Добрая память

3. В столице

В Петербурге подполье немалое было.Редкие знали друг друга в лицо.Но единила надежды всех сила:Дети их жить будут лучше отцов!Кто-то придет ночью, стуком разбудит.Матвей отворит. И не знала женаДаже обычно, кто были те люди.Страшно ей стало: ребенка ждала.Вдруг мужа схватят? С Матвеем венчалисьСызнова в церкви. «Так надо, – сказал, –Дабы законными дети рождались».Священнику молвила: «Муж мой пропал –В розыске. Я повстречала другого.Он увез в город. Хотела б начать,Дитя ожидая, судьбу свою снова.Батюшка, не откажите венчать!Стыдно в грехе жить». Спросил о приходеБывшем. Туда и направил письмо(Хи́тры на выдумки бабы в народе).Письмо же ответное скоро пришло.Священник из церкви, где всю жизнь считаласьОна прихожанкой, дал краткий ответ,Что первым браком, и верно, венчалась.Сам венчал. Мужа же нет уж семь лет.Преступник он стал. Как Авдотья невиннаВ отсутствии мужа безвестном, то ейВторой брак дозволить по праву не стыдно.Был очень доволен венчаньем Матвей.Авдотья же в церкви заметно робела(Матвей не женатый по паспорту былИ на своем стал), носить не сумелаСтыд – исповедала. Поп ей простил.Был средних лет, сам семейный. СчиталсяДелом нередким для клира доносВ бедных районах. Однако держалсяСовести батюшка и не донес.Жалел свой приход. Указал он Авдотье,Что мужа не следует ей выдаватьНикому никогда. Бог молчанья не против,Коль это поможет беды избежать.«Батюшки разные тоже бывают», –Изрек назидательно. Крепко МатвейБранил, что призналась попу, ожидаяАреста, но глупость, любя, простил ей.Он понимал, что едва ли годиласьВ жены подпольщику, – слишком проста.Иное ему никогда и не мнилось,Но втайне гордился, что сердцем чиста.Дочь родила. Ее Анной крестили.Еще у груди была, как зачалосьНовое дитятко. АнастасиейБудто в утробе само назвалось.Батюшка тут никого не неволил:«Как назовете, так и окрещу».Следом Иван родился́. Был доволенМатвей, понял: сына на старость ращу.Даже не верилось: мальчик родился!После всех дочек! Спустя год за нимИ Александр в семье появился.Только… войной уже полнился мир.Мальчики в доме Матвея рождалисьВ годы войны[8], хотя беды ее,Впрочем, не вдруг до столицы добрались:Понял не враз народ горе свое.Но… понемногу прилавки пустели.Голодные в город пришли времена.Удачу подпольщики в том усмотрели:Пусть будет счастью такая цена!Смуту нарочно теперь растравлялиМежду рабочих; конечно, МатвейВ том преуспел, за что деньги давали,Ими усилив величье идей[9].Много народу в боях положили.Что и напрасной, и долгой войнаСлучилась, не прячась уже, говорили, –Как началась, года минуло два.Матвей на заводе работал, однакоМечтал фронтовым агитатором быть.Там, на войне, – средь смертей лютых мрака, –Ужас убийства солдатам открыть.«Немцы, – пока речь вел в городе, – люди:Как русские, люди которых войнаВедет убивать, в плену тех же иллюзий –Долга и чести; враг главный – она.Общий враг бедности – власть и богатство.Монархи велят, а рабочие мрут,Будто скотина. Им жить бы согласно.Нет! К себе злую погибель влекут!Должен быть мир!» Как Авдотья бояласьЧто арестуют Матвея!.. ОнаКаждый день с мужем навеки прощалась,Каждый день весть об аресте ждала.Жене дал наказ: «Не вернусь до рассвета –Сразу с детьми возвращайся в село.Отпустят, найду тебя». Помнила это.Грамоте муж обучил здесь ее.«В столице неграмотной женщине стыдно», –Он толковал. Но жена поняла:К аресту его муж готовит, как видно,Дабы писать ему письма могла.Грамота ей в ее годы даваласьТрудно. Однажды Матвей почитатьДал запрещенное. Так испугалась,Что не умел жены страха унять:В книге что слово – одно богохульство!Как это можно хранить?! А МатвейС тех пор, стараясь щадить ее чувства,Не предлагал запрещенное ей.Втайне мечтал, чтобы с ним разделилаДело его. Что постов не блюлаС мужем, об этом всегда говорилаВ церкви, а в прочем – обычью верна.Даже иконы муж дома поставил –Ради жены. Соню – дочку своюТоже он Бога забыть не заставил.Впрочем, совсем не стремился к тому.С Соней такой Матвей мысли держался:«Для мужа ращу – замуж ей выходить.Только б супруг терпеливый достался,Тот и решит, как жене его жить».Так и росла. Евдокия влиялаБольше на дочку. Мать нежно любя,Меньше к отцу Соня чувства питала.Матвей понимал: мать растила одна.Дочь никогда и ни в чем не неволил,Баловал часто – хотел заслужить,Чем только мог, он привязанность Сони.Братьев-сестер помогала растить.Их она с первой минуты любила.Каждого. Как еще жили в селе,В школу три года там Соня ходила –Внучек учить велел свекор семье.(Многие в школу детей не давалиЖенского пола.) В столице, любя,От книги к хозяйству родные не гнали –Пусть себе в радость читает она.Книги в семье всегда разные были –Соне на счастье. Особенно ейПушкин по сердцу пришелся – открылиСтроки поэта любовь перед ней.Вот бы любить так! К любви тяготелаС юности ранней, пример же ееВ родителях ясный и чистый имела,В жизнь не вникая отца своего.Хоть и, конечно же, кое-что знала.Старшую дочку в четырнадцать летУчиться семья в мастерскую послала:Без ремесла, знал отец, счастья нет.Выбрал Матвей труд для дочки полезный –Быть ей швеей. Соню отдал учитьОн в мастерскую самой Одоевской –Что для мещан та велела открыть.Чтоб и рабочие дочек учили,Скромную плату разумно ввела.Все ученицы княгиню любили,Хоть ее видели раз или два.Кроме шитья, там учили манерам:Как ходить правильно, как говорить,Как одеваться – чтоб чем-нибудь сквернымИмя княгини бы не посрамить.Соня за три года это впитала,И оглянуться отец не успел –К выпуску барышней питерской стала.Дочкой гордился Матвей и жалел:Кто на ней женится? Та на рабочихИ не глядела. Семнадцати летСтала работать: хотелось ей оченьРодным помогать. Возражения нет.Но отсоветовал, чтоб становиласьШвеею на фабрике – каторжный труд.(Для шитья на дому, разумел он, училась.)Вот упаковщицей пусть уж возьмут.Зефир с пастилой паковать она сталаВ цехе на фабрике. Вдруг на глазаИз руководства кому-то попала.С ней говорить стал. Молчать тут нельзя.Спрашивал имя ее и откуда.«Имя красивое», – он похвалил.Сам англичанин. По-русски же трудно,Мало, смешно, на свой лад говорил.Очень уж Соня ему приглянулась!В тот день смущенно с работы домойОна с пастилой и зефиром вернулась:Не взять неудобно – начальник большой.Прибыльным делом считалось в столицеРусской иностранцам фабрики открывать.Где работала Соня, была та английской.Грамотна ли, в другой раз хотел знать.Матвей потемнел: не к добру та забота.Соне на фабрике скоро нашлиПо указанью другую работу –Легче, с бумагами. Дни меж тем шли.Встретив работницу вдруг в коридоре,Ее англичанин всегда узнавал.Здоровался первым, к смущению Сони,Какой-нибудь краткий вопрос задавал.Соня его обхожденья стеснялась.«Нужно с работы тебе уходить,Покуда ты с честью своей не рассталась, –Отец рассудил. – Мой семью долг кормить».Соня ушла. Не взяла и расчетаЗа месяц последний – боялся Матвей:Коль тот узнает – уходит с работы,Он что дурное уж вытворит с ней.(Разные случаи слышал в столице.)Больше работать отец не пускалСоню: какой богатей вдруг польстится?!Дома сидеть ей с детьми наказал.Та и сидела. Любви же, как видно,Конем не объедешь, коль время пришло.Собою хрупка была и миловидна,Чувство к ней финну вдруг в сердце вошло.Утром на улице он ее встретил –Шла она в лавку. Застенчивый взор,Косу до пояса взглядом отметил,Представился. Вышел у них разговор.Ее на каток пригласил – там каталасьВся молодежь. После нескольких встречЕго объясненье в любви состоялось.(Офицер был.) Повел о замужестве речь.Был православного[10] исповеданья –Из царскую веру принявшей семьиВоенной, простой – не дворянского званья,Семью не смутил бы простой род жены.Соня к отцу позвала. Попросила,Чтобы тот выслушал, ибо она,Видя любовь к себе, тоже любила.Сердце впервые свое отдала.Матвей согласился: ну что ж, пусть приходит.Жаль, что чухонец. В назначенный часСтатный военный вдруг в комнату входит,Дочь с офицера не сводит же глаз.«Вы – офицер?!» – «Софья вам не сказала?!» –Финн и не понял, зачем от отца,Будто позор, его гордость скрывала.Матвей разобраться решил до конца.В Финляндском полку, оказалось, тот служит[11].Пока полк в столице, но лишь до поры.Скоро на фронте окажется нужен.«Жене вы готовите участь вдовы?» –«Нет, уповаю в живых я остаться,Но до прощания скорого дняЖелал бы как можно скорей обвенчаться». –«Что если станет моя дочь вдова?Можете ль вы ради прихотей вашихНевинной душой так жестоко играть?Когда б на коленях молила бы дажеВам бы не смел я согласие дать!» –«Что ж, рано ль поздно война завершитсяНашей победой…» – «О, как вы юны!Одной революции дали свершиться,Другая нас вырвет из глупой войны!» –«Но как это можно?! Уже побеждаем!» –«Отнюдь, попрошу, посмотрите вокруг:Мы губим солдат своих, мы голодаем!» –К согласью нельзя прийти было им вдруг.У каждого в сердце осталась обида.Проводив офицера, обнял дочь Матвей:«Хотя по душе ты пришлась ему, видно,Худ будет, знаю, конец его дней.Или на фронте от пули он ляжет,Иль, если выживет, новая властьЕго за погоны, что носит, накажет.Тебе не позволю напрасно пропасть!»Плакала Соня, отца умолялаДозволить венчаться. Уж скоро онаС тревогой на фронт жениха провожала.(Согласье свое ему тайно дала.)Финн целовал ее в шуме перрона,Первый-единственный раз. ОставлялДевичье сердце столь страстно влюбленным,Как сам любил. С фронта письма писал.Нежно и пылко они умолялиСоню дождаться. В счастливой судьбеЛюбви их, надеждою жил, уверяли.Ей наказал ехать к маме-вдове.Мать его добрая, всё давно знает –В письмах признался той сын, что влюблен.Ее, как невесту его, ожидает,В отпуск домой возвратится и он.Отпуск короткий ему обещали.Там обвенчаются. Понял Матвей:Что-то глаза дочки горько скрывали,И … Чемодан нашел, собранный ей.«Куда собралась?!» Отцу дочка призналась.Больше того: стать она медсестройНа фронте, чтоб с мужем быть рядом, сбиралась.Что ей в Финляндии делать одной?«Нечего делать! – Матвей тут ответил. –Костьми к двери лягу – тебя не пущу!Езжайте в деревню – есть нечего детям,Коль кто помрет, я себе не прощу!А от земли пропитанье найдете». –«Ты с нами, видно, не едешь, отец?» –«Нет, всех твоей поручаю заботе –Меня посылают на фронт наконец.Домой телеграмму послал – вас там встретят».Соня отцу объявила отказ.Матвей, не желая с ней спорить при детях,Жене наказал с ними ехать тот час.Меньшего – Сашу он, правда, оставил –Соня им вслед привезет. Сам с женойПростился сердечно, беречь всех наставил.С вокзала вернулся он к Соне домой.Соня два дня взаперти просиделаВолей отца, но она уезжатьС братом в село ни за что не хотела.Силой тащил на вокзал – не сбежать:Дочки косой обмотал свою рукуКрепко – не вырвется. Всякий читалВстречный прохожий в глазах ее муку.В вагон посадив, брата на руки дал.(Саше от роду лишь год миновало.)И… быстро вышел. Куда с тем одна?Соня решила: ну что же, сначалаБрата отдаст в селе маме она.Денег попросит и сразу уедетВ Питер, потом же Финляндия ждет.Мать – не отец, она дочь пожалеет!Умер как раз Николай в этот год.Умер спокойно. Авдотья узналаОб этом в селе: отцу писем она(Грамоту знал) никогда не писала –Заботой о муже и детях жила.Память услужливо с ней поделилась,Что, покидая родительский край,Отцу не взглянула в глаза, не открылась!Простил ли молчанье ее? Поди знай!Понял ли, что открыть тайну МатвеяДочь побоялась? Вон свекор так клялСына за то же (но втайне жалея),Что Дмитрий ей сразу то горе сказал.Он же, вздохнув, успокоил Авдотью,Тревогу поняв ее: «БлагословилОтец твой тебя – передать просил. ВродеХворал он недолго. При мне уходил.Мы же родня. За ним с братом глядели,Как уж подняться не мог… ЧеловекДобрый был… Дом ваш потом не сумелиСпасти. И к чему? Отслужил он свой век.Был вскоре пожар. Дом сгорел Николая,Сам бы сгорел, видно, жив будь. ЕгоЧьей-то мольбой смерть минула худая –Так все решили. Не плачь за него».Долго Авдотья на деверя смелоГлаз не могла поднимать – от стыда:Долг ее выполнил. Только и смелаСпросить о Глафире. Жива ли она?«Жива, как я слышал. В Москве она. С мужем.С детьми. А у нас, почитай, на селеЛишь старики да калеки. Не сдюжим.Слышь, и мои сыновья на войне.И у Романа. У Агнии тоже.У Пелагеи. Один ЖуравлевСынов откупил, говорят, это можно.Да не про нас бедняков-дураков.Все дело ясное с белым билетом.Будто бы хворые. Только ониТрудятся так, как не помнят об этом.Работников нет. Уж теперь-то одни». –«Наши сыны до войны оженились.Думали, выстроим каменный дом,Дабы пожара вовек не страшились, –Молвил Роман. – Был готов почти он.Тут вдруг война… Сыновей всех забрали.Мы в доме печь не успели сложить –Всех печников воевать сразу взялиДа положили. Как с домом нам быть?Стоит одинокий, просторный, холодный…Печь уж сложили вдвоем, как могли,Дом же, однако, к житью мало годный –Зябко там. Дарим, Авдотья. Живи.Вам все равно идти некуда. МестаНету у нас – много внуков. МатвейВоротясь дом поправит – умелец известный.Мы не чета, хоть одних с ним кровей».На деверей робко Авдотья глядела.Жались к ней дети. Поспорить с родней,Как-то себя отстоять – не умела.Знала: Роман управляем женой.После свекрови в избе заправлялаТолько она, а пока говорил,Строго Татьяна на мужа взирала.Он замолчал и глаза опустил.Дмитрий повел дом показывать. «Таня, –Взмолился Роман, – пусть у нас поживут!Жалко тебе?» – «Чем кормить мы их станем?!Нет, пусть отдельно хозяйство ведут». –«Злая ты, Таня! Ведь дети Матвея…» –«Он их плодил, тебя спрашивал? Нет!Так отчего мы теперь их жалеем?Наши воюют!» – услышал ответ.Спорить не стал. «А моя-то в землице,Агафья, – дорогою Дмитрий сказал. –Каждую ночь сиротинушка снится…»Ввел семью в дом, тяжело замолчал.Холодом, сыростью сразу дохнулоВ лица вошедшим. Простился с роднейДмитрий с порога стыдливо, понуро,И, не спеша, побрел к брату домой.

4. На селе

Авдотья о детях в том доме боялась –Застудятся. Дров им навез печь топитьДмитрий, но, сколько она ни старалась,Согреться нельзя было. Как зимой жить?!Нынче весна хоть. Снаружи теплее,Чем изнутри, было. Скоро пришлаК ней Журавлева, Авдотью жалея,Стряпать хозяйку к себе позвала.Слышала, печь у нее и не варитКак следует. «Что же, спасибо, приду».В лавке съестного у них же набралиИ к Журавлевым – готовить еду.Те, видя скудность, своей поделились.Дали семян на посев. Две семьиНа удивленье селу подружились,Хоть и чужие они – не сродни.Соня приехала. В бедности видяСемью, уж оставить ее не могла.Село – его грязь и тоску ненавидя,Денег последних просить не смогла.Да и Авдотья во старшей нуждалась.Соня писала, жених же молчал.В Финляндию выслать письмо опасалась,Дабы кто горький ответ не прислал.Он жив! – жила верой. Дни быстро летели.Сельские сверстницы Соню своейРовней признать ни за что не хотели –Много чужого заметили в ней:Речь, городскую одежду, осанку…Робость и гордость попутали. ТаНе походила ни в чем на крестьянку.С сельской родней мало зналась она.Больше близ матери в доме сиделаАль на дворе была. Всё же о нейВскорости знать уж молва захотела:Кто шил наряды чудесные ей?В ответ улыбнулась: «Сама я их шила».К швейной машинке девчат подвела,Как обходиться с ней, им объяснила.«Мы не умеем! Ты сшей нам сама.Ткань принесем». Всем сперва шила даром,Потом платить стали. Хоть и бои,Хоть и нужда, были юны недаром.Желали красивыми быть здесь они.Юность брала свое. Чаще платилиПродуктами. Реже деньгами. НарядНа селе городской вошел в моду – форсили,Пусть редкий отец новой моде был рад.В крестьянской одеже куда как сподручнейТруд сельский нести. Городское надетьПлатье на праздник что разве. «Ты лучшеШей сарафаны аль их не суметь?» –Соню с сомненьем отцы вопрошали. –«И сарафаны могу», – был ответ.В столице хоть шить те случалось едва ли,Где восемь жила Соня памятных лет.Удались сарафаны. Пошел по округеСлух добрый о Соне. Бралась та всё шить.К труду на селе не привычные рукиЕе, шитьем стали домашних кормить.(Не ошибся Матвей в Соне!) Время летело.Семья небогато, но сыто жила.Корову рябую (детей пожалела!)Старуха-вдова им на двор отдала.Лошадь из двух своих девери дали.Хоть и бранился с Татьяной своейРоман, всё же братья родне помогали.Али они Журавлевых скупей?Что же Матвей? Слал он редкие письма.Солдаты встречали его хорошо –И наши, и немцы. Желанный мир близко!Опасности будто смеялся в лицо.Раз к немцам пошел… И его задержали.С листовками был, без оружия он.Нашли бы оружье, тогда б расстреляли.И так нарушал, несомненно, закон.Таких агитаторов много ловили,А их всё не меньше. Вздохнул офицер:Уж больно смутьянов солдаты любили!Вот этому б пулю всадить всем в пример!Эх! Молча выстрелил… Писем не сталоС того дня от мужа. Напрасно женаКаждый денечек вестей ожидала,Страшные мысли от сердца гнала.Однажды конверт наконец получила.Открыла. Прочла. И дрожащей рукойПечную заслонку затем отворила –Стал чужой почерк седою золой.Пусть будет так. Пусть никто не узнает.Сама ж заболела. Как радостно ейБыло мечтать, что она умирает:Бог даст с мужем встречу, призрит их детей!«Мама! Она! Революция!» – СоняС улицы в дом забежала, смеясь. –«Что ж так кричит, ведь такая тихоня!» –Думала мать, на иконы крестясь. –Ну, революция… Две пережили,Эта уж третья»… Осенние дниЖелтой листвою близ окон кружили,Золотом землю мостили они.«Что, моя милая?» – «Папа вернется!Вернется домой!» Мысль об этом вошлаВ душу девичью, как в ночь входит солнце.Прежних обид ни следа не нашла.Острою болью любовь отболела.Отца поняла дочь. В родимом селе,Глухом и забытом, душой повзрослела,Пусть приходил финн печальный во сне.Звал за собою. В тот миг просыпаласьСоня в слезах. Что убитый зовет,Как-то сама она вдруг догадалась.Молилась – Создатель тоску отведет.«Вернутся все наши! Какое же чудо!Мамочка, правда?» – Что молвить в ответ,Когда и дышать в жару матери трудно?«Отец не придет, моя милая, нет.Ты никого не пугай этой вестью.Помни сама. А теперь мой черед…Было письмо, а в письме том известье…Детей береги… Пусть священник придет».Батюшка был не давнишний, а новый –Монах. С ним живой разминулся МатвейВсего ничего – побывал сперва дома,Там и узнал об Авдотье своей.К больной заспешил. Услыхала АвдотьяГолос Матвея, не верит она,Что не покойник. Рукою из плотиВзял ее руку, тогда поняла.Виновато Матвею в глаза поглядела:«А я помираю… прости, милый мой!Как жаль умереть!» – С той минуты хотелаЖить она страстно… И встала живой.Дня через три так уже управляласьОдна по хозяйству. Матвей рассказал,Как ее «вдовство» печальное сталось:Подлец офицер его только пугал;Выстрелил мимо – авось забоится!О́тдал под суд по закону, потомСам отчего-то своим стал хвалиться,Что порешил. Ложный слух и пошел.Ну, а поскольку к своим не вернулся,Те и решили… И друг написалЕй, коли случай такой обернулся, –Зря ему, трусу, вперед адрес дал.«Он от себя, видно, много прибавил». –«Так указал, где могила твоя,Что сам хоронил…» – «Тут уж явно слукавил!Жив и здоров я, родная моя!»Судить не успели. Пока находилсяПод следствием, чаянья многих сбылись –Пришла революция, освободился.«Сюда только вести о ней добрались?Нескоро. Ну, край тут, понятно, далекий».Глаз не сводил муж с Авдотьи своей.Чуть не поспел бы к ней, жил б одинокий…Любо и страшно, что дорог так ей!Прямо беда. На село возвращалисьБлизкие с фронта. По счастью села,Кто провожал, почти все и дождались.(Вся возвратилась Матвея родня.)Много в селе о том радости было.Как же теперь всю большую роднюСоня, деля эту радость, любила!Кровь горячо поняла в ней свою.Жизнью жила общей. Все принималиСоню как ровню. За бывших солдатБыстро отцы дочерей отдавали,Коль те и сами венчаться спешат.(Еще венчались.) В такую-то поруБрак подневольный век долгий отжил.Было, любилися (и без позору!)Даже до свадьбы – такой уж был пыл.Соне невесты свои поверялиСекреты и чаянья. Ясно, что ейЧасто с приданым помочь доверяли.К одной из родни лишь не сватались – к ней.Нравилась многим. Боялись: откажет, –Гордая. Соне все были родня(Хоть и на грех уж никто не укажет –Худшее людям списала война,А по-иному глядеть не умелаВсё ж на своих, коли в каждом родствоДальше ли, ближе она разумела.)Тут уж какое страстей торжество!Так ушла юность. Приданое шилаСоня по-прежнему. Пламя войны –Гражданской вновь судьбы огнем опалило.Много людей полегло без вины.Были идейные – эти считалисьДаже счастливыми: знать довелосьИм и о них, за что с домом расстались.А большинство шли на фронт как пришлось.Были ли белые – нет от них спасу:Всех лошадей по округе взялаАрмия их и съестного запасы.Сёла разула-раздела она.Чем только можно в домах поживилась.Брали в солдаты они тяжело.Ох, не одна жена мужа лишилась,Что не хотел уходить от нее!Другие пошли, а верней, их погнали.Только в себя пришел бедный народ,Что-то нажил, – в селе красные встали.Дело такой же взяло оборот.Так и случалось, что брат шел на брата –На самом деле. С пятнадцати лет[12]Красные юношей брали в солдаты,Брали мужчин, прежде скрывшихся бед.Свадьбы в ту пору скромнее справлялись.Реже. За совесть потом, не за страх,Впитав чью-то правду, крестьяне сражалисьИ… погибали на двух сторонах.Новая власть на крови становилась.В эту-то пору жалеть о цареРедко, по правде, кому доводилось –Он долю испил в чаше, данной стране.Он сам это выбрал. Хитрей оказалсяМестный помещик: набравши добра,Махнул за рубеж, где порой сокрушался,Что с Родины мало увез серебра.

5. Петр Арсеньев

Шли годы. Крестьяне домой возвращались.Хмурые, бедные были они.И в мирную жизнь потихоньку впрягалисьОпять – будто не было страшной войны.Будто приснились былые невзгоды.Петр Арсеньев вернулся домойВ деревню весной двадцать первого года,Когда самому пошел двадцать седьмой.Пришел при петлицах. С крыльца мать не смелаПоверить: «Сынок!» – закричала она.И выражения глаз оробелаСына вошедшего – это война.Была до политики женщиной темной.Как воевал, где, зачем, отчего,Понять не пыталась, но каждый день черныйЕй показался вдали от него.Каждый день Богу о сыне молилась.Тот чаще молчал, возвратившись домой,Она же к расспросам отнюдь не стремилась –Прошел две войны, а, гляди-ка, живой!«Теперь-то совсем пришел?» – «Мама, не знаю,Как жизнь обернется». – «А я-то жену –Мать внуков моих для тебя выбираю!К кому станешь свататься?» – «А, ни к кому!» –«Что ж так?!» – «У жены моей тяжкая доля –Сгибну. Зачем мне жена? Для чего?»Мать, видя глаза напоенные болью,Вздохнув, отступала, жалела его.Бессонницей мучился Петр. ОтрывкиКороткого, тяжкого, смутного сна,Терзая, в предутренней таяли дымке.Боялся снов – память была в них честна.Мать снова молилась. У старой иконыСтояла, шепча что-то. Петр смотрелНа это с усмешкою, но без укора.(В боях атеистом стать твердым успел.)Прожил дома с месяц – чуток полегчало.Стал крепче спать, к севу – лошадь купил.(Что деньги за службу привез, мать не знала.)Одежей крестьянскою форму сменил.Хозяйство повел. Урожай собиралиПо осени добрый. В деревне ПетраУже года три свадьбы как не играли –Некому: стала невестой война.А девки росли! На пришедших гляделиС фронта, как звери добычу глядят.«Красивые, – мать всех хвалила. – УжелиНет по сердцу?!» – Сын отворачивал взгляд.«Обычные». – «Петя, какой ж тебе надо? –За радостью сыном успела забыть,Что он холостым жить намерен. – ОтрадаБыла б мне немалая бабкою быть!Когда ж твоя свадебка? Уж налетелаЗима!» – Петру молвила строго потом. –Болтают, что хворый ты! Это ли дело:Полгода как здесь, а жены не взял в дом?!Али ты с кем втихомолку гуляешь?» –Петр в ответ покачал головой:«Прознали б, коль так». – «Ну, гляди! Не обманешь?Вправду ль особливой ждешь что ль какой?» –«Жду», – молвил так, чтобы бранить пожалела.Был Петр единственным сыном вдовы.Рано – брюхатою мать овдовела.Жили в нужде большой с сыном они.Рос Петр упрямым, ни с кем не водилсяИз сверстников, только как в школу пошелОт деревни за двадцать верст, там подружился.Мальчика звали Архипов Антон.Тот тоже в школу ходил издалёка –Был из семьи путевых сторожей.Жили от хвойного леса те сбоку,В стороне от поселков, вблизи от путей.За лесом густым тем как раз начиналасьДеревня Петра. Ее людной назватьНикак нельзя было – всегда глушь считалась.(Представится случай ее описать.)Антон схож с Петром был: такой же упрямый,Рослый и крепкий, но с детства с людьмиСходился легко, слыл открытого нрава.От школы домой было им по пути.Петр бывал у Архиповых: те-тоНе голодали. По службе своейЖили Антона отец-мать безбедно,Сына они привечали друзей.Много у них детворы собиралосьРазного возраста, ибо АнтонБыл не единственным. Вот вдове радость!И после школы дружили потом.Вместе на фронт немца бить их призвали –Как одногодков: октябрь стоял,Шестнадцатый год. Первый бой принималиВместе. Антону последним он стал –Везуч оказался! «Ты б, Петя, к АнтонуНаведался что ли?» – «На что я ему?Он по ранению был комиссован,Раненный сразу же – в первом бою.А я… мира ждал, сидя в грязных окопах.Умней был бы – сбёг, как сбегали тогда.Только вернулся – другая забота…Зачем говорить? Ты всё помнишь сама».Мать мало помнила, как сына взялиОпять воевать, будто вместе с ПетромПамять о дне этом страшном отняли…Январь снежным был в году двадцать втором.Тоска снова душу Петра одолела.Непрошено вновь приходила к немуВойна в сновиденьях, и сердце болелоО чем-то известном ему одному.«А что, в самом деле, проведаю друга, –Решил. – Он, небось, уж слыхал про меня;Что я воротился, жаль только друг другаНам с этой поры никогда не понять».Поехал к Архиповым. Те давно жилиНе в сторожах: в Меховом во селе,Куда дети в школу их прежде ходили,Построили дом свой на радость молве.Их в Меховом хорошо люди знали,Ибо рождением были своимОттуда Архиповы-старшие сами.Вернулись из будки далекой к родным.Антона мать гостю, Петру, была рада.(Уж про Антона чего говорить!)Властная женщина. Муж ее взглядаБоялся порой – так хотел угодить.Любил он Матрену. Она выходилаЗамуж – красавицей первой была,Слова недоброго с уст не сронила,После уж трудная жизнь доняла.Скольких детей они с ней потеряли!Было четырнадцать, выжило пять.Прочих болезни да роды отняли.(В будке одной ей случалось рожать.)Крестили, понятно, не всех их. Считалось,Что некрещеные будут в аду.Как уж Матрена о тех убивалась!Нравом резка стала всем на беду.Муж ей прощал. С ней чего не бывалоСгоряча, в пылу ссоры. Его на морозНочью в исподнем одном выгоняла,Бросив тулуп за дверь – чтоб не замерз!Босой уходил от нее он по снегу,Долго в селе не решаясь искать,Надеясь скрыть стыд, никакого ночлега,Стыда бы послушал – поминки б справлять.Утром искала жена, находилаУ дальней родни. Обнимала егоОна, целовала. А после бранилаСызнова. Зла не держал на нее.Был за ним грех: выпивал он. Однажды,Когда в сторожах еще жили они,Уехал муку молоть. Солнце уж дваждыЗашло. Мужа нет. Каб не вышло беды!(Пшеницу они в сторожах не растили,В округе зерно покупали.) КогдаК концу третьи сутки тревог подходили,Мужа искать поспешила жена.В отсутствие мужа сама обходилаОтрезок путей его. Дважды в день. ЕйУйти из сторожки нельзя теперь былоПо правилам – сторож быть должен при ней.Нарушила правила. Уж представлялаВдовой себя в страхе. Смотря мрачно вдаль,Она на пригорке высоком стояла,Сердце сжимала-давила печаль.И вдруг… увидала его. Ехал пьяный,Веселый. Не правил он – лошадь везлаПо памяти. Разум затмило тут здравыйМатрене. С пригорка проворно сошла.Крикнула лошади стать. ОбъяснитьсяС мужем хотелось ей здесь и сейчас.Взгляд ее зоркий успел убедиться:Один мешок пропил муки тот как раз.Выпрягла лошадь. В словах не умелаВыразить гнева, что рвал грудь ее.С мужем телега к земле полетела,Тотчас потемнело в глазах у нее.В чреве нещадная боль появилась.Хлынула кровь. Муж поднялся с земли,Стоном встревоженный. «Что приключилось,Матрена?» – «Довел! Теперь вдовым живи!»Схватил жену на руки. Понял всё скоро:Надорвалась, опрокинув его.Трезвея с ее угасавшего взора,В больницу повез. Ехать им далеко.«Не довезешь! Бог с тобою! Прощаю!» –Услышал дорогой. Мешки сбросил он,Лошади ношу весьма облегчая,И, не щадя, гнал во весь уж опор.Насилу поспел. Врач весьма подивилсяСиле Матрены: «Вот баба!» – «ОнаСо мной так за то, что в трактире напилсяИ пропадал там безвестно три дня». –«Жена твоя будет жить. Только не сможетРодить уже… Сколько ей? Сорок годов?» –«Сорок пять. Знал я, что Бог нам поможет!А детей народила». – «Ну, сам будь здоров!»Прокофий от счастья рыдал. Не укралиМешки с мукой. Он не поверил глазам:Где их оставил, они и стояли.Тут дал Прокофий вновь волю слезам.Уж без жены-то пришлось потрудиться:Стряпать, стирать, печь топить и с детьмиМалыми, точно супруга, возиться,Дважды в день обходя в двойной мере пути.Понял Матрену. Жена не умелаДолго зло помнить – избавил ееОт смерти; но сердцем мгновенно кипела,Едва случись пьяным заметить его.При всем том друг друга они обожали,Дивя детей взрослых, и в годы своиДруг друга в объятьях с охотой держали.В их доме любил Петр чувство семьи.Всё ведал. Матрена Петра отличалаС детства. Когда немцев бить уходил,(Антона в солдаты как раз провожала),Петру наказала, чтоб жив приходил.Перекрестила его рукой нервноПосле Антона – вот всё, что могла…«Петечка, как ты?» – «По правде-то? Скверно». –«Ранен был?» – «Нет». – «Ну! Так жизнь сберегла!Другое забудется, – молвила тихо. –Антона не брали… потом воевать.Хромает – спасло, а тебе пришлось лихо!» –«Как многим. Не век же о том толковать?» –«Антон у меня шестой год как женатый.Ты скоро ль думаешь?» Будто шутя,Заметил ей Петр: жених не богатый –Мало кому приглянется в зятья.«А наживешь! – ему было ответом. –Другие ль богаче? – Своих дочерейМатрена окинула взглядом при этом. –Грушеньку б взял нашу», – думалось ей.И сама Груша об этом мечтала.Глаз на Петра поднимать за столомОна не решалась – так сердце пылалоПервого чувства теснимо огнем.Ей давно нравился Петр. НевестойВоображала себя только с ним,Хоть и красавицей вышла известной.Мила была многим, а ей – он один.Даже не помнила, как приглянулся.Тайно ждала его. Петр с войныПриметней, чем помнилось Груше, вернулся –Ее летам шрамы души не видны.Что до Матрены, та всё понимала,Но и надеялась… Груша была,Как все Архиповы, очень упряма,Не допускала, что даром ждала.Не допускала, что мог он от пулиСгибнуть, что мог послать сватов к другой,В край не вернуться родной почему ли, –Ей Петр на свете назначен одной!По разнице лет, не воюй он, в невестыЕму б не годилась, но даром судьбы,Благоволящей мечте ее детства,Были свободны решать жизнь они.Петр и сам на себя удивился:Только на Грушу разок поглядел,Ее красотою немало смутился.Ей восемнадцать! Поверить не смел.Как она выросла! Как повзрослела!Он по привычке ее вспоминалДвенадцатилетней, которой гляделаВ толпе, как на фронт первый раз уезжал…Долго не виделись! «Грушенька-Груша,Зачем ты такая? За мной пропадешь», –Думал с тоскою. Предчувствие руша,Сердце шептало: «Один раз живешь!»И … послал сватов. «Небось, не посмеютТеперь хворым звать!» – Уязвили словаТакие Петра о себе тем больнее,Чем пуще неправда их ясной была.Архиповым-старшим весьма полюбилосьТо, как посватался, – через родню,Сам не поехал. Теперь что творилосьВ селах! А он уважал старину.Добрый ответ для Петра передалиСразу. И пусть на селе языки,Будто приданого ищет, шептали,Архиповы были с решеньем легки.Дать посулили за Грушей одеждойЕе, ничем больше, – молву отведетЭто решенье, а дочка, как преждеПринято, к мужу обшитой уйдет.(В округе с достатком семья почиталасьАрхиповых. Как умудрились нажитьДенег, когда всюду бедность считаласьОбычьем, о том будет срок говорить.)Мать же для Грушеньки-дочки хотелаСамого лучшего. Соню шить в домПриданое Груше давно приглядела –Славилась Соня искусным трудом.Задаток большой дала. Соня смущалась:Шить в чужом доме? Зачем? Для чего?Али в своем никогда не справлялась?«Вдруг станешь шить в тот же срок для кого?Нам не успеешь. Уж я глядеть буду,Чтоб не ленилась!» – Архипова ейМолвила твердо, а спорить с ней худо;Кто платит, тот прав, хоть и стыдно людей:Архиповых сын, говорят, неженатый.Меньший. Да, видно, судил померетьБог старою девой! Заказ был богатый,А нет женихов, что о славе радеть!Спросила у матери. Мать ей сказала:«Шей с Богом, где молвят». Она про семьюАрхиповых зла никогда не слыхала,Но слышать случалось зато похвалу.Матвея нельзя спросить мнения было –Уехал работать в Москву. «Твой отецНе стал возражать бы», – за мужа решилаАвдотья. Пришел тут сомненьям конец.Соня вздохнула, судьбе покорилась.Вещи в тот день же свои собралаВместе с машинкой, с родными простилась.Матрена сама на свой двор отвезла.Кликнула сына помочь им с вещами –Чтобы снес в дом. Так как старший хромалСильно (не зря воевать-то не брали!),Григорий родным за двоих помогал.Тулуп враз накинул да вышел из домаОн быстрым шагом. На Соню взглянулВзглядом одним, и не надо другого –Сразу в глазах ее он утонул.Сразу почуял: жена его будет,Встретил судьбу. Стал он с этой порыТаким домоседом! Заметили люди.Из дома не выгнать, хоть что посули!К счастью, зима в эту пору стояла.Соня старалась с заказом поспеть –(Свадьба на Троицу). Если вставалаДнем от шитья, то поесть чтоб успеть.Ее за столом, как родню, всегда ждали.И, хоть достаток был виден в дому,Слова о том никогда не сказали.Ровню в ней все признавали свою.Ровня и есть. «Не одной ли мы крови?» –Как-то Матрена спросила сама.«Нет», – неуверенным был ответ Сони.Вглубь веков глянь – вся округа родня.«Верю. Родню далеко свою знаешь,Как все Поздняковы… А сын мой глядитКак на тебя, уж, небось, примечаешь?Что тебе сердце твое говорит?»Соня в ответ ничего не сказала.Комнату ей свою дали в дому,Так не спала почти – боязно стало,Что в ум вдруг придет быть к ней ночью ему.«Зря не робей, – наказала Матрена. –Коли мой Гриша обидит тебя,Выйти живым не позволю из дома,Хоть мне и сын – я уж буду не я!Шучу! Он застенчивый парень, хороший».Соня смущенно глаза отвела.Сочтя, что сказала куда уже больше,Матрена о том впредь речей не вела.Соня ей нравилась. Как ладно шила!И уж, конечно, нельзя отрицать,Что и скромна, и умна, и красива, –Сочетание редкое – надо признать.Что ж, если сладится, пусть. Будет рада!Гриша в семье ничего не скрывал,Что полюбил Соню с первого взгляда,Это и пес на дворе их слыхал.Матери сын спешил первой признаться:«Готовь, мать, две свадьбы на Троицын день».Так и сказал. Но в любви объяснятьсяНе торопился – не время теперь.Соня сперва его очень робела.Как он глядит! Сразу всё поняла,Хоть и сознаться себе не умела,Что полюбить его тоже могла.Видный был парень! Высокий, кудрявый,Голубоглазый. Считаться в селеМог женихом Гриша первым по праву,Да при небедной к тому же семье.Только… невест до сих пор сторонился –Ни одна не пришлась к сердцу… Сверстников онЗакрытой душою как будто дичился, –Нравом совсем не такой, как Антон.Замкнутый, только своим доверялся,Но тем уж полностью. Стал приходитьК Соне он в комнату, будто старался,В шитье ей, заради сестры, подсобить.То в клубок нитки усердно смотает,То подаст что-то. А как его гнать?Сын ведь хозяйский! Где хочет, бывает!Но и душа не велит прогонять.Очень уж ладный! Тепло сердцу былоОт его взгляда. Не помня себя,Всю свою жизнь ему Соня открыла.(Только о финне молчала она.)Он ей в ответ поверял свою тоже:В Питере жить и ему довелось.Работал в пекарне там. Так осторожноЧувство в груди у нее занялось.И, может быть, уж не столько боялась,Что ночью придет к ней, как ей самойЭтого втайне невольно желалось…Моложе казался на год на другой.В армии не был. Причин не спросила.Знала, что белый билет, отчего,Ей неудобно расспрашивать было;Больше про Питер пытала его.Где жил? Почему? «У двоюродного брата.Он там женился, а мне посмотретьШибко хотелось столицу когда-то.Так и остался. Село что жалеть?Учеником стал у пекаря. Мама,Правда, в пекарне работу мою,Как стало известно ей, так осмеяла,Что не мужская. Уж здесь не пеку.А пекарь был добрый. Свой угол мне тожеДавал, я от брата к нему не пошелСам – у родни больше нравилось всё же.Детишки у брата пошли – хорошо!Воля б моя – по сей день бы остался.Пекарня закрылась. Как брат за меня,Что сыщет работу другую, вступался!Мать всё, как обычно, решила сама.Приехала. Я не ослушался маму –Вернулся домой. Долго в Питере жил –Три года! В селе у меня друзей мало.Точнее, не знаю, есть хоть ли один.Приятели Грушеньку нашу глядели.Красавица! Каждый хотел от меня,Чтоб его похвалил ей, но я в таком делеСестре не советчик ведь… Дружба прошла».Рассудительность Гриши по тем словам знала.Всё, что когда-либо ей говорил,Отклик живейший души вызывало…Селу лошадей летом прошлым добыл.На Украину поехал за ними,Хоть и опасно – Махно. Повезло:В поезде бабы под юбками скрыли,Как стал тот брать с поезда, – чудо спасло.Не для нее ли? «А то б расстреляли! –Ручался Григорий. – К Махно б не пошелВ банду я, пусть бы хоть как зазывали.А кто отказался, тот смерть и нашел».Обратно – ночами. Вернулся ГригорийС восьмью лошадьми. Вспоминала самаСоня, каким здесь встречали героем!Шесть из них скоро семья продала.(Уж у кого тогда деньги водились,В войну? И за нитками ездил потом,И за иным, оттого и нажились.)А то на быках всем пахали селом.Потом и другие поехали тоже –Кто где сумел, там достал. На селеХорошая лошадь и жизни дороже.Семье Сони пахали – спасибо родне.Им самим отдали лишь жеребенкаМалого: мать померла у него.Жалели его в семье точно ребенка,Ходили за ним уж не хуже того.В доме держали. Матвей печь поправил –Стало теплее. Роману проститьНе мог, что семью его в доме оставилСыром смерти ждать. Должен был приютить!