Несоветская украинизация: власти Польши, Чехословакии и Румынии и «украинский вопрос» в межвоенный период

Горячность Шумского не могла не вызвать негодования его коллег по партийной верхушке, большинство из которых были русскими по происхождению или пользовались в быту исключительно русским языком. К тому же члены Политбюро ЦК КП(б)У прекрасно отдавали себе отчет в возможных последствиях «ошибок Шумского». В условиях ожесточенной внутрипартийной борьбы в центре, опасаясь обвинений в создании очередного «уклона» или оппозиции, они решительно отмежевались от «эсеровского прошлого» наркома просвещения: «…Наше расхождение с т. Шумским по вопросу о вовлечении украинских работников заключается в том, что тов. Шумский и его единомышленники часто склонны понимать под украинскими работниками только украинцев по национальности, и то не всех, а фактически – людей, имеющих стаж пребывания в национал-социалистических партиях (так в тексте. – Е. Б.) в прошлом, да и то лишь в том случае, если эти люди разделяют… ошибки тов. Шумского…»[410].

Позиция Шумского подверглась беспощадной критике. Особо ожесточенный спор произошел на закрытой части заседания пленума 6 июня 1926 г. Под давлением большинства ЦК он вынужден был согласиться с тем, что «ошибки имели место»[411]. Шумский был вынужден заявить, что его предложение снять Кагановича являлось ошибочным, и предложил выразить ему доверие[412]. В конце концов пленум подтвердил полномочия Политбюро и генерального секретаря ЦК КП(б)У Кагановича, выразив им «полное политическое и товарищеское доверие»[413].

Шумский был отправлен в распоряжение ЦК ВКП(б) в Москву, что послужило причиной осложнения в отношениях между ВКП(б) и Коммунистической партии Западной Украины (КПЗУ). На мартовском пленуме ЦК КП(б)У 1927 г. член ЦК КПЗУ К. А. Саврич (Максимович) заявил, что не видит принципиального расхождения Шумского с линией ЦК КП(б)У и поэтому не согласен с решениями об отзыве Шумского с Украины. К тому же, подчеркнул Максимович, нельзя упускать из виду и то, что Шумский с первых дней революции был одним из активных руководителей борьбы против украинского национализма за власть рабочих и крестьян на Украине, что к нему приковано внимание не только партии, но и «целой страны по обеим сторонам границы». Отъезд Шумского с Украины, по мнению Максимовича, мог быть использован «националистическими кругами с целью дезориентации» и вербовки «неустойчивых элементов под флаг фашизма УНДО – Пилсудского»[414].

Расширенный пленум ЦК КПЗУ, который состоялся в том же месяце, в своем постановлении хотя и признал последние постановления ЦК КП(б)У «в целом правильными», однако столь же правильным расценил и выступление на пленуме ЦК КП(б)У Максимовича, поскольку счел, что это выступление нельзя рассматривать как несогласующееся с линией КП(б)У в национальном вопросе: Максимович высказал только свою точку зрения на целесообразность отъезда Шумского из УССР[415]. Большинство западноукраинских коммунистов во главе с Васильковым, Турянским, Максимовичем сочли действия ЦК КП(б)У отклонением от ленинской линии в национальном вопросе, которая была намечена XII съездом РКП(б). Эти «отклонения» выразились в торможении темпов украинизации, недооценке значения украинизации пролетариата, формализме, кампании против «бывших» (боротьбистов и укапистов), а также таких лучших представителей украинских коммунистов, как Шумский и Гринько. Все это расценивалось как ослабление украинизационной политики и усиление влияния великодержавного и националистического уклонов в партии[416].

На этой почве в 1927 г. и произошел первый конфликт между руководством КПЗУ и КП(б)У, переросший в идеологическую кампанию и приведший к расколу в КПЗУ. 14 мая 1927 г. Политбюро ЦК КП(б)У обсудило сложившуюся ситуацию. Н. А. Скрыпник предложил обратиться в Коминтерн: «Коммунистический Интернационал обязан обратить внимание на то, что происходило на территории Коммунистической Украины»[417]. Скрыпника волновали появившиеся статьи в зарубежной печати (немецкой, польской, украинской) о том, что «ведется борьба Москвы против Украины, что откомандирование тов. Шумского с Украины означает поход Москвы против Украины»[418]. Г. И. Петровский также высказал опасение, что «дело, связанное с тов. Шумским, при том остром международном положении, которое грозит нам военной схваткой, нашими врагами в других странах могут быть использованы… против нас»: «…представьте себе положение на случай войны по всей польской границе в Галиции и других местах, коммунисты будут настроены против нас… это в высшей степени опасно для интересов мировой революции и для нашей страны»[419].

16 мая 1927 г. ЦК КП(б)У принял резолюцию «о позиции ЦК КПЗУ в национальном вопросе». В этом документе подчеркивалось, что «ЦК КП(б)У все время ставит себе целью давать товарищескую идейную и всяческую материальную помощь КПЗУ»[420]. В том числе ЦК КП(б)У указывал на «крайнюю необходимость усилить работу среди рабочих для устранения возможного отрыва от пролетарской базы», указывал также на «угрозу обратного влияния… мелкого мещанства на нестойкие и невыдержанные в идейном отношении элементы самой КПЗУ». Отказавшись отмежеваться «от мелкобуржуазного националистического уклона т. Максимовича», пленум ЦК КПЗУ тем самым «оказывает идейную помощь этим националистическим уклонам», «становится сам на путь того уклона, и таким путем образовывается единый фронт националистического уклона в области украинского национального вопроса»[421]. ЦК КП(б)У, говорилось в резолюции, сочло необходимым обратиться к Коминтерну.

3-8 июня 1927 г. состоялся пленум ЦК КП(б)У, на котором были рассмотрены проблемы национального строительства на Украине, позиция Шумского и линия ЦК КПЗУ. На пленуме Скрыпник заявил: «Даже в 1926 году… когда Шумский резко противопоставил свои заявления линии партии, нам удалось совместной работой, долгой товарищеской работой в комиссиях прийти к такой резолюции, к которой мог присоединиться т. Шумский. Однако это не удалось. Были попытки найти пути группового противопоставления внутри партии КП(б)У со стороны т. Шумского. Они не нашли никаких последствий внутри нашей партии. <…> Не найдя себе почвы на Украине в рядах нашей партии, т. Шумский попробовал найти себе почву за пределами нашей партии в рядах другой коммунистической организации, ища себе поддержку со стороны коммунистической партии Западной Украины»[422]. Пленумом ЦК КП(б)У был принят ряд документов: заявление ЦК КП(б)У в исполком Коминтерна, в котором речь шла об опасности украинского националистического уклона в рядах КП(б)У; резолюцию «О линии национальной политики КПЗУ»; обращение к ЦК КПЗУ.

Нажим на западноукраинских коммунистов принес свои плоды. На состоявшемся этим же летом IV съезде Коммунистической партии Польши (КПП) делегация КПЗУ выступила с заявлением, в котором признала, что «выступление представителя ЦК КПЗУ, кандидата в члены ЦК КП(б)У тов. Максимовича на пленуме ЦК КП(б)У, выражавшее сомнение в целесообразности перемещения тов. Шумского за пределы Украины, по существу является прикрытием националистических уклонов тов. Шумского»[423]. Делегация подчеркнула, что «самым решительным образом осуждает выступление т. Максимовича».

Давление, оказываемое на коммунистов Западной Украины, привело к конфликтам в КПЗУ и в конечном счете к ее расколу. Часть членов ЦК КПЗУ решила отмежеваться от так называемого «большинства». В КП(б)У были направлены письма от обеих сторон со взаимными обвинениями. 4 ноября 1927 г. в Политбюро ЦК КП(б)У поступило заявление «меньшинства» с разъяснением своей позиции по отношению к остальной части западноукраинских коммунистов: «Товарищи из большинства… констатировали, что национальная „ошибка“ не имела никакого влияния на партию. Как в действительности состояло дело, можно представить на нескольких примерах… Так, член секретариата ЦК КПЗУ Гавзнер так агитировал своих товарищей: „Украинизация? Что за украинизация, где украинизация, какая может быть украинизация, если Президент Украины Петровский не знает украинского языка, если 20 ячеек в Одессе высказались за украинизацию оперы, а одна за русскую <…> национальная политика КП(б)У такая же, как при царизме. Что за уклон? Какой уклон? Уклона не было и нет, а что поссорился еврей Каганович с украинцем Шумским, то украинцу обязаны были приписать уклон…“»[424].

«Большинство» также решило высказаться. В Политбюро ЦК КПП и ЦК КП(б)У 16 ноября 1927 г. поступило письмо от Р. В. Турянского. Узнав, что «тт. Александер и Сухий клевещут на руководство КПЗУ в недопустимой для всякого честного коммуниста форме, и не имея возможности созвать по этому делу специальное заседание Политбюро ЦК КПЗУ», Турянский заявил: «1. Считаю недопустимым явлением, чтобы за спиной политбюро ЦК КПЗУ меньшинство тенденциозно и фальшиво информировало КП(б)У о делах КПЗУ, собирая в свой арсенал „доказательства и аргументы“ – всякие легенды вроде высказываний тов. Гавзнера об Одесской опере и еврее Кагановиче, который вышвырнул украинца Шумского и т. д. – я с возмущением отвергаю, как обыкновенную клевету. 2. Утверждаю, что в письме меньшинства ЦК КПЗУ нет ни одного упрека, который опирался бы на факты, а сознательная фальсификация действительного положения вещей»[425]. Турянский просил «прекратить демагогию и поклепы меньшинства на ЦК КПЗУ»[426].

Через несколько дней, 25 ноября, Политбюро ЦК КП(б)У вновь решило обсудить ситуацию, сложившуюся в западноукраинской компартии. Скрыпник предлагал «выправить» ситуацию, исключив из КПЗУ Максимовича, Василькова и Турянского, «чтобы обеспечить действительное руководство» и «устранить нетвердые элементы»[427]. Политбюро в Харькове приняло решение «немедленно снять тов. Василькова совсем с работы в КПЗУ и даже в Коминтерне, а также снять с работы в КПЗУ тов. Турянского. Что касается тов. Максимовича – категорически запретить ему иметь какую-либо связь с ЦК КПЗУ, считая необходимым, чтобы ЦК КПЗУ исключило тов. Максимовича из состава ЦК»[428]. Состоявшийся в феврале 1928 г. IX пленум ИККИ охарактеризовал группу Василькова-Турянского как выражающую «политические настроения верхушки мелкой буржуазии, кулачества и мелкобуржуазной националистической интеллигенции»[429].

Тем временем кампания против «шумскизма» набирала обороты. На пленуме ЦК КП(б)У 12–16 марта 1928 г., обсудившем раскол КПЗУ, Каганович заявил, что сила Шумского – «это сила куркульства и мещанства, глубоко враждебных нам элементов»[430]. 18 марта 1928 г. Шумский, вместе с Гринько и Максимовичем, подписал письмо в редакцию «Правды», в котором осуждался раскол КПЗУ. В письме говорилось: «У каждого из нас были и есть некоторые разногласия с ЦК КП(б)У в области практического проведения национальной политики на Украине. Но мы решительно отвергаем наличие таких разногласий, которые давали хотя бы малейшее оправдание расколу или поднятой теперь группой Василькова-Турянского недопустимой кампании против политической линии КП(б)У в национальном вопросе»[431].

Однако это Шумскому не помогло, разоблачительная кампания продолжалась. Письмо от 18 марта не опубликовали. Началась долгая история с внесением «редакционных поправок»[432]. В июне 1928 г. Шумский даже обратился к Бухарину как главному редактору газеты «Правда» и попытался высказать свое несогласие с последними изменениями. Если я подпишусь под присланным текстом, писал Шумский, то это будет означать, что «я признаю правильным весь тот устный и письменный поток шельмования моего партийного имени, который с благословения ЦК КП(б)У ширится по Украине»[433]. Однако «каяться» Шумскому пришлось не раз. Так, 19 декабря 1929 г. он направил заявление в ИККИ, ЦК ВКП(б) и ЦК КП(б)У с признанием ошибочной его позиции в вопросе украинизации[434].

Однако прощать Шумского украинское руководство не собиралось. 21 апреля 1928 г. Каганович писал Сталину и Молотову о своем твердом убеждении в том, что «Шумский, Гринько, Максимович являются фактически их (т. е. „Васильковского, Турянского и Ко“. – Е. Б.) Политбюро, который руководит ими отсюда»[435]. Как бы ни старался Шумский осудить раскол КПЗУ, его позиция в отношении темпов и направления политики украинизации стала причиной конфликтной ситуации. Раскол КПЗУ в 1927–1929 гг. ослабил ее влияние на Западной Украине. Следующий кризис КПЗУ произошел в 1933 г. и был связан с разногласиями, возникшими в отношении коллективизации и корректировки украинизации. В 1938 г. КПЗУ по решению Коминтерна прекратила свое существование.

Как мы видим, А. Я. Шумский предпринял попытку активизировать процессы украинизации в республике в благоприятный для этого период: назначенный на пост генерального секретаря ЦК КП(б)У Л. М. Каганович не склонен был продолжать выжидательную политику своего предшественника Э. И. Квиринга и сразу же продемонстрировал свою готовность жестко выполнять указания XII съезда РКП(б). Однако Каганович хорошо понимал, что административный нажим можно применять далеко не ко всем слоям общества: принуждение чиновников не могло иметь столь неблагоприятных для власти последствий, как это могло быть при принудительной украинизации социальной опоры партии – рабочего класса. Шумский же в своем стремлении ускорить процессы украинизации не только критиковал темпы коренизации партийного и советского аппаратов, но и желал распространить их на русские пролетарские слои населения, не считаясь с тем, что активные действия украинизаторов вызывали у них недовольство. Сталинское же руководство при определении темпов политики украинизации вынуждено было учитывать и реакцию населения самой УССР, и реакцию своих оппонентов внутри партии, и реакцию различных политических сил вне Советского Союза, прежде всего в Восточной Галиции.

§ 5. Украинская политика Чехословакии и Румынии

Политика чехословацкого руководства в отношении подкарпатских русин существенно отличалась от политики Польши в отношении Восточной Галиции и Волыни. 18 ноября 1919 г. был объявлен подготовленный руководством ЧСР генеральный статут. В документе речь шла о правовом положении и территориальных границах русинской области в составе Чехословакии. Окончательное решение языкового вопроса возлагалось на русинский сейм, при этом подчеркивалась предпочтительность введения народного языка в школах в качестве языка обучения и использования его в качестве официального. Как указывает К. В. Шевченко, на содержание статута оказал влияние Т. Г. Масарик, который еще в октябре 1919 г. изложил свои соображения по поводу политики в отношении Подкарпатской Руси: «…Масарик указывал на необходимость „предотвратить не только великорусскую, но и украинскую пропаганду. Это будет возможно в том случае, если языковой вопрос будет решен путем введения народного (малорусского) языка в школы в качестве языка преподавания, а также в качестве официального языка вообще. <…> В старших классах средних школ при необходимости может изучаться и великорусский язык. Было бы жаль, если бы русины не использовали культурное богатство русской литературы, в основном переводной“. Примечательно, что значительная часть данного пассажа из документа, направленного Масариком правительству, практически дословно вошла в третий раздел Генерального статута, посвященный вопросам языка, разумеется, без упоминания о том, что планируемая чехословацким президентом поддержка „народного языка“ была нужна Праге прежде всего в качестве средства нейтрализации не только великорусской, но и украинской пропаганды»[436].

Международные обязательства в отношении национальных меньшинств и Подкарпатской Руси были отражены и в конституции ЧСР, которая была принята 29 февраля 1920 г. Впрочем, следует признать, что предусмотренный конституцией сейм Подкарпатской Руси так и не был созван за все время существования Первой Чехословацкой Республики.

Одновременно с конституцией Чехословацкой Республики был принят закон «О принципах языкового права», языковые права национальных меньшинств были затем конкретизированы специальным правительственным постановлением в феврале 1926 г. Государственным языком республики становился «чехословацкий язык». В округах, где не менее 20 % населения составляли граждане, которые пользовались другим языком, государственные органы, учреждения и суды должны были принимать запросы населения и отвечать на них, помимо государственного языка, также и на языке соответствующего национального меньшинства. Предусматривалось также создание школ, где языком обучения мог быть не государственный язык, а язык национального меньшинства[437].

Закон не определял язык Подкарпатской Руси и оставил окончательное решение этого вопроса на рассмотрение местного сейма. Между тем это был очень важный вопрос, поскольку напрямую был связан с проблемой национально-культурного самоопределения местного населения. Чехословацкое правительство использовало наименования «Rusin», «rusínský», «podkarpatoruský»[438].

В Подкарпатской Руси в 1921 г. проживало 604,6 тыс. человек, из них 62 % русинов, 17,2 % венгров, 13,4 % евреев, 3,3 % – чехов и словаков, 1,8 % немцев, 2,3 % – других национальностей[439]. Чехословацкие власти приостановили мадьяризацию русинского общества, характерную для периода венгерского правления. Однако, учитывая значительное количество венгерского населения в регионе, потенциальной угрозы политической стабильности региона, власти постоянно высказывали опасения, что мадьяронская интеллигенция еще не полностью утратила свое влияние.

Среди русинской элиты существовали различные подходы к проблемам национальной идентификации и языкового строительства. В межвоенный период в Подкарпатской Руси имело место русофильское течение, имевшее давние традиции в крае, и украинофильство, представленное как местными интеллектуалами, так и эмигрантами из Восточной Галиции, оказавшимися в ЧСР после падения ЗУНР. Постепенно ряды эмиграции пополнили граждане бывшей Российской империи. В 1921 г. был создан Украинский общественный комитет (Український Громадський Комітет, УГК), по данным которого в начале 1922 г. число украинских эмигрантов в ЧСР достигло 20 тыс. человек. Постепенно в Чехословакии появились представители различных украинских политических течений. При этом, по данным УГК, среди украинских эмигрантов выходцы из Галиции составляли 40,9 %[440]. Украинские эмигранты организовывали различные организации, культурно-просветительские общества, научные и учебные центры (Украинский свободный университет, Украинская педагогическая академия им. М. Драгоманова, Украинский институт общественных наук в Праге, Украинское историко-философское общество, Украинское педагогическое общество и др.). В Подкарпатской Руси украинские эмигранты активно включились в культурно-просветительскую работу среди русин, способствовали усилению украинофильского течения в регионе.

Впрочем, настроения в русинском обществе украинофильской и русофильской ориентацией не исчерпывались. Как отмечает К. В. Шевченко, в Подкарпатской Руси в рамках русофильского движения постепенно выкристаллизовывалось русинофильское течение, ориентировавшееся на русинскую идентичность как отличную от русской и украинской[441]. И русофилы, и украинофилы, предлагавшие различные модели этнонациональной идентичности[442], создавали свои политические структуры, общественные и культурные организации, прессу, на страницах которой велись ожесточенные споры по языковой проблематике. В условиях значительно различающихся местных диалектов встал достаточно сложный вопрос: на какой язык следует ориентироваться: на русский литературный язык, какой-либо территориальный вариант украинского языка (западноукраинский или центрально- восточноукраинский) и как соотнести их с живой разговорной речью русин (например, ориентироваться на украинскую фонетическую орфографию или этимологическое правописание).

Проблемой толкования «народного языка» занялось созванное чехословацким правительством в декабре 1919 г. совещание с участием известных ученых-лингвистов. В протоколе заседания говорилось, что в вопросе языка необходимо в первую очередь учитывать мнение местных деятелей. Однако свое мнение чехословацкие специалисты высказали достаточно ясно. По их мнению, «местный диалект не должен быть поднят на уровень литературного языка; вместо этого в качестве языка преподавания необходимо принять литературный украинский язык с этимологическим правописанием». Также подчеркивалось, что «осознание связи с русским языком не должно стираться, поэтому рекомендуется обучение русскому языку, а также словацкому и чешскому языку, в высших учебных заведениях». На заседании ученые приняли решение о том, что в качестве языка преподавания в Подкарпатской Руси необходимо принять литературный украинский язык с этимологическим правописанием: немедленно ввести незнакомую русинам украинскую фонетическую письменность было невозможно[443].

В принятом после заседания специальном распоряжении министерства о литературном языке в Подкарпатской Руси говорилось, что «создавать искусственно новый славянский литературный язык для населения Карпатской Руси было бы не только трудно, но с точки зрения научной полностью ошибочно и с нашей точки зрения и славянской политики нежелательно». Далее подчеркивалось: местное русинское наречие «есть, безусловно, наречие малороссийское», поэтому «следует признать литературным языком местного населения литературный язык малороссийский, который употребляют его ближайшие соседи и соплеменники, то есть галицкий украинский язык». Признание литературного украинского языка языком обучения в Подкарпатской Руси облегчит организацию и деятельность школ, поскольку можно будет использовать книги и учителей из Галиции. В то же время в заключительном пункте рекомендаций утверждалось: чтобы русины не теряли сознания того, что они «как украинцы принадлежат к большому русскому народу», в средних школах необходимо изучать русский язык наряду с чешским и словацким[444].

Разделение русинской интеллигенции на противоборствующие лагери – украинофильский и русофильский – отразилось и на языковой ориентации учителей Подкарпатской Руси. Когда украинский филолог из Галиции И. Панкевич по поручению министерства просвещения ЧСР подготовил базовый учебник грамматики, вокруг него разгорелись жаркие споры. Учебник, впервые изданный в 1922 г., задумывался как переходная форма к украинскому фонетическому алфавиту, ориентировался на местные диалекты и использование традиционного этимологического алфавита как более привычного для местного населения. Учителя-русофилы критически отнеслись к грамматике Панкевича за то, что она «отходит от литературного русского языка», предпочитая использовать грамматику А. Волошина и грамматику Е. Сабова (последняя была утверждена министерством в качестве учебника только в 1936 г.[445]). Впрочем, учебник Панкевича не устроил и радикально настроенную украинскую интеллигенцию. Они обвиняли Панкевича в том, что он якобы пытался создать из подкарпатских русинов отдельный народ путем составления искусственного языка[446].

Картина общественной и политической жизни в Подкарпатской Руси носила сложный характер. Так, здесь действовали как общегосударственные партии, организовывавшие здесь свои партийные филиалы, так и местные, автономные партии. В межвоенной Подкарпатской Руси популярностью пользовалась Коммунистическая партия Чехословакии (в 1924 г. на парламентских выборах в Подкарпатской Руси партия получила 39,4 % голосов, в 1925 г. – 30,8 %, в 1929 г. – 15,2 %, в 1935 г. – 24,4 %). Аграрная партия получила на выборах 1924 г. 6,4 % голосов; в 1925 г. – 14,2 % голосов; в 1929 г. – 29,1 % и в 1935 г. – 19 % голосов избирателей. Автономный земледельческий союз, опиравшийся на русофильское культурно-просветительское общество им. А. Духновича, на выборах 1924 г. получил 8,4 % голосов, в 1925 г. – 11,6 %, в 1929 г. – до 18,2 %, в 1935 г. – 13,9 % голосов избирателей[447].

В Подкарпатской Руси в различные временные промежутки действовало свыше тридцати автономных политических организаций, среди которых были русофильские, украинские, венгерские, еврейские, немецкие[448]. Активно работали Автономный земледельческий союз, Русская народная партия, Венгерская христианско-социалистическая партия, Социал-демократическая партия Подкарпатской Руси и др. Кроме того, существовали общественные организации, среди которых выделялись общество «Просвита» и «Общество им. А. Духновича».

Учредительное собрание культурно-просветительного общества «Просвита» в Подкарпатской Руси состоялось 9 мая 1920 г. в Ужгороде. Инициаторами были сторонники украинского направления в крае. Организационная структура украинской общественной организации «Просвита» на 1937 г. включала, кроме центрального органа в Ужгороде, 13 филиалов и 234 читальни, 135 театральных кружков, 94 хора, 44 спортивных молодежных организации, 12 духовых оркестров. В течение 1920–1937 гг. общество издало 150 книг общим тиражом 450 тыс. экземпляров[449].

«Русское культурно-просветительское общество им. А. Духновича» являлось наиболее влиятельной русофильской культурно-просветительской организацией. Непосредственно к организации общества приступили 22 марта 1923 г. на народном конгрессе в Мукачево. Общество издавало русскоязычную литературу, внедряло в школах учебники на русском языке, проводило литературные конкурсы, открывало памятники и т. п. В середине 1930-х гг. общество имело 315 общественных читален и насчитывало 21 тыс. постоянных членов («Просвита» – 223 читальни и около 15 тыс. членов)[450].