Взрослые сказки о Гун-Фу. Часть II: Тай-Цзи-Цюань

Михаил Роттер

Взрослые сказки о гун-фу.

Часть II: тай-цзи-цюань

© Михаил Роттер, текст 2015

© ООО ИД «Ганга», 2015

Вступление

«Знай: мудрые слова Несравненного (Садгуру), упрочившегося в Сердце, – лучшее руководство для сбитых с толку и введенных в заблуждение умов последователей, чтобы освободиться от погони за низкими чувствами и внутренне достичь своей цели». (502)

«Гуру Вачака Коваи»[1]

До тех пор, пока человек делает Тай-Цзи-Цюань, это будет работой, но никак не искусством. Только после того как человек перестанет принимать участие в этом процессе, а Тай-Цзи-Цюань начнет «делать себя сам», тогда сможет проявиться мастерство.

Наши соображения по поводу того, нужно ли «делать» Тай-Цзи-Цюань

Книга эта задумывалась не однажды и каждый раз по-разному. На первой «итерации» предполагалась «правильная» книга, в которой была бы описана внешняя форма Тай-Цзи-Цюань (нет внешней формы, не во что «отливать» форму внутреннюю). Однако позднее было решено, что подобных описаний и так более чем достаточно и по большому счету без описания формального комплекса (куда поворачиваться, куда ставить ногу и что делать руками) вполне можно обойтись. Тем более что подобное описание может оказаться очень объемным, так как, например, полный формальный комплекс Тай-Цзи-Цюань стиля Ян состоит из 85 позиций (есть, конечно и сокращенный на 22 формы, но это тоже немало).

К тому же по-настоящему хороших книг о Тай-Цзи-Цюань сейчас, к счастью, появилось немало. В частности, есть книги авторитетных китайских мастеров, где прекрасно и весьма скрупулезно описаны формальные комплексы Тай-Цзи-Цюань стилей Чэнь, Ян и У. Поэтому совершенно очевидно, что писать еще одну такую – совершенно бессмысленно.

Поэтому на второй «итерации» автор решил отказаться от описания формального комплекса и сосредоточиться только на внутренних принципах Тай-Цзи-Цюань, без которых внешняя форма не просто теряет смысл, но превращается в обычную гимнастику, мало чем отличающуюся от аэробики или фитнеса, которые гораздо более привычны западным людям.

Отказ от описания формального комплекса дает значительное преимущество, которое заключается в оптимальном, как принято сейчас говорить, соотношении цена (внешняя форма) / качество (внутренняя форма). А именно: затратив минимум времени на изучение внешнего, можно максимально быстро приступить к изучению внутреннего содержания. При этом внутренняя форма нисколько не страдает, так как принципы, лежащие в основе Тай-Цзи-Цюань, едины для всех стилей и формальных комплексов. Примерно так: зная принципы сопромата, теории упругости и строительной механики, можно построить бесконечное количество абсолютно различных на вид зданий. И все они будут служить годами, потому что подчиняются единым, правильным законам.

Именно в таком ключе и была начата эта книжка: ни слова об истории Тай-Цзи-Цюань, минимум иллюстраций (всего несколько простеньких рисунков в тех местах, где без этого нельзя было обойтись), только принципы, имеющие непосредственное отношение к практике. Когда значительная часть книги была написана, выяснилось, что она такая скучная, тягучая и нудная, что читать ее было весьма затруднительно. Поэтому работа над ней была отложена на несколько лет. За это время была написана другая книжка, в которой принципы Ци-Гун описывались в форме сказочных историй. Она оказалась значительно «живее», и на третьей «итерации» было решено представить принципы Тай-Цзи-Цюань тоже в виде сказок. Что из этого получилось, читатель может увидеть далее.

«Господь, накормивший тебя сегодня, всегда будет это делать столь же хорошо. Поэтому живи без забот, возлагая все свое бремя к Его Стопам и не думая о завтрашнем дне или будущем». (470)

«Гуру Вачака Коваи»

Нужно просто делать Тай-Цзи-Цюань, ни о чем не беспокоясь и не заботясь о будущих результатах. А мастерство появится само. В свое время…

Наши соображения по поводу излишней старательности в Тай-Цзи-Цюань

Сказка про ум

Используй ум, не используй силу.

Сначала сосредоточь ум, затем приводи в движение тело.

Движения выполняются скорее умом, чем силой.

Несколько древних наставлений по поводу важнейшей составляющей Тай-Цзи-Цюань – ума

Тай-Цзи-Цюань – это целостная система и трудно сказать, что в ней самое главное. Но то, что ум является ее основой, не вызывает никаких сомнений. Все, что происходит в Тай-Цзи-Цюань, происходит (или, во всяком случае, должно происходить) исключительно под руководством ума: «ум хозяин, тело – слуга». Можно сказать и так: «не используй тело, а используй ум».

Причем это правило имеет как «воинскую» (как бы внешне мирно ни выглядел Тай-Цзи-Цюань и что бы по этому поводу ни говорили, это, несомненно, воинское искусство), так и энергетическую трактовку.

Воинская

В труде «Книга сердца, или Искусство полководца», принадлежащем перу китайского военачальника эпохи Троецарствия Чжугэ Ляна, есть следующее базовое правило: «Пытаться побороть ум глупостью противно природе вещей. Одержать верх над глупостью посредством ума соответствует природе вещей. А вот одолеть ум другим умом – это дело благоприятного момента». А от себя можно добавить: выждать, «угадать» благоприятный момент – это тоже дело ума.

Энергетическая

В «Десяти важных указаниях» Яна Чэнфу (внук Яна Лучаня, основателя Тай-Цзи-Цюань стиля Ян) по поводу связи ума (И) и энергии (Ци) сказано так. «Если ты используешь ум (И), а не физическую силу (Ли), то ум успешно достигает любого места в теле, а энергия (Ци) следует за ним. После длительной, упорной и беспрерывной практики ты обретешь внутреннюю силу (Нэй-Цзинь)».

А У Юйсян (ученик Яна Лучаня, основатель Тай-Цзи-Цюань стиля У) во «Внутреннем объяснении практики тринадцати позиций» пишет следующим образом. «Ум направляет Ци, которая должна проникнуть глубоко и собраться в костях. Когда энергия движется по телу свободно и беспрепятственно, она способна следовать за разумом. При взращивании Ци Дух (Шэнь) поднимается вверх и человек чувствует, будто его голова подвешена за макушку. Это позволяет избавиться от медлительности и неуклюжести. Ум и Ци должны взаимодействовать и смешиваться».

Есть еще одно старинное изречение, описывающее движение Ци в теле с воинской точки зрения: «Ум – полководец, Ци – штандарт, живот – знамя». Основано оно на древнем китайском методе управления войсками в сражении. Чтобы указать, какой части войска куда следует двигаться, полководец (не имея ни рации, ни мобильного телефона), направлял в нужное место гонца со своим личным штандартом. Получив от гонца указания, войска (неся за собой свои знамена) выдвигались в предписанном направлении.

Что означает эта метафора в контексте Тай-Цзи-Цюань, сказать достаточно трудно, так как этому есть несколько толкований. Самое логичное из них следующее: разум (полководец) направляет энергию (штандарт), которая приводит в движение область живота (знамя), являющуюся центром тела, из которого исходит его движение.

Все эти цитаты «про ум» из древних трактатов кажутся не более чем красивыми словами из старинных китайских сказок. Однако эти сказки «про ум» (может, тут уместнее было бы написать «умные сказки про ум»), к большому удивлению, работают. Что мы и проиллюстрируем ниже на простейших практических примерах.

Правильная работа ума при смене Инь и Ян

Тай-Цзи-Цюань на самом деле очень прост и по большому счету представляет собой не что иное, как взаимодействие и «взаимосмену» Инь и Ян (пустого и полного, открытия и закрытия, набирания и выпуска).

Для успешной практики ум должен уметь различать Инь и Ян, приучиться производить их смену не скачкообразно, а плавно, постепенно, чтобы она происходила «не активно», а как бы сама по себе. Научиться различить Инь и Ян легче всего в ногах, движения которых значительно проще и более явно выражены, чем достаточно замысловатые движения рук. Кроме того, понимание смены Инь-Ян в ногах особенно важно, потому что именно ноги (а не красиво и витиевато движущиеся руки, как это кажется начинающим) являются основой Тай-Цзи-Цюань, именно в ногах начинается движение энергии, которая направляется поясницей и выражается в пальцах рук.

Работу ума при смене Инь и Ян в ногах можно пояснить на простейшем примере первого движения из первой формы одиночного комплекса Тай-Цзи-Цюань. Это движение одинаково для всех стилей Тай-Цзи-Цюань и состоит в том, что человек, стоящий с сомкнутыми пятками (почти в «стойке смирно»), должен отставить левую ногу в сторону на ширину плеч.

Нормальный (не «тайцзицюаньский») человек сделает это так.

• Для того чтобы освободить левую ногу, он расслабит ее, а вес с нее перенесет на правую (нагрузит ее).

• Отставит левую ногу.

• Перенесет вес на левую ногу.

При таком способе выполнения все происходит неестественно, потому что делается активно, иначе говоря, за счет приложения силы. Можно сказать, что человек выполняет работу вместо того, чтобы позволить всему происходить самому.

Для того чтобы все было сделано само собой («по щучьему велению»), нужно использовать ум, а не физическую силу, за счет которой вес переносится с левой ноги на правую, после чего левая нога отставляется в сторону. В этом случае все будет происходить следующим образом.

• Нужно полностью расслабить всю левую сторону.

• Тогда вес сам перенесется на правую (выхода не будет, так как левая нога расслаблена и если правая «не примет вес» на себя, то человек просто упадет, точнее, рухнет).

• Однако левая нога, оставшись «без дела» и будучи при этом расслаблена, сама двинется влево для того, чтобы упрочить равновесие, занимая в результате требуемое положение.

Таким образом, концепция полностью меняется: человек ничего не делает сам, он лишь (за счет работы ума!) создает условия, при которых все происходит само собой.

«Смену концепции» можно проиллюстрировать и на примере движения рук. После того как в рассматриваемой первой форме стопы расставлены на ширину плеч, следует подъем обеих рук вперед и вверх (до уровня плеч). Если просто напрягать руки, поднимая их вверх, то сила, генерируемая в них, будет очень небольшой, а тело будет излишне напрягаться. Поэтому правильно сделать все наоборот: не поднимать кисти рук, а расслабить бедра и плечи и «погрузить» локти. В результате этого ладони поднимутся сами. Схематично этот процесс показан на рисунке ниже.

Слева – «подъем ладоней»; справа – «подъем ладоней без подъема ладоней»

Так что смена концепции в данном случае может быть сформулирована (очень приблизительно, потому что в Тай-Цзи-Цюань все делается совсем просто, но формулируется достаточно тяжело) так: «Если где-то что-то нужно напрячь, то никогда этого не делайте. Вместо этого расслабьте что-то в противоположной части тела». При этом важно не думать (правильная мысль – это главное в Тай-Цзи-Цюань) о самом движении. Оно должно произойти «не активно», а само собой.

Соответственно, для того чтобы опустить поднятые руки, ни в коем случае не нужно прикладывать силу для того, чтобы сделать это. Нужно расслабить их и дать им опуститься (погрузиться, «утонуть») самим. Вначале погружаются плечи, за ними локти, а затем (при необходимости, если требуется слегка присесть) сгибаются колени. Иначе говоря, вместо того чтобы напрячь мышцы, опускающие руки, нужно расслабить мышцы, поднимающие их.

Сказка об изменении ума, рассказанная вьетнамским учителем Минем

«Если вместо того, чтобы из-за объектного знания других вещей, появляющихся перед умом вследствие объектного внимания, метаться в стремлении к ним, грешный ум обращает внимание на себя, вопрошая: «Кто я, знающий объекты?», [он достигнет того состояния] пребывания в собственной реальности, единственного подлинного состояния». (1023)

«Гуру Вачака Коваи»

Когда я переехал в Ирландию, то был полностью уверен, что обучение мое закончено. Само собой, язык придется освоить, но это (с моей-то памятью) не беда. Наоборот, я даже предвкушал этот процесс, потому что уже знал, что учить его я буду через местных женщин. И это не шутки, ибо этот способ я считал не только самым приятным, но и самым эффективным. Предполагал я это делать, не напрягаясь, так как, с одной стороны, для меня это было совсем несложно, а с другой – меня это не слишком интересовало, ибо я по большому счету ничего, кроме традиционной восточной медицины, Ци-Гун и воинского искусства, не считал достойным изучения. А у кого я тут могу этому учиться? Точнее, я-то могу (и хочу!) учиться, но кто может меня здесь этому научить. Так что процесс своего обучения я счел законченным и начал просто жить, как живут нормальные сытые люди в нормальной сытой стране.

Для того чтобы быстрее освоить язык и здешние обычаи, я в основном общался с местными жителями, стараясь как можно меньше проводить времени во вьетнамской общине. Сначала мои дорогие соплеменники весьма активно меня зазывали (еще бы, новый человек, мастер, лекарь, завидный жених, в конце концов), но потом, видя мою явную необщительность, постепенно отстали. Некоторые даже обиделись.

Но мне было не привыкать, я всегда был один, так было повсюду. Помню, как мой советский (тогда я учился на врача в Союзе) ученик Володя впервые увидел меня в обществе соотечественников. До этого мы встречались только в городе, в спортзале, у него или у его друга Саши дома и он никогда не приходил ко мне во общежитие – нужды не было.

Однако в тот раз ему понадобилось меня о чем-то предупредить. Кажется, были какие-то неурядицы со спортзалом, где мы занимались, и он решил сказать мне, чтобы я зря не ехал на другой конец города. Мобильных телефонов (сейчас трудно такое представить) тогда не было, к телефону, который стоял у вахтера, дежурящего по общежитию, меня бы не позвали (я всем им успел нахамить, причем не по одному разу, когда они не пускали меня в общежитие среди ночи), так что единственным способом было приехать и сказать все, что требовалось, лично.

Зная, что общение с «невьетнамцами» у нас не поощрялось, Володя решил подождать меня снаружи. Время было обеденное и нужно было идти в столовую. А ходить туда нам положено было всем вместе. Не строем, конечно, но всем одновременно. Увидев меня, Володя повел себя очень аккуратно – он не стал звать меня, а просто отошел в сторонку, ожидая, когда мне будет удобно с ним поговорить. К тому времени он уже я знал, что я чувствую пристальный взгляд, направленный на меня, и что я подойду к нему сразу же, как только предоставится удобная возможность.

Когда я наконец подошел к нему, он тихо хихикал, явно сдерживаясь и стараясь не начать хохотать во весь голос. Я не удивился, его смешливость была мне известна – начав смеяться в начале тренировки, он часто не мог остановиться до ее конца (а занимались мы минимум два часа). Так что я спокойно ждал, пока он успокоится и сможет говорить. Отсмеявшись, он сказал следующее: «Стою жду, вижу, начали выходить вьетнамцы. Думаю, как бы мне тебя не пропустить в такой плотной толпе. И тут такая сцена: впереди толпа, позади толпа, а между ними – мастер Минь. Важный такой. Идет, засунув руки в карманы, задрав нос, ни на кого не смотрит. И что интересно, никто к нему даже не пытается приблизиться».

Тогда он это точно углядел: быть одному – это мое обычное состояние, удобное для меня, как никакое другое. Так было повсюду и так было здесь в Ирландии. Однако иногда с соотечественниками приходилось общаться: какие-то дела время от времени все-таки возникали.

Были у меня с собой грамоты (тут их называли «сертификатами»), выданные мне моим глубокоуважаемым учителем, мастером Ваном. О том, что бумага с его личной печатью открывает двери любой вьетнамской традиционной школы боевых искусств, я знал давно. Но оказалось, что не только вьетнамской. Выяснилось это, когда меня неожиданно пригласил посетить его школу один из здешних вьетнамских мастеров рукопашного боя. Отдельно он попросил меня захватить с собой «грамоту от Вана». Это меня удивило (ведь он ее уже видел), но дядька он был приличный, намного старше меня, и я решил его уважить, хотя, если честно, его школа меня совсем не интересовала – мне там смотреть точно было не на что. Но времени у меня было более чем достаточно и я решил, что лучшего способа, чем провести его с этим мастером, я сегодня точно не найду.

Когда я пришел к нему в тренировочный зал, учеников там не было. Зал был пуст, а в его «мастерском углу» стоял столик для чайной церемонии. Гость, кроме меня, был только один – немолодой (но очень моложавый) азиат, судя по внешности, почти наверняка китаец. Хозяин представил его как мастера Мо. Тот по-вьетнамски не говорил и разговор у нас пошел на английском. Когда вежливый пустой треп закончился (я сам азиат, но терпеть не могу эту восточную манеру болтать ни о чем, видимо, враги-американцы приучили переходить сразу к делу), хозяин очень вежливо попросил, если мне не составит труда, показать господину Мо сертификат «от Вана». Мо внимательно прочитал документ (благо тот был написан на китайском), восхитился каллиграфией и продолжил пить чай. Никакой другой реакции не последовало. Я решил, что на этом история и закончится, но, допив чай, Мо вытер пот со лба, благодушно улыбнулся и очень вежливо спросил, не желает ли молодой мастер дать ему, старику, урок Гун-Фу. В переводе с «ушуйско-мастерского» языка на «общечеловеческий» это означало примерно следующее: «Не хочет ли молодой зазнавшийся осел показать, что он умеет на самом деле». Вот тут уж я удивился, – видимо, на старика моя бумага не подействовала. Я знал, что ни в одной настоящей вьетнамской воинской школе учеников мастера Вана никто испытывать не станет. Все знали качество его обучения. А если кто и не знал, то ему быстро все объясняли понимающие люди. Если они не успевали, то это делал ученик мастера Вана. Но до этого доходило редко.

А может, бумага и подействовала, но как-то не так, как я привык. Может, не будь ее, этот самый Мо меня вообще бы не заметил. Как бы там ни было, я согласился: в наших кругах отказываться в таких случаях считалось просто неприличным. Свое согласие я выразил в самых почтительных словах, потому что не хотел лишний раз нарываться (зная своего деда и Вана, я никогда не считал подобных «стариков» легкими противниками). Мало того, желая выразить гостю свое уважение, я перешел с английского языка на китайский.

Тому это явно понравилось и он разулыбался еще шире. Вообще для мастера (которым он, скорее всего, был) Мо что-то слишком много улыбался. Ничего похожего на строгость моего деда или на каменную суровость учителя Вана. Он похвалил мое произношение, сказал, что я говорю, как китаец (а я и есть китаец, только на четверть, «по деду», так сказать), в общем, всем остался доволен и, не меняя тона, предложил мне приступить к делу. Подраться меня никогда уговаривать не надо было: мастер он там или не мастер – это еще проверить надо, а даже если и мастер, то мне только интереснее.

Правда, в его поведении меня удивили две не совсем «мастерские» детали: благодушное настроение перед поединком и то, что он позволил себе выпить целый (пусть и небольшой) чайник горячего чая, заранее зная, что ему предстоит драться. И это в его-то возрасте. Или он совсем дурак (но не похож), или настолько в себе уверен. А может, ему, как и мне все равно: в чем драться (хоть голым), где драться (хоть на камнях) и на голодный или сытый желудок. «Тогда в этом смысле он совсем такой, как я», – мелькнула у меня неожиданная мысль.

А Мо, так и не переставший улыбаться, уже стоял точно посредине зала. Был он совсем невелик ростом (еще меньше, чем я) и весьма плотного телосложения. Чем-то он напоминал упитанного немолодого кота.

– Я бы не хотел, чтобы моя техника стала для тебя сюрпризом, – неожиданно заговорил он. – Поэтому я покажу, с чем тебе сейчас придется иметь дело. Называется это Тай-Цзи-Цюань и, скорее всего, ты уже видел что-то подобное.

«Какой культурный дедушка, – подумал я. – Это, если я правильно его понял, он мне сейчас покажет, каким именно способом он собирается меня отделать. Причем делает это заранее, чтобы я сумел приготовиться. Или нахал, или дурак, или мастер. Впрочем, какие там или-или. Точно мастер!»

А Мо, уже забыв про меня, делал какую-то форму. Делал он ее очень медленно и плавно, двигаясь мягко, как кошка. Казалось, он перетекает из одного положения в другое, не обладая при этом собственной формой. Он оказался прав: нечто подобное я уже видел. Очень похоже двигался учитель Ван, делая то, что я называл (не вслух, разумеется) старушечьим Гун-Фу. Помнится, тогда в движениях Вана я сразу же и без труда узнал технику змеи из его (а теперь и моей) школы «Счастливый Путь», только выполняемую очень медленно. Что это такое, Ван мне не объяснял – говорил, что мал еще. Вот все, что мне удалось от него добиться: эта практика способствует накоплению энергии, улучшает ее циркуляцию и, соответственно, очень полезна для здоровья. С воинской же точки зрения это вершина школы, которую обычно изучают старые мастера. Могут, конечно, и молодые (но все равно мастера), но только в исключительных случаях. Начинающим же эту технику в принципе не передают: слишком она сложная, слишком внутренняя, слишком много секретов в нее «зашито». В общем, «вершина школы».

То, что делал Мо, было явно чем-то подобным, только его техника внешне была заметно проще, чем техника «Счастливого Пути», которую я видел у Вана. Однако уровень исполнения был просто потрясающим: все просто, даже скупо, но доведено до совершенства, наполнено энергией и пронизано духом. Хотя мне это по-прежнему напоминало скорее изысканный и утонченный танец, чем боевое искусство, но мастерство Мо не вызывало никакого сомнения. Так что я явно не ошибся, выразив всеми доступными мне способами свое к нему уважение.

А Мо тем временем завершил свой танец и сделал приглашающий жест, указывая мне на место напротив себя. Выглядело это примерно так: «Посмотрел спектакль, а теперь будь добр, прими в нем участие». Я охотно принял приглашение. Судя по поведению Мо, он не собирался устраивать настоящую «мастерскую драку» с выяснением, чье мастерство чище и выше. Он оказался настолько предупредителен, что даже спросил меня, хорошо ли я умею падать. Но несмотря на его явную благожелательность, я, как всегда, был готов ко всему. Однако так мне только казалось, потому что мощь Мо меня поразила. Неожиданно он оказался чудовищно силен. И куда только девалась его мягкая, вкрадчивая кошачья техника. Что бы я ни делал, он или просто отбрасывал меня в ближайший угол, или швырял на пол, как тряпичную куклу. Вот, оказывается, почему он спрашивал, хорошо ли я умею падать.

При всем при этом он был весьма аккуратен. Видимо, зная свою истинную мощь, он вначале бросал меня не слишком жестко, иногда даже слегка подстраховывал. Потом, видимо, поняв, что я действительно умею падать, он перестал стесняться и я начал летать по-настоящему – от одной стены зала до другой. Однажды, когда я бросился на него уж очень ретиво (мне тоже стало интересно, достану ли я его хоть раз), он, используя инерцию моего движения, подхватил меня и перебросил через себя на вытянутых руках (потом он показал мне эту технику и сказал, что она называется «железный веер появляется из-за спины»). Представить себе такую силу в этом небольшом толстеньком человечке было просто невозможно.

Помню, когда я учил язык в Союзе, мое внимание привлекло выражение «медвежья сила». Кто такой (или что такое) медведь, я тогда еще не знал, но не поленился сходить в зоопарк и посмотреть на этого зверя. Зверь показался мне весьма благодушным, толстым, достаточно медлительным и не слишком страшным. Не то что тигр, в каждом движении которого сквозила опасность. Пока я стоял у клетки, ко мне подошел человек, от которого остро пахло перегаром и животными. Позднее выяснилось, что он ухаживает в этом зоопарке за зверями, что у него сегодня выходной, что делать ему дома нечего и что он пришел проверить, правильно ли его «бездельник напарник» кормит его подопечных. Само собой, ничего проверять он не собирался, ему явно было скучно и хотелось поговорить. Увидев меня, он обрадовался и завел беседу.

– Вы, молодой человек, как я вижу, иностранец. Скажите, а такие звери, как этот красавец, у вас водятся?

Поговорить я тоже был не прочь, так что ответил очень вежливо: мол, таких зверей у нас нет, у нас все больше тигры да обезьяны.

– Ну, – снисходительно протянул человек, – этот намного опаснее тигра будет.