Тень, ведомая Богом

Дочка Йозефа Мария-Яна с удовольствием играла с детьми Жарко – Предрагом, Драганом и Анной. Анна, которая была старше Марии на три года, любила играть с ней в саду. В те времена жена Попичича обучала своих детей французскому языку, ей нравилось его звучание, да и знание иностранного языка, думала она, пригодится в будущем. Мария-Яна частенько принимала самое активное участие в обучении. Ей так сильно нравилось звучание языка, что хотелось, чтобы и ее звали на французский манер. Из всех имен, что предложила Милица, ей очень понравилось имя Мадлен. Так и стали ее звать – Мадленка.

– До Мадлен ты еще не доросла! – смеялись над ней взрослые, когда девочка, хмуря бесцветные брови, требовала звать ее именно так. Ее всегда обижало, что взрослые чаще звали ее Мадди, подчеркивая, что она та еще грязнуля. Ведь по-английски «mud» – это грязь.

Пока в мире шла война, иногда еще встречались мирные уголки, где был слышен детский смех. Юной Марии-Яне уже стукнуло семь лет.

В дом Попичича часто приходили гости, и не все они нравились новоиспеченной Мадленке. Особенно ей не нравился мужчина по имени Радован, она не раз жаловалась родителям, что ее жутко пугает его суровый взгляд. Ей казалось, что он видит ее насквозь. В апреле сорок четвертого, как раз в канун Пасхи, Радован снова побывал в доме Жарко. Где он пропадал три года, Мадлен не знала. В тот день она невольно подслушала разговор Радована, Жарко и своего отца. Втроем они сидели на кухне при зашторенных окнах и разговаривали негромко.

– Пока для вас нет возможности уйти, – сказал Радован, покачав головой и глядя на Йозефа. – И дело вовсе не в проверках, – отмахнулся он. – Сейчас идет мощное наступление советской армии по всему советско-германскому фронту. Мы уже достаточно далеко продвинулись в отвоевании наших земель у фашистов.

– Неужели нет никакой возможности нам перебраться в Англию? – спросил Кербел.

– Пока ни единого шанса. Подождите еще чуток, и война закончится. Тут вам все равно практически ничто не угрожает, – развел руками Обилич. – Как у Христа за пазухой живете. – Он улыбнулся и похлопал по плечу притихшего Жарко.

– Для нас тут ничего не изменится. Уйдут фашисты, придут коммунисты. Еще неизвестно, что хуже, – прошептал Йозеф.

– Как ты заговорил-то, – ухмыльнулся Радован. – Коммунисты сейчас мир от коричневой чумы освобождают, а ты, крыса тыловая, – и без того круглые глаза еврея округлились сильнее, – ты отсиживаешься в доме доброго человека, который, так между прочим, коммунист. И у тебя наглости хватает оскорблять его в его же доме…

– Ну, тебе, Жарко, не пришлось бы меня тут прятать, если бы ты следовал плану изначально и переправил нас во Францию, – возмутился Кербел.

– Ты прекрасно знаешь, что на тот момент это было невозможно. Вывозить вас под бомбежками – не самый лучший вариант. Умирать за тебя я не собирался. – Голос Попичича отдавал сталью.

– А что ты забыл там, в Англии? – спросил Обилич.

– Хочу перебраться в США. – Он с вызовом посмотрел на двух сербов, те переглянулись.

– …Мы только за. Правда, вот помогать тебе не будем, – ответил Радован. – Мы и так всем городом для твоего народца много сделали, а даже спасибо не услышали, когда вам последний кусок хлеба отдавали. А теперь тебе коммунисты плохие, ну, может тебе в концлагерь охота, от которого Жарко тебя спас? Так я это устрою.

– Я твоих угроз, Рад, не боюсь, – нахмурился Йозеф.

– Боишься. Ты меня больше фашистов боишься. Я это в твоих поросячьих глазках вижу.

– Радован… – хотел вмешаться Жарко, но Обилич его остановил жестом руки.

– Через неделю партизаны и ОАЮ освободят Врнячку Баню, вот тогда и свалишь с нашей такой негостеприимной, – он сделал особый акцент на этом слове, – земли. А до тех пор сиди тихо и не рыпайся.

– Жду не дождусь, – сдержанно ответил Йозеф. – Только не забывай, что и я кое-что о тебе знаю и также могу сдать немцам.

– Ну попробуй, – хмыкнул Радован. – Мне даже любопытно на это посмотреть.

– А что? Один из жителей регулярно принимает одного из начальников партизанского движения в своем доме, ведет беседы, строит планы… им будет интересно. – Кербел закинул ногу на ногу, чувствуя свое, как ему казалось, превосходство. – Видишь, Рад, твои угрозы не работают.

– Видишь ли, Йозя, – Обилич встал из-за стола, выпрямился во весь свой исполинский рост. Он был скалой в сравнении с щупленьким Кербелом. – Ты очень боишься смерти, и сдай ты меня кому угодно – ты умрешь. Причем быстро, причем вместе со своей семьей.

– …Варвар. – Йозеф прекрасно понимал, что Обилич прав.

– Терпеть тебе еще недолго, от силы год. – Радован попрощался с другом и пошел к выходу. Проходя мимо детской спальни, он заметил дочь Йозефа, та быстро юркнула в темноту. – …Что за народ… – покачал он головой и покинул дом друга.

Йозеф пожелал Жарко спокойной ночи и пошел на свою половину дома, по пути он заглянул в детскую к дочери. Та не спала, она стояла у окна и разглядывала беззвездное небо.

– Ты почему до сих пор не спишь? – спросил он, подходя к ней.

– Папа, этот Радован – кто он такой? Почему он позволяет себе с тобой так разговаривать?

Кербел погладил ее по голове.

– Местный геройчик, партизан и просто плохой человек, как и большинство в этой варварской стране, где мы оказались запертыми. – Он сел на кровать и тоже посмотрел в окно. – А сейчас уничтожат фашистов и будут строить свой коммунизм, – выдохнул он, – нигде от них спасения нет, от этих жаждущих сказки для всех.

– А разве это плохо? – Мария-Яна села рядом с отцом. – Сказка для всех?

– Не все достойны сказки, моя дорогая.

– А кто решает, кто достоин, а кто нет?

– Мы, – твердо ответил он. – Наш народ должен решать, нас выбрал сам Бог для этого. Нам нужно построить такое государство, которое будет вершить судьбы мира. Мы должны помочь Богу в отборе лучших для его ангельской армии.

– Почему не могут другие?

– Потому что не способны видеть дальше своей собственной выгоды. Бедны духом, милая моя.

– Нас поэтому хотят убить? Что мы… особенные?

– Именно поэтому, – кивнул Йозеф.

– Папа, я думаю, – она впилась глазами в лицо отца, – мы должны наказать Радована. Он ведь угрожал тебе.

– Накажем. Обязательно, но чуть позже. Так, уже совсем поздно. Давай-ка ложись спать.

Кербел поцеловал дочь в лоб и тоже пошел спать, правда, он и не догадывался, что за план родился в голове Мадленки…

С самого утра следующего дня Мария-Яна следила за домом, где жил Обилич со своей женой. Она знала, что он там появляется крайне редко. Мадленка наблюдала за Бранкой Обилич и делала какие-то пометки в своей тетрадке. К ее лицу прилипла кривая довольная ухмылка, она была в предвкушении своей маленькой мести.

Странное поведение Марии-Яны заметил старший сын Жарко – Предраг. Он решил проследить за девочкой. Закончив свое наблюдение за Бранкой, Мадленка уединилась в своей комнате и на чистом листе бумаги начала писать письмо-записку. Неуверенным детским почерком она выводила отнюдь не детские слова и предложения. Закончив письмо, конверта она не нашла. С досадой она спрятала письмо в карман своего серого платья и, улучив момент, вышла со двора дома Попичичей и направилась в город. На улице уже темнело, и она с трудом ориентировалась, но шла вперед уверенно. Предраг шел за ней, в глубине души он уже догадался, куда именно она шла, но гнал прочь эти мысли. Наконец она дошла до пункта своего назначения и остановилась в ста метрах от здания, где расположилось гестапо. Это был двухэтажный особняк из серого камня с большими витражными окнами и тяжелыми резными дверьми. На фоне иссиня-черного неба он выглядел зловеще и в чем-то пугающе. От него веяло холодом. По улице то и дело проходили люди, чуть ускоряя свой шаг перед особняком. Мадленка достала из кармана свернутый втрое лист бумаги и, развернув его, решила прочитать еще раз. Предраг подошел к ней тихо, так что она не услышала, и смог заглянуть в письмо. Прочитав первые две строчки, он почувствовал, как холодок пробежался по спине, он не мог поверить своим глазам.

– Ах ты! – он быстрым движением руки вырвал из рук девочки письмо. – Ты тварь! Как ты могла такое написать? – изо всех сил сдерживал себя шестнадцатилетний парень. – Он защищал твою поганую семью, как и мы, а это твоя расплата?! – в сердцах он дал ей пощечину.

– Он угрожал моему папе, теперь будет знать! – срывающимся голосом ответила Мария-Яна, гладя себя по щеке. – Отдай письмо! – даже в темноте было видно, как краснеет ее лицо и глазенки наливаются то ли гневом, то ли слезами.

– Еще чего! А ну пойдем домой! – он скомкал письмо и убрал в карман, а девочку взял за руку.

– Нет!!! – громко запищала Мадленка, а потом увидела, как из особняка выходят военные. – Помогите! Дяденьки! – завопила она, тут же начиная плакать на всю улицу. – Отпусти меня! – она картинно вырывалась, хотя Предраг ее держал не крепко. – Помогите! – Военные с любопытством наблюдали.

Девочка продолжала играть одной ей ведомую роль, вспоминая все свои спектакли в школе и детском саду. Предраг отпустил ее руку, и она со всех ног побежала к немцам. Не добежав десяти метров, она специально упала на дорогу.

– Я… я узнала, что этот мальчик… – всхлипы перебивали ее речь, – он сын партизана, его семья укрывается в доме дяди Радована Обилича! Он хотел меня остановить!

Лица немцев изменились, больше в них не осталось праздного любопытства. Один из них помог девочке подняться.

– Все хорошо, не плачь, – сказал он, своим белым платком вытирая слезы и грязь с ее лица.

Предраг не мог пошевелиться. От услышанного его как громом поразило, он не мог поверить в то, что это происходит на самом деле.

– Эй, мальчик! Иди сюда! Не бойся! – крикнул Предрагу другой немец. Парень сделал шаг назад. – Давай-ка без глупостей!

Предраг сорвался с места и скрылся в ближайшем переулке. Со всех ног он мчался домой. Один из немцев тут же побежал следом.

– Как тебя зовут? – спросил девочку военный.

– …Мадлен, – чуть успокоившись, ответила она.

– Хорошо, Мадлен, где живет этот мальчик? – Марии-Яне очень понравилось, что взрослый назвал ее именно Мадлен, ей нравилось звучание своего нового имени. Она тут же назвала адрес Обилича и пересказала текст своего письма, которое осталось у Предрага.

– Ступай домой, Мадлен. Мы разберемся со всем.

– Точно?

– Точно, – улыбнулся офицер, отдавая ей платок. – Ты ведь дойдешь сама? – Она кивнула. – Тогда беги!

Двое военных переглянулись, проводив ее взглядом, и поспешили вернуться в штаб. Новая информация была как нельзя кстати. Зайдя за угол, Мадленка стояла прижавшись к стене, пытаясь отдышаться. Она была настолько довольна своей игрой, что жалела лишь о том, что зрителей было ничтожно мало.

Немец бежал за мальчиком, нагоняя его с каждым шагом. Предраг все не мог от него оторваться, то и дело сбивалось дыхание. Дом Обилича был впереди, до него оставалось совсем чуть-чуть. В окнах горел свет, и была вывешена красная тряпка – Радован был дома. Предраг перепрыгнул через невысокий забор и через расцветающий вишневый сад ринулся напрямую к дому. Обилич вышел на улицу.

– Радован!! – крикнул Предраг. – Радован! – Мужчина заметил бегущего следом за мальчиком немца. – Дочь Йозефа ходила к немцам, она рассказала, кто вы!

– На землю! Падай на землю! – крикнул Обилич, вынимая из кобуры пистолет и прицеливаясь во врага. Предраг хотел было упасть, но острая боль, пронзившая спину, сама бросила его на землю. А секунду спустя над его головой просвистела пуля, угодившая немцу в сердце. Тот упал замертво.

– Предраг!

Радован кинулся к мальчику, тот попытался встать, но ноги его не слушались. Обилич поднял с земли истекающего кровью парня и понес его в дом.

– Только не засыпай, слышишь меня, Предраг?..

– Эта тварь рассказала им о вас… – шептал мальчик. – У меня в кармане письмо, которое она хотела им отдать… – Потом он потерял сознание и не знал, каких усилий стоило врачу-хирургу Бранке Обилич удержать его на этом свете.

Обилич пришел в дом Попичича и рассказал ему о случившемся. Жарко с Милицей помчались к сыну в соседний дом, куда уже стягивались значительные силы партизан.

Мария-Яна вернулась домой с довольной улыбкой на лице.

– У меня для тебя хорошая новость, Йозеф, – тихо проговорил Радован, – ты тут больше не живешь. Ты едешь в Белград, где будешь сам спасать свою гнилую шкуру.

– Милая, иди в свою комнату.

– Зачем же? Пускай расскажет, как она помогла папочке, – хмыкнул Обилич. – Пусть расскажет, как пошла сдавать меня немцам, как из-за нее немец стрелял в Предрага.

– Я не понимаю, о чем ты… – мотнул головой Кербел, в недоумении глядя то на дочь, то на серба.

– Яблочко от яблони, знаешь ли. Собирайте свои вещи, мы поможем вам в последний раз.

– Мария, что ты наделала?

– Я лишь следовала твоему совету, папочка. Я помогла Богу увидеть, кто плохой, а кто хороший.

– Как мило, – улыбнулся Обилич. – Мы плохие, значит. А почему, собственно, а, Йозя? Спасали твою шкуру, кормили, поили, одевали, прятали… Плохие? А с чего ты взял, что ты хороший?

– Я ничего плохого не делаю.

– Уже сделал. А ты, маленькая тварь, – он посмотрел на девочку, – всегда помни о том, что за все зло, причиненное людям тобой, ты будешь платить лично.

– …Я найду на кого переложить ответственность, – совсем по-взрослому ответила девочка.

Спустя час семья Кербела была уже на пути в Белград, а партизаны совместно с освободительной армией Югославии начали зачистку Врнячки Бани от немцев. Мадлен была довольна их отъездом, семья Попичичей ее довольно сильно раздражала, а Предраг… он заслужил пулю в спину, думала она, ведь он так и не ответил на ее любовное послание.

По прибытии в Белград Йозеф смог связаться со своими бывшими коллегами по посольству в Чехии. И тут среди сербов нашлись добрые люди, в очередной раз пустившие его семью под свою крышу. Правда, лично для себя он решил, что фрагмент их жизни в Сербии во время войны нужно будет переписать. Посему при переезде в США он сменит фамилию на Корбел и начнет писать совсем другую историю.

В тот год Пасха была 16 апреля, и сотни людей отправились в храмы Белграда в хорошем настроении, и не было ни у кого и мыслей о надвигающейся беде. Мария-Яна и ее семья не были исключением. Они так же, как и все, принимали участие в праздновании, когда в одиннадцать утра над городом разнесся гул воздушной тревоги, а уже в двенадцать часов на ничего не подозревающих людей всей своей мощью обрушились союзные войска – бомбардировщики США и Англии. Говорят, они метили в военные объекты немцев, но попадали лишь по жилым домам и больницам да храмам… Те бессмысленные в стратегическом плане бомбардировки продолжались долго. Единственным объяснением было то, что англо-саксы хотели проверить тактику ковровых бомбардировок. Для Мадлен это были самые страшные дни, когда она боялась громких звуков как огня. Она никому не рассказывала, но тогда она подумала, что этот ужас и есть то наказание, о котором говорил Обилич. Для себя она решила, что когда построит такое государство, о котором говорил ее отец, такой же ужас будет ждать тех, кто будет плохим… в ее понимании.

Мария Лазарь закрыла журнал и закрыла глаза. В офисе было душно, и так и хотелось вырваться из четырех стен и прогуляться на свежем воздухе. Нежданный гость появился на пороге ровно в четыре часа дня. Это был невысокого роста пожилой человек, ухоженный, в черном дорогом костюме. Джулия сразу же приметила дорогие часы на его правой руке, явно именные и сделанные на заказ.

– Здравствуйте, леди. – Он натянуто улыбнулся, Мария молча кивнула в знак приветствия. – Доктор Зев у себя?

Он с интересом разглядывал Лазарь, что-то в ней привлекало его.

– Да, но он сегодня не принимает…

– О, милая моя, меня он примет. Позволите? – он сам подошел к двери кабинета и постучал.

– Оставьте меня! – крикнул Гэбриэл.

– Это Джейкоб. Я войду? У меня был долгий перелет, и я не хочу тут стоять в ожидании.

Спустя секунду Гэбриэл сам открыл ему дверь.

Глава V

Джулия подскочила с места и кинулась к Марии.

– Ты знаешь, кто это?!

Лазарь мотнула головой.

– Да это, – чуть ли не задыхалась от восторга девушка, – это же сам четвертый барон Ротшильд!!! Натаниэль Чарльз Джейкоб в нашем офисе… с ума сойти!

– Барон? – удивилась Мария. – Один и без охраны?

– Я думаю, что вся охрана осталась за дверью. Дай-ка посмотрю! – она сначала подбежала к окну. Внизу и впрямь были две машины сопровождения и один лимузин. Мини-кортеж занял пол-улицы. – А за дверью… дай-ка гляну.

Но Мария ее опередила, она подошла к двери и настежь ее открыла. У входа в офис Зева стояли два человека, в костюмах и вооруженные.

– Ой! Здравствуйте! – просияла Джулия, питавшая слабость к крупным мужчинам при оружии. Она не могла отвести глаз от одного из них, явно главного.

– Добрый день! – ответил он, улыбаясь и с любопытством разглядывая помощницу Гэбриэла.

– Не хотите войти? – спросила Джулия, когда Лазарь, потеряв интерес к незнакомцам, вернулась к креслу у журнального столика. Села и, достав сигарету, закурила. – Могу предложить вам чудный кофе. – Она уже почти влюбилась в этого статного высокого брюнета с темными глазами.

– Не откажусь, – ответил он. – Бен, вызови Кевина, – обратился он к напарнику. Тот кивнул. – Меня зовут Вук, милые дамы, – улыбнулся он. Лазарь подняла глаза на мужчину.

– А меня зовут Джулия, а эта молчаливая особа – Мария.

Лазарь продолжала молчать, но уже с интересом рассматривала Вука.

– Позвольте, я присоединюсь? – он сел в кресло слева от Марии и тоже достал пачку сигарет. – Как работается вам, леди?

Аромат сигарилл с вишневым вкусом наполнил комнату.

– В целом неплохо, но сегодня пустой день. У нашего начальника траур. Убили его друга.

– Да-да, в новостях с самого утра рассказывают. А вы тоже знали Уокера?

– Нет… но убийца вчера приходил к нам…

– Вук – довольно редкое имя, вы ведь не из Америки? – перебила Джулию Мария, посмотрев на гостя.

– Да, вы правы. Это сербское имя. Слыхали о Сербии?

– Доводилось, – кивнула Мария.

– Мои предки оттуда, а сам я родился и вырос тут. Так что самый что ни на есть американец.

– Акцент, – тихо заметила Мария.

– Что, прости? – он посмотрел на Лазарь, которая смотрела не на него, а в окно.

– У тебя сильный акцент, что говорит о том, что английский не твой родной язык и ты не урожденный американец.

– А ты наблюдательная, прям-таки шпионка.

– Как твоя фамилия, американец? – спросила Мария с иронией.

– …Бранкович, – ответил Вук. – И запомните эту фамилию, дамы, вы о ней еще услышите.

– Ну, еще бы, – хмыкнула Лазарь.

Вук чувствовал, как злится на выскочку, но старался держать себя в руках. Он решил переключить свое внимание на рыженькую секретаршу. Та буквально пожирала его взглядом.

– Скажи, Вук, – сразу перешла на «ты» Джулия и, как могла, старалась быть обаятельной, – а ты давно работаешь у барона Ротшильда? Ты его телохранитель, да?

– Да, я начальник охраны. Отвечаю за безопасность. А давно ли… Лет десять уже. – Бранкович поднялся с кресла и стал расхаживать по комнате и рассматривать интерьер и копии картин Клода Монэ.

– И бывали опасные ситуации?

– Куда же без них, – пожал плечами Вук. – Бывают иногда.

Вдруг из кабинета выглянул Зев.

– Мария, зайди, пожалуйста.

Лазарь сразу поднялась с места и вошла в кабинет доктора.

– Чем могу быть полезна, Гэбриэл? – тихо спросила она.

– Приготовь нашему гостю кофе, у тебя это лучше всех получается. Плюс принеси мне дело Мерфи, – сказал он на иврите. Мария послушно кивнула и удалилась на кухню, стараясь не попасться на глаза гостю.

Пока кофе варился, она зашла в соседнюю маленькую комнату, где Зев разместил картотеку своих пациентов. Папка сенатора Кристофера Мерфи лежала на самом виду, Лазарь не стала убирать ее далеко вчера.

– Здравствуйте еще раз, сэр Джейкоб, – обратилась на иврите к гостю Мария, отдавая папку Гэбриэлу.

– О! В наше время редко встретишь молодежь, говорящую на родном языке, – отметил гость. – Похвально, мисс. Только Джейкобом меня зовут в миру, а для друзей я Натаниэль. – Он улыбнулся. – Только никому не слова, я вам доверяю.

– Благодарю. – Лазарь изобразила подобие улыбки и снова удалилась на кухню разливать кофе по чашкам.

– Милая девушка, – сказал Натаниэль, – что у нее за семья?

– Она дочка Бенедикта и Лауры Лазарь. – Барон кивнул. – Он был отличным хирургом, великолепный был специалист, – покачал головой Зев, – они десять лет назад переехали в США. А два года назад погибли в автокатастрофе. Мария выжила лишь потому, что в то время проходила практику в больнице. Бедное дитя, осталась совсем одна.

– Это тот Бенедикт, который оперировал нашего общего знакомого Дэвида? – Доктор кивнул. – Да уж… какая потеря. Не знал, не знал. Дэвид после той пересадки был как новенький.

Минуту спустя Мария вынесла поднос с двумя чашками кофе и поставила его на стол доктора.

– Спасибо, дорогая.

– Так, Мария, присядь-ка с нами. – Зев протянул папку. – Расскажи нашему гостю о сенаторе. – Ему явно было противно даже смотреть на убийцу своего друга.

– Все о нем не надо, лишь возможные зацепки, может, вы что-то заметили? Не было ли у него сообщников, и не был ли это план?

– За сорок минут гипнотического сеанса…

– О! Забыл тебе сказать, она мастер-гипнолог! Талантище! Кхм, продолжай.

– …Спасибо, – она улыбнулась, – я лишь заметила, что он нервничал, что-то его сильно беспокоило, но никаких предпосылок агрессивных не было… Он был психически нормальным человеком, это я могу говорить со стопроцентной уверенностью.

– Увы, но поступок его отнюдь не нормален, – покачал головой барон.

– Может, он готовил это убийство очень долго, – предположила Лазарь.

– Что ж, пускай этим делом займется полиция. Ладно. Хватит о нем. – Ротшильд стряхнул с брюк пушинку. – Билли, – сказал он и посмотрел на доктора и его помощницу, – Билл де Блазио, – уточнил он, – мэр города, предложил семье Уокера, чтобы церемония прощания прошла здесь. Семья приняла этот жест. Церемония состоится послезавтра.

– Я обязательно на ней буду, – с готовностью ответил Гэбриэл.

– Само собой, – кивнул барон. – Только это не все события на пятницу.

Мария уже чувствовала себя лишней. Заметив, что чашки опустели, она поспешила забрать их и скрыться на кухне.

– В семь часов вечера в общинном еврейском центре, что на Амстердам-авеню, состоится вечер памяти Уильяма Уокера. Соберутся его бывшие коллеги, друзья.

– Боюсь, всех его друзей центр не вместит, – опустил голову Зев.

– Также состоится презентация одного любопытного экспоната. Из своих надежных источников я узнал, что им активно интересовался Мерфи.

– Что же это? – полюбопытствовал Гэбриэл.

– Голова… нетленная.

– Позволь спросить, чья голова?

– Голова князя Лазаря, – Мария замерла на месте, – балканская реликвия. Давно утерянная для них, но представляющая для населяющих ту местность народов великую ценность.

– В чем же ее ценность? Очередные мощи гоя для поклонения гоев… – откинулся на спинку кресла Гэбриэл, потеряв интерес к теме.

– Видишь ли, не только сербы верят в ее силу – греки, турки, знающие европейцы. Пока голова не воссоединится с телом, Балканы будут разжигателями войн. – Барон говорил медленно, смакуя каждое слово.

– Ты всегда был мистическим человеком, Натаниэль, – улыбнулся доктор.

– Вот уже 626 лет, как она переходит от одного владельца к другому. Сербы уже больше двухсот лет просят турков вернуть ее, а те молчат. Знаешь почему? Потому что ее и у них нет. Каждые пятьдесят лет она меняет владельца, трофей переходит от одного рода к другому, наделяя силой. Верь или не верь, но так оно и есть.

– Что ж, люди и в копье Судьбы верят…

– Я приглашаю тебя на церемонию передачи этой реликвии моей семье на хранение. Тебе, я уверен, будет приятно повидаться со старыми друзьями.

– Мне не с кем пойти на это мероприятие, – нахмурился Зев, который никогда не любил массовые скопления людей.

– Возьми Марию. – Барон кивнул в сторону кухни. – Такой чистой еврейской крови негоже пропадать. Познакомим ее с кем-нибудь достойным.

– Мария! – позвал ее Гэбриэл, та тут же вышла из кухни. – Сопроводишь старика на вечеринку? – Он улыбнулся отбеленными зубами.

– Сочту за честь. – Она заставила себя приветливо улыбнуться.

– Вот и дивно. – Ротшильд встал с кресла. – Также там и обсудим еще кое-что. Уже по твоей части, возможно, мне нужна твоя помощь как психоаналитика.

– Всегда готов помочь! – как ужаленный подскочил с места Зев.

– До пятницы. До встречи, мисс Лазарь. – Он кивнул в ее сторону и вышел за дверь. Гэбриэл побежал его провожать.