Бриллианты Берии

БРИЛЛИАНТЫ БЕРИИ

СОДЕРЖАНИЕ

Тетёнчик

Вилена Прохоровна

Загадочные цветы

Алмазы Константина Станиславского

Первые выстрелы

В ожидании чуда

Станиславский, Берия, Мейерхольд и смерть

14 июля 1939 года. Зинаида Райх, Лаврентий Берия

Улыбка Эльвиры

Приговор для чёрного кота

Первый отблеск алмазов

Особая папка

Последняя любовь Иосифа Сталина

В кладбищенском мешке

Убийцы Сталина

Колодец пепла

Эхо Хрущёва

По уставу косых зеркал

Тайна старинных писем

В капкане совести

ТЕТЁНЧИК

Редко в одном человеке сочетаются бесцветные глаза, невыразительное лицо, привычка выглядеть неярко, неприметно, неряшливо, а в качестве эксклюзивного бонуса иметь глуховатый голос, похожий на сиплое дыхание больного ангиной, блёклые волосы. Сергея Петровича Рассадова, если он нахлобучивал мышиного цвета костюм, даже одинокого на тротуаре, сложно заметить. И не оттого, что облачение сливается с асфальтом. Увы, сам хозяин ростом чуть повыше урны для мусора, а его некогда чёрные волосы, так и не

удосужившись поседеть, остаются в промежуточном мутно-сером состоянии годами. Тенью тени, или, сокращённо, Тетёнчиком сочувственно прозвали сотрудники бухгалтерии кротко-короткого коллегу Рассадова. Впрочем, относились как к сломанному кустику под ногами – не затаптывали. Пробовали поначалу Акакием Акакиевичем наречь, но быстро поняли: Сергею Петровичу до гоголевского героя что ефрейтору до маршала. У Акакия Акакиевича мечта имелась, а у Рассадина только страх перед реальностью и нытьё запуганной особи.

– Работать надо, трудиться, всё остальное некогда! – бледнея, испуганно бубнил Рассадов, когда его по-приятельски приглашали отдохнуть на природе или в ночной клуб, – кому я нужен при своих масштабиках, дышу от сокращения до сокращения штатов. Вам хорошо, если уволят – в другом месте устроитесь, здоровые, крепкие, нормальные а я? Спасибо, отсюда пока не выперли, жалеют, понимают, не донимают…

Но ещё больше Тетёнчик съёживался, если доброхоты предлагали познакомить с одинокой женщиной.

– И что с ней делать, кормить, одевать надо, а с моей лапотной зарплатой на меня, половинчатого, едва хватает, а вдруг детки заведутся да расти начнут?!

При слове «детки» его узенькие белёсые глазки, что видом, что размером напоминающие ноготки ребёнка, по-кошачьи расширялись и вспы-

хивали зеленовато-мраморным колером, кривенькие губки выпрямлялись в надменной ухмылке, крохотный подбородок с ямочкой раздавался от размеров чайной ложечки до охватов столовой ложки, большие уши покрывались испариной.

– Да ты сам себя боишься! – возмущались сотрудники. – Сколько можно жить бобылём?

Тетёнчик съёживался до размеров грозного кукиша и, чуть не всхлипывая, огрызался:

– Ничего не понимаете! Только издеваетесь! Хорошая за меня не пойдёт, а никудышная, что грязь под когтями, да хоть валютой оберни в двести пять слоёв, жить не буду!

И так постоянно, пока в бухгалтерию не приняли новенькую.

Нет, не сказочную раскрасавицу с золотой косой, не утопающую в романтических грёзах наивную да юную очаровательную диву, а совершенно обыкновенную, выражаясь бухгалтерским языком, среднестатистическую дамочку. Роста нормального, волосами русая, сероглазая, обычный носик гармонирует с хорошеньким личиком, стандартная для её возраста фигурка

не отличается ни пышными формами, ни костлявым силуэтом. Да и одевается скромно, хотя и с очень большим вкусом. В ней нет ничего

притягивающего взгляды мужчин, но и ничего отталкивающего. Впервые увидев новенькую, местный донжуанчик Владик Воробьёв, скрывая зевоту, отвернулся, а женщины, утомлённые многолетним созерцанием друг друга, разочарованно уткнулись в бумаги. И только Тетёнчик, едва покосился на новенькую, испуганно дёрнулся, покраснел, чихнул и засуетился. Несколько

раз перекладывал бумаги с одного угла стола на другой, а потом обратно, носовым платком то монитор вытирал, то неожиданно выступивший пот на лобике и шейке. Весь день зачем-то постоянно вставал и приседал, а за полчаса до конца рабочего дня торопливо сложил бумаги в стол, вытянул головку, ссутулился и замер испуганной крысой перед прыжком, глядя на часы с кошачьими усами. Правда, этого никто не заметил, но когда Сергей Петрович первым выскочил из офиса, едва крохотная стрелка настенных ходиков уткнулась в цифру «6», некоторые из дам ойкнули. Не напрасно! Тетёнчик всегда уходил с работы последним. Всегда, но не сегодня! Не меньше подивились, когда на следующее утро Рассадов на службу не явился. И хотя главный бухгалтер успокоила, сообщив, что Сергей Петрович позвонил и впервые за многие годы попросился в отпуск за свой счёт, многие

в отделе задумались, поглядывая на новенькую.

Впрочем, их мрачные подозрения быстро улетучились, едва Тетёнчик предстал снова. В своём привычном тусклом костюмчике, сером с сире-

невыми горошинками галстуке, светло-коричневой рубашечке он явился, как всегда, раньше всех, а ушёл позже. На новенькую поглядывал, ох и поглядывал, но увидеть, как при этом пылали глаза Тетёнчика, никому не пришлось, уж слишком он был маленького роста, совсем махонького.

Для того, чтобы заглянуть в глаза Тетёнчика, нужно было встать на колени.

ВИЛЕНА ПРОХОРОВНА

У каждого из нас своё время года. Один млеет, восторгаясь лучами знойного лета, другой наслаждается безупречной синью и чарующей глубиной апрельского неба, третий упивается величием снежных просторов, а у кого-то осенний багрянец будоражит сердце омытой дождями красотой. Есть и другие, для них весь год погода делится на холодную и тёплую, сухую и мокрую, ветреную и без… Вилена с детства недолюбливала всё, что находится за стенами её маленькой, но уютной квартирки. Истинная домоседка, она всему разнообразию природы предпочитала небольшой диванчик и мягкое кресло, вязальные спицы, мулине, самотканые ковры, икебану и книги… Как уверяла её мама Алевтина Дмитриевна Тамина, дочка

и в школу бы не ходила, если бы та не находилась через дорогу, а в экономический университет поступила оттого, что до него ближе всего ехать.

Когда девочка выросла и сверстники стали приглашать на свидания, она отказывала, ссылаясь на «совершенно холодную» или «абсолютно жар-

кую» погоду. Матушка не выдержала, высказала, что с таким «климатическим» характером дочь никогда не выйдет замуж, но Вилена искренне возмутилась: «А зачем? Ты же меня одна вырастила! И что толку от твоего замужества?! Три дня улыбалась, чтобы всю жизнь проплакать?»

– Ну, положим, не три, – возразила матушка, но о замужестве с дочерью больше не говорила.

Вилена сама напомнила об этом для кого-то счастливом, а для кого-то печальном факте девичьей биографии. На пятом курсе вернулась домой с

увесистым букетом белых роз, довольно поздно, хотя на улице бушевала метель, а мороз так разрисовал окна, что в них солнечному лучику про-

тиснуться местечка не осталось. Заявила с порога:

– Мама, мне сегодня сделали предложение, и я должна дать ответ, кстати, не одному, а двоим.

У Таминой-старшей, чистящей картошку, первым нож из рук вывалился, а следом картофелина.

– И… и… это серьёзно?

Вилена пожала плечами.

– Один точно козёл, а другой, похоже, не из общественного огорода, – снимая пальто и вязаную шаль, равнодушно ответила Вилена.

– Ты… это… надеюсь, так поздно, ну… не с этим, с общественно-огородним…

– Ой, мамочка, да нет, конечно! Я того уже три раза подальше отсылала. Упрямый до тупости. А этот… Другой. Я в троллейбусе в библиотеку ехала, а он ко мне и подошёл, и говорит, якобы давно за мной ходит, всё про меня знает, да подойти стеснялся. А сегодня решился, ему в командировку надо

длительную. В общем, заявил, что любит и всяко прочее и хочет… это… в общем, видеть меня своей женой и чтобы я дождалась. Берии

– Видеть?! Женой!

– Ну да! Так и сказал: видеть.

– Странно… И как зовут твоего «желающего видеть», куда уезжает, надолго?

Тамина-младшая задумалась, растерянно развела руками.

– А я забыла его спросить, как. А он и не сказал, а может, и говорил, только прослушала я.

– Не поняла? Он тебя называл по имени? Вы…вы… как вы общались?

Вилена улыбнулась.

– Обыкновенно. Виленой. Он спрашивал, – отвечала я. Он рассказывал, – слушала я. На концерт пригласил. В театре «Песняры» выступали.

– И ты пошла?

– Конечно. А куда деваться? Он в троллейбусе мне два билета в карман сунул, сказал, на работу надо, срочно, по делам. Попросил через час дождаться в вестибюле театра перед началом концерта. А сам сошёл на остановке, возле издательства, а в библиотеку поехала я.

Вилена смолкла, подошла к окну, мечтательно разглядывая узоры на стекле. Мать подняла нож, машинально зажгла газовую плиту, поставила на неё пластмассовую миску с нечищеной картошкой. Моментально запахло горелым пластиком.

– Мама! Ты что?! Мама!

Плиту отчищали вдвоём, мать дрожащими руками, а Вилена весело досказывая:

– В общем, пошла на этот концерт, мама, пошла. Да и «Песняров» стало жалко, не каждый день в наш город заезжают. Меня не увидят. А он

уже там, с цветами дожидается.

– Это тот, который не с огорода и которого ты имени не знаешь? – уточнила Алевтина Дмитриевна.

– Тот. В общем, послушали концерт, хороший, сердечный, а потом в кафешку пригласил, но не согласилась я.

– Понятно, правильно, нечего со всякими первыми встречными… И ты домой поехала?

– Ну, во-первых, не одна. И не поехала, а пошли.

Мать ошеломлённо взглянула вначале на дочь, затем на окно.

– И вы через эту метель пешком? Почти через весь город, да тебя в погожий день-то через дорогу перейти не выго…

– Мама, какая метель?! Ветер, снег, всё как обычно. Не тепло, но и не холодно. Он о музыке рассказывал, про ребят из «Песняров», про ансамбли разные, стихи читал, которые песнями стали, интересно.

– Ну, предположим. Как зовут его, ты не знаешь, а откуда, кем работает, куда уезжает, выяснила?

– Мама, а зачем? Какая разница?! Его слушала я! Просто слушала.

Вилена подошла к букету, развернула.

– Ты не представляешь, мама, какой у него красивый голос, бархатный, как эти розы, словно мелодией сердце обнимает.

Мать обречённо опустилась на стул.

– Понятно, Виленочка, есть подозрение, что ты действительно влю… увлеклась, коли про сердце с мелодией вспомнила.

– Мама, не говори глупостей! Завтра к нему на свидание не пойду.

– Почему?

– Если всё, что наговорил, нешуточно, после командировки доскажет и докажет.

– Не ходи, тебе решать. Но он, может, и сам к нам… Он тебя провожал до дома…

Лицо Вилены потускнело, она прижала к себе цветы и снова подошла к окну.

– Понимаешь, мама, нет. Вон там, у светофора, какая-то иномарка остановилась, дорогая, из этих, из джипов громадных. Из неё карлик вы-

плюхнулся, уродец редкостный, с какой-то высоченной симпатичной блондинкой, так этот, с бархатным голосом, едва машину увидел, только и

прошептал: «Прости, до завтра», – и скрылся.

– А урод?

– А что урод? В магазин упрыгал с девицей, я домой поспешила. Вот и всё.

– Так, не было печали – черти накачали, не было беды – бесы помогли! –прошептала мать. – А тебе не кажется всё это очень странным? Вилена взяла ножницы, подрезала стебли роз, всхлипнув, поставила цветы в вазу.

– Кажется, мама, ещё как кажется. Как увидела этого получеловечка, сердце точно этими ножницами полоснуло. Такой чернотой от него повеяло. Мне показалось, даже снег вокруг меня почернел. А холодом-то повеяло, холодом, как из могилы.

ЗАГАДОЧНЫЕ ЦВЕТЫ

Если бы сегодня Вилене сказали, что ручеёк разлился океаном, а море высохло до размеров жалкой лужицы, она бы и внимания не обратила. До дома по высохшему дну морскому прошла бы, не оборачиваясь ни на галеры древних римлян, набитые золотом и жемчугом, ни на пузатые испанские га-

леоны, истекающие пиастрами, ни на многоэтажные железные эсминцы и крейсера. Да что вековой флот! Грозовой ливень, безжалостно терзающий вечерний город озлобленными молниями и безмерными ледяными упругими потоками воды, стал для девушки в тоненькой курточке с миниатюрным капюшончиком не более чем шелковистым бризом. Без зонтика, торопливо обходя лужи, она спешила на вокзал. И ничто не могло её остановить! И никто! Вилена спешила на свидание!

Больше месяца не появлялся незнакомец. Но каждое утро кто-то звонил в дверь квартиры, оставлял на пороге цветы и… исчезал. Ни записки, ни открытки, ни телеграммы. Только цветы, и всегда разные. Однажды матушка, разглядывая очередной букет, решила заглянуть в толстый женский журнал. Полистав его, задумчиво произнесла: – Виленочка, ты погляди, на что знающие флористы нам намекают. Не хмурься, почитай, задумайся. Да не фантазирую я, вникни, о чём написано! «Букет розово-белых роз означает: «Я буду любить тебя вечно». Цветы розового цвета прекрасно подойдут для признания в любви юной девушке, они не заденут её скромность и не вы-

зовут осуждения даже со стороны самых строгих родителей».

Алевтина Дмитриевна посмотрела на себя в зеркало, поправила причёску и, медленно проговаривая каждое слово, продолжила: «Белые розы подчёркивают веру избраннице. В противоположность красным, они олицетворяют чистую любовь, постоянную и более крепкую, чем смерть».

Мать покосилась на равнодушно вытирающую посуду дочь.

– Виленочка, помнишь, какой первый букет мы обнаружили? Бело-розовые цветы в окружении розовых и белых роз.

– Мама, это случайность, совпадение, а ещё проще – твои придумки.

– Может, и выдумки. Только смотри, что по-

лучается. Второй букет составлен полностью из гладиолусов. А теперь цитирую мудрецов-цветоводов: «Гладиолус символизирует верность слову,

надёжность, искренность, силу характера. А также постоянство чувств и серьёзность намерений». Потом, если не забыла, были пионы, те, что в вазе у телевизора. Прислушайся: «Эти цветы несут заряд положительной энергии. Ассоциируются с отличными перспективами, удачливым времяпрепровождением, радостью и устремлённостью в будущее. Считается, что они приносят счастье».

– Мамочка, не сходи с ума!

– Ничего страшного, под твоим чутким наблюдением можно, – щёки у Алевтины Дмитриевны порозовели, глаза засияли лукавыми огоньками. – Итак, напоминаю, четвёртую композицию преподнесли из лилий. Перевожу. «Букет из этих цветов свидетельствует, что мужчина восхищается данной девушкой или женщиной. Лилии – символ нежности, верности и безоблачного счастья. Их волшебный аромат улучшает настроение и дарит ощущение праздника».

– Угу, улучшает! – недовольно пробормотала Вилена. – Лучше бы улучшатель сам явился и объяснился. А то засыпал молчальниками, ставить

некуда.

– Ну, не такая уж эта красота и молчаливая, доченька. Тюльпаны, согласно цветочному этикету, – «одни из наиболее изысканных цветов, являются главным символом надежды, молодости и весны. Турецкие женщины уверены, что букет тюльпанов привлекает внимание избранника, зажигает его сердце любовью и наполняет желанием срочно покинуть ряды холостяков». Вот так-то. Вилена, дальше, кажется, были астры. Так вот,

доченька, читаю, эти цветы говорят о следующем: «Оторви взгляд от земли, перестань смотреть под ноги, посмотри на небо». Предлагают «возвысить-

ся над повседневностью, быть не слишком прагматичной, жить чувствами и интуицией».

– Ага. А потом приволокли ромашки обыкновенные. Деньги кончились, вот и нарвал вдоль дороги или… Хорошо ещё подсолнухи не подсунул.

– При чём тут деньги, Виленочка? Скромный букетик из этих цветов говорит: «Жизнь прекрасна, тебя в ней ожидает много счастья». Кстати, о подсолнухах, вдумайся, что умные люди советуют. Этот солнечный цветок – главный символ оптимизма, веселья и благополучия. На языке цветов букет подсолнухов, подаренный девушке, означает: «Ты – чудо! Я никогда не встречал такой, как ты. Я горжусь тем, что ты со мной».

– Ну хорошо, хорошо! Предположим, мама, ты права. С умыслом цветочки посылает, – раскладывая посуду в кухонном шкафу, согласилась Вилена, – только хороший цветок и говорит о хорошем. Но васильки-то зачем, кувшинки речные и всякое прочее разнотравье луговое тащить? Ведь за ними из города ехать надо в поля, на речки, куда-то плыть… Не проще ли купить за углом нормальные, чем выпендриваться и сенокосить!

– Глупенькая! Васильки преподносят, чтобы «подчеркнуть верность, постоянство и оптимизм в отношениях». Кувшинку «в древние времена называли русалочьим цветком. Если девушка получала этот цветок в подарок, это означало, что красавица свела с ума парня и он больше не в силах противиться её чарам». Анютины глазки говорят о том, что влюблённый живёт воспоминаниями. Маргаритки – он испытывает к тебе нежность и беззаветную любовь. О чём сообщают незабудки, и переводить не надо. А ты – «луга», «сенокос»… Глупенькая. Вот орхидею вчера принесли, знаешь, в чём её сила? Она символизирует великолепие,

красоту, утончённость того, кому дарят.

– Ой, мама, надоели мне его символы. Любые цветы приятны, если их из рук в руки, глаза в глаза. А мне… Презенты под дверью от призрака. Не хочу такой милости. Не же-ла-ю! Хоть бы писульку какую между листочков втиснул. Вроде грамотным притворялся, в театр водил. Завтра же все его намёки в мусорку и без комментариев. Всё! Пусть знает: и у нас есть гордость, гербарием не забросаешь сердце…

Мать улыбнулась.

– И у тебя рука подымится?

– Почему у меня? У тебя!

– А я-то здесь при?..

– Как?! Над чьей дочерью измываются? Над твоей. Должен меня кто-то защитить, если отца нет? Должен. Вот и взываю к ближнему…

Алевтина Дмитриевна, улыбаясь, обвела взглядом редкого нежно-голубого цвета волнительные хризантемы, величественные ирисы, хрупкие фиалки, томные розы, пышные пионы…

– Эх, Виленочка, Виленочка, цветы – слова души. Не докричаться ему, похоже, до тебя ни розами, ни голосом. А знаешь, твой отец даже ли-

сточка дубового мне не пожаловал. Видно, сердцем сказать совсем было нечего. Словам цветочным поверила, а их только на полгода и хватило…

АЛМАЗЫ КОНСТАНТИНА СТАНИСЛАВСКОГО

Вилена не опоздала. Пришла намного раньше и остановилась у входа. Она с нетерпением вглядывалась то в огромное чёрное табло с багрово-алыми цифрами и буквами, по которому слезами растекался ливень, то в лица недовольных пассажиров, отряхивающих зонты и поругивающих погоду.

– Видно, время моё оплакивает небо! – невольно усмехнулась своим мыслям девушка, глядя, как капельки дождя, разбиваясь о стекло над циферблатом, цепляются за кровавый отсвет цифр и медленно сползают, опадая на асфальт. – А может, и его тоже. Или наше. И чего он прячется?

Ни писем, ни звонков. Цветы, цветы, словно памятнику, а я живая! Я…

– Замёрзла, промокла? – он появился перед ней настолько неожиданно, что, услышав его чарующий голос, Вилена испуганно ойкнула.

– Я?! Всё нормально! Ты, ты как? Куда исчез? Что за партизанщина?

– Придёт время – расскажу. Вместе посмеёмся. Всё в контурах ехидной судьбы и неприглядного закона.

Парень говорил спокойно, улыбаясь, но Вилена заметила, как он осторожно и тревожно оглядывается.

– Вилена, ты меня сегодня ни о чём не расспрашивай, объяснять слишком долго, иначе не поймёшь правильно, а я спешу, очень, поезд через три минуты отходит.

Озираясь, парень быстро, почти незаметно вынул из-за пазухи небольшую коробочку, завернутую в чёрно-белый пакет, и ловко засунул в сумочку девушке. – Спрячь, это тебе. Там же и письмо. Прочитай дома. А сейчас, прости, поезд, опаздываю. Всё будет хорошо, слышишь!

Он развернулся, чтобы убежать, но Вилена ухватила его за рукав куртки.

– Нет, не слышу. Никуда ты не ускользнёшь, пока не скажешь, как зовут.

– И всё? Других вопросов нет?

– Вернёшься, наверстаю.

– Михаил.

– Понятно. Просьбу можно?

– О чём ни попросишь, землю переверну.

– Землю не надо, пожалей человечество и меня. Так вот, с сегодняшнего дня никаких цветов у двери, пока перед мамой не предстанешь лично. Тогда можешь хоть с самосвалом роз и пионов.

– Я! У двери? Цветы? Ты ничего не путаешь? Может, за тобой ещё кто пытается ухаживать? Но я к растениям никакого отношения не имею! Меня в городе больше месяца не было. – Михаил взял её руку, приподнял, поцеловал. При этом его голос, лицо были так же спокойны, как и минуту

назад. – Я действительно не находился в городе больше месяца, поверь!

– Странно! Но у меня никого, кроме тебя, никогда не было, и…

Михаил снова поцеловал её руку.

– Спасибо!

Не дожидаясь, что ответит Вилена, он стремительно выскочил на перрон и прыгнул в медленно раскачивающийся вагон. Вилена поспешила за ним.

– Москва – Свердловск, – ошеломлённо прошептала Вилена, прочитав несколько раз табличку на вагоне, – Свердловск – Москва, а ведь он…

оттуда, туда… а кто… цветы… кто…

Едва поезд скрылся в серой пелене дождя, Вилена спряталась в здании вокзала. Выходить на улицу не хотелось. И хотя ливень неожиданно стих, изредка напоминая о себе случайными каплями, но и они раздражали Вилену, казались ледышками, нацеленными в её сердце, пронизанное от волнения сотнями раскалённых искорок. Прижав сумку к груди, она направилась к выходу и замерла. Прямо на неё ковылял, ухмыляясь, маленький уродец. Теперь рядом с ним плыла не блондинка, а чем-то похожая на цыганку брюнетка. Поравнявшись с Виленой, уродец остановился, поднял высоко руку, делая вид, что рассматривает стрелки на часах, а сам жадным взглядом, словно ощупывая пальцами, впился в выпуклости на Вилениной сумочке. Вилена испуганно напряглась, готовая в любую секунду завопить и броситься к двери с табличкой «Транспортная

милиция», но уродец, заметив, куда она смотрит, по-свинячьи несколько раз взвизгнул, а может, просто по-своему прохихикал, опустил руку и заковылял дальше. Усаживаясь в чёрный джип, он обернулся и с такой ненавистью посмотрел на оцепеневшую от страха девушку и на её сумочку,

что Вилена попятилась и, не понимая зачем, поспешила к билетным кассам.

И только дома, вытряхнув из пакета небольшую шкатулку и раскрыв её, Вилена поняла, что пытался разглядеть уродец в очертаниях её сумки. Ларец почти доверху был наполнен необработанными, довольно крупными, редкой чистоты алмазами. В записке, которая лежала на дне, девушка прочитала: «Вилене Таминой! Сердце, это не пирит и не цирконий и тем более не розыгрыш. Это настоящие алмазы. Они твои. Если через три месяца не вернусь – мои дела плохи, но я выкарабкаюсь. Прости за столь странные

отношения между нами, но по-иному не получается. Я люблю тебя, давно, искренне, а это крошечное доказательство непритворности моих чувств.

Если сможешь дождаться – дождись. Твой и только твой М.»

Тамина-старшая, увидев сверкающую радугу на столе, совершенно не удивилась, что изумило и насторожило Вилену.

– Так, насколько я понимаю, подарки от Станиславского! – иронически прокомментировала мать, глядя, как дочь испуганно и ошеломлённо

взирает на рассыпанное по столу богатство.

– Мамочка, не ёрничай. Это не стекляшки для декораций из МХАТа. Это настоящие алмазы! Понимаешь, настоящие!

– А я и не возражаю, и даже не сомневаюсь. Видишь ли, доченька, насколько я знаю от своих родителей, первый цех алмазного инструмента в

России был создан на исходе позапрошлого века именно Константином Сергеевичем Алексеевым, которого ты знаешь под фамилией Станиславский.

Да, доченька, именно бывший фабрикант стал всемирно известным режиссёром и реформатором театра, зачинателем науки о сценическом искусстве и, как ты правильно вспомнила, одним из создателей Московского художественного театра, который все знали как МХАТ СССР имени Горького.

– Ну и что? Мама, а ты ничего не путаешь, эпохи например?

– Нет, Виленочка, нет. Послушай кандидата исторических наук, и ты поймёшь, как всё в мире просто.