Добрые люди. Хроника расказачивания

– Куда чего подевалось? – спросил Михаил.

– «Саранча», грабила жителей, убивала скот, разбивала сундуки и забирала одежду. Люди остались без еды, без скота, без постелей, без одежды. И тиф «саранча» занесла. Станица вся слегла в тифу. Семья лежит вся, ухаживать некому. Всё под себя. Одежда и постель под людьми сопрели. Начался голод. К весне все передохнем. Михаил Иваныч, ты мне задавал вопросы, я отвечал. Теперь я задам тебе вопросы, а ты будешь отвечать.

– Обязательно буду, – ответил Михаил.

– Скажи, кто ты теперь: буденовец или белогвардеец?

– На вот, читай мои документы, – предложил Михаил Иванович.

Иван Семёнович, прочитав документы Михаила, спросил:

– А где награды?

– Шашка в кибитке, а часы вот, – Михаил вынул часы из кармана, открыл крышку и передал их Ивану Семеновичу.

– По документам, Михаил Иванович, ты – буденовец. Но я не читал характеристику от Деникина.

Оба засмеялись.

– И Деникин дал бы хорошую характеристику. Я и там честно служил. Но главное я и там, и там не убил ни одного человека своей рукой. Однажды я получил задание: поймать «большую красную птицу». Переодевшись в чистильщика обуви, я перешёл к красным. Я знал, что здесь, у красных, служит мой побратим ещё с германской войны – Клим Задорожный. Он раненный оставался на поле брани. Его ждали или смерть, или плен в лучшем случае. Я вернулся, втянул его к себе на седло и ускакал. Били по нам мадьяры, пули свистели вокруг нас, но ни одна нас не задела. Нашёл я его. С его помощью поймали комиссара дивизии Янкелевича, привезли к нам в штаб, вручили ему пакет-послание штаба добровольческой армии Ленину о перемирии, мире и мирном решении судьбы России, отправили этой же дорогой назад. Ответа от Ленина не последовало. Судьба России Ленина не волновала. Ему нужна была одна победа, чтобы стать хозяином России, то есть хозяином пространства России, а людей в Европе много. Ленин хотел стать мировым царём, но не получилось. Зажжёная революция в Европе быстро погасла. Ленину деваться некуда, ему пришлось думать, как жить в России. Он придумал хитрый, но не умный план: продразвёрстку и продовольственные отряды, которые окончательно угробили сельское хозяйство России, а народ довели до голодомора. Сельское хозяйство России цвело буйным цветом по правилам, данным великим сыном России Петром Аркадьевичем Столыпиным, – рассказывал Михаил.

– Я не пойму, за что Бог покарал ваших снох? – спросил Иван Семёнович.

– Может покарал, а может помиловал, – сказал Михаил.

– Почему ты так говоришь, Михаил Иванович? – изумился собеседник.

– Потому что дальше мы будем жить ещё хуже.

– Откуда это тебе известно?

– Это мне известно из предсказания нашего русского предсказателя монаха Авеля. Сын ярославского кузнеца, с детства был косноязычным, этим он был отмечен Богом. За несколько десятков лет до смерти царицы Екатерины Второй он указал год, месяц, день и час смерти её. И умрёт она в туалете, опившись кофе. Когда Екатерина Вторая умерла в точно назначенное Авелем время, Павел Первый, ставший императором, освободил Авеля из тюрьмы, приказал постричь, обмыть, подкормить две недели, и представить к нему на беседу. Беседу с Авелем Павел Первый, ставший императором, записал на бумагу, перевязал шнуром, а на конце шнура повесил свою императорскую печать и запечатал в ларец. А на ларце написал своё указание: «Можно вскрыть только через сто лет после моей смерти тому, кто будет в это время императором России». Император Павел Первый был убит своими приближёнными в 1801 году. Подошёл 1901 год. Император Николай Второй вместе с женой поехал в Гатчину, где хранился ларец с предсказаниями Авеля, вскрыл его, прочитал, содержимое приказал сжечь, но кто сжигал предсказания Авеля, прежде снял копию. На бумаге из ларца были написаны вопросы Павла Первого и ответы Авеля. Вот один вопрос: «Долго ли Россией будут управлять Романовы?» Ответ: «До 1918 года. Последним Императором будет Николай». Не сказано только, какой по счёту. Павел Первый: «Что будет с Россией, когда ей перестанут управлять Романовы?» Ответ: «Там, ваше императорское величество – страшно». Вот в это страшное время мы и живём с тобой, Иван Семёнович, – пояснил Михаил, – Николай Второй был истинно верующим человеком, он всегда говорил: «Пусть совершается суд Божий». В 1915 году Николай Второй был на фронте. Он ездил в карете, запряжённой шестёркой лошадей. Впереди кареты – эскадрон гусар. Сзади кареты – сотня казаков. Однажды противник заметил этот поезд и повёл артиллеристский обстел. Снаряды стали ложиться густо и близко, слышен был свист осколков. Начальник охраны обратился к Николаю Второму:

– Ваше Императорское Величество, разрешите свернуть за холм.

– Гони прямо, ещё не восемнадцатый.

Проскочили обстрел, остановились – карета вся изрешечена осколками, крайний от кареты ездовой убит, а на Николае Втором ни царапинки. Когда Керенский сослал Николая Второго с семьёй в Тобольск, нашлись офицеры, которые хотели освободить Николая Второго. Они, подготовили паровоз с двумя вагонами, охрану, имели договорённость с Японией, но Николай Второй заявил офицерам: «Пусть совершается суд Божий». В Екатеринбурге тоже был подготовлен побег Николая Второго. Он и тут заявил: «Пусть свершается суд Божий». Николай Второй, его жена, дочери, ещё девочки, мальчик Алёша больной, были убиты с шестнадцатого на семнадцатое июня 1918 года. Убийство было по устному приказу Ленина. Приказ этот в Екатеринбург передавал Яков Свердлов.

– Почему Ленин пошёл на такое злодеяние, – спросил Иван Семёнович.

– Ленин пошёл на такое злодеяние, Иван Семёнович, ради самосохранения. Ленин знал, что при нём людям будет жить значительно хуже, чем при царе. Ленин старался продлить Гражданскую войну, насколько он мог. Ленин говорил: «Казаки – это такое сословие, которое не подлежит перевоспитанию, а подлежит уничтожению». И ещё, почему будем жить плохо, – сказал Михаил, – сегодня ни одна страна не может жить без торговли с другими странами. Не может каждая страна мира делать всё, что ей требуется от иголки швейной до автомобиля, паровоза и аэроплана. А с нами, то есть с Россией, никто торговать не будет. Мы сами себя опозорили тем, что бросили фронт, предали союзников по борьбе против Германии. Главными виновниками в этом позоре России являются большевики и их вождь Ленин. Германия не победила, хотя Россию Ленин вывел из войны. Победили Англия и Франция, и предательство России они не простили. В Германии кайзер Вильгельм Второй был свергнут. Новое правительство Германии требует с Ленина вернуть деньги, которые ему дали на шпионскую деятельность в России.

– А что, Ленин – шпион? – с удивлением спросил Иван Семёнович.

– Самый настоящий высокооплачиваемый шпион в пользу Германии.

– Вот это да… Вот это свергли царя. Да царь хотя б шпионом не был. Да Ленин всю Россию чохом отдаст Германии, – возмущался Иван Семёнович.

– Германия требует с Ленина деньги, а где он их брать будет – неизвестно, – закончил Михаил.

– А Ленину не стыдно занимать пост главы правительства, вчерашнему шпиону? – спросил Иван Семёнович.

– Есть люди, которые не знают стыда. С нами другие страны не будут иметь дела ещё и потому, что наше правительство считается незаконным. Оно никем не избранно. Оно пришло к власти путём вооружённого государственного переворота, а в Европе это не поощряется. Совсем скандальный случай. Когда военный отряд Ленина арестовывал временное правительство, то среди министров премьер-министра не оказалось, он в это время мчался в вагоне поезда на запад с двумя большими баулами и сумкой, набитыми туго деньгами. Ленин и Керенский – друзья с детства. Керенский ухаживал за Ольгой Ульяновой, но свадьба не состоялась. Ольга до свадьбы скоропостижно умерла. А теперь вот они так разменяли Россию. Но, живыми люди в гроб не ложатся. И мы не ляжем. Будем пахать, сеять, водить скот, ловить рыбу.

Глава восьмая

Приехали домой на третий день. Родственники Михаила, родственники Кати, помощники собрались во дворе Долговых. Подъехав к воротам, Михаил вылез из арбы, шагнул к людям, стоящим за двором.

– Здравствуйте, люди добрые. Я рад всех вас видеть живыми. Я желаю, чтобы вы дождались своих родных. Матрёна Ивановна я привёз вам вот такой поклон от вашего супруга, – Михаил переломился в поясе и достал рукой земли, – жив и здоров ваш Тимофей Семёнович. Я предложил ему написать письмо, а он мне сказал, что писать, кроме крестов, ничего не умеет. Аксинья Петровна, тебе письмо от супруга Сергея. Клавдия Гавриловна, и Вам письмо. Прасковья Поликарповна, Вам письмо и фото. Екатерина Васильевна, получите и Вы письмо. Письмо единственному старику из присутствующих Михаил задержал и отдал самым последним. Задержал для того, чтобы спросить: почему женщины получают письма без радости, а лица у всех чёрные, глаза впалые.

– А ты завтра пройди по станице, заходи в любой дом и увидишь людей голыми, босыми и голодными. И по миру идти не в чем, одежды и обуви нету.

Далее Прохор Самойлович стал говорить шёпотом:

– Нету больше казаков. Есть бойцы, как на скотобойне. Чего вы заслужили – голод, тиф, разруху.

– Об этом завтра. Приходи в обед. Возьми с собой ведро и мешок. Получи, Прохор Самойлович, письмо, деньги, а главное – часы. Внуку в награду дали, а он Вам прислал. Больше писем нету. У кого есть вопросы, приходите завтра. А сейчас меня ждут родные. Михаил шагнул во двор, в котором родился, и из которого три года назад ушел в неизвестность.

– Слава тебе, Господи, свиделись, Мишенька, – говорила Катя, обнимая мужа.

– Свиделись, Катенька. Слава Богу!

– Я пойду столы накрывать, – сказала Катя.

– Иди, если надо, – прошептал Михаил.

Потом подошли дети – шесть девочек. Михаил одарил их длинными конфетами с махориками[8] и петушками-леденцами на палочках. Последней подошла Даша. Она сложила руки на животе, поклонилась в пояс и сказала:

– Плотникова Дарья Ивановна, помощница Екатерины Ивановны.

В доме за столами сидели родственники и те, кто помогал здесь Екатерине Ивановне. Михаил Иванович, приветствуя сидящих, говорил:

– Дорогие мои родственники и друзья! Я приветствую всех в моём доме, благодарю вас за то, что вы пришли встретить меня. Я желаю вам дождаться своих родных и желаю вам здоровья и счастья. За это прошу выпить да закусить, чем Бог послал!

Когда гости стали прощаться, Надя, жена Сергея Долгова, троюродного брата Михаила, всхлипывая от стыда попросила:

– Катя, если можно, дай кусочек хлеба моему сыночку. Давно едим одну картошку и свёклу. Мальчик почернел весь, скоро пухнуть начнёт.

– Останься, Надя, дам, – ответила Катя.

Это услышал Михаил. Он видел, что когда гости ели, некоторые клали себе в карманы куски хлеба.

Михаил опередил жену:

– Пойдём, Катя, в амбар. Дадим что-либо Наде.

– Подслушал, окоянный, – пошутила Катя.

– Так я же разведчик, – в тон ей ответил Михаил.

– Пойдём, разведчик. Зайди в стряпку, возьми ключи от амбаров, а ты Надя, сядь вот тут, мы быстро.

В амбаре Михаил, по указанию Кати, насыпал, узкое ведро пшена, застелил тряпочкой и сверху положил кусок сала. А широкое обливное ведро наполнил пшеничной мукой.

– Закрой муку, тряпкой, разведчик, сверху положишь буханку хлеба из стряпки, а в кладовой возьмёшь несколько кусков сахара и дашь Наде в карман.

Провожая Надю, Катя сказала ей:

– Дома отрежь хлеба с фунт и дай кусок сахара девочке-домоседке, не скупись. А сегодня и каждый день приходи к нам за молоком. Не стыдись, Надя, мы же родня. Будем помогать друг другу.

Проводив Надю, Михаил с женой вернулись в дом. Ольга Петровна, до этого сидевшая молча, кинулась к Михаилу, обняла его и зарыдала. Ольга Петровна плакала долго. Сперва Михаил стоял, потом сел на стул, а Ольгу посадил к себе на колени.

Плача, Ольга Петровна просила:

– Рассказывайте, Михаил Иванович. Я первый раз плачу после ухода Кости, простите меня.

– Последний раз я видел Костю, Матвея и Женю двадцатого марта этого года в Новороссийске, при посадке на корабль. Точно видел, что Матвей и Женя сели на корабль. Кости среди них не было. Погрузка на корабль прекратилась и была перенесена на завтра. Я считаю, что Костя остался, как я. Я долго бродил по пристани, думал, что Костя опоздал и прибежит, но не дождался. Когда я шёл на квартиру, которую покинул утром, на одной из улиц увидел четырёх коней, один лучше другого, привязанных к забору. Один был золотистый с малиновым отливом, лысый, на четыре ноги белоногий. Я такой масти никогда не видел. Я отвязал его, он пошёл за мной. Зачем я взял коня, я и сам не знал. Их привязали хозяева, а сами ушли на параход. Завтра мне на пароход, а коня куда я дену? Зашёл с конём в полк, спросил про Костю, Костю никто не видел. Я взял мешок овса, положил на седло и пошёл на квартиру. А там, в двух дворах, идёт запись: в одном дворе – в армию Врангеля, в Крым, а в другом – к Буденному. Я заглянул в тот двор, где записывались к Врангелю, там стояли почти одни офицеры. Я – во двор, где к Будённому, там – рядовые и унтер-офицеры. Я записался к Будённому. Один есаул записавшийся к Врангелю, увидел моего коня и стал просить его продать. Я не хотел. Он силой забрал у меня коня и сунул мне в руку свёрток в тряпке. А сам вскочил на коня и пропал. Я развернул тряпку, а там деньги, три тысячи рублей. Из Смоленска я послал Кате две тысячи. Ты получила их? – обратился Михаил Иванович к жене.

– Да, они в сундуке лежат, – отозвалась Катя, – расхода на них нету.

– Я подговорил двух казаков пойти за остальными лошадьми. Прибегаем, кони рвутся. Я отвязал себе гнедого. Напоили, дали овса, по кусочку сахара. Так я оказался у Буденного, а Костю нигде не встречал. Я думаю, он остался в России. Дорог много, по которым он может пойти. Он мог уйти к Буденному, мог уйти на Кавказ к чеченцам пасти овец, скот.

Глава девятая

На следующий день, после отъезда Михаила Долгова из полка, Гаврила Сеимов, оставшийся за него, Степура, Прошин и Петухов, не спрашивая разрешения у командира полка, перевели свои эскадроны восточнее станционного посёлка версты на три. На требование комполка вернуться на прежние позиции ответили отказом. Не подчинились, заявив, что если поляки нас не атакуют в течение трёх дней, то они кладут головы на дровосеку. Комполка доложил Будённому. Будённый, вызвал Степуру с Прошиным. Выслушав их объяснения, наказывать не стал, а наметил к демобилизации. С Будённым говорил Степура, Прошин молчал.

– Последнее время, Семён Михайлович, у нас преступление за преступлением. Выход из окружения совсем не был организован. Послали людей с шашками на пушки и пулемёты. И если бы этот самый бывший белогвардеец, но честный человек, Долгов не спас положение, не было бы у нас четвёртой дивизии, а уж первого полка подавно. И никто за это пока не ответил. Один наш полк ушёл к полякам. Это что-то значит.

К моменту демобилизации Степуры и Прошина, из полевого госпиталя явился Красненький и как первый свидетель того события тоже пошёл под демобилизацию.

Утром, когда Михаил с женой лежали в постели и Михаил ещё дремал, Катя спросила:

– Миша, а почему ты о братьях ничего не говоришь?

– Их нету. Я их похоронил, – сказал Михаил и осёкся.

Катя, испугавшись услышанного, села, обхватив колени.

Тихо плакала. Ей было жаль Василия и Тимофея, красивых и умных Долговых. Ей было жаль четырёх девочек, заботы о которых легли на её плечи. Девочки будут жить с ней, подчиняться ей, уважать её, но будут знать, что она им не мать, а тётка. Ей было жаль себя. Сумеет ли она вынести эту ношу? Хватит и ей двадцати четырёх часов в сутках, чтобы сработать всю работу, которая свалится на неё? Помолчав немного, Михаил сказал:

– Катя, давай помянем братьев и снох.

– Давай, я не возражаю. Но как?

– У нас зерна много. Размелем и развезём по дворам по ведру или по два на едока.

– Хорошо, Миша.

Утром Михаил сходил к ветрячнику, а с обеда они уже мололи тремя ветряками зерно. Слух о том, что Михаил Долгов будет развозить по дворам муку, смолотую из запасов зерна своих умерших снох, разнёсся по станице. На следующее утро, когда к ветрякам подошли две воловьих и две конных подводы развозить муку, у амбаров Михаила встретили семь женщин, которые пришли узнать правда ли это.

– Смотрите, бабочки: вот подводы, вот мука, сейчас погрузим и повезём по дворам.

– Михаил Иванович, пока суть да дело, а у меня сынок не встаёт. Ты мне всыпь трошки. Я сварю ему галушки.

– Сумки у вас с собой? – спросил Михаил.

– Сумок нету, а вёдра есть, – ответила одна из женщин.

– Давайте ваши вёдра.

Михаил насыпал им по полному ведру и сказал:

– Идите с Богом, варите вашим ребятам галушки. И поминайте Наталью, Полину, Василия и Тимофея за упокоение.

Муку развезли за день.

В середине октября, как снег на голову, явились три бывших будёновца, командиры эскадронов: Степан Ефимович Сенчуков – Степура, Фёдор Иванович Прошин и Иван Павлович Горшков – Красненький. А ещё через два дня из Урюпинской приехал представитель власти и вместо умершего председателя волостного совета Платонова Платона Платоновича назначил Горшкова, начальником милиции – Прошина, военным комиссаром – Сенчукова. Долгову Михаилу Ивановичу, самому умному из них, должности не досталось. А зря. Он один сделал бы больше, чем они втроём. Но такая уж началась жизнь: раньше казаки сами себе избирали власть, а теперь власть назначали сверху. За что воевали, то и получили.

За два месяца до прихода Михаила Долгова домой в станице разыгралась драма. Белые уходили из станицы, красные входили в станицу. Белые ушли за Хопёр и от-туда, из пушки кинули в станицу два снаряда, один из которых попал в окно дома Акулины Поповой, двоюродной сестры Кости Попова, жены Павла Сиволобого, служащего у Будённого. Снаряд, попав в окно, разорвался внутри дома. Сгорели дом, надворные постройки и вся живность. Акулина с тремя девочками была на огороде в Лучке. Когда Акулина с детьми пришла домой и увидела пепелище, она вскрикнула, заломив руки, упала набок, повернулась на спину, потянулась как спросонок и умерла, оставив трёх девочек. Девочек разобрали сёстры Павла: Мария, Матрёна, Федора. Похороны и помин Акулины взяла на себя Катя Долгова. После поминок, Катя проверила детские недоноски в трёх домах, набрала детской одежды и обуви, передала Марии, а там они сами разделили.

На второй день после назначения нового начальства Михаил Долгов пошёл в Совет. У крыльца встретил Родиона Яковлевича Земцова, героя германской войны, полного георгиевского кавалера. У Будённого Земцов заслужил два ордена Красного знамени, но лишился здоровья полностью. Он еле ходил, ходил кособоко, часто у него случались приступы психической болезни. В такие моменты он просил походить пятками у него по позвоночнику. Часто это делала Дуня, его жена, женщина солидная, весом пудов на восемь – девять. Она обувала валенки, а на Родиона надевала суконную гимнастёрку. Родион ложился животом на пол, а по его спине ходила Дуня. При таких процедурах, Родион засыпал.

Поздоровались, разговорились.

– Почему тебя не назначили председателем? – спросил Родион.

– Это понятно. Я замазанный. Да я и не взялся бы. На моих плечах шесть девочек, – сказал Михаил.

Девочек разобрали сёстры Павла…

– Дети тут не при чём, ты две дивизии спас. Не туда мы пришли. Когда уходил от Будённого не слышал, амнистию дезертирам скоро дадут? – спросил Родион.

– Нет, об амнистии ничего не слышал, – ответил Михаил.

– Пойдём к начальству, – предложил Родион. В это время к крыльцу подошли женщины.

– Михаил Иванович, за муку спасибо. Дров нету, пожгли все надворные постройки. Как быть?

– Пойдёмте к начальству, бабочки, – сказал Михаил.

Поприветствовали Ивана Никитовича в первой комнате и прошли к начальству. Трое новоназначенных начальников кинулись обнимать Михаила.

– Когда по первому эскадрону Ивана ударили пушки, и он полетел вниз головой, командир полка отдал мне команду «Приготовиться к атаке!». Я подал команду «Шашки вон!», но один наш казак заорал: «Смотрите, смотрите наши на заставе!» Я посмотрел – и правда, наши люди разворачивают пушки в другую сторону. Вернее влево. Я не дождался команды командира полка, подаю свою: «Шашки в ножны! С места галопом за мной!» Пока мы доскакали до заставы, путь был свободен. Я ищу виновника, вернее спасителя, и вижу тебя. Стоишь, улыбаешься. Я тогда подумал: «Вчерашний белогвардеец, а сделал великое дело. Значит человека, если он человек, его в хоть какую краску выпачкай, он остаётся человеком».

– А мой эскадрон стоял за эскадроном Фёдора, и мне был бы каюк. Спасибо за спасение, Миша, – говорил Степура.

– Вот, женщины, насчёт дров пришли, как будем выходить из положения? – сменил тему Михаил.

Начальники переглянулись. Заговорил Красненький:

– У меня тягла нету. Пилить дубы я не гожусь – я раненный. Берите санки и езжайте в лес.

– Мы разуты, раздеты, голодные, – сказала со слезами женщина.

– Можно с дровами вопрос решить так: первое – созвать хозяев, у которых есть тягло. Второе – созвать мужиков, сильных, особенно ремесленников. Прикрепить к каждой подводе, они должны пилить и возить, и пилы точить. Третье – каждой подводе поручить дворы, которые надо обеспечить дровами. Четвёртое – завезти в каждый двор по два воза дров. Транспорт верхних улиц берёт дрова в буераке Вершинном, транспорт нижних улиц – в Остредине. Пятое – ответственный за Остредину – Фёдор Иванович, ответственный за Вершинный – Степан Ефимович. Шестое – Ивану Павловичу организовать молодёжь пилить и колоть дрова инвалидам и старикам. Вопрос с дровами будет решён в течение недели. Второй вопрос, по которому мы пришли к вам, это вопрос о дезертирах, которых в Дубраве, что блох в поганой кошке. Если их оттуда выманить, то у нас будет всё: и мука, и пшено, – говорил Михаил.

– Как? Вы хотите у дезертиров взять хлеб? Так они вам и дали. Держи мешок шире, – засомневался Красненький.

– Ладно. Если вы не хотите, мы с Родионом Яковлевичем это сделаем сами, – сказал Михаил.

– Давайте с дровами справимся, а потом возьмёмся за дезертиров, – заключил Красненький.

* * *

В этот вечер, убрав свою живность на ночь, Михаил Иванович, Иван Павлович и Иван Семёнович вышли за ворота покурить. Не успели сделать самокрутки, как Иван Белый заметил:

– Братцы, по тому порядку человек идёт.

– Ну и что? – спросил Иван Семёнович.

– А то, что это Павел Сиволобов идёт. Бедный человек. Акулина не выдержала, выдержит ли он?

– Братцы, посидите. Я сейчас, – Михаил Иванович быстро шагнул и постучал в окно. Вышла Даша.

– Даша, позови Катю, – попросил Михаил.

– Катя, пришёл из госпиталя Павел Фомич. Он теперь у Марии. А есть ли ей чем встретить брата?

– Я поняла. Я сейчас, Мишенька, – ответила Катя.

Михаил вернулся за ворота, а через десять минут Катя с двумя вёдрами на локтях и Даша с двумя вёдрами в руках вышли из калитки Долговых и направились наискосок, через широкую улицу, к дому Марии Фоминичны.

Ночью в постели Михаил говорил жене:

Павла Фомича и его детей от голодной смерти надо спасти обязательно.

– Детей его поддерживаю, даю муку, пшено, сало, картошку. Почти три мешка одежды и обуви дала. Да и сёстрам кое-что перепало, – сказала Катя.

– Давай примем его к нам, если пойдёт. Пусть женится, занимает дом, – сказал Михаил, – одену, обую, дам за год быка-третьяка и амбар, два года послужит: у него пара быков и дом из двух амбаров помогу построить. Вы с Дашей подмените Марию Фоминичну, а она разыщет Павла и приведёт.

– Так и сделаю, Миша.

Катя прижалась к Михаилу и затихла. Утром пришёл Павел и привёл двух детей: Лену, свою дочь, и Колю, сына Марии Фоминичны. Детей приняла Катя:

– Пойдёмте в дом. Вам ещё спать надо. Где ваши варежки? – спросила Катя.

– Мои порвались, – ответила Лена.

– А я свои потерял, тетя Катя. Везде искал и не нашёл, – ответил Коля.

– Ладно. Идите, досыпайте.

Катя позвала Дашу:

– Возьми ключ от дома Наташи и иди сюда.

Вошли в дом – и в кладовую:

– Даша, тяни вот этот ящик, – сказала Катя.

Даша вытянула ящик, открыла крышку и раз чихнула. Табачная пыль, рассыпанная от моли, попала в нос. Они подобрали: две пары валенок, две пары варежек, две пары носков, два платья для Лены, кусок мануфактуры на штаны Коле.

– Вот, Даша, какой хозяйкой надо быть, каким человеком. Умерла, а продолжает служить людям. Она соблюла добрую одежду в трёх сундуках. Все недоноски перемыла, перегладила и сложила в ящик: «Берите, пользуйтесь, люди добрые, себе на пользу». Вот она, какая была. Простая казацкая дочь – из ума скроена, а добротой сшита. Царство ей небесное, – всхлипнув и перекрестившись, сказала Катя.