«Хм. Зараза! На себя посмотри, философ!» – и повернулся на другой бок, но стыдно стало как-то своих мыслей, внутренний голос смолк, и подумалось даже: «Жизнь, что ни скажи, у него сложилась – он вовсе не неудачник, а счастливый семьянин, бизнесмен – бездельник, получающий свой процент, купил участок за городом и своих ребят – Виталика и Саньку – возит туда на выходные. По дому – жену с матерью запряг, и весь в своих мечтах. Интересно, а о чём он сейчас мечтает?.. Хороший вопрос… А говоришь с ним – что воду льёшь, только голова потом тяжёлая, как с похмелья… Да… Не всё то водица, что в стакане искрится…» – сам себя заставил улыбнуться – с тем и уснул.

Следующее утро было прекрасным. И ещё бoльшую прелесть ему придавало то, что вещи были уже собраны, а до отъезда оставалось всего три дня – торопиться, правда, некуда. Попил чай с матерью. Наговорились впрок ещё за прошлые дни, думал, что бы такое хорошее сделать, чтоб уж совсем быть умницей (а себе это пообещал ещё в поезде, где-то между 1743 км и «Ивняком»). Ну, «на ловца и зверь»:

– Вань… Ты сегодня очень занят?.. – крикнула с кухни мать.

– Да не…

– Не съездишь в деревню на пару часиков, где дом раньше стоял, помнишь?

– Ну…

– Там церковь была, а у местного батюшки вода святая… Она к тому ещё и целебная, я давно хотела съездить, да сил нету канистру везти с собой, а водички хочется, она вроде бы помогает…

И, конечно, через полчаса я уже садился в автобус до «Садов», и ещё спустя минут сорок с чувством исполняемого долга шел по дороге в Краснополье. Дом помнил плохо, но в эту деревню мы иногда ездили к каким-то родственникам, пока они не переехали куда-то в Сибирь. Свой дом мы продали после смерти отца, я ещё не ходил в школу и помнил лишь смутно какие-то кусты, забор… Но где церковь та, кажется, знал, хотя и не уверен был, что легко найду. Ан нет – церковь одна, единственное каменное здание в деревне – пузатый купол гордо глядит в небо пунцовым золотом, и синеватая голубизна стен напоминает о весеннем небе, яро и щедро радующемся солнцу на фоне сена, навозных куч и истлевших сараев. Зашел, хотел спросить, огляделся – никого нет, тут же услышал, что где-то в углу ведут беседу двое. Я поневоле прислушался, не став прерывать.

– …Крестишься, раз желаешь. А сколько заповедей в христианстве, знаешь?

– Десять: Не убий, не укради, почитай отца и мать, не прелюбодействуй, не лжесвидетельствуй… И нет Единого Бога, кроме…

– Достаточно! Живёшь ли жизнью общины, как часто причащаешься, блюдёшь ли пост?

– Но… – собеседница смутилась.

– Что скажешь на исповеди? – Молчание.

Без слов ясно было, что та в свои двенадцать-четырнадцать была в смущении…

– Как часто бываешь в церкви?

– А я с Богом и так беседую… Сама… – простодушно ответила она.

– Да кто ты такая, чтоб с тобой Господь беседы вёл!? Есть Церковь, есть Священство и мы – посредники между паствой и Всевышним… Да чтобы ты поняла, если б Дух Святой и вправду снизошёл до тебя?! Иди-ка, давай, понаберись уму, походи к службам исправно, а через пару месяцев приходи на исповедь, очистись от грехов, а там и поговорим. Следующий!

Я поневоле вздрогнул, мимо меня успела скользнуть девочка в платке, и я не смог её разглядеть, но она, кажется, всхлипнула и тут же закрыла дверь. Я остался наедине с настоятелем (или кто он?.. Не знаю…).

– Я бы хотел воды набрать канистру, – не дожидаясь расспросов, выпалил я.

– Вход со двора. Там служка дежурит, он поможет. С Богом, сын мой, с Богом…

Я поблагодарил и вышел, крестясь, куда было указано. Об услышанном разговоре ещё долго раздумывал на обратной дороге в автобусе, и совсем уже было углубился в свои мысли, но внезапно машину тряхнуло, и мотор, чихнув пару раз, предательски заглох, автобус понемногу стал сбавлять скорость и, прислонившись к обочине, встал. Из общего гама я понял, что сломалось что-то очень важное, и дальше всем предлагается пойти пешком. Я как-то заупрямился (сорок литров тащить на себе как-то не хотелось) и не сразу заметил, что автобус почти опустел. Когда все уже разбрелись, я стал оглядываться, и по тому, как на меня махнул рукой водитель, я понял, что ждать нечего.

Пошёл пешком. Просёлочная дорога, на моё счастье, была на открытом месте и легко высыхала после дождей. Последняя пара сухих дней сделала её проезжей – я шел по полю возле и не боялся брызг, хотя мне, кажется, уже было всё равно. Попутный транспорт как ветром сдуло. Пошёл так. Вскоре совсем недалеко от дороги заметил пруд, тот самый, на который с палатками ездили ночевать с ребятами в школе. Он почти зарос. Ни песка, ни мелкой гальки по берегам не было видно – теперь кромку воды, отступившей вглубь, окаймляла пожелтевшая осока и чахлый камыш. Берег, где раньше загорали – порос травой, а вода потемнела. Вспомнились слова нашего руководителя – биолога Анатолия Павловича: «Вам, ребята, повезло ещё, климат меняется, уже через десяток-другой лет пруд начнет заболачиваться, мелеть, система протоков и ручьёв… Хотя, вот если бы он смог «отойти» метров на сто пятьдесят левее или чуть больше к югу – то этого бы не было – там проходит…», – а что и как там проходит, и почему «так было бы лучше», я уже не помню.

Я огляделся. Как ни странно, пруд выглядел не так уж уныло – всюду разрослись трава и мох на старых брёвнах… – тоже жизнь, в конце концов… «Так просто всё в природе – Жизнь и Смерть… Ни о чём не жалеть, ничего не желать… Жизнь так жизнь, смерть так смерть – по воле неведомых причин, по строго заведённому календарю, так спокойно и безразлично. Интересно, а пруд хотел бы «отойти» метров на сто пятьдесят? – подумалось мне. – Наверное, нет. А я бы точно хотел… Всё-таки, человек без права выбора – не человек, как ни мудра природа в своём спокойствии – она живёт иначе… Чего-то в ней не хватает… – Просто проклятье какое-то, – мысленно выругался я – Чего не хватает-то?!..».

Привычка быть честным с самим собой сейчас возвращала его к этому чему-то, чего он сам не знал. На обратной дороге, пока он размышлял, ему опять написала Наташа, она дулась на то, что он долго не отвечал, и она не успела купить шкаф, а он какой-то совсем последний. Ей так хотелось… – Короче, если, как он вернется, они тут же не пойдут в «Неаполите рестарант» – не простит. Он устало вздохнул и выключил телефон – он всё-таки промочил ноги, измазался глиной и уже очень устал. Каких-то сил на выяснение отношений – не было.

Настроение было премерзкое. Бледное солнце, ещё с утра предвещавшее хороший день, сменилось мелкой моросью, которая готовилась стать снежной крупой. То и дело налетавший ветер и ранние сумерки красноречиво говорили о смене погоды, приближалась зима. Стараясь быть оптимистом, он попытался подытожить такое начало своего отпуска – и какой из всего этого он должен был извлечь урок? «Маму повидал, это – да. Совесть чиста, и руки, вроде, тоже… Но как-то не очень-то удалась поездка… Оля – замуж хочет, аж глаза сверкают, но всё в жертву, всё ради неё – Науки, куда ей эта одержимость?.. «Выходит за рамки науки», а смысл-то в чем?! Вот Васька – он простой мужик, но ведь даже в детстве рисовал лучше – горы, что-то в акварелях, что-то даже мне нравилось, любил вечером в поле бегать, коров на закате срисовывать, а теперь… У него к искусству один критерий – ценник. Про Витьку вообще лучше не вспоминать… Философ-водолей». Тут он споткнулся, и «приятная» тяжесть 40-литровой канистры саданула его по ноге. «Чёрт!!! Зачем она ей, эта вода?! ещё одно шарлатанское месиво, сто раз же предлагал лекарства какие, если нужны – всё, что угодно… Никитишна, тоже – что ей ничего не нагадала?! Дохлую кошку под порог зарыла, и то была бы помощь больше… Тоже мне чудеса на мыльной воде».

Успокоился, растёр ушиб, вспоминал прошедшие дни… «Что-то я словно из детства не выходил – и терпение-то ангельское (держись, Никитишна), и перед этим в рясе тоже оробел как-то, как ребенок… Ностальгия, что ли?..». «Ностальгия – первый шаг к старости», – вспомнил слова Витьки, да заново чертыхнулся – неприятно как-то стало совсем.

«…Интересно, а куда бежать человеку? В церковь?.. – Ну-ну, а эта девчонка-то в слезах от него убежала, а мне-то что – только каяться всю жизнь, что ли, или вообще – пойти утопиться осталось…». Память поневоле тут же толкнула его к воспоминанию о прудике, что остался за спиной и уже скрылся из виду. «В него – не хочется, это, конечно факт… Природа почему-то даёт только покой, а не жизнь», – философски изрек он. Поскольку вся эта поездка в итоге вымотала его едва ли не больше канистры в руке, он решил, что, видимо, «такова жизнь», и плюнул на всё это. Были и другие заботы – мёрзнущие руки и грязь, а, кроме этого, его начинал мучить голод. Не прихватив ничего с собой, он на всякий случай порылся в карманах. Нашел платок с крысиным хвостом – и уже засмеялся до слез – над собой, над этим глупым положением, над тем, что «такова жизнь». Посидел немного на канистре и пошёл дальше. Впереди уже показались первые городские дома, и, насколько мог, он прибавил шаг.

Но этим дело не кончилось. Не успев дотащиться до остановки и сесть «на транспорт», он увидел, что стоит у тех самых трёх Девятиэтажек. Три титана на фоне городской мелкоты. Немного поднялось настроение: «Всё-таки дошел, посмотрю хоть на это чудо инженерной мысли, всё равно здесь больше смотреть нечего…», но вдруг откуда-то зазвучала мелодия, он огляделся: на противоположной стороне играла губная гармошка, заливисто и, в то же время, просто. Постоял в нерешительности: «Зачем?..», – ничего не решил, но почему-то перешел улицу: «Так слышнее…», встал неподалёку. Длинная куртка и кепка набок скрывали уличного музыканта, а он стоял, не узнавая мелодии, просто слушал, и почему-то становилось теплее, но нет, не почему-то, а просто так. Он увидел стаканчик и стал рыться в карманах, когда к игравшему подошел старичок и не начал честить: «Что вы тут встали, попрошайничать?! Я – старик – не прошу милостыню, а вы – молодежь! Шли бы в совхоз – там работы моря! Пахать на вас всех надо! Нет, стоят, пиликают и бездельничают – подавай им тут – дармоедам…», – на всё это гармошка только яростней выводила трель. Ваня не выдержал, подошел ближе, и старик, видимо, не желая продолжать спор, зашагал дальше. Когда он отошёл совсем далеко, гармошка неожиданно смолкла.

– Вы не обиделись? – неожиданно для самого себя спросил Иван.

– На него?.. – и игравший поднял взгляд – музыкантом неожиданно оказалась рыжая девушка лет двадцати, в веснушках, ещё совсем смешная. Ваня опешил. Она, заметив его удивление, только засмеялась, и ответила после уже серьёзно:

– Нет, он вообще не слишком добрый, с ним бывает…

Ваня совсем растерялся, когда понял, что держит в руке мелочь на проезд, которую так и не бросил в стакан, не зная как поступить – не нашёл ничего лучше, как протянуть ей.

– Спасибо!..

– А почему ты играешь на улице?

– Нравится. Учиться музыке у нас негде – была музыкалка, да закрыли – я не успела закончить, а играть хочется. Дома надоедает всем, а на улице – как-то звонче выходит.

– Я думал, ты так зарабатываешь…

Она устало улыбнулась:

– Вы же – взрослый человек, вы же понимаете, что так не заработать… Стакан-то только потому и стоит, что просто иногда подходят, спрашивают куда кинуть… и только. Я вообще-то на кассе в универсаме работаю, скучно же так всю жизнь…

– Хочешь кофе?.. Она нахмурилась, но, оглядев его с головы до пят, снова рассмеялась.

Ваня даже немного покраснел, когда понял, что штаны он вымазал в глине по колено, а рядом с ним стоит алюминиевая сорокалитровка. Хорош кавалер. Но она просто улыбнулась и сказала:

– Хочу…

– Может быть, завтра утром, здесь же?..

Они обменялись улыбками. Одинаково простыми и безобидными. Он ей понравился – серьёзный и, в то же время, смешной, вроде бы не совсем дурак – наверное, просто порядочный, или показалось?.. Она ему – тоже – живая, яркая… Они обменялись телефонами – на всякий случай – и весь следующий день провели за кофе и прогулками, болтая о том, о сём. Когда настало время уезжать… Ну, в общем, в Египет с Наташей они не полетели… Всё сложилось немного иначе, чем он предполагал, но и не так пошло, как вы подумали, но это уже совсем другая история…

Если ты не можешь что-то найти. Любовь – это же тоже шанс.

– …Ты что, правда в такую херню веришь?

– Эээ, не знаю, я так живу… – Чёрт… Мне – стыдно, ему – неудобно. Марсель обычно поправляет грамматику и часто спрашивает меня, «…О чём это ты хотела»… Сегодня я отдала ему на корректировку этот рассказ – первый большой, толком почти законченный.

– …Это меня занимает… В конце концов, это же только аллегория.

Когда мне говорят, что таких людей не бывает, я думаю, что они правы, но мне удавалось прожить всё, что они чувствуют; интересно, а это означает, что меня для остальных людей тоже не существует… Или только то, что меня просто предпочтут не заметить?.. Чёрта с два, у меня слишком много свободного времени на работе!!! Я проработала в баре почти полгода, и так и не отучилась думать – наливая пиво, глядя на отражения, односложно отвечая и не замечая перемен. Глядя строго перед собой в глухую стену будущего сквозь осклизлую туманность настоящего – но не помогло. Я бросила учиться и читать, я даже стала портить то, что делаю, подражая кому-то ещё – но всё равно не смогла не думать. Я душила себя дешёвыми детективами и комплексами, страхами и ошибками, и это всё равно приводило меня сюда:

– Да, Марсель, я хочу это выпустить…

– Ну, не надо только потом обижаться… Поговорку про бисер сама знаешь.

Ну да… Фенечки из лапши, улитка, в краске, что мечется по бумаге – искусство, а я «так, погулять вышла»… Подумала-подумала и решила, что он – прав. Но и это не помешало мне думать дальше. Проклятая цепная реакция при броуновском движении породила спираль и вихрь, смыслы смешались, придя в ещё большее движение, и зародился ещё один мир. Я с ненавистью разбила эту дурную бесконечность об пол. Хрустальные крошки невинного стекла далеко разлетелись по залу. На миг все вздрогнули, но тут же снова пустились в пляс. Удовлетворив любопытство, я больше не была им интересна, стакан тоже – секунда славы и «стошесят» рублей вычета – известная цена за свои ошибки делает жизнь проще – так прозвенел конец первого акта. Кажется, мне стало легче.

ПОСТАНОВКА

Как бы ты не держался хорошего сценария «как изменить свою жизнь» – почему-то всё опять выходит из-под контроля и катится ко всем чертям. Теория, мой друг, суха, а древо жизни… – начинает плодоносить неожиданно, в самый неподходящий момент, засыпая незадачливого Ньютона яблоками в мире, уже свихнувшимся по теории относительности. И тебе остаётся читать свою роль дальше, сохраняя мину при плохой игре, стараясь не терять равновесия, и только надеяться на чудо, что всё ещё получится так, как ты мечтал….

Вообще-то, дела у нашей богадельни давно идут так себе: выручка падает, народу мало, и аренда поджимает – это не скрыть от основного состава, и вот каждый день находится умник, который грозиться отсюда уйти – старая, старая как мир, история борьбы гордости с куском хлеба. «Старички» видят это не в первый раз, и отлично понимают, – все, кто уходят, могут рассчитывать на самую искреннюю поддержку и понимание – понимание того, что он сэкономит фонд зарплаты, и шёл бы уже себе поскорей. Опытные одиночки знают свое дело, и, пока вы жалуетесь, живут дальше – тащат из кассы, торгуют в левак и клянчат чаевые, и, таким образом, все мы вместе катимся в яму.

Реальность встала перед нами во весь рост, неожиданно, одним прекрасным ранним утром. Роняя дешёвые декорации, и с трудом помещаясь в дверях, к нам завалились четыре крупных и шумных мужика.

– Так, это шо?

– Всё это завтраки во стиле, во французском, – уже лепечет кто-то из официантов.

– А почему народу нет?

– О, сир и бос, казна пуста, и мы не можем известить гостей…

– Гулять у меня пойдёшь, если завтра так же будет… А это кто тут вапще?

Так в нашу классику исторического идиотизма ворвался ренессанс. Всё было просто – когда дела пошли «ту-ту», хозяйка наших лизоблюдств, престарелая «королева Франции» – как мы звали хозяйку – продала ресторан. Короче, эти четыре были теперь тут дома.

Тех из нас, кто был в наличии – обложили апельсинами и, выставив в калашный ряд, стали перебирать. Почтенное рыцарство, как и положено, было при параде: огромные парики, бархатные камзолы, перчатки и яркие банты18 – заменяли дешёвые чёрные брюки, белые и чернильные рубашки, а платья официанток, хоть соответствовали моде, были скромны и коротки. Новый король сверкал глазами и плешью, неофиты, склонившись на одно колено, хором давали присягу – и каждый из них готов был сейчас пожертвовать жизнью во имя долга перед Государством, Его Величеством или Прекрасной дамой. В этот торжественный момент девушка, что висла на его лысочестве, оживилась: выплюнула жвачку и, скривив капризные губки, стала близоруко вглядываться в толпу новых слуг. Король только оправил мантию и пробасил: «Что-то вас много», – государство съежилось и затряслось, тишина раскатилась по залу испуганным ропотом – и смотр воинской доблести превратился в казнь. Головы летели направо и налево, умирая с достоинством, почтенные рыцари сдержано выражали свои чувства официанткам и красиво закатывали глаза. «За Францию!», – шептали, умирая, поверженные на ковровую дорожку – летя, сломя голову, в помойный ящик – старой и ненужной рухляди не было места на новом корабле, и воцарившаяся Несправедливость уже возносила новый флаг над растерзанной страной – «Свободу для винокрадов!» – что ж, новая власть – новый порядок…

Как работает кафе ресторанного типа они, конечно, понятия не имели. Управляющая Алина – мастер торгового сервиса19, сбивчиво пыталась что-то объяснить, но король был самодостаточен и твёрд – разговор вышел коротким, и через час заведение всё-таки покинули лучший официант, два бармена, помощник повара и все хостесс.

Ещё трое официантов от разбитых чувств и ужаса уволились сами. Наш круг стал узок и менее приятен, хотя вот некоторым повезло: Саша был выходной, Марсель сбежал по вопросам скисшего пива, а меня перед открытием унесло в магазин – потому что кто-то (не будем говорить, кто) опять разругался с поставщиками кофе, и зёрна приходилось покупать в супермаркете. Когда я вернулась, у ребят были серые лица, а я не досчиталась пары знакомых. Пошептавшись с Катей, я узнала, что эта кучка злопыхателей в углу – наши новые хозяева… О времена, о нравы! …Ещё через минуту я подошла с новым пакетом кофе к уже ошивавшемуся тут же за барной стойкой Марселю. Взгляд у него был какой-то дикий.

– Вы, кажется, обеспокоены, милорд? Ужели что-то исказить ваши черты посмело?

– Возлюбленная, поглядите сами…

Он открыл кассу и указал кивком – у меня всё ухнуло: там не то, что разменки – мелочи на кофе – там денег не было. Они же ещё не видели, не видели, не видели, не видели, не видели, нет, нет, нет???!..

– …Но кто из нас осмелился бы взять?! Какое горе… [руки со сцепленными пальцами то заломлены над головой, то опущены вниз]20.

– О, милая, возьмите ж себя в руки!..

– …Да, уж пора…

– …Так не пристало благородной деве причитать, я ради вашей чести буду воевать, пропажу отыщу и накажу злодея. Ради возлюбленной я ничего не пожалею, и вам клянусь в любви – ты будешь спасена.

– Молю тебя о помощи, любимый… И клятву принимаю от тебя…. – [сомкнутые ладонями руки тянутся к исполнителю роли властителя]21.

Это ж за четыре дня… Или год нашей работы за бесплатно. Или до семи лет. Машинально пошла опять протирать стаканы. Да! – это наивный фрейдизм22 и рефрен вечного неудовлетворения, а ещё потому, что в общепите обязательно надо найти что-нибудь простое, что станет твоим успокоительным неврозом, хотя потом ты всё равно сорвёшься на дорогом госте или коллеге…

– Нет!!! Не трогай автомат, я же его только что промыла, он незаряжен!! Дома у себя подливать кофе будешь!!! – Мы – люди искусства – все такие нежные…

Кто был за кассой? Я, а кто ещё? – никто. Ключ-то рядом, кто надо, знает, как взять, но ещё час назад все было. Пробивала только Катя – она не успела бы запихать всё по карманам, так как ключ от подсобки был у меня. Делая вид, что, как ни в чём не бывало, потянулась за очередной бутылкой гренадина23, я осмотрела «место преступления». Косяк – на полу лежали несколько пятаков и десятки – похоже, что кто-то прямо-таки вытряс кассу… Камеры бы, конечно, что-нибудь показали, но лучше пока не поднимать шуму. Всё тихо, значит, ещё никто не в курсе. Сколько они уже сидят?

– Ты ушла, через минут пять пришли они, стали знакомиться с заведением, потом пошли смотреть кухню и всё остальное, потом сели. Но это – по словам ребят, я – из-за пива ездил. В четверг довезут. Кстати, они нас уже купили – бабуля только что отдала им пакет какой-то, я так понял документы, и всё – adieu – свалила…

– Но что же с нами станет, благородный рыцарь? Возлюбленный, кто честь мою вернёт и возвратит награбленное в кассу?

– Да говори нормально, задолбала!

Вот вам и театр – без поэзии и слов… Сплошная физиология… Хотя я тоже уже наигралась с классикой… модерн и постмодерн… We’ve been expecting, and it comes…

Ладно, вопрос один: «Где деньги?!». Марсель не брал – я тоже, Катя – спрятать хорошо не успела бы (сумасшедший Microsoft Word тут же предложил «не усопла бы», – и я понимаю, что всё не так просто)… Прошло полтора часа. Можно было бы уже доехать до аэропорта. С ума сошла? – Ну, кто так из-за жалких трёхста с хвостиком тысяч стараться будет? Кого выгнали? Антон, Миша, Денис…

«…Обратите внимание, галерея парадных портретов «худших работников месяца» встречает вас героем простонародного происхождения, но доблестным и отважным это – Денис Безымяннов!».

Денис. Денис… – рос в неблагоприятном районе, убегал из дома, дружил со всеми и, как все, пил, сидел (пока только по лавочкам), пока некоторые уже успевали вернуться. Не кололся, не торговал… – он очень изменился, пока работал тут – увлекся французским, сначала по приколу, потом всерьёз, решил даже поступить в ВУЗ – в свои-то 23, даже готовился по ночам… Не думаю, что это он – было бы ради чего сидеть ночами, если всё так…

«Далее мы подходим к известному портрету графа Подкаблуковского Антона Сергеевича – посмотрите на этот надменный взгляд и неуместную позу – как вы понимаете, в эту позу его, конечно, поставила жена…».

Антон – недавно женился, крайне озабочен деньгами. Метался все из угла в угол, и ради хорошего места в нашем ресторане долго скулил. Смотреть на это было невыносимо – пришлось взять. Его стращала и укрощала жена – вся такая – Дольча Грёбана, высокий fashion – била копытом и рыла под нас, как могла… А потом всё уговаривала Антона брать побольше и, короче, опустила до мелочей… Дешёвый цирк – это жестоко, сейчас

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

Святое имя использовано как яркий и понятный образ духовного освобождения и следования своему духовному пути. Не является ни религиозной, ни антирелигиозной пропагандой.

В сфере обслуживания между собой, как правило, используются сокращённые названия профессий – «барик» – бармен, «манагер» – коверканное от «manager», «офик» – официант и т. п.

Персонаж известного американского мультсериала «Спанч Боб». По сюжету стоит за кассой в общепите «Красти Крабс», и всегда находит повод быть недовольным всеобщими безграмотностью и хамством. Амбициозен как художник, обычно даже не собирается приступать к работе.

Пьеса С. Беккета «В ожидании Годо» – классика и начало театра абсурда.

Классическое уральское быдлоречие, использовано вместо «Пожалуйста, пива к семечкам».

Слив – алкогольная субстанция, идущая в отходы – например, пена с пива или недопитые гостями остатки алкоголя.

Списанные продукты питания – всё, что в зависимости от требований заведения уже не удовлетворяет качеству. Хочешь яблочко? – откуси, спиши – и тогда съешь, если не поймают.

Колотый лёд, используется во многих коктейлях.

<1 2 3 4 >

На страницу:

Перейти

3 из 4