземпляр! Ничего подобного не видал. Вы хотите сказать, что это из-за него мы так спешили, что я чуть не умер? Напрасно, коллега, напрасно. Судя по его состоянию, время вполне ждёт.

– Не ждёт, барон, Вы не видели раны. Ему куда хуже, чем он показывает, он и меня сперва одурачил. А состояние, – Мигель указал на опустевший перстень: – вот его состояние.

Врач охнул: информация сразила наповал:

– Но как же Вы?!.. Вы хоть понимаете!..

Гарсиа отвечал очень странно, и взгляд его был твёрд и ясен:

– Плата не важна.

– Ого! С каких это пор?

– Не медлите, не медлите, доктор! Посмотрите скорее, что можно сделать, пока он в силах это перенести. И пока средство может действовать.[9]

– Ну что ж, малыш, – лекарь вернулся к Михаэлю. – Давай, наконец, разберёмся с твоей раной – да и успокоим твоего друга? А то он у нас совсем извёлся, да и меня совсем извёл. Я уверен, что внутри у тебя всё цело, но надо же в этом и убедиться! Ну как, согласен?

Великан чуть не рассмеялся. Его забавляли манеры хирурга. Стало легко и спокойно; он почему-то доверял старому немцу.

– Давай-ка посмотрим, что там у тебя. Ох, какая мускулатура. Вот это рельеф! Просто редкостный рельеф.

Зубы заговаривает, понял Рыжий Чёрт. Смешно. Старик велел ему руки хорошенько сцепить под головой – чтобы сам себя «держал», переплетя пальцы в «замок» и придавив «замок» затылком. Совершенно излишняя мера: не стал бы Харрада позориться – хватать врача за руки. Что бы ни делал лекарь, где бы и как сильно ни нажимал, раненый отвечал только:

– Нет, не больно.

Рыжий Чёрт стыдился не то что пожаловаться на боль, он считал, что уронит своё достоинство, даже просто испытав страдание. Мужчина, воин не должен чувствовать боль от ран. Ещё и признаться самому?! Посмешище из себя делать? По счастью, эликсир притуплял «не те» ощущения.

Дон Мигель с напряжением следил за манипуляциями седого хирурга. Ему не было смешно. Он тревожился, очень. Сопереживал по-настоящему, словно чувствовал ту же боль. Точно, как сам Михаэль, когда шили его Чинка.

Это чего-нибудь да стоило? Рыжий Чёрт это оценил. Уж теперь-то он за Гарсию – горой.

Лекарь сказал:

– Я не понимаю, что мы ищем. Вы видите: совершенно никакой реакции. Похоже, пули всё-таки извлечены.

– Нет. Он терпит.

– Невозможно.

– Я вижу: он терпит. Он вздрагивал.

– И только? Хорошо. – Сатториус повернулся к больному. – Сынок, зачем ты скрываешь?

– Я не скрываю. Мне не больно.

– Ну вот видите! Дон Мигель, Вы уверены, что пули не извлечены? Не хотелось бы зря резать: вызовите и допросите хирурга, который здесь был.

Но Мигель с Михаэлем в один голос сказали: «Нет!» А Мигель добавил:

– Разговор у меня с ним будет другой, чуть позже. – Он подозвал Ренато:

– Ты разумный малый.

И «разумный малый» на радостях, что удостоился, вдохновенно залился соловьём: как притащил хозяина из лесу, и сбегал за полковым лекарем, и полковой лекарь быстро нашёл «ковырялкой» первую пулю. А потом час возился со второй и всё злился, что никак не найдёт, а хозяин всё был, как мёртвый. Потом лекарь отдохнул и хотел ещё поковырять, а тут хозяин как раз очнулся и как начал кричать: Мне надо идти, время, время, где мои сапоги!

Харрада побагровел:

– Заткнись, скотина! Кто тебя за язык тянет?!

– Тише, Михаэль, пусть доскажет. Говори, голубчик, не бойся.

Слуга опасливо покосился на своего господина и отодвинулся за спину Гарсии:

– А лекарь-то так и убежал без инструментов – хозяин его чуть-чуть табуреткой не пришиб, самую малость промахнулся. И послал меня за Вами, господин. А потом опять за лекарем. А лекарь сказал, что хозяин бешеный, и надо его закопать, поглубже.

Мигель с трудом сдержал ярость:

– Так ты всё знал. Почему же ты, каналья, не рассказал мне всё это раньше? Сразу почему не сказал?!

Не получилось выслужиться. Слуга готов был под койку залезть, под табуреткой уместиться, лишь бы спрятаться от гнева обоих господ:

– Я побоялся, – пролепетал он, пятясь к двери: – мне хозяин не велел. Он бы меня убил.

– Доберусь я до тебя, – прошипел Харрада. – Трепло.

Старый врач вернулся к больному:

– Да ты озорной? – глаза его смеялись. – Меня, надеюсь, не станешь прогонять табуреткой? Тогда займёмся делом? Убирай руки.