Любовь со взломом (пьесы)

Петрович. Да, ты из тех, потому что не знаешь, что живешь в России. Иначе бы ты такую околесицу не нес. Россия таких, как вы, выплюнет. Где твой паспорт?

Эдуард. А зачем он?

Петрович. Нам надо знать, что писать на могиле. «Диссидент» – не знаю, как пишется.

Петрович подходит к Эдуарду, обшаривает его и достает из внутреннего кармана портмоне. Вынимает из него паспорт.

Эдуард. Диссидент пишется через «и». Но это плохая шутка, Петрович. И при чем тут диссидент? Я всегда был за народ. Просто я не доверяю тем, кто им рулит. Для меня главное – это возвращение русской культуры, ее корней… Да, здесь получилось… недоразумение.

Петрович (показывает коронки). Вот это ты называешь недоразумением?

Эдуард. Я понимаю, эти коронки… Григорий очухается и сам ответит. Но самое главное, Петрович, не надо конфликта! Бить бутылкой по голове человека – это преступление, связать и угрожать это тоже, простите, произвол! Вы – вооружены, мы подчинились силе, но есть закон.

Петрович. Я – закон! А это (показывает на женщин) ваш суд! Понял?!

Эдуард. Не понял. Вернее, понял одно: судя по вашему замечанию, вы не доверяете существующим законам?

Петрович. Повторяю для ясности: здесь закон – мы! Это наша земля. На ней мы родились и выросли. Сегодня ты и твои дружки на нашей территории. У нас тут свои правила. (К женщинам.) Надеюсь, вы запомнили, что сказал этот архитектор?

Любовь. Да, все! Врет, ни одному слову не верю. Говорит, как на диспуте по телику. (Вскакивает.) Не трогай Россию, гад! Она до сих пор обворовывается такими, как ты. (Вновь садится на табуретку, рядом с креслом в котором сидит Петрович.)

Петрович. Вот тебе, архитектор, голос народа. Итак (тоном судьи), будем считать, что эти нечистоты, высказанные гражданином (смотрит в паспорт.) Гозиным Эдуардом Михаевичем по поводу России, были его защитной речью.

Эдуард. Прекратите шить мне дело! И потом, это не мой народ – это ваш народ! И потом, мы живем в свободной стране! Я имею право говорить то, что думаю. Вы меня не заткнете. Я буду жаловаться губернатору Назарову.

Петрович. Недавно снят. Коррупция – девять лет получил.

Эдуард. Тогда руководителю РУВД города Фоменко.

Петрович. Срочно ушел на пенсию.

Эдуард. Есть второй состав, он менее коррумпированный.

Петрович (не обращая внимания). Капитолина Ивановна, вы все запомнили из речи подсудимого?

Эдуард начинает долго и вызывающе хохотать.

Эдуард (нагло, другим тоном). Хватит! Ты беса не гони, Петрович! На прикол и дурняк меня не возьмешь!

Петрович. Ах, ты так заговорил. Тогда я тебе отвечу: я тебе барагозить здесь не дам. Борода тебе здесь будет, бубен. Заехали вы не туда и заработали на головняк. Понял?

Эдуард. Понял, чем мужик бабу донял!

Капитолина. Петрович, все, что он сделал и говорил, я запомнила. (Пристраивается рядом с Петровичем и Любой. Возникает своеобразный судейский помост.) Как говорил мой дед: «Купчик божится, когда кнутом бьют».

Сергей. Ха! Угадала! Мы его так и зовем: Купец. Попался, купчик! Заливаешься соловьем, страну костеришь, думаешь, все идиоты?

Эдуард. Не выступай, Серый. Без меня ты пыли лагерной не стоишь. Кого ты перепугался? Этих? Мы еще посмотрим, чья возьмет!

Сергей. Купец, немая про нас все знает, видела нас на кладбище, и нечего виноград сушить.

Эдуард. Хорошеньким хочешь быть, Серега? Что ты расскажешь? О ком? Ты же сейчас наше дело начнешь закладывать, шкуру будешь спасать!

Сергей (на всю катушку). Ненавижу! Пообещал кущи небесные, и думаешь, все – обвел меня. Архитектор?! Да ты комиссионкой рулил, а потом сел на пять лет. Да ворюга ты! Своих бывших дружков боишься, поэтому по деревням шаришь. Что, не нравится?

Эдуард. Что ты несешь? Какая комиссионка?

Сергей. Простая – московская! Что, съел?! Подделки, сделанные Яшкой Клебой, музеям и скупкам предлагаешь. У тебя ведь где-то в машине запрятана «кругленькая», небось трясет, когда от тачки отходишь. Все скажу! Дядя, руки ломит. Отвяжи хоть немного, подпругу ослабь, чтобы не затекали плечи. Все скажу!..

Любовь. Петрович, ослабь его немножко, ведь мальчишка. Лицом на соседского паренька смахивает.

Сергей. Дядя Афган, прости, давно я ему хотел в рожу съездить, да руки слабые – не поднимались. (В сторону Григория.) Этот, Шныряла, как бульдог за него тявкал. Слово поперек – в морду. Хорошо, хоть теперь со звоном валяется. Впутали они меня… Простите…

Эдуард. Заткнись! Кто тебя, мразь, путал?! Всади ему, Петрович, дробь в задницу, я тебе сто тысяч заплачу.

Сергей. Ты! Ты, сволочь! Я художестенное училище закончил, картины из дерева вырезал – интарсия называется. (В сторону Эдуарда.) Он их поначалу по дешевке у меня скупал, а потом втридорога сплавлял кому-то. Спекулянт он, на нем пробы негде ставить!

Эдуард. Врет! Выгородить себя хочешь, Моцарт из ПТУ?! Не выйдет.

Сергей. Затянул он меня в круговерть, деньги давал… Потом таксистом устроил… Вози его, отпуск бери, когда потребует. Бросил интарсию, шальные деньги пошли… Шоферишь за похмелье, а он уже к вечеру с заданием лезет: там – скупим, у того – выклянчим, другого – объегорим… Дверь просил перед собой открывать – сука! К вечеру тыщу рублей мне в зубы: «Гуляй, Сережа, бутылку водки и хвост селедки – заслужил!» Запои у меня были…

Эдуард. Я тебя насильно не поил, сам к водке тянулся.

Сергей. Петрович, он нерусский, гадом буду, – из Молдовы! Сам, сволочь, пьет мало, а другим как из брандспойта льет. Девок напоит – нагишом танцевать заставляет. Одна спьяну лебедя изображать стала, руками махала и за окно шагнула. Отвертелся – сама шагнула. Дядя Афган, руку ослобони, нет сил говорить.

Петрович. Все, с тобой все ясно! Суд учтет твои признательные показания. Кстати, где твой паспорт?

Сергей. В машине! В бардачке! Хотите, принесу?

Эдуард. Задушить тебя надо, шпану, шнуром этим. За клевету – задушить!

Капитолина. Петрович, ослабь ему руки – мальчишка синий стал, затек весь. (Петрович чуть высвобождает руки Сергею.)

Сергей. Спасибо, дядя! Спасибо, женщины.

Эдуард. Ну и мухомор ты, Серый! Я его из дурдома вытащил – у тебя же глюки начались. Вспомни, на таракана от страха глаза пялил – «КГБ» кричал.

В этот момент Григорий сильным толчком переворачивается на спину и садится на пол.

Григорий. У-ух! За-са-да! (Мотает головой.) Словно шпалой по башке. (Смеется.) Ничего себе… Это ты, Афган, операцию провернул? Каким ветром тебя надуло?

Петрович. Сквозняком! Не ожидал?

Григорий. Я всего ожидаю. (С ненавистью посмотрел на Сергея.) Всего! Приучен. (Оглядывается.) Где она?

Петрович. Кто?

Григорий. Кто-кто? Конь в пальто! Где она – немая?!

Петрович. Вышла Варвара.

Григорий. Бабоньки, одеколона на башку полейте кто-нибудь, а то осколки заржавят.

Любовь. Нету для вас одеколона. Вот если коньяку только?

Григорий. Давай. А то раньше времени сдохну – радости для вашего народного суда никакой. (Любовь льет на голову Григорию коньяк, тот хватает губами скатившиеся капли.) И сюда тоже… (Открывает рот. Любовь смотрит на Петровича.)

Петрович. Капни, капни, пусть очухается. (Любовь дает глоток конь яку Григорию.) Ну что, Шныряла, так тебя, что ли, крестят? Давай по порядку. (Показывает орден.) У тебя ведь это нашли?

Григорий. Ишь ты, чего захотел! По порядку? Это у прокурора по порядку. А ты, Коряга, хоть и с пушкой – чиха моего не услышишь. Я тебе не этот котенок. (Кивает в сторону Сергея.) ПТУ, запомни: тебя на первой перепутке без телефона пришьют, охнуть не успеешь, червяк. Вдумайся в народную мудрость: «Не рой яму другому…» – продолжение знаешь. Коряга, закрой меня одеялом, я спать хочу. А когда твоя глухомань придет, я ее урою, вот так! (Делает сильное движение телом и выбрасывает ноги высоко вверх.) ПТУ, если я тебя еще раз услышу, считай, что приговор утвержден. А теперь тишина – спать буду. (Поворачивается на бок.)

Петрович. Будем считать, что и он высказался. Кстати, по поводу «не рой яму другому». (Негромко.) Нужна лопата и керосиновая лампа: будем по очереди рыть могилу. (Все трое связанных мгновенно отреагировали.)

Эдуард. Какая керосинка? Вы что, фашистские застенки хотите устроить?

Григорий. Купец, хватит хлебалом щелкать, не бзди – не все потеряно.

Сергей. Дядя, я им братское кладбище вырою, только освободи.

Григорий (с угрозой). Серый, я говорил тебе, не баклань. Теперь пеняй на себя: голову оторву и дам в руки поиграться.

Петрович. Капа, у тебя есть лопата?

Капитолина. Сейчас принесу. (Быстро уходит и возвращается с лопатой.)

Петрович (пробует на прочность, негромко). Подойдет. Приговор будем приводить в исполнение за домом. Здесь много крови будет, да и тащить далеко.

Входит Варвара.

Григорий. А-а? Не запылилась, жаба?

Варвара спокойно подходит к наполненному водой ведру и, большим ковшом зачерпнув воду, хлестко окатывает голову Григория. Тот, задохнувшись, долго откашливается.

Варвара (отводит Петровича в сторону). Пе-тро-вич, зд-десь все докк-ументы на на-а-грады. Вот. (Передает коробку.)

Петрович (Тихо.) Теперь ни крестом, ни пестом не отделаются.

Эдуард. Я хочу в туалет.

Петрович. А тебе не понадобится. До приговора осталось недолго.

Эдуард. Перед расстрелом и закурить дают, и в туалет водят. Неужели мне это здесь делать?

Петрович. Не велика проблема, валяй. Даже интересно, как это у тебя получится. Женщины, отвернитесь.

Эдуард. А кто мне откроет – ты, что ли?

Петрович. А ты сдай анализ в штаны – почки тебе больше не понадобятся.

Эдуард. А ты сдай мне свое ружье, и я скажу, из какого теста ты сделан. Ничего, вы еще ответите за все. Закон и таких обламывал.

Петрович. Неужели? А если я твоему закону не доверяю? (Связывает руки и тащит Григория волоком к центру. Сажает на пол между Эдуардом и Сергеем.)

Григорий (все еще откашливаясь). Коряга! Афган! Иди сюда, что скажу… (Петрович подходит.) Нет, на ухо. (Петрович наклоняется. Григорий резким рывком пытается схватить зубами ухо Петровича, но тот успевает подставить кулак. Укус приходится на руку.) А-а! Зацепил все-таки, Коряга. Он меня будет волоком, как падаль какую-нибудь, тащить…

Разъяренная Варвара бросается к Григорию, но Петрович перехватывает ее.

Петрович. Погоди, Варвара, я сам. Дай полотенце. (Варвара подает полотенце.)

Капитолина. Марганцовка есть. (Идет искать.)

Петрович. Не надо.

Обмывает руку водой из ведра, завязывает рану полотенцем. Незаметно берет целлофановый пакет, подходит сзади к Григорию и внезапно набрасывает пакет на его голову. Григорий начинает биться в конвульсиях. Через паузу Петрович сдергивает пакет.

Григорий (жадно хватая воздух). А-а-а-ох! Ну, все… – конец тебе. Теперь моя очередь!

Петрович. Это только шутка, Шныряла, расстрел – впереди!

Любовь (насмерть перепугана, тихо Петровичу). Петрович, лучше их в полицию. еще развяжутся… Давай я сбегаю, за час обернусь…

Петрович. Нет. Здесь все решим! Сами! Сиди! (Силой сажает Любовь на табуретку.)

Любовь. Не могу я. Сил моих нет. А ты, Капа?

Капитолина (тихо Любе). А я могу! Этого (показывает на Эдуарда) я сама расстреляю.

Любовь. Отпусти меня, Петрович, они мне нервы на кулак намотали.

Петрович. А у меня нет на них нервов! Нет и не будет! (Кричит.) Здесь с с ними покончу! Пусть потом судят! (Негромко, точно себе.) Знаю я этот суд, свой никогда не забуду. На ровном месте три года дали. (Подходит к Григорию и показывает орден.) Где ты это взял? Это орден Героя Советского Союза, героя войны Степана Игнатьевича Завьялова, схороненного нами месяц назад в Белых Камнях. Вот удостоверение на орден. (Показывает.) Этими руками по его просьбе я положил орден Красной Звезды к нему в могилу, а Звезду Героя сдал на вечное хранение в музей «Тульский некрополь». Как этот орден оказался здесь? По какому такому праву вы… туда… в могилу… Там ведь красный обелиск со звездой. Он всю войну колотился, весь израненный в землю лег, а вы… Нелюди вы, волки на большой дороге… Тысячи вас развелось!.. На троих теперь меньше будет! (Вскидывает ружье.)

Сергей (визжит). Дядя, не я! Не я! Нет-нет, не я! Это – он, Шныряла! Он могильщиком был в Коломне. Там он это освоил. Он сам хвастал!.. Мне не раз хвастал, сколько денег зарабатывал…

Григорий. Молчи, курвец! Пусть стреляет! Чего заблеял, как ягненок? Жить, как падаль, мог, а умереть человеком сил не хватает, скот паршивый? (Поет хриплым, яростным голосом.)

А за темным окном моя бедная Русь,Время вышло, осталось немного,Я сегодня опять как скотина напьюсьПеред этой последней дорогой.

Сергей. Дядя, он это сделал. Мы с Купцом подобрали его в Коломне. Он рассказывал, как сперва за копейки в парке на аттракционном колесе, на самой верхотуре стойку на одной руке делал. Вначале за пятьсот рублей жизнью рисковал, а потом нашел работу на кладбище. По пьяни признался, как за десять минут до впуска родных в морг покойникам зубы «оперировал». Он даже название своей работе придумал – слесарь-стоматолог. Народ ведь похороны не любит, покойнику в рот не заглядывает, а там эти слесари тысячами зарабатывают. А наш умный народ – знать ничего не хочет.

Григорий делает рывок, чтобы ногами ударить Сергея. Не достает.

Григорий. У-у, сволочь! Купец, это ты его выкормил. Теперь будешь хлебать парашу за эту падаль!

Сергей. Петрович, вчера это было… Темнело уже… Проезжаем мимо кладбища. Шныряла заставил остановиться: «Свеженькая, – говорит, – надо проверить». И пошел… Ночь наступает, темно уже, а у него словно чесотка по всему телу…

Григорий. Помолчи, тарахтелка! Не толкай фуфайку в ухо.

Сергей. Потом приходит: «Посвети, Серега, темно!» Я пошел… Как за руку повели. А он – хоть бы хны! Не пойму, из какой утробы такие берутся? «Свети, – говорит, – вот здесь голова!» Я как увидел – не смог, бросил фонарь и деру назад, к машине. (Показывает на Эдуарда.) А этот вместо меня пошел…

Эдуард (кричит). Ложь! Все – ложь! Не было этого. Что ты несешь? Ты в своем уме? Язык тебе вырвать надо!

Сергей. А?! Пронимает? Купец плащ натянул, брючата закатил – дождь пошел – и туда…

Эдуард. Я пошел вернуть его, притащить назад… Больной он. У него форма клептомании. Его лечить надо…

Сергей. Вскоре вернулись назад. Купец со страху начал коньяк хлестать, а эта сволочь орден нацепил: «За Победу!» – говорит. Полбутылки выпил и храпел на заднем сиденье. (Показывает на Варвару.) А эту мы видели, когда кладбище объезжали. Она как раз туда шла. Быстро шла, но нас увидела. Я ее здесь по платку узнал: чеченки так носят – узел сзади.

Капитолина (тихо). Господи, до чего же люди докатились. За что, Господи? (Перекрестилась.)

Эдуард. Ко всей этой грязной легенде я не имею никакого отношения.

Петрович. Значит, мальчишка врет?

Эдуард. Врет! Шкуру спасает. Ничего этого не было. Я требую вызвать полицию, Петрович, сдать нас в полицию. У вас нет никаких доказательств. (Твердо и уверенно.) Никаких ночных походов я не совершал. Я спал в машине. Они действительно куда-то отлучались… Если память мне не изменяет, Григорий за самогонкой хотел пойти… в деревню… Он коньяк не любит.

Григорий. Ну ты загнул! Ну, загнул! Это я-то коньяк не люблю? Да помочиться я ходил на кладбище, понимаешь, по-мо-читься! Да, не удивляйтесь – люблю острые ощущения. (Резко и зло.) Попались, Купец! Не крути! (Шепотом.) Коряга хитер, как бобер. Ему другое надо. Дай ты ему бабла, чтобы отвязаться.

Любовь (решительно отводит Петровича в сторону). Капа, Варвара, идите сюда. (Капитолина и Варвара подходят. Заговорщицки.) Петрович, позволь, я в полицию. Ведь проще: сдадим – пускай разбираются. Наше какое собачье дело. Ну почему ты рогом уперся? Накликать беду на всех нас хочешь? Ведь сидел уже! Откуда у тебя эта непокорность? Ты же нас подведешь под монастырь. Вместе сесть хочешь?

Петрович. Люба, остановись! Не скули. Послушайте меня, дорогие мои, если мы их отпустим в полицию – откупятся и Еще смеяться над нами будут. (Громко.) Все, заседание присяжных закончено! За мародерство, за осквернение памяти героев Великой Отечественной войны приговариваем этих волков к расстрелу. (Наводит ружье, прицеливается.)

Любовь (становится перед стволом, кричит). Стой! Подожди! Петрович, не забирайся выше закона! Тебя снова посадят!

Петрович. На этот раз не посадят! Я их так закопаю, что никто не найдет. На харчи народные, Люба, я этим паразитам сесть не дам! Посмотри, как они выворачиваются. Поди, и денег дадут, если отпустим?

Григорий. Дадим, Коряга, чтобы отрезвел ты и перестал мутить баб на самосуд. Купец, а ты давай башляй, а то и впрямь под Саранском мордой о парашу ударят. (Запел.)

Тянет лапы империализм,Захлестнул отчизну бандитизм,Мы, наверное, здоровы до сих пор,Потому что клевый есть надзор.

Слышишь, Эдик, отвали ему сто тонн, и делу конец.

Сергей. В машине деньги, в тайнике… Давай покажу… Там красненькими пачка на пачке, иконы, картины, барахло разное…

Эдуард (кричит). Не сметь! Убью, мерзавец! (Пытается вырваться.) Убью, гаденыш!

Григорий. Не ори! Дай сто тонн Афгану и бабам – по половине, и мотаем отсюда. Попались, Купец, давай на мировую.

Петрович. Ишь ты! Сколько же стоит твоя мировая?

Григорий. Сто тысяч тебе за глаза хватит. А то, что я забрал, – себе оставь. Хватит ссориться! Твоя взяла. Безденежье – корень всякого зла, Коряга. А заложишь полиции, передам ребятам по азбуке, перо получишь, будь уверен. У нас закон один: заложил – себя загубил. Купец, не кривляйся, а то эта сука… (показывает на Сергея) все ему выложит. Видишь, он обделался от страха.

Эдуард. Сам выкладывай! Кто тебя понес на кладбище? Сам ведь пошел, по своей охоте. Вот и плати теперь. А меня в эту историю не впутывай.

Сергей. Дядя Афган, давай покажу, где деньги. Ключ от тайника он прячет, но это не беда, найду. Ты только меня отпусти: обшарю и найду. Куча денег будет. Я им быстро и могилку выкопаю, дай только лопату.

Григорий. Я тебя за эту лопату утащу с собой, сука. Купец, видишь, куда дело идет, выкладывай бабки, а то все уведут. Дай больше – не откажется.

Петрович. Не купите! Здесь ляжете без суда и следствия. (Наводит ружье.)

Григорий. Слушай меня, дубина стоеросовая. Ты наверняка знаешь наши законы? Найду тебя, где бы ты ни был, только б землю топтал. Я с малых лет по тюрьмам. Если меня сдашь, я и половины срока не просижу, а тебя за это время трясучка доконает. А может, и сдохнешь, не дождавшись меня.

Капитолина. Но и ты в тюрьме можешь умереть, или ты уверен, что бессмертный?

Григорий. Да, я – бессмертный! Потому что зачали меня трое охранников на зоне. Мама там сидела, была очень красивая… После родов ее совсем доконали, чтобы она лишнего не сказала. Так что от троих у меня силы и хватит на троих. Коряга, советую тебе отпустить меня, пока я сам не развязался. Ты этим ружьишком в руках хочешь меня испугать? Знай, больше восьми лет мне не дадут, а ты сон потеряешь. А потом я вернусь, чтобы посмотреть тебе в глаза. Так что не выдрючивайся больше…

Петрович. Не пугай! А до лагеря ты не доживешь. Здесь твоя последняя остановка. Ты волк, хищник и будешь расстрелян, как преступник. (Взводит курок и целится.)

Капитолина (бросается к Петровичу, отводит в сторону). Нельзя здесь стрелять, Петрович. Сколько ни отмывай – кровь останется. Жизни здесь не будет. Этого я сама бы застрелила, но нельзя! Зачем тебе вторая судимость? Лучше их туда… Позвони, пусть приедут и заберут.

Петрович. Нет у меня телефона.

Любовь (подключается к разговору). Петрович, Капа правильно говорит: прознают – до конца жизни там останешься. (Решительно.) Все, решено, я в полицию. Обернусь мигом. (Направляется к двери.)

Варвара (перекрывает выход). Ни-ку-да! Зз-десь их… су-ди-ть будем. Я су-дить бу-ду! Все! (Любе.) Ся-дь на ме-сто! (Люба испуганно садится на табуретку. Варвара разворачивается к подсудимым.) Кре-ста на вас н-нет! Вы и-роды! Отку-да вы, та-ра-каны та-кие, взялись? От-куда и ког-да вы-пол-зли? Люба, нель-зя их жа-леть. Видишь, как он плюю-ет на все! Ему за-кон ды-шло… (Подходит близко к Григорию.) Фа-шист-ты! (Подходит еще ближе.) А ли-цо твое я уже ви-дела… Вот такое же ря-бое и гряз-ное. Пот так же зли-лся. А, бо-ишься?

Григорий. Отойди! Отойди, ведьма! Что ты на меня вылупилась? Я тебя тронул? А, тронул? Шутка это была! Шут-ка!..

Варвара. Ты Степана тро-нул! Ты всех, если бы тт-воя во-ля, из-му-чил и до Мо-сквы бы все рас-копал и пере-тряс. Чер-вяк ты!

Григорий. Отойди, сатана! Что ты от меня хочешь? Чего? Что ты на меня глаза вылупила? (Кричит.) Сгинь, кобра!

Эдуард. Господа, я прошу слова… Как говорится, «кондуктор, нажми на тормоза…» Давайте без крика мирно поговорим…

Григорий. Хватит говорить, Купец! Не виляй! Башляй им. Иначе не вылезем.

Сергей. Дядя, прости. Руки затекли. Отпусти, ради Бога. Я все вам сказал. Все, по совести. Пойдем, деньги найду, а потом – на машину и в полицию. Сам повезу, и все как один сдадимся. (Рыдает.) Сдай, дядя, в ближайшее РУВД, но развяжи. Не могу больше, шнуром сердце перетянуло.

Капитолина (Петровичу). Отпусти ты, ради бога, мальчишку. Они же его с панталыку сбили.

Сергей. Спасибо, тетенька. Вы, дядя, наверно, коммунист. Я когда в Москве был, то прежде всего в мавзолей пошел, к Ленину – как к родному отцу…

Григорий. Да ты просто Павлик Морозов.

Сергей. Я не люблю эти новые партии. Все на одно лицо…

Эдуард (торжественно). Господа, я прошу слова! Позвольте мне обратиться к вам: ваша честь… В уголовном праве зафиксированы случаи, когда по просьбе осужденного приговор заменяется более мягким видом наказания, то есть крупным штрафом. Сколько хотите, чтобы все аннулировать?

Петрович. Ах, так! Откупиться наконец-то решил?