Несколько капель перед сном (сборник)

Вот так все эти странные проявления вокруг нашего лагеря стали понятны.

Но я всё никак не мог понять: а что они делали в роднике? И я стал допытываться. Ребята были удивлены. Сказали, что про родник ничего не знают и так далеко от лагеря они не отходили, а единственное, что делали, – пытались полем пройти, показать себя подальше от лагеря.

До самого рассвета я переживал: кто же там сидел в роднике и не отпускал ведро?

Было часов восемь или девять, когда все проснулись. Все зевали, потому что никто толком этой ночью и не спал.

Мы взяли ведро и пошли снова за водой для кофе и какао. Это варили по утрам, а чай – вечером.

Заодно хотелось посмотреть, что же там такое сидит.

Подошли, смотрим. Ничего особенного не было.

Я решил снова ведро в воду запустить, как вчера. Начал зачёрпывать ведром из бетонного кольца – и снова ведро кто-то тянет назад!

Посмотрел – а это арматурный прут отошёл в кольце и цепляется за ведро!

После этого, когда всё выяснилось, что это за белые привидения и что за чёрт в воде, тогда мы весь день смеялись друг над другом. Вспоминали, кто как испугался, кто что стал говорить.

А когда уже к обеду вернулись из дома отдыха наши руководители и спросили, всё ли тут у нас в порядке, то услышали три десятка самых разных ответов, причем одновременно: от того, что всё было очень плохо и очень страшно, до того, что очень хорошо и очень весело.

Я хорошо провёл это лето. Хочу, чтобы и на следующий год было так же интересно мне с моими друзьями со двора.

Моё открытие Югославии

Вы помните СЭВ, как помню его я? Нет, это не ФИО, и даже не ООО, и тем более не НКО.

СЭВ – Совет Экономической Взаимопомощи, куда входили страны социалистического лагеря: Болгария, Венгрия, Вьетнам, Куба, Монголия, Польша, Румыния, СССР и Чехословакия. СЭВ – это была такая альтернатива ЕЭС – Европейскому экономическому сообществу, предшественнику Европейского Союза. Затея была замечательная и работала что надо, приказала долго жить только по причине всеобщей забывчивости.

Под забывчивостью я имею в виду забвение того хорошего, что объединяло эти страны в прошлом.

Память… Всё, что осталось от этого единства. Да и ту пытаются вывернуть наизнанку.

Моя память говорит мне, что прошлое никуда не уходит. Оно стоит в сторонке – пока. И ждёт удобного момента, чтобы о себе напомнить…

Почему я не хочу дожить до тех времён, когда общая память о себе напомнит забывчивым? Почему я не завидую тем, кому выпадет жить в том времени, когда прошлое вернётся и встречать его придётся совсем не хлебом-солью?..

* * *

1974 год.

Московский энергетический институт.

А в нём – «обменная практика». Её обычно проводили летом. В нашем институте собирались группы – обычно человек по десять – и отправлялись в зарубежные поездки. А из этих стран, в свою очередь, приезжали такие же группы в Москву.

Понятно, что слово «практика» не означало непременно некую трудовую деятельность. Для этого существовали стройотряды. «Обменная практика» означала знакомство со страной и отдых в самом его активном виде.

Во все страны социалистической ориентации наши студенты выезжали без проблем. Была только одна, как гвоздь в ботинке…

Если лагерь социализма рассматривать примерно как пионерский, то Югославия в нём находилась на отшибе, со своей палаткой и собственным режимом дня. Даже в СЭВ она входила в статусе «ассоциированного члена»: то ли её туда затащили, а она упиралась, то ли сама нехотя пришла и устроилась на отдельном стуле. Югославию вообще считали какой-то не совсем социалистической, но одновременно и какой-то недокапиталистической. Высокие материи меня мало интересовали, знал лишь я, что выезд в эту страну на Балканах всегда был сопряжён с дополнительными трудностями. Когда проходил все инстанции, у меня было такое ощущение, что отправляюсь я не с туристическими целями, а меня забрасывают во вражеский тыл, причём абсолютно уверены, что я буду пойман, и будут меня долго допрашивать, и я должен буду на все вопросы ответить без запинки, чтобы с честью погибнуть.

Итак, летом 1974 года в МЭИ собрали группу из десяти самых достойных, специально отобранных путём долгих опросов для того, чтобы достойно отработать «обменную практику», а заодно и собственными глазами убедиться в реальности существования Югославии. Нашу группу возглавил декан нашего факультета Ефремов Иван Семёнович (бывший рабфаковец). В группу также вошёл секретарь партбюро факультета Ильяшенко Леонид Алексеевич. Был ещё кто-то из комитета комсомола института. Две студентки не с моего факультета. И с моего – пятеро ребят, включая и вашего покорного слугу.

А в июле мы уже принимали у себя в МЭИ такую же группу из десяти югославов. К немалому нашему удивлению, все они оказались студентами, все молодые крепкие ребята, желающие познакомиться поближе с нашей страной.

Для проведения «обменной практики» мы подготовились хорошо. Вначале устроили им поездку в Ленинград, затем на Воронежскую АЭС, было несколько экскурсий по Москве: водили их в Оружейную палату, в Алмазный фонд. В последний вечер посидели в ресторане «Арбатский». А до этого ещё и провели футбольный матч. На малом футбольном поле, в роли которого выступила хоккейная площадка. Помню ещё, ворота были какие-то странные. Для регби, кажется. Было лето, наши лучшие футболисты разъехались кто куда, но нам удалось сколотить команду. Играли минимальным составом – пять на пять. В нашей команде оказалось два парня, которые играли хорошо, нет, даже очень прилично. Настолько прилично, что в результате мы у наших соперников выиграли со счётом 9: 5.

Всё бы хорошо, только вот мне показалось, что югославы не рассчитывали на проигрыш. Более того, мне показалось, что они подумали, что мы просто-таки обязаны им проиграть. И сурово так пообещали устроить матч-реванш, когда мы приедем к ним в Югославию.

Июль пролетел, как один день. В начале августа мы заняли места в поезде и поехали маршрутом Москва – Белград.

Белград встретил нас хорошей погодой и полным отсутствием на вокзале встречающих. Пока мы их часа три ждали, то от нечего делать слонялись по перрону. Пока не набрели на нечто такое, что сразу убедило нас в том, что Югославия – страна, на СССР совсем не похожая.

Сейчас это, конечно, выглядит глупо. Точнее, забавно. Но тогда, когда мы подошли к газетному киоску… Одна из витрин в нём была сплошь заставлена журналами с голыми дамочками в игривых позах. Причём они чувствовали себя совершенно спокойно, в отличие от нас. Ещё бы! Они ведь абсолютно не были скованы никакой одеждой… Короче говоря, мы смущённо пересмеивались и стояли переминаясь, отводя глаза друг от друга. Вторым шоком стало посещение платного туалета. Похоже, мы начали открывать для себя Европу, но всё время с какой-то не той стороны…

Тем не менее принимающая сторона лицом в грязь не ударила. Югославы возили нас по стране с таким рвением, словно старались обставить нас. Мы посетили Загреб, Любляну…

В конце концов нас привезли на берег Адриатического моря. В город Макарска, в спортивный лагерь от их университета.

Замечательное местечко, надо сказать! На берегу моря, в хвойном лесу… Воздух такой, что голова кружится от восторга.

Поселились по несколько человек в бунгало, и…

Описывать отдых на берегу моря в молодёжном туристическом лагере… Да ещё на Адриатике!

Это – отдельная история. Это нужно даже не рассказывать, а петь. Однако насчёт слуха у меня труба. Так что изложу события прозой.

Мы восторженно бросались в морские волны днём и ночью. Изумрудный прибой выплёскивался на песчаный берег и стирал следы наших ног. Мы плескались в море – может быть, в самом чистом и прозрачном море на свете – и днём, и ночью. Уговаривать не требовалось.

Был тут, правда, один момент… Там, справа, за скалами находилось то, что вызывало у нас чувство смущения, вроде того, что мы испытали, разглядывая журналы с откровенными обложками на витрине вокзального киоска. Я говорю о нудистском пляже. Из наших только двое отважились ходить туда постоянно, преодолев смущение, а может быть, даже и не испытав его, а восприняв это голое место как экзотическую часть природы. В конце концов, нельзя же считать нудистский пляж идеологической диверсией со стороны югославов!

Позже, в сентябре, когда нас отправили на картошку и привезли в сельскую баню, все однокурсники испытали культурный шок, узрев обоих наших парней загорелых от… Затрудняюсь сказать, от чего и до чего, но были они бронзовые абсолютно все, что вызвало массу вопросов и подначек.

Помимо моря была и культурная программа, из которой мне больше всего запомнился просмотр фильма «Кум», который у нас на экранах появился лет двадцать спустя. Под названием «Крёстный отец».

Всё бы хорошо, только вот с едой было как-то скудно. Завтрак – две маленькие плошки с маслом и джемом, два куска хлеба и чай. И всё. Обед заключался в жиденьком бульончике с мелкими макаронками, какое-то невыразительное второе блюдо и компот. Как югославы жили на таком рационе – оставалось только удивляться. Хорошо хоть, что у нас с собой «было»: как опытные туристы, мы подготовились основательно. Помимо национального спиртного напитка каждый из нас захватил ещё консервы, печенье и колбасу.

Югославы, памятуя свой проигрыш в футбол, пригласили нас участвовать в местных соревнованиях. Получилось событие международного масштаба. Футбольный турнир с участием четырёх команд: Югославия, Италия, Польша и СССР.

Вначале мы играли с итальянцами. Играли трое на трое, на баскетбольной площадке, где были установлены маленькие хоккейные воротца. Итальянцев мы обыграли только так, влёгкую. Югославы обыграли поляков. Получилось, что в финал вышли мы и югославы. То ли они поддались нам, проявив учтивость, то ли ещё что… Команда у них была сильная. Но мы выиграли со счётом б: 5.

А вот затем, на волне задора, мы предложили устроить шахматный турнир. Четыре на четыре. Бедные югославы! Знали бы они: в нашей команде было два кандидата в мастера спорта по шахматам! Азаров Борис и Ильяшенко Леонид. Короче говоря, не прошло и четверти часа после начала турнира, а наша команда вела уже 2: 0. Затем наш главный комсомолец проиграл, и счёт стал 2: 1.

Получилось так, что встреча заканчивалась на моей партии. Играл я, прямо скажем, так себе… Но отсутствие мастерства пытался компенсировать хитрой стратегией. Долго думал над каждым ходом. В конце концов избранная мной стратегия себя полностью оправдала.

Дело в том, что моим противником оказался барабанщик местной поп-группы, каждый вечер игравшей на танцах. День клонился к вечеру, на танцплощадку потянулся народ. Слышно было, как они топают, требуя начала танцев. Барабанщик смотрел на меня так, словно готов был слопать живьём. Но я упорно держался своей стратегии, и… И вот мой противник, выведенный из себя моей задумчивостью, зевнул одну фигуру, другую и… разведя руками, положил на доску короля. Чистая победа! Хотя и не без хитрости.

Но на следующий день уже мне пришлось пережить довольно курьёзный неприятный момент. Югославы, горя желанием отыграться за проигрыш в футбол и шахматы, предложили сыграть с ними в баскетбол.

Ха! Вот как раз в баскетбол-то, как мне казалось, я играл хорошо. Выступал за класс, за школу, за курс и даже был в запасе сборной команды факультета.

Не теряя времени, я тут же уговорил ребят сыграть в баскет с югославами.

Нам крупно повезло, что с утра мы пришли на их тренировку, решив посмотреть, что собой представляют наши соперники. Когда я увидел их на баскетбольной площадке, то понял всю свою ничтожность. Да-а-а… Я увидел сборную Белградского университета. Причём несколько парней играли за Югославию на международных чемпионатах. Эти ребята были не ниже двух метров роста. А что мы… Я – самый высокий, и то только 186 см.

Мои товарищи тут же развернулись и ушли. А мне югославы предложили размяться с мячом в тренировочном матче. За двадцать минут беготни по площадке мне всего пару раз достался мяч. И я, к своему стыду, поспешил ретироваться.

На следующий день мы должны были возвращаться в Белград. Расставание отметили с размахом. Извлекли все свои запасы, югославы расстарались – и тоже понатащили выпить-закусить.

Вечер прошёл чудесно. Где-то неподалёку плещется море. А рядом – мои товарищи и братья югославы, которые, кажется, так расчувствовались, что отпускать нас не хотели…

Как жаль, что всё хорошее – преходяще. Спасибо Творцу, что хотя бы подарил нам память, а в ней – уголок для хранения воспоминаний. Одни воспоминания радуют, от других – комок в горле, от третьих – слёзы в глазах…

Итак, мы вернулись в Белград, где занялись практикой. То есть экскурсии пошли «по профилю»: посетили очень большую ТЭЦ, которая давала тепло и электроэнергию огромному городу. Помню ещё, что нашу группу привозили в местный сельскохозяйственный кооператив, что-то вроде наших тогдашних колхозов. Такого вкуснейшего и ароматного молока и сметаны, которыми нас там угощали, я больше никогда и нигде не пробовал. Показывали нам возделанные поля, зелёные грядки на фоне гор в голубоватой дымке… Пейзажи Югославии отпечатываются в памяти и хранятся в ней, как открытки в альбоме.

И вот наступил последний вечер нашего знакомства со страной. Югославы – то ли по собственной инициативе, то ли памятуя, как мы их угощали в последний день, – пригласили нас в ресторан: отметить отъезд.

Видели бы вы, как выглядела наша делегация, когда все собрались! Чёрные костюмы, белые сорочки, тёмные галстуки, чёрные ботинки. Традиционное облачение советского туриста, приглашённого на встречу с иностранными друзьями на их территории. Ничего лишнего. Никакой раздражающей детали. Вспоминая нас в тот день, могу сказать, что в таком виде мы могли бы присутствовать на любом мероприятии – от свадьбы до поминок. Но тогда любое отклонение от неведомо кем утверждённого стандартного облика советского человека за рубежом воспринималось если не как проявление инакомыслия, то уж точно как вызов всей системе.

Во что были одеты наши девушки, я уж и не помню… Кажется, на них было что-то яркое. Вероятно, женское начало в них возобладало над общественным, и они решили, что называется, блеснуть.

А затем нам пришлось пережить шок. Не так чтобы очень сильный, но ощутимый.

Улица, где находился ресторан, походила на наш нынешний Арбат. Собственно, это была даже не улица, а большая пешеходная зона. Ни одной автомашины. Зато от края до края – полным-полно людей, словно бы кто-то специально заранее оповестил горожан, что именно в этот день и час всем надо было быть именно здесь. Люди шли и шли нескончаемым потоком. Это мне тогда сначала показалось. Теперь-то понятно, что все они просто прогуливались из одного конца улицы в другой. Причём все окружающие были одеты очень просто – и ребята, и девушки носили яркие майки с короткими рукавами и джинсы: потёртые, рваные, мятые… И вот через этот людской океан, извиваясь змейкой, молча пробиралась наша делегация, вызывая недоумённые взгляды окружающих.

И тем не менее настроение было отличное. Ресторан оказался даже не ресторан, а скорее кафе. В окружении плетёной изгороди, больше похожей на что-то сельское, чем на городское, под тентом стояло с полтора десятка столиков в окружении густых цветущих кустов. Так как нас с югославами было человек двадцать, то в центре кафе для нас сдвинули столы, за которыми мы и расположились.

…Первую здравицу в нашу честь произнёс руководитель принимающей стороны – югославский профессор. Говорил, что Россия и Югославия, наши институты, наши страны, наши люди, наши мысли… И всё в том же духе, как и положено в таких случаях.

Все выпили.

С нашим советским алаверды выступил Ильяшенко. Он тоже выдал массу хороших слов. Потом ещё кто-то говорил. Всё было очень трогательно, временами накатывало щемящее чувство…

Очередь произносить тост добралась и до меня. Я встал, осмотрел наши столы, увидел эти разные лица – знакомые, малознакомые и вообще незнакомые, мне почему-то расхотелось говорить казённые слова, хотя и правильные.

И я рассказал, что восхищён этой замечательной страной, что меня переполняет восторг от того, что все мы здесь сидим, рядом, и что это – символ дружбы между народами…

Рассказал о том, что в 1944 году мой отец в составе 4-го механизированного гвардейского корпуса генерала Жданова освобождал Белград, что отец удостоен нескольких орденов, в том числе ордена Красной Звезды, и на счету его батареи – пять сбитых самолётов противника.

А в заключение я провозгласил тост за дружбу между нашими народами.

Пока я говорил, во всём кафе стояла полнейшая тишина, и было только слышно, как лёгкий ветерок шевелит ветви цветущего кустарника.

А когда я замолчал, громкие возгласы сотрясли все кафе!

– Ура!

– Браво!

В едином порыве все встали и выпили.

…Вечер продолжался.

Спустя несколько минут меня осторожно тронули за плечо. Я обернулся и увидел официанта с подносом. А на подносе – бутылку коньяка и две рюмки. Рядом с официантом переминался с ноги на ногу какой-то мужчина. Официант, используя международный язык жестов и какие-то общеславянские слова, сказал, что этот человек желает поздравить нас, благодарит, хочет разделить нашу общую радость и предлагает выпить по рюмке.

Не дожидаясь моего согласия, официант ловко плеснул в рюмки коньяк. Что тут делать? Не отказываться же… Мы с ним выпили, обнялись, а бутылка отправилась к нам на стол.

Кажется, угощавший меня заранее позаботился и о музыкальном оформлении своего поздравления. Зазвучала музыка: сначала «Катюша», потом «Подмосковные вечера»…

Мы продолжали веселиться.

Прошло минут пять, как вдруг рядом со мной словно из-под земли вырос всё тот же официант. И всё повторилось: поднос, коньяк, поздравления… Правда, поздравлявший был уже другой.

Мы снова выпили, обнялись, а бутылка перекочевала к нам на стол.

В течение вечера ЧЕТЫРЕ бутылки коньяка оказались у нас на столе.

Как-то незаметно наш праздник стал общим праздником всего этого милого белградского заведения. Все пели, произносили тосты…

Словом, настоящее братство народов в его простом застольном варианте, когда все равны, никто не выше и не ниже, и с каждым глотком дружба только крепчает.

В конце вечера ко мне подошёл Ильяшенко и, почему-то смущаясь, сообщил, что его пригласили на некое шоу, но один он туда не поедет, потому что неизвестно ещё, что это за самое шоу. И с ходу предложил мне отправиться вместе с ним.

Туман в голове сыграл свою роль, я радостно, не задумываясь ни о чём, тут же поднялся, и мы покинули уютное кафе, оставив наших коллег догуливать.

Двое югославов, пригласившие Ильяшенко, кажется, не имели ничего против моей персоны. Мы вчетвером сели в авто, и нас куда-то повезли. Ехали минут пятнадцать по тёмным улицам. Наконец приехали.

Я так и не узнал, как называлось это заведение. Даже толком не помню, как оно выглядело снаружи. Внутри я увидел довольно большой зрительный зал, белые скатерти столиков и небольшую сцену. Югославы тут же пригласили нас поближе к ней и усадили за столик. Получилось, что я едва не упирался коленями в низкую рампу.

Не успели мы с Ильяшенко опомниться, как югославы заказали пару бутылок сухого вина и к ним – что-то из фруктов и орешки. Символическая закуска, одним словом.

Атмосфера в зале царила самая расслабленная. Мы сидели, перебрасываясь какими-то словами, я даже не помню о чём. Знаете, бывают такие застольные разговоры, которые согревают душу в процессе, а потом едва вспомнишь, о чём и речь-то шла.

Народу в полутёмном зале было немного. Меня поразил странный аромат, витавший в воздухе. Вероятно, он шёл из кондиционеров. Факт в том, что аромат этот странным образом обволакивал сознание и волновал, пробуждая смутные чувства и желания.

На сцену выбежал народный квартет и спел что-то залихватское. В зале смеялись и хлопали. Затем на сцену начали один за другим выходить танцовщицы, акробаты, фокусники, жонглёры… Между столиков дефилировали несколько дам, предлагая цветы и какие-то сладости. Словом, классическое варьете.

Оставалось ждать. Чего? Я и сам не знал, только что-то предчувствовал.

В какой-то момент небольшой ансамбль, обосновавшийся в углу сцены, ожил. Барабан начал выдавать дробь: сначала тихую, почти неслышную. Это походило на приближающуюся грозу. Дробь звучала всё сильнее и сильнее. Затем барабан внезапно замолчал. В полной тишине зазвучала мягкая – совершенно особенная – музыка.

И на сцену вышла женщина. Она была сказочно прекрасна. Одета в очень пушистую шубу, судя по всему, из невероятно лёгкого, почти воздушного меха небесно-сиреневого цвета.

Женщина мягко двигалась по сцене, совершая грациозные движения руками. Её движения буквально гипнотизировали и притягивали к себе всё внимание всего зала.

Зал напрягся в молчании.

Красавица развернулась каким-то особенно изящным образом и одним незаметным движением сбросила шубу на стул с ажурной спинкой, стоявший посреди сцены. Оказавшись в одном длинном пеньюаре, танцовщица плавно перемещалась вдоль рампы, вращаясь и заставляя пеньюар обтекать её стройное тело. В такие мгновения край её тонкого и длинного одеяния касался моего лица.

Я буквально примёрз к стулу. В такой атмосфере мне бывать не приходилось: эта сладкая музыка, дурманящий аромат воздуха, полумрак и сам образ танцовщицы будоражили моё воображение. Я был весь возбуждён. Кровь прилила к моей голове. Сидевший рядом Ильяшенко громко засопел и сообщил мне сдавленным голосом, что он ещё и не такое видел в Швеции, куда ездил для изучения новых технологий в области промышленной энергетики.

Я тогда подумал: «Хорошо ему, он хотя бы в Швеции был… А я-то нигде – кроме фото в газетах и телепрограммы „Международная панорама“ – иностранную жизнь в таком разрезе и не наблюдал!»

Тем временем представление перешло в новую стадию. Красотка на сцене потихоньку скинула свой пеньюар и оказалась в купальнике. Купальник был раздельный, с нашитыми на нём монетками. Когда танцовщица двигалась, монетки издавали мелодичный звон.

В следующее мгновение неизвестно как в её руках оказалась длинная лента, с которой она принялась обходить зал. И вела себя при этом довольно фривольно. Присаживалась на колени к мужчинам, кого-то в щёчку целовала, обнималась…

Таким манером она обошла весь зал. Удостоив вниманием и наш столик: нежно погладила по щеке одного из наших югославов.

Затем схватила за руку одного из мужчин, заставила его встать из-за столика и вывела на сцену. Музыка сменила темп. Теперь это было что-то бравурное, едва ли не марш.

Женщина на сцене начала кружиться в танце с кавалером – тем самым, которого выхватила из зала. Она откровенно прижималась к нему всеми частями тела. Раскалившийся от возбуждения зал кричал. Даже мне, без знания сербского, и то было понятно, что публика требовала от кавалера содрать с партнёрши всю одежду.

Словно подчиняясь желанию зала, мужчина подцепил пальцем верхнюю часть купальника и потянул на себя. Его партнёрша на миг замерла, затем стремительно отстранилась. Купальник оказался в руках партнёра. А танцовщица резко дёрнула головой, и… Парик полетел за кулисы.

А дама… Дама оказалась мужчиной!

В зале творилось нечто неописуемое: крик, свист, аплодисменты. Кто-то из тех, кого этот трансвестит целовал, плевались с отвращением. Но в целом было весело.

Что до меня… Мне показалось, что меня обманули так, как никогда ещё в моей начинающейся жизни не обманывали. Внутри себя чувствовал опустошение.

…Утро последнего дня. Наша группа собралась в холле гостиницы. Поболтали и отправились на вокзал. Разместились в купе.

Я стоял у окошка. Было душно, и я опустил стекло.

Мимо проходили люди, царила обычная вокзальная суета. Какое-то движение привлекло моё внимание. Я увидел, что кто-то машет мне с перрона, зовёт к себе. Один был мне знаком – он был из числа наших провожающих. А второй… Его я видел впервые.

Он протянул мне бутылку коньяка. А знакомый мне югослав сказал, что его друг просит передать её моему отцу.

Я был настолько потрясён, что едва не выронил бутылку из рук. Они ещё говорили какие-то слова благодарности, что-то о войне, о жертвах…

Потом мы обнялись, и они ушли.

Поезд покинул вокзал. Потекли томительные часы ожидания встречи с родным домом.

Дома я распаковал чемодан и принялся раздавать сувениры. Маме зонт купил, с цветами, складной. И ещё – небольшой чайный сервиз. Мать и отец радовались, как дети.

А потом я достал бутылку коньяка и рассказал обо всём. И о проводах на вокзале, и о незнакомом человеке, и пересказал слова благодарности. Передал отцу бутылку…

Отец взял её, но тут же поставил на стол. Видимо, боялся обронить от нахлынувших на него чувств и воспоминаний. Я впервые в жизни увидел, как у отца задрожала щека и появились слёзы.