Принцесса, сыщик и черный кот

Каролина смотрела на баржу, чуть усмехаясь.

– Средневековье какое-то! Недалеко же мы ушли от хитроумных дикарей.

Официант, ловко лавируя между пустыми столиками, летел к ним с двумя огромными тарелками, с которых ветерком сдувало сладкий дымок пропеченной на гриле рыбы. Официант расставил тарелки на столе и мгновенно испарился. Через мгновение он вновь возник рядом со столиком и, виртуозно раскручивая в руке запотевшую бутылку белого сухого вина, хлопнул пробкой, затем вопросительно взглянул на Романа, и когда тот кивнул, плеснул ему прозрачную желтоватую жидкость в рюмку. Роман отпил, причмокнул и, сморщившись, пристально посмотрел на официанта, элегантного, выгнувшегося в ожидании решения клиента.

– Кислятина! – Официант слегка побледнел. – Но пить можно! Только побольше воды принесите, холодной.

Официант с облегчением выдохнул и, заложив одну руку за спину, наполнил высокие винные рюмки. Каролина подняла на него глаза.

– Скажите… вы здесь работали, когда разыгрался спектакль с баржей, то есть с казино?

– О да! Конечно. Я здесь уже давно! – ответил официант.

Он умело придушил горлышко бутылки белой крахмальной салфеткой и поставил ее на угол стола.

– И что же? Хорошо горело?

– О, мэм! Пылало здорово! Полгорода слетелось посмотреть!

– Вы торговали в тот день? То есть у вас были клиенты?

– А как же! Такое зрелище!

– Отчего же сгорела баржа?

– От фейерверка! – без тени сомнения в голосе ответил официант. – Там был чудесный фейерверк! Много, много огней!

– А что, людей на барже в этот момент не было?

– Почему же, были! Успели сбежать! Кое-кто из обслуги даже прыгал в воду. Но здесь берег рядом, так что доплыли, мэм!

– Благодарю вас. Не забудьте, пожалуйста, про воду… со льдом и лимоном. И не надо фейерверков, прошу вас.

– Ваша дама с юмором, сэр! – официант тонко улыбнулся и исчез, чтобы появиться через мгновение с огромной бутылкой холодной воды и тарелкой с нарезанным лимоном.

Роман насытился быстро, лишь ковырнув пару раз блюдо, а Каролина, не спеша, умело разделывала костлявую рыбу, запивая каждый кусочек глотком вина, и вскоре раскраснелась от выпитого. Она отвалилась на стуле и смущенно подняла глаза на Романа, который наблюдал за ней с улыбкой.

– Я веду себя неприлично?

– Что вы, ваше высочество! Какое счастье наблюдать за трапезой суверенной особы!

– Вы язва! Мерзкая язва! Испортили аппетит!

– А что, у вас еще оставался аппетит? Однако… Я вижу, Англию не прокормить! Теперь понятно, зачем вам были нужны колонии!

– Я сожалею…

– Бросьте, Каролина! Это неумная шутка с моей стороны! Извините! Я несказанно рад, что угодил вам!

Он огляделся вокруг. В ресторане за это время появились люди – две пары среднего возраста и хмурый, небритый мужчина, тянувший местное водянистое пиво прямо из огромной темной бутылки.

– Он похож на пирата! – шепнула Каролина и засмеялась.

– Этот остров – непотопляемый бриг, и здесь все пираты. Вы не заметили?

– И наш официант?

– Этот – атаман! Хитрый, безжалостный поджигатель!

– Ну уж он-то не был заинтересован в пожаре на барже! Даже если бы был атаманом!

– Как сказать? Зачем им тут такой шум, скандал? Здесь дела идут тихо, а потому далеко и долго.

– Зато русские любят коротко и шумно! Не правда ли?

– Правда.

– Послушайте, а почему местные называют турецкий кофе греческим? Разве есть какая-то разница? – спросила вдруг Каролина.

– Вы хотите кофе?

– Хочу. Турецкий.

– Молчите! Это враждебно по отношению к южному Кипру. Кофе, как и свобода, здесь могут быть только греческими! Разве вы не знаете?

Роман увидел официанта, мелькнувшего на другом конце ресторанной палубы, и поднял к верху два пальца.

– Эй! Атаман! Два греческих кофе! Погуще, пожалуйста! И еще воды!

– Я все думаю о монастыре. Кто же их кормит, этих чудовищ? – задумчиво сказала Каролина.

– Четверо монашек.

– Почему же они не вышли к нам?

– Вот именно, почему? Кажется, это основание для того, чтобы туда еще раз наведаться.

– Ну, уж нет! В другой раз без меня!

– Мне показалось, что без вас у меня теперь многого не получится, Каролина.

Она подняла на него глаза и сразу отвела их.

– Вы меня затягиваете на совместную сиесту, сэр?

– Простите. Опять что-то сморозил.

– Я согласна, – вдруг серьезно произнесла Каролина и посмотрела Роману прямо в глаза, – Я хочу на сиесту. Вино, наверное… или кошки. Не желаю, чтобы этот день просто так кончился. Он слишком необычно протекает! Нет, что я говорю! Почему «слишком»! Это как раз то, что мне надо! Сэр! Вы меня намеренно совращаете! Своими кошками, кислым вином, сказками о местных и русских пиратах, турецким кофе на греческий лад! Вы – искуситель! Я, кажется, сдаюсь…

Глава 11

Коллеги

Уже смеркалось, и горячее светило готовилось нырнуть в испаряющееся море, а обжигающий воздух заменил теплый пар, оседающий каплями на стеклах и железе машин. Роман посмотрел на курносый англосаксонский профиль спящей рядом с ним молодой аристократки и подумал, что, пожалуй, именно такой финал сегодняшних приключений искупил все неожиданные риски и чувство брезгливого омерзения, которые теперь вызывали у него воспоминания о монастыре.

Он осторожно, чтобы не потревожить сон Каролины, отвел ее руки со своей груди и выскользнул из-под смятой, влажной простыни. В этот момент ожил телефон, но Роман успел поднять трубку, позволив ему лишь на короткое мгновение зайтись веселым колокольчиком.

– Привет, Роми! – буднично просипел в трубку Козмас. – Чем занят?

– Так…отдыхаю…

– Один?

– А что, собственно?

– Тебя тут видели в обществе молодой дамы.

– Ваш остров очень маленький. Это нехорошо!

– Для кого как. Полиции вполне подходит, – Козмас рассмеялся. – Хочешь к Василису?

– Даже не знаю. Устал немного.

– Как угодно. После девяти вечера я там. Если что, заскакивай. Приехали коллеги из Греции, начальство приказало их развлечь. С моей стороны это задание возражений не встретило. Они, кстати, хотят с тобой познакомиться. У них есть кое-что о наших русских клиентах. Похоже, они и там наследили.

– Хорошо, буду. Немного позже. Сейчас я занят.

Роман положил трубку и сладко потянулся.

– Тебе надо смываться? – услышал он за спиной. Повернул голову: на постели, улыбаясь незнакомой до сих пор ему улыбкой, близкой и нежной, лежала Каролина. Его вдруг охватил восторг. Он засмеялся и ловко запрыгнул к ней в кровать. Обнял ее, зарылся лицом в рассыпавшиеся по подушке волосы.

– Звонил местный коллега. Извини, что разбудил.

– Ну, так тебе надо идти?

– И да, и нет. Тащит к Василису. Помнишь, я рассказывал о юристе-певце?

– Это тот, что бросил морочить головы островитянам в судах и начал морочить им головы в ресторане?

– Он самый.

– Там деловая встреча?

– Скорее, гулянка под предлогом службы. У вас такое бывает?

– Как правило, именно такое и бывает. Чаще всего служба и есть веселая гулянка в суровых одеждах долга. Так что не отставай, а то лишишься места. И удовольствий! Пожалуются твоему начальству, и тебя отзовут назад.

– Пожалуй, ты права, чего доброго еще запишут в трудоголики.

– Вот именно. И будут шпынять, как ученика-практиканта. Лучше уж катись к своим деловым друзьям.

Каролина исчезла из его номера неожиданно быстро – вместе с ее телом испарились и ее запахи и даже, казалось, сама собой расправилась смятая простыня. Эта способность уходить, забрав с собой все, без остатка, не оставляя следов, встревожила Романа, потому что не оставляла шанса завладеть чем-то, что могло бы заставить ее вернуться. Она оставалась полновластной хозяйкой собственных желаний, как тогда, на «поплавке», днем: они ведь оказались в одной постели лишь потому, что так пожелала Каролина.

Рыбка ускользнула, не оставив и ряби на воде. Попадется ли еще раз и вспомнит ли о скромном рыбаке? У нее океан и воля, а у него лишь дырявая сеть и робкая надежда увидеть отблеск быстрых плавников. Она – дочь морского царя, а он – прибрежный пария, ее владения – свобода и независимость, его – лишь авантюрное любопытство и рисковые экспедиции.

Сознание того, что он весь день только и делал, что выполнял ее капризы, не оставляло Романа. Это не он уговорил девушку проводить его в монастырь кошек, а она позволила ему сопровождать и беречь ее в этом предприятии. Это не он затащил ее в свою постель, а она сама пригласила себя в нее, и теперь, воспользовавшись им и опустошив пространство вокруг себя, удалилась в собственные покои, адрес которых не изволила сообщить. При этом она постаралась ничем не обидеть мужчину, потому что воспитание подсказывало ей, что унижение слуги есть унижение хозяина.

Она улетучилась вся, без остатка! Что ему было о ней известно? Живет где-то рядом с «Гавайи», ходит время от времени к старухам на ферму… Вот, собственно и все. Ни номера телефона, ни точного адреса. Хочешь увидеть – раскидывай, рыбачок, сети. Может быть, и блеснет ее плавничок…

К «Василису» он приехал уже после десяти, когда за окнами веранды большого, старого дома в колониальном стиле уже висела, исходя влагой, душная темно-синяя ночь. Перед Романом, на верхнем этаже, сразу за узкой лестницей и застекленной дверью распахнулось пространство, полное неясной разноголосицы. Звенела посуда, шаркали по полу проворные темноволосые официанты. Он остановился на пороге, привыкая к свету, и осмотрел зал в поисках знакомых. У самой стены, за прямоугольным столом, боком к нему сидел уже изрядно выпивший Козмас. Пиджак криво морщился на спинке стула, узел галстука был распущен, белая рубашка выбивалась из-под ремня. Козмас упирался локтями в стол, грея в ладонях пузатую, высокую рюмку с вином густого бордового цвета. Вокруг стола сидели еще четверо мужчин – трое молодых, не старше Романа, и один с седеющей головой и густыми черными усами. Один из молодых был чрезмерно толст, с лысеющей светлой головой. Он вдруг прямо посмотрел вдаль и немедленно встретился глазами с Романом, после чего пригнулся к Козмасу и что-то сказал. Козмас не расслышал, махнул рукой, но толстяк настоятельно повторил, и тогда Козмас обернулся. Увидев Романа, он заулыбался и призывно махнул рукой.

Роман неторопливо пошел по узкой дорожке между столиками.

– Роман! Мы уже все съели и выпили! Из-за тебя придется начинать сначала, – воскликнул Козмас, – Русские вечно опаздывают, везде! И всегда! И во всем! По этому признаку лично тебя опознают даже те, кто никогда не видел.

Роман молча кивнул и занял стул между тучным мужчиной и Козмасом.

– Господа! Коллеги! – пьяно настаивал на внимании Козмас, вертясь на стуле и скрипя всеми его узлами. – Позвольте представить вам русского полицейского – мистера Романа… Фамилию не помню. Они у них не запоминаются, не то, что наши.

– Нестеров, – негромко сказал Роман. – Я свою фамилию запомнил сразу, причем мне тогда было года два, не больше.

Тучный мужчина засмеялся:

– Восхитительно! Русские в два года куда сообразительнее и способнее, чем киприоты к сорока! Ты слышишь, Козмас? Он тебя умыл! Ох, умыл! Учи его фамилию, тупица!

За столом все засмеялись. Пожилой грек не то улыбаясь, не то недобро скалясь, передернул усами и щедро плеснул Роману густого красного вина в высокий фужер.

– Выпьете? Сейчас принесут неплохую рыбу. Кстати, мое имя Артур Сузу. Запомните?

– Я постараюсь, сэр.

– Это хорошо! Это важно, мистер Нестеров. Учитывая, что я старший по званию здесь. Полковник, из греческой уголовной полиции. Я тут в командировке, как и вы. Нам предстоит вместе работать.

Козмас поднял рюмку:

– За нас, ищейки! За верных псов режима!

Зал вдруг затих. Роман повернул голову и увидел, что в проеме двери кухни стоят двое: полный темноволосый грек с одутловатым добродушным лицом и худой немолодой мужчина с короткими темными волосами, присыпанными стального цвета сединой. Его лицо было смуглым, обветренным, с продольными морщинами вдоль углов тонких губ. В руках у полного мужчины белой эмалью мерцала гитара. Со своего места Романа не видел, что держал худой, но знал это, потому что бывал здесь раньше. У него была старое банджо.

– Василис! Вот молодец! И Анри свой парень! – громко обрадовался Козмас. – Эй, француз, ударь по американским струнам!

На Козмаса обернулись, кто-то недовольно зашипел. Василис и Анри широко заулыбались, и Анри вдруг звонко затрещал своим банджо в неожиданном для этих мест ритме «кантри». Его бойко поддержала гитара. Зал вспыхнул весельем, а Козмас завертелся, стреляя победными взглядами вокруг себя, будто это он был теперь главным виновником музыкального веселья.

– У них здорово получается! – возбужденно сказал тучный мужчина за столом.

Он вдруг протянул руку Роману:

– Макс. Фамилию не говорю – ее греки не запоминают, и вам не удастся. Все-таки я финн.

– Финн? – удивился Роман. – Холодная финская преступность добралась до темпераментного средиземноморья или наоборот?

– Это я добрался до средиземноморья, – весело сказал Макс, – выловил здесь греческую рыбку, женился на ней, нарожал полугреков-полуфиннов и теперь делаю то, что всегда делал в своей стране: мешаю в силу своих полицейских способностей жить некоторым людям так, как того хотят их свободные и развращенные натуры. Словом, служу в греческой уголовной полиции. Преступность везде, в общем, одинаковая – она куда интернациональней всех социал-демократических интернационалов вместе взятых. Одним словом, тюремный Коминтерн! Хотя, следует признать, у нас она все же доморощенная, а здесь, особенно на острове, даже уголовщина – гостья, а скорее просто грязная эмигрантка!

– Я сразу подумал, что на местного грека вы не похожи.

– Еще бы! Они не умеют накапливать жиры! Худые, как…

– Велосипеды, – закончил за него Роман.

– Как кто?

– Как велосипеды. У нас так говорят.

– Это здорово! Клянусь! Эй, чертовы греки, вы слышите, на кого вы смахиваете своей худобой – на глупые велосипеды! И хватит смеяться надо мной! Слышите, мерзавцы! А то я перестану делать здесь у вас детей! И ваша нация захиреет, рассыплется, как старый ржавый волосатый велосипед!

Он засмеялся, но Козмас недовольно поднял к верху палец:

– Молчите! Василис с Анри за вас, дураков, говорят!

К тому времени грек и француз уже исчерпали мелодии прерий, и Василис подошел к столику в самом начале зала. Он на мгновение прислушался к тихому говору, понимающе улыбнулся и вдруг из его округлившегося рта звонкой серебристой нитью, к самому потолку, скрытому за клубами сизого сигаретного дыма, потянулась неаполитанская «O sole mio». За столиком, где заказали эту песню, довольно заулыбались.

– Там сидят итальянцы. Это определенно, – не унимался Козмас. – Василис поет на всех языках своих клиентов. Островной сервис!

Мелодия оборвалась на высокой ноте. Потом кто-то неуклюже звякнул столовым прибором, и вдруг раздался вопль: «Браво!», подхваченный овацией.

– Никогда не слышал подобного исполнения! – взволнованно сказал полковник Сузу.

Роман кивнул, и в тот момент, когда шум в зале стал стихать, а от другого столика уже потянулась дрожь гитарных струн и низкий треск «банджо», он увидел Каролину, чуть смущенно стоящую у входа. Роман поднялся и пошел быстро к ней.

– Что ты здесь делаешь? – спросил он.

– Ищу тебя. Я забыла тебе сказать… я опять туда поеду, с тобой.

– Куда?

– К твоим кошкам. Не могу забыть!

– Ты для этого сюда пришла?

– Это всего лишь предлог. Я уйду, если ты хочешь.

– Этого я хочу меньше всего. Меньше всего на свете, – он замолчал и после неловкой паузы спросил:

– Ты слышала?

Она кивнула.

– Это и есть Василис. Я не лгал тебе о нем.

– А я тебе верила. Просто не могла оставаться одна. Прости. Твои деловые партнеры, наверное, будут недовольны.

– Если они будут недовольны, я буду недоволен ими! Почему я должен опасаться, а они нет? Пошли. Стоять здесь глупо.

Каролина решительно нагнула голову, щеки ее зарделись. Подчиняясь Роману, она пошла следом за ним в проход между столиками. Роман вдруг подумал, что ошибся сегодня в своих ощущениях после ее ухода, потому что Каролина не исчезает бесследно, она присутствует рядом, даже когда ее нет, и именно этим утверждает себя в его одиноком мире, на этой чужой земле.

Они прошли мимо певца и музыканта, исполнявших тирольскую песню, даря ее не то немцам, не то австрийцам за широким пьяным столом. Василис узнал Романа и широко улыбнулся, качая в такт песне тяжелой кудрявой головой. Роман в ответ легко дотронулся до его плеча. Василис, не прекращая улыбаться и перебирать струны, энергично закивал.

– Господа! – произнес Роман, подойдя к столику. – Позвольте представить… Каролина… Надеюсь, вы не возражаете…

Первым вскочил со своего стула Козмас.

– Ах, вот оно в чем дело! – воскликнул он и потянулся к руке Каролины. – Мэм, я уже наслышан о вас!

Каролина кольнула строгим глазом Романа.

– Забавно. Вам, как я вижу, всегда есть, о чем поговорить за столом в отсутствие дам, джентльмены.

Роман вспыхнул и растеряно покачал головой.

– Ты не поняла… Я бы не посмел. Козмас, черт побери, что ты мелешь?

– О, нет, мэм! Мы о вас тут ни слова! Просто остров очень маленький, понимаете? Такая уж у нас отвратительная служба.

– Все оттого, что здесь нет старой доброй уголовщины! – встрял финн со знакомой ему темой. – У местных ребят остается уйма времени на сплетни. Но вы не обращайте внимания, милая Каролина! Здесь есть, кому за вас заступиться! Есть один русский и один финн.

– Э! Еще одно слово, и я не стану в следующий раз за вас платить в этом чертовом месте! – воскликнул Козмас.

Каролина к тому времени опустилась на стул. Роман смущенно присел рядом с ней. Козмас схватил полупустую бутылку дешевого белого крестьянского вина и наполнил высокий тонкий фужер.

– Я пьян, я просто пьян, мэм! Простите меня. Лучше выпейте за свое здоровье! Господа, за прекрасную даму!

На столик легла густая темно-серая тень. За спиной финна, сжимая гриф гитары немузыкальными, полными пальцами, стоял Василис, рядом с ним – серьезный, неулыбчивый Анри.

Василис легко провел пальцами по струнам и вновь, как минуту назад, кивнул Роману.

– Я знаю две ваши песни, русский. Одна про большой город, а другая про остров. Какую хочешь?

Роман пожал плечами:

– Любую. Сыграй любую, Василис. Какая тебе нравится!

– Про остров. Киприотам всегда нравится про острова. Она грустная. Хочешь?

Роман кивнул растерянно. Василис откашлялся, посмотрел на Анри и сказал ему глухо:

– Hauteurs dominantes.

Услышав это, Каролина с удивлением покосилась на Романа:

– Он сказал «командная высота». Это по-французски. У вас есть такая песня?

– Не знаю. Никогда не слышал.

Грек наполнил легкие воздухом и набрал несколько гитарных тактов. Еще мгновение, и неожиданно для его привычного всем тенора он низким баритоном, чуть ломая русские слова, запел:

– «Дымилась роща под горою,/И вместе с ней горел закат…/Нас оставалось только трое…»

Каролина молча вслушивалась в слова. Затихла шумная до этого компания русских в соседнем ряду. Василис чуть вздрогнул, повернулся в ту сторону и сделал несколько шагов, не прекращая петь. Анри, сопровождая его ритмом «банджо», был серьезен и торжественен. Песня стихла, когда Василис уже стоял прямо перед русскими. Вдруг один из них залпом осушил рюмку и, сметая со стола все, что попадалось под его локти и нависший тяжелый живот, схватил Василиса за шею и, всхлипывая, впился губами в полную, потную щеку грека.

– Дед мой…Там… На высоте… На безымянной, чтоб ее черти! Один остался живой! Без ноги! По бедро, суки, отхватили! Пел все про нее, старый! На «безымянной, говорит, высоте!» Имени его ноги высота! Понимаешь, друг ты мой чернявый? Имени его правой ноги та хренова высота!

Он разрыдался, и три его приятеля вразнобой пьяно заговорили:

– Что ты? Что ты, Ген? Отдыхаем! Давай за дедуню за твоего, за ногу! За правую! А греку спасибо наше земное! Дает братан! Во дает!

Василис растроганно качал головой.

– Почему эти парни рыдают? – спросил Козмас растерянно. – Это что, затонул остров? Это про остров?

– Почти, – немного мрачно ответил Роман, – а, в общем, про остров… без названия. Ну, да ладно! Вон Василис еще кого-то привечает!

Певец, тем временем, обнаружил столик с испанцами и, немного смущаясь, стал подбирать какую-то мелодию. Анри что-то ему нашептывал и нетерпеливо выстукивал такт ногой.

К столу полицейских мелкими шажками подобрались два худых смуглых официанта и стали споро собирать пустые тарелки. Неряшливость затянувшегося ужина вычищалась на глазах. Ее безжалостно, как надоедливых жирных мух, отбивали свежими салфетками, сметая подсохшие крошки хлеба и еще влажные бутылочные пробки. Стол вдруг зацвел новыми блюдами, источавшими острые, крепкие запахи. По белой скатерти поплыли, распятые печным огнем, крупные морские рыбы. Звякнули столовые приборы, похожие на уменьшенные макеты пыточных инструментов, заплескался чесночный соус и белый оливковый маринад в ладьях соусников. Исходили холодным, предсмертным потом стеклянные тела бутылок с белым сухим «Паломино».

Двое молодых полицейских, сидевшие около стены, переглянулись и вожделенно потерли руки. Артур Сузу достал из кармана тяжелую черную трубку, заранее набитую, и втиснул кривой мундштук между крупных желтых зубов. Он чиркнул длинной спичкой о большой прямоугольный коробок, который тоже извлек из кармана, и затянулся. Крупное кольцо сизого дыма поползло к потолку. За спиной Сузу настойчивый грек и нервный француз все же одолевали испанскую мелодию.

– Э! Друзья! – неожиданно очнулся Козмас и блеснул темными глазами. – Я, оказывается, проголодался. А ну-ка, вперед! Ловить рыбу и усыплять ее вином!

Каролина вдруг тоже почувствовала, что ужасно голодна. Она ловко подхватила изогнутым ножом и двузубой вилкой тяжелый кусок рыбы с отколовшимся хребтом и частоколом острых костей.

Сузу не спускал глаз с Романа. Выпустив дым через широкие ноздри, он спросил:

– Почему русские столь сантиментальны? И жестоки одновременно?

Роман отставил в сторону вилку, которой пытался расковырять хвост рыбы, и поднял на него глаза.

– Если вас навела на эту мысль та компания, то я готов за нее заступиться, господин полковник.

– Я понимаю ваш язык. Когда-то изучал в академии. Меня готовили к работе в посольстве в Москве. Я все понял, что говорил тот человек. Но это лишь повод для моего вопроса, майор, не более того.

– Вам уже даже сообщили о моем звании?

– Конечно.

Каролина с удивлением посмотрела на Романа. Покачала головой и выдавила чуть слышно: «Ого!»

– Это не так много! – успокоил ее Роман. – Уверяю тебя, даже весьма скромно.

– Не кокетничайте с дамой и не увиливайте от вопроса старшего по званию, – съязвил Сузу.

– А я не слышу вопроса. Вы ведь утверждаете: полковник, не так ли?

– Хорошо. Построю фразу по-другому: как в вас сочетаются столько противоречивых чувств? Они ведь мешают друг другу.

– Вам не нравится эта рыба? – вдруг спросил Роман.

– Рыба? А при чем здесь рыба? Я ее, собственно, еще и не пробовал.

– А вы попробуйте. В ней все химические элементы – и кислоты, и соли, и минералы. Вкус, как у нас говорят, специфический! Перфектный, как говорят у вас.

– И что из этого? – полковник недоуменно отщипнул рукой жирный кусок от бока рыбы прямо с общего блюда и, вынув изо рта трубку, сунул его под усы. Быстро, вдумчиво пожевал.

– Вкусно. Действительно, вкусно. Но какое это имеет отношение к моему вопросу?

– Самое прямое. Только сочетание ингредиентов и дает вкусовой результат.

– Ингредиенты можно подбирать до бесконечности. На это не хватит жизни!

– А процесс подбора? Разве это не искусство, не муки творчества? Салат из сантиментов и жестокости – изысканное блюдо и уж точно сервируемое историей не единожды. Русские не первые его составители. – Роман говорил неторопливо, тщательно подбирая слова. – Стоит ли вообще искать причины явления, они ведь лишь в движении, в процессе, так сказать… Это, собственно, и есть результат. Он не постоянен по своей сути, потому что по природе своей изменяем, а значит, подлежит бесконечному обновлению. Он и нов, как бы это ни звучало абсурдно, и консервативен одновременно. Таков его природный алгоритм. И такова формула, в том числе, и моей нации – процесс, движение, повтор старой траектории и новый набор высоты.

– Вас увлекает только процесс? Вы его и выдаете за результат? Это плохо, очень плохо! Процесс влечет лишь неудачников. Успешным личностям и нациям важен исключительно конечный результат. И идут к нему, иной раз, жертвуя самим процессом. Этим мы и отличаемся друг от друга.